CC BY
92
М. В. Салимгареев
ПРИКЛЮЧЕНИЯ СТОИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ
В ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ РУСИ - РОССИИ XI - XVII ВВ.
Ключевые слова: античная мысль, стоическое наследие, христианская философия, древнерусская культура, южнославянские рукописи и переводы, интеллектуальная жизнь, восприятие текста. antique thought, stoical heritage, Christian philosophy, Old Russian culture, South slavic manuscripts and transfers, an intellectual life, perception of the text.
Статья посвящена анализу интеллектуального освоения стоического наследия в отечественном культурном пространстве XI - XVII веков. Исследуются исторические сведения о представителях стоической школы и их философских взглядах.
The article is devoted to the analysis of intellectual development of a stoical heritage in russian cultural space XI - XVII centuries. It consists of historical data on representatives of stoical school and their philosophical concepts.
Говоря о Стое вне классической древности, мы обнаруживаем в судьбе этой философской школы и ее учения важные повороты. Они прослеживаются уже на исходе античного мира в восприятии христианских апологетов [1]. Если в начале знакомства многие из них говорят о близости учения стоиков христианству, то, например, Августин, также не избежавший определенного воздействия «чар» стоического мудреца, все же находит в себе силы справиться с ними [2]. Это предопределило дальнейшую «стратегию» христиан в отношении Стои. Отныне они более чем осторожны в заимствованиях и признаниях. Тем не менее, забвение школы, которое за этим последовало, не смогло уберечь христианскую мысль от многовекового возвращения к стоическим идеям, с тех самых пор обреченных блуждать в интеллектуальных пространствах иных эпох.
Знакомство Руси со Стоей шло довольно медленно. Определяющую роль в этом процессе сыграли культурные контакты с Византией и южно-славянскими странами. Вобравшая в свой духовный фундамент многие элементы античного наследия культура этих стран сыграла роль транслятора стоического наследия.
Исторические сведения о представителях стоической школы и их философских взглядах на первых порах поступали фрагментарно, главным образом, из византийских хроник [3]. Эти сочинения появились на Руси уже в готовых переводах из южнославянских стран или же заново переведенными, и были первыми пособиями по всеобщей истории, откуда русский читатель черпал сведения о древнейшем периоде человеческой истории. Среди них необходимо указать две хроники IX века: Григория Амартола [4] и Иоанна Малалы [5]. Если в первой имеются лишь косвенные упоминания о стоиках, то во второй мы обнаруживаем самые прямые сведения о них. Здесь встречается одно из первых упоминаний о Марке Аврелии. По свидетельству Амартола, император «премудр был зело и добродетелен», однако, несмотря на это, «отравою убыен бысть» [6]. Много позже, в Русском хронографе редакции 1512 года о жизни императора сообщается подробнее: появляются новые детали его биографии и некоторые подробности его царствования [7]. Здесь император предстает как мудрый правитель, властелин империи, хоть и гонитель
христиан. Вполне возможно, что последнее обстоятельство влекло традицию к мнению, исторически неподтвержденному, о насильственной смерти императора.
В XIII веке узнать о представителях стоицизма можно было в Хронографах [8], а также в популярных славянских и византийских сборниках изречений, в том числе, в так называемых «Пчелах». Так, в тексте, относящемся к 1220 году, имеется ряд мест, где помещены цитаты из Эпиктета [9]. В «Древнерусской Пчеле», опубликованной В. Семеновым в 1893 году, в свою очередь, обнаруживаются многочисленные сентенции Зенона, Эпиктета, Клеанфа, Музония Руфа. Подобный интерес к стоикам был вызван общим настроением древнерусских мыслителей искавших у древних, прежде всего, идеи и воззрения нравственного-назидательного характера [10].
Предположительно, между ХШ-Х1У вв. Эпиктета знали как учителя Ариана, автора популярной на Руси «Александрии» [11]. На рубеже Х1У-ХУ веков сведения о Стое увеличиваются, особенно в период «второго южно-славянским влияния», распространявшего мысли и настроения византийского Предвозрождения и связанного, как известно, с особым интересом к античности. В это время в славянских странах возникает своеобразное и единое литературное направление, в рамках которого появляются новые идеи, новый литературный стиль [12].
Контакты русских с греками и южными славянами приобретают невиданный размах. Естественно, что они не ограничивались только паломничеством. Во второй половине XIV столетия в Константинополе и на Афоне существовали колонии, в которых шла кропотливая работа по переписыванию и переводу, главным образом, религиозной литературы. Южнославянские рукописи и переводы, несущие идеи Предвозрождения, наводняют русские монастырские библиотеки. В этой связи знаковым явлением можно считать появление в литературе Московской Руси этого периода южнославянского перевода стоического текста, осуществленного с греческого на церковно-славянский язык. С комментариями Максима Исповедника он становится известен как «Главизны Эпиктета философа». В начале XV века появляется не менее интересное переложение, авторство которого приписывается Нилу Синайскому. Возникшее внимание к стоицизму на Руси вполне объяснимо известной трансформацией, происходившей во всех сферах культуры. Особую роль в этом, видимо, сыграл возросший индивидуализм в интеллектуальной атмосфере эпохи.
Таким образом, Эпиктет как представитель античной мысли вступал в коммуникативный контакт с древнерусским читателем, вызывая в нем своей практической этикой определенную поведенческую реакцию. Глубоко интимный и религиозный настрой Эпиктета отразил изменившийся характер стоических представлений [13].
Стремление этого римского раба подчиниться божественному предопределению III. 22. 69; III. 24. 144) сочеталось с непримиримой борьбой со своими страстями (I, 3; III. 12. 10; 24, 108; IV. 1, 11) и смирением (I. 13; II. 16. 42; 26. 28; III. 17). Все это оказалось вполне адекватно культурной атмосфере русского средневековья, особенно в среде монашествующей братии, где, как известно, внутренний уклад основан на аскетической практике различного рода ограничений, в том числе, отказа от личной свободы. Стоический взгляд на «естественное» в жизни человека, видимо, не мог не отложиться на аскетическом видении христианами процесса борьбы со страстями. Это можно обнаружить в некоторых философских представлениях, легших в основу христианских аскетических практик. Как отмечает В. С. Горский, православная мысль выработала идею о двух типах жизни и смерти - естественной и произвольной. «Естественная жизнь характеризует существование человека, а естественная смерть - прекращение токового, то произвольная жизнь есть жизнь, управляемая страстями, жизнь плохая недостойная человека. Ей то и противопоставляется
произвольная смерть как состояние достойное жизни человека. Произвольная смерть не прерывает реального человеческого существования, но освобождает от «ига» страстей, плотских устремлений, содействуя уподоблению человека Богу, как высшей культурной цели. На основе таких представлений и вырисовывается идеал духовной жизни монашества» [14].
На мой взгляд, в самом факте переложения Эпиктета можно увидеть некий резонанс, возникающий между античным и древнерусским типами восприятия текста, его практической интерпретацией. В первом случае, мы имеем дело с известным явлением, когда философский дискурс «не может быть отделен от философской жизни», а «философская жизнь невозможна без теснейшей связи с философским дискурсом» [15]. Во втором случае, перед нами реализуется модель, где «восприятие текста не завершалось его прочтением, а должно было реализовываться непосредственно в поведении. Объектом передачи в процессе коммуникации является не текст, а тип поведения» [16].
Одним из способов освоения античной философии на Руси ХГУ-ХУ веков были перевод и распространение патристической литературы, которая явилась важным связующим звеном с античным культурным миром. Стоит отметить, что неоплатоническое содержание патристики не входило в противоречие с ортодоксальной мыслью, но замысловато вплеталось в христианское сознание. Позволю себе предположить, что своеобразный «троянский конь» неоплатонизма в этом случае мог служить средством проникновения стоической вульгаты в русский интеллектуальный ландшафт [17]. Как отмечает П.П. Блонский, влияние стоиков на Плотина, безусловно, присутствует. В своей натурфилософии и психологии он пользуется популярными у стоиков терминами. Это влияние заметно на содержании его учения о природе, ее творческих рассудках, о счастье мудреца и промысле [18]. Примером такого внедрения является судьба идеи о Логосе. Будучи одной из ключевых в мировоззрении Гераклита [19], популяризованная и развитая стоиками [20], она заняла в христианизированном неоплатонизме одно из центральных мест. Представления о Логосе на Руси, по всей видимости, становится известной благодаря учению Псевдо-Дионисия Ареопагита, который был одним из любимейших и популярных авторов [21]. Как отмечает А.И. Клибанов, «патристические сочинения становились в древнерусском обществе посредствующем звеном в связях с античным культурным миром. Русское общество проявило сознательный интерес к элементам античного наследия в ранней богословской литературе. Церковь же постепенно становилась в оппозицию к тем из литературных памятников греческого христианского богословия, которые в большей степени, чем другие, были связаны с греческой философской мыслью» [22].
Тем не менее, элементы античной философии, в том числе и стоической, входили в интеллектуальную атмосферу русского общества. Пример проникновения в славянскую книжность видоизмененных стоических идей демонстрирует филологическое наследия Тырново-Ресавской. В лице Константина Костенецкого школа продуктивно подошла к лингвистической проблеме письма. Последний приобрел известность на Руси в ХУ-ХУ! столетиях в связи с распространившимися извлечениями из его трактата «Грамматика» .
В духе исихазма Константин развил лингво-семиотическую концепцию, в основании которой лежала идея, утверждавшая, что единица текста является непосредственным вместилищем значения. Он полагал, что «между двумя полярными уровнями - буквой и значением слова, или даже буквой и смыслом текста нет промежуточных уровней». Язык для него имеет ценность «вне материально осязаемой структуры, как прямое орудие Божественного Откровения» [23]. Слово было сущностью явления. Назвать вещь - значит выразить ее словом. В результате познание мыслилось как выражение мира точными конструк-
циями языковых форм. В этой связи главной задачей филологических занятий Константин считал «создание правильного языка, правильной орфографии, правильного письма» [24]. Малейшая орфографическая неустойчивость в церковном языке напрямую связывалась Константином с ересью, поскольку между языком и письменностью, с одной стороны, и явлениями мира, с другой, существовала онтологическая связь. Отсюда совершенно естественное стремление к буквализму переводов и вообще к полной унификации письма и языка.
Данный факт не имел бы никакого значения, если бы «следы» этой идеи не вели через усвоенный исихазмом неоплатонизм к представителям Стои как к самым «последовательным, приверженцам теории «природной» связи вещей и их названия» [25].
Известно, что стоики, разрабатывая учение об этимологии, опирались на концептуальное понятие своей системы, идею Логоса (Вю§. Ь. УП.134). Как отмечает В.Ф. Асмус, для стоиков Логос - это закон, «определяющий все происходящее, в отдельных телах он проявляется как особые законы» [26], т.е. предписывает каждому отдельному существу должный образ действия и поведения. Божественному Логосу причастен человеческий разум. Человеческий разум, его внутренний логос обнаруживается в языке, то есть во внешнем произносимом, в логосе выражаемом словах. «Логос один и тот же, независимо от того, заключен ли он внутри сознания или обнаруживается как внешнее словесное выражение». Другими словами, рассмотрение языковых фактов для стоиков было средством вскрытия закономерностей не только сознания, но и бытия.
Возвращаясь к уже сказанному, позволю себе предположить, что Тырново-Ресавская школа в своем чрезвычайно беспокойном и трепетном отношении к проблеме слова и его сущности обнаруживает некую согласованность с выше изложенными стоическими представлениями. И здесь есть основание задаться вопросом: не могла ли эта стоическая идея через неоплатонизм проникнуть в южнославянский, а затем и в древнерусский интеллектуальный ландшафт? Как отмечает Э.Д. Фролов, в XVI и XVII вв. в интерес к античной философии значительно возрос, «отчасти это было вызвано усилившейся полемикой в церковных кругах, отчасти растущим интересом государственных деятелей к политическим теориям древних. В частности, есть много данных, свидетельствующих о том, с каким вниманием в это время читали, изучали и переводили Аристотеля» [27].
Однако отмечу, что при всем своем вольном и невольном тяготении к античности славянская книжность XIV-XVI вв. в целом стремилась дистанцироваться от нее, подчеркивая ее языческую сущность.
Это отношение выразил Максим Грек, прибывший в 1518 г. по вызову великого князя Василия Ивановича в Москву для толкования и перевода богослужебных книг. Хорошо знакомый с высокими образцами итальянской культуры, непосредственно общавшийся со многими представителями европейского Возрождения, он часто использовал сочинения Аристотеля, упоминал Сократа, Платона, Эпикура, Аристиппа. Стоики, видимо, были ему также знакомы. Он охотно ссылается на эллинскую мудрость в тех местах, где она не противоречит христианству; в иных случаях, древние писатели награждаются совсем не лестными эпитетами, а вся культура античности отвергается. Так, в одном мало известном тексте, он рассуждает о причине «откуда пошла родительница лжи, творцов мудрость елинских бляд честное баснословие, откуда стои, ареопаги, епикуреи» [28]. Подчеркивая языческую сущность античной мудрости он весьма экспрессивен, однако, это нисколько не мешает ему в ряде своих сочинений применять риторический прием, заимствованный им у Сенеки. Речь идет о специфической манере Максима Грека обращаться в
письме к своему оппоненту с риторическими вопросами, при этом заранее записывая предполагаемый текст ответа [29].
В ХУТ-ХУЛ столетиях интенсивное проникновение в отечественную культуру элементов античности вводит ее в круг интересов не только духовенства; к ней обращаются и люди светских профессий. Сведения об античной философии распространяются, в том числе, и посредством популярной литературы. К числу таковой принадлежат так называемые Азбуковники древнейший входит в состав Новгородской Кормчей 1282 г.), из которых в это время можно было узнать, кто же такие стоики. Так, в одном из дошедших до нас текстов читаем: «Стоики - философы во Афинах бяша комора, рекше притвор нарече-ма стоя, иже пекеля наречашися, училище было философское и пресловуто, и вси иже в том училище философии научавшиеся стоики философы именовахуся» [30].
Косвенным образом русские читатели могли прикоснуться к наследию стоицизма через сочинения Цицерона, красноречивое свидетельство знакомства с которым дает известная переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским.
Со второй половины XVII столетия происходит известный поворот, когда «начинают рушиться вековые культурные границы, и на место культурного сознания, сохранявшего восточные церковнославянские традиции, выступает новое культурное сознание» [31]. Вместе с ним меняется и отношение к античности. Возникает устойчивое стремление получить доступ к подлинным памятникам классической культуры [32]. Определенную роль в этом процессе сыграли выходцы из Украины и Беларуси. Важным обстоятельством может служить то факт, что в ХУТ-ХУП столетиях здесь под воздействием Ренессансной гуманистической мысли сложилась определенная интеллектуальная база, основа устойчивого интереса к стоическим идеям. Пересматривая ортодаксально-христианское понимание человеческой жизни, украинские и белорусские мыслители в качестве аргумента активно использовали стоическую модель мудрости. Так, идеи Франциска Скорины в его размышлениях о человеке как существе разумном, нравственном и общественном, от совершенства которого зависит совершенство общества, перекликаются с некоторыми стоическими постулатами. Ставя перед человеком задачу самопознания, постижения своего внутреннего мира, он в стоическом духе говорит: «Есть наивысшая мудрость размышление смерти и познания самого себя». Своеобразный сплав стоических, неоплатонических и христианских идей обнаружил Григорий Сковорода. Проявляя широкую осведомленность о содержании стоического учения, он часто цитирует стоиков, интерпретирует их [33]. Причудливо переводя свои кинико-стоические проповеди не только в философский дискурс, но и в образ жизни, он достаточно сильно выделяется своим восприятием и воплощением в жизнь стоических максим, которые органически вплетаются в его педагогику, являющуюся, прежде всего, «моральной дидактикой, назиданием, нравоучением, питающиейся скрытой мистической интуицией» [34].
В начале XVII в. центром просвещения в Западной Руси становится Киев. Поэтому не случайна немалая роль, которую сыграла в проникновении в Россию стоических идей Киево-Могилянская академия [35]. Стоя здесь вызвала к себе внимание еще в начале XVII столетия в период так называемых «братских школ», когда произведения стоиков были включены в программу преподавания «семи свободных наук». Во второй половине века в описаниях курсов философии и риторики Киево-Могилянской академии можно найти упоминание Сенеки и Эпиктета [36]. Среди особых почитателей Стои были Илларион Ярошевицкий, Митрофан Довгалевский, Стефан Яворский. Активно используя ее наследие (особенно это касается Сенеки) в полемике с церковно-схоластической традицией, они
превращали стоицизм не в набор разрозненных сведений и изречений, а в критически осмысленный и актуальный материал.
Тем временем Стоя, вторично открытая в XV в. европейским Возрождением благодаря развитию книгопечатания, переживаемого Европой в конце XV - начале XVI вв., становится доступной известному читательскому кругу. До России эта «волна» дошла ко второй половине XVII столетия, когда становятся доступными издания текстов стоиков и произведения в духе неостоицизма. Стоические тексты можно было найти в библиотеках Посольского Приказа и Спасского монастыря [37], в личных собраниях видных общественных деятелей: Лаврентия Горки, Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева [38]. Учитывая, что библиотеки не были долговечны и после смерти владельца книги обычно продавались или раздавались в разные места, поступали в государственные книгохранилища, монастыри, можно предположить, что те или иные издания античных авторов, в том числе и труды стоиков, могли пройти через многие руки.
Мысли стоиков и сведения о них посредством учебной и популярной литературы проникают в умы широких слоев российского общества. Одним из таких общедоступных произведений была знаменитая Арифмология Николая Спафария. Известный переводчик Московского посольского приказа приводит в ней одно высказывание Марка Аврелия. Однако в восприятии Стои у Спафария обнаруживается очевидная некомпетентность. К примеру, возникает путаница, когда он не до конца понимает содержание переведенного им текста. Так, он пишет: «Три части философии паки по историков: логика, или диалектика, ифика и естественная». Конечно же, в оригинальном тесте речь шла о стоиках, а не историках, как показалось Спафарию.
В своем сочинении «Царие или Кесари Рима Ветхого» Симеон Полоцкий упоминает Марка Аврелия. Свидетельство ограничивается короткой характеристикой его как правителя достойного, хотя царствование императора было «люто жестота» [39].
Подводя итог и обозревая открывшуюся перед нами картину освоения стоического наследия в России, можно заметить, что, начиная с XI-XII веков, размытое пятно отрывочных свидетельств и цитат, зачастую не составлявших в умах читателей ясного образа исторического бытия Стои и ее философского учения, временами обретало четкие линии. Особенно ярко это проявлялось тогда, когда перед религиозным взором русских интеллектуалов вставал христианизированный Эпиктет, исполненный непоколебимостью и смирением. Мысли этого стоика, актуализированные восточноевропейским Предвозрождением, оказались востребованы в той части, в какой они не противоречили христианскому мировоззрению. Некоторую роль здесь сыграла, видимо, определенная близость учения Эпиктета христианской морали, возможно, поэтому с такой охотой христиане его перетолковывали и осваивали, хотя до конца принять не могли. Не всегда однозначная оценка Стои, идущая от восприятия ее как языческого наследия эллинов, отчасти компенсировалась ее скрытым воздействием, обусловленным неоплатоническим наследием, так активно используемым приверженцами исихазма. К исходу средневековья в целом невнятные, отрывочные свидетельства об историческом бытии Стои и некоторые представления о ее философских идеях, транслируемые из источников византийского и южно-славянского происхождения, постепенно сменяются знанием, исходящим из Западной Европы.
Литература
1. Столяров, А.А. Стоя и стоицизм / А.А. Столяров. - М.: Наука, 1995. - 325 с.
2. Салимгареев, М. В. Стоические мотивы в ранних диалогах Августина [Электронный ресурс] / М.В. Салимгареев. - Режим доступа: http: // www.hist.msu./Science/LMNS2002/67.htm.
3. Радциг, С.И. Античное влияние в древнерусской культуре / С.И. Радциг // Вопросы классической филологии. Вып. 3-4. - М.: Изд-во МГУ, 1971. - С. 26.
4. Истрин, В.М. Первая книга хроники Иоанна Малалы / В.М. Истрин // Зап. имп. Академии наук. Сер. УШ. Историко-филологич. отделение. - 1897. - ТХ - № 3.
5. Шустрович, Э.М. Хроника Иоанна Малалы и античная традиция в древнерусской литературы /
Э.М. Шустрович // ТОДРЛ. - 1968. - Т. 23. - С. 62 - 70.
6. Истрин, В.М. Книгы временныя Григория Мниха. Хроника Григория Амартола в древнем славяно-русском переводе. Текст, исследования и словарь / В.М. Истрин.- Пг., - 1920. - Т. I. - С. 309.
7. Гаврилов ,А.К. Марк Аврелий в России / А.К. Гаврилов // М. Аврелий. Размышления. - М.: Наука, 1985.-С.118.
8. Творогов, О.В. Древнерусские хронографы / О.В. Творогов. - Л.: Наука, 1975. - С. 248, 280, 296.
9. Радциг, С.И. Античное влияние в древнерусской культуре / С.И. Радциг // Вопросы классической филологии. Вып. 3-4. - М., 1971. - С. 44.
10. Замалеев, А.Ф. Лепты: Исследования по русской философии. Сборник. / А.Ф. Замалеев. - СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1996. - С. 275.
11. Громов, М.И. Некоторые сочинения с философской проблематикой в древнерусской письменности Х^ХУП вв. / М.И. Громов // Международные идейно-философские связи Руси. (Х^ХУП вв.) - М.: Наука, 1991. - С. 145.
12. Мечковская, Н.Б. Знание о языке в средневековой культуре южных и западных славян / Н.Б. Мечковская, А.Е. Суприн // История лингвистических учений Позднего Средневековья. -СПб.: Наука, 1991. - С. 141.
13. Лосев, А.Ф. Поздние стоики / А.Ф. Лосев // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. -М.: Терра, 1998, - С. 436-437.
14. Горский, В.С. Философские идеи в культуре Киевской Руси XI- начала XII вв. / В.С. Горский. -Киев: Наукова думка, 1988. - С. 143.
15. Адо, П. Что такое античная философия / П. Адо. - М.: Издательства гуманитарной литературы, 1999.- С. 188-190.
16. Лотман, Ю.М. Архаисты - Просветители // Из истории русской культуры. Т. У. (XIX в.) - М.: Языки русской культуры, 2000.- С. 418.
17. Чанышев, А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии / А.Н. Чанышев. - М.:
Высшая школа, 1991..- С. 396; Ситников А.В. Философия Плотина и традиция христианской патристики / А.В. Ситников. - СПб.: Алетейя, 2001. - С. 195.
18. Блонский, П.П. Философия Плотина./ П.П. Блонский. - М., 1918. - С. 293.
19. Кессиди, Ф.Х. Философские и эстетические взгляды Гераклита Эфеского / Ф.Х. Кессиди. - М.: Изд-во Академии художеств, 1963. - С. 79.
20. Трубецкой, С.Н. Учение о Логосе в его истории / С.Н. Трубецкой. - М.: Изд-во АСТ, 2000. -С.49-50.
21. Соболевский, А.И. Южнославянское влияние на русскую письменность в Х^-ХУ в. / А.И Соболевский - СПб., 1894. - С. 59; Прохоров Г.М. Корпус сочинений с именем Дионисия Ареопаги-та в древнерусской литературе // ТОДРЛ. - 1976. - Т. 31. - С. 58.
22. Клибанов, А.И. Реформационное движение в России / А.И. Клибанов. - М.: Изд-во АН СССР, 1960.- С. 327.
23. Пиккио, Р. История древнерусской литературы / Р. Пиккио - М.: Круг, 2002. - С. 133.
24. Лихачев, Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУП века / Д.С. Лихачев. - Л.: Наука, 1973. -С. 85.
25. Тронский, И.М. Основы стоической грамматики / И.М. Тронский // Романо-германская филология. Сб. статей в честь акад. В.Ф. Шишмарева. - Л., Наука, 1957.- С. 302.
26. Асмус, В.Ф. Античная философия / В.Ф. Асмус. - М.: Высшая школа, 1999. - С. 339.
27. Фролов, Э.Д. Русская наука об античности. Историографические очерки / Э.Д. Фролов. - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1999 - С. 36.
28. Буланин, Д.М. Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты / Д.М. Буланин. - М.: Наука, 1984. - С. 165.
29. Кузнецова, Т.И. «Письма к Люцилию» Сенеки - философа // Античная эпистемография. Очерки / Т.И. Кузнецова. - М.: Наука, 1967. - С 107.
30. Карпов, А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей. По спискам Соловецкой библиотеки / А. Карпов. - Казань, 1877.. - С. 31.
31. Пиккио, Р. История древнерусской литературы / Р. Пиккио - М.: Круг, 2002. - С. 269.
32. Сапунов, Б.В. Античная литература в русских библиотеках XVII века и Московское Барокко / Б.В. Сапунов // Русские библиотеки их читатель (из истории русской культуры эпохи феодализма).- М.: Наука, 1983. - С. 76.
33. Сковорода, Г. Сочинения: В 2-х т. / Г. Сковорода. - Т. I. - М.: Мысль, 1973. - Т. 2.- С. 7, 191, 270, 329, 352, 355.
34. Казаков, Д.Н. Нравственно-педагогические идеи Г.С. Сковороды / Д.Н. Казаков // Русская философия. Новые исследования и материалы. (Проблемы методологии и методики). - СПб.: Издательско-торговый дом «Летний сад», 2000. - С. 315.
35. Хижняк, З.И. Киево-Могилянская академия / З.И. Хижняк - Киев: Наукова думка, 1988. -С. 199.
36. Стратий, Я.М. Описание курсов философии и риторики профессоров Киево-Могилянской академии / Я.М. Стратий, В.Д. Литвинов, В.А. Андрюшенко. - Киев: Наукова думка, 1982. - С. 53, 115.
37. Временник Императорского московского общества истории и древностей российских. Кн. 16. -М., 1853. - С. 46.
38. Луппов, С.П. Книга в России в XVII в. / С.П. Луппов - Л.: Наука, 1970. - С. 124.
39. Белицкий, А.И. Стихотворения Симеона Полоцкого на темы из всеобщей истории / А.И. Белицкий // Сборник статей в честь В.П. Бузескула. - Харьков, 1914.- С. 638.
© М. В. Салимгареев - канд. ист. наук, доц. кафедры гуманитарных дисциплин КГТУ, msalimga.dis@mail.ru.
