CC BY
97
М. А. Маслин
ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ И ШТАМПЫ В ИСТОРИИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ*
История русской философии как научная дисциплина насчитывает всего 160 лет. Первая книга, специально посвященная этому предмету, принадлежала перу архимандрита Гавриила (в миру -В. Н. Воскресенский) и была опубликована в Казани в 1839 г. Налицо разрыв между реальным существованием русской философской мысли, восходящей ко времени Крещения Руси и ее осмыслением. Этот разрыв породил существование разных противоречивых интерпретаций проблемы начала русской философии. Ситуация существенно отличается от историографии западноевропейской философии, которая возникла синхронно с зарождением философии в античной Греции. Первые античные философы были и док-сографами, и интерпретаторами текстов своих философских современников. Они включали в свои собственные сочинения изложения идей своих учителей, идейных противников и единомышленников, закладывая тем самым основы для формирования непрерывной историографической традиции.
Иной была интеллектуальная среда первых отечественных носителей философской мысли, древнерусских книжников - ученых монахов. Они излагали философско-богословские идеи не в авторской «трактатной» форме, а в жанре проповедей, летописей, исторических повествований, поучений, патериков и др. Это не способствовало сохранению и запоминанию конкретных имен выразителей философских идей. Многие из них были открыты и вошли в состав отечественного культурного наследия столетия спустя, в результате археографических разысканий.
Временной разрыв между началом русской философской мысли и началом ее истолкования породил первое фундаментальное предубеждение в истории русской философии. Согласно этому взгляду философско-богословская мысль XI-XVII вв. не имеет значения для истории философии как таковой в силу своей теоцентрической направленности. Даже протоиерей Василий Зень-
ковский, считающийся лидером отечественной философской историографии XX столетия, не признавал самостоятельного философского значения первых семи веков русской религиозной мысли, полагая, что настоящим началом русской философии был XVIII век, точнее, его вторая половина, а предшествующий период был не более чем ее прологом. Характерно, что Зеньков-ский был не согласен с архимандритом Гавриилом, пионером отечественной философской историографии, и утверждал, что он (Гавриил) «без всяких оснований включает в число философов ряд духовных писателей, ничего не писавших по философии» [1].
Такая позиция, высказанная Зеньковским в 1948 г., была устаревшей и на тот период, поскольку уже тогда существовали исследования, раскрывшие философское значение древнерусской книжности. Это сделал уже Г. В. Флоров-ский в своей фундаментальной монографии «Пути русского богословия» (1937), имевшей солидную археографическую основу и подчеркнувшей огромное значение древнерусской фило-софско-богословской мысли, существование которой доказало сам факт христианского «пробуждения русского духа». Зеньковский явно недооценил значение не только «Путей русского богословия», но и ценных медиевистских произведений Г. П. Федотова, посвященных русской агиографии [2], апокрифической литературе и наследию московского митрополита Филиппа. С течением времени упомянутое предубеждение, исторически отражавшее наличное состояние реальных знаний о русской философской мысли и уровень развития истории русской философии как науки, стало бездоказательным штампом.
В конце XX - начале XXI в. это предубеждение можно считать существующим уже за пределами науки. Особенно это очевидно после опубликования научных изданий древнерусских философских текстов, подготовленных М. Н. Громовым и В. В. Мильковым, а также современных фундаментальных монографий, посвященных структуре и типологии русской средневековой философии. В настоящее время включение периода XI-XVП вв. общий контекст развития отечественной мысли является обязательным элемен-
* Статья написана автором на основе доклада, прочитанного на конференции в Институте философии РАН в 2009 г.
© Маслин М. А., 2010
том научного истолкования русской философии, претендующего на полноту, объективность и целостность. Иные точки зрения, ограничивающие ее бытие последними двумя столетиями или ведущие разговор о существовании русской философии со времен славянофильско-западнических дискуссий, следует считать устаревшими, вышедшими из научного употребления. Рецидивы их периодического появления в современной литературе есть результаты субъективистских установок, бессознательно повторяемых клише, формирующихся до начала научного исследования. Не менее негативное влияние они оказывают и на преподавание истории русской философии в том случае, когда она подается лишенной своего начального смыслового фундамента, в качестве неизвестно откуда появившейся или заимствованной (как у Б. В. Яковенко) совокупности философских идей, не имеющей внутренней логики и единства.
Подобной была позиция Г. Г. Шпета в «Очерке развития русской философии» (1922), считавшего русскую средневековую философию продуктом «невегласия», т. е. невежества. Данная позиция была навеяна собственными представлениями Шпета о том, что такое философия. Это гуссерлианское представление о философии как о строгой науке в итоге не оставляло русской мысли шанса на доказательство собственного существования, так как в «научном» смысле, по Шпету, философия в России еще не родилась.
Представления о временной ограниченности существования русской философии распространяются нередко и на современную эпоху ее существования. Так, довольно часто встречаются мнения о том, что русская философия принадлежит истории, а не современности. Она «закончилась» или в 1917, или в 1922, или в 1937 году, а в XX столетии в СССР она вообще была подавлена, перестала существовать. Негативистская позиция, порожденная ельцинской эпохой, когда зачеркивалось всё существовавшее в советское время, можно сказать, уходит в прошлое, хотя отдельные проявления этого негативизма в виде штампов имеются. Реальным противодействием этому негативизму должно стать опубликование многотомной серии текстов русской философии
второй половины XX столетия в качестве приложения к журналу «Вопросы философии». Аналогичный проект по публикации текстов русских философов был осуществлен, как известно, в конце советского - начале постсоветского времени.
Разумеется, никак нельзя отрицать факта подавления в советское время религиозной философии, но давилась философия не вообще, а философия религиозная, которую невозможно было изучать и развивать в СССР. При этом надо добавить, что советское время породило собственные штампы и предубеждения в истории русской философии. Среди самых распространенных -штамп об интегрированной философии революционного демократизма, формировавшейся якобы со времен В. Г. Белинского. На самом деле те мыслители, которые причислялись к этому направлению, зачастую не были ни революционерами, ни демократами. Например, А. И. Герцен, который ввёл в русскую культуру понятие «мещанство» в качестве замены английского термина "collective mediocrity" (термин Дж. Ст. Мил-ля), был одним из самых острых критиков демократии в европейской традиции. Мифами являлись также насаждавшиеся в советское время представления о лидирующей в русской культуре традиции воинствующего материализма и атеизма, о существовании особой «философии народов СССР», развивавшиеся под патронажем ЦК КПСС и АН СССР. Можно привести и другие примеры штампов и предубеждений советского времени: о «реакционном содержании» философии славянофилов и Достоевского; о существовании непрерывной «социалистической традиции» со времен А. Н. Радищева (который вообще не имел никакого отношения к социализму) и, наконец, о делении всего многообразия русской мысли на три обособленных политизированных лагеря - консервативный (реакционный), либеральный и революционный.
Есть основания полагать, что бессмертный афоризм министра народного просвещения П. А. Ши-ринского-Шихматова о «недоказанности» пользы философии в модифицированной форме сохраняет свое значение и для постсоветского времени. Современный журнал Российской Академии
наук «Вопросы философии» имеет фактически такой же тираж, как и дореволюционный журнал «Вопросы философии и психологии». И это при наличии в стране Института философии РАН, многих философских факультетов и сотен вузов, где преподается философия (сейчас мы не говорим о качестве этого преподавания). Разумеется, и сейчас, и в начале прошлого века издание философского журнала было убыточным, а не коммерческим проектом. Но раньше его поддерживали известные издатели-меценаты - братья Н. А. и А. А. Абрикосовы. Просвещенная меценатка М. К. Морозова при поддержке известного философа князя Е. Н. Трубецкого тогда организовала специальное философское книгоиздательство «Путь», в котором публиковались сочинения русских философов. Она же поддерживала журнал «Вопросы философии и психологии» и другие проекты, исследовательские и просветительские.
Сегодня кроме «Вопросов философии» есть небольшое количество малотиражных «ваковских» журналов, куда выстроилась очередь соискателей ученых степеней, стремящихся опубликовать свои статьи, причем последние в качестве кандидатского минимума сейчас должны сдавать не философию как таковую, а небывалую ранее позитивистскую дисциплину под названием «История и философия науки». Что же касается преподавания философии, то в большинстве вузов оно осуществляется в таком урезанном виде, что, действительно, от такого преподавания нет никакой пользы.
С чиновничьим неистребимым предубеждением о том, что «польза философии не доказана», к счастью, контрастирует рост общественного внимания к философскому знанию, который обнаружился, например, в появлении независимых философских журналов, которым оказывают интеллектуальную, финансовую и информационную поддержку не государственные структуры, а отдельные интеллектуалы, которых соединяет общая любовь к философии. В начале постсоветского времени они группировались вокруг журнала «Начала», альманаха «Волшебная гора» и других изданий, большей частью прекративших сегодня свое существование. Однако эта интел-
лектуальная традиция не прервалась. Выделим лишь некоторые сегодняшние издания, среди них - «Зиновьев. Общественно-политический журнал» (электронная версия www.zinoviev.ru, www.zino-viev.info) и «Сократ. Журнал современной философии» (выходит по инициативе и при участии Московско-Петербургского философского клуба). (Так, один из номеров журнала «Сократ» посвящен философскому осмыслению феномена войны в год 65-летия Великой Победы.) К этому списку надо добавить «Трибуну русской мысли», «Вестник русской христианской гуманитарной академии», «Пушкин. Русский журнал о книгах», «Историко-философский ежегодник» и другую качественную гуманитарную периодику и непериодические издания, отражающие взлет свободной русской философии.
С другой стороны, вспоминается IV Российский философский конгресс, который проходил в 2005 г. в Московском университете (в год 250-летнего юбилея первого российского университета) и собрал более двух тысяч российских и иностранных участников. Мероприятие такого уровня, например, во Франции, где издается популярный журнал по философии тиражом сто тысяч экземпляров, наверняка собрало бы «большую прессу». Поразительно, но на Российском философском конгрессе вообще не было никакой прессы, хотя соответствующие приглашения были разосланы в разные издания.
Философия сплошь и рядом вытесняется в современной России «более полезной» и, очевидно, более престижной, особенно для чиновников, дисциплиной - политологией, причем политологами в России именуются, в отличие от Запада, не только специалисты в области political science, но также и журналисты, газетные и телевизионные, государственные и негосударственные чиновники, депутаты разных уровней, предприниматели, словом, все, кто так или иначе соприкасается в своей деятельности с политикой. В таких условиях вполне возможна аналогия с известным средневековым образом философии как служанки - тогда богословия, теперь политики. В реальности это означает, что различные структуры, ответственные за формирование образовательной политики, поддерживают так или
иначе утеснение философии как фундаментальной дисциплины мировоззренческого профиля. Прагматистский подход к образованию в целом прослеживается, например, в акценте на так называемый «компетентностный» принцип, нацеленный на формирование не знаний и мировоззрения, а минимальных «компетенций».
Таким образом, нельзя не видеть, что и современная русская философия переживает сложности, хотя эти сложности определяются, скорее всего, не ее внутренней динамикой, а внешними обстоятельствами. Показательным примером является Постановление Правительства РФ о передаче исторического здания - усадьбы князей Голицыных, занимаемого Институтом философии РАН, музею изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Это постановление, вышедшее накануне 80-летия Института философии, совершенно игнорирует то обстоятельство, что последние с лишним 150 лет здание Института самым тесным образом связано с историей русской философии: в нем жили И. С. Аксаков и Б. Н. Чичерин, работали крупнейшие отечественные философы многих поколений, здесь выступали всемирно известные философы XX в. Передачу этого здания директор Института академик РАН А. А. Гусейнов назвал «непонятной и обидной» [3].
Принципиальная особенность штампов и предубеждений прежнего, советского времени заключалась не только в их собственно научном, историко-философском происхождении, объясняемом крайней узостью источниковой базы, примитивными историографическими и методологическими приемами исследования и т. п. В. В. Зень-ковский, посвятивший специальную брошюру критическому анализу советских работ по истории русской философии, написанных в 40-50-е гг., указал на их «пропагандное», идеологическое происхождение, коренившееся в стремлении советского догматизированного марксизма доказать «мнимый материализм русской науки и философии». «В действительности же, - писал Зеньков-ский, - теоретический материализм в подлинном смысле этого слова можно найти лишь у очень немногих русских мыслителей» [4]. Среди них Зеньковский называл Чернышевского, Плехано-
ва и Ленина и при этом отмечал, что искание именно материалистического мировоззрения имеет свои корни вовсе не в русской, а в западной мысли, а «философия подавляющего числа русских мыслителей стоит в теснейшей связи с религиозным миросозерцанием» [5]. Кроме того, Зеньковский показал несостоятельность широко распространенного в советской философии представления о существовании непременной внутренней связи между материалистическим и научным мировоззрением.
Многие русские ученые, выдающиеся естествоиспытатели и врачи вовсе не были сторонниками материализма. К их числу принадлежит в том числе знаменитый русский врач Н. И. Пирогов (1810-1881). К сожалению, философия Пирого-ва в целом до сих пор изучена слабо. Еще в 1932 г. в статье «Пирогов как религиозный мыслитель», посвященной 50-летию со дня смерти Пирогова, С. Л. Франк высказал надежду, что этот «выдающийся русский ум» должен «воскреснуть в сознании русского общества». Пирогов был, по словам Франка, «изумительно разносторонне одаренной личностью», участником Севастопольской обороны, франко-прусской и русско-турецкой войн, основателем военно-полевой хирургии, попечителем Одесского, затем Киевского учебного округов, членом-корреспондентом Петербургской Академии наук. Он обладал огромным, поистине уникальным жизненным опытом, что нашло отражение в его философствовании. Хотя Пирогов и «не претендовал на звание философа» (его слова), на самом же деле он излагал, по оценке В. В. Зеньковского, продуманное религиозно-философское миропонимание, которое могло бы удовлетворить требования научной мысли и запросы веры. Совершенно самостоятельные и необычайно правдивые, личностно окрашенные философские размышления Пирогова позволили ему занять определенное место в истории русской философии, что отмечали Лосский, Зень-ковский, Струве, Франк. Последний подчеркивал, что Пирогов принадлежит к числу самых выдающихся русских мыслителей. Особенно ценно то, что религиозно-философские признания Пирогова являются его личными свидетельствами, продуманными и выстраданными результа-
тами мировоззренческой эволюции, а не внушениями извне. Это то, что В. В. Зеньковский называл «преодолением секулярной установки», т. е. преодолением секуляризированного влияния, которое испытывал Пирогов со стороны атеистически и скептически настроенной медицинской среды. Можно сказать, что философская и научная личность Пирогова является настоящим живым опровержением советских идеологических клише, разобранных Зеньковским в работе «О мнимом материализме русской науки и философии».
Расширение источниковой базы русской философии, небывалое ранее в советское время, появление нового поколения исследователей и исследований разрушили наиболее примитивные и деструктивные приемы изложения отечественной мысли, сравнимые с методами разбойника Прокруста. На первое место надо поставить де-идеологизацию, избавление от «анкетно-цитат-ного метода», подвергнутого в свое время критике еще ленинградскими авторами А. А. Галак-тионовым и П. Ф. Никандровым (они же и ввели в употребление этот термин). Под этим методом подразумевалось шаблонное, по определенному трафарету, изложение идей совершенно разных мыслителей. К этому надо добавить тотальную зависимость от марксистско-ленинских оценочных положений и цитат, которая была чревата запрещением разномыслия даже внутри марксизма (правда, уничтожение этого разномыслия никогда не было достигнуто).
К сожалению, постсоветское время также сформировало некоторые предубеждения и штампы. Среди них - почти полное отсутствие исследований о русском марксизме, что формирует антиисторические представления о том, что марксистская философия была каким-то «незначительным эпизодом» времен господства идей Н. А. Бердяева, С. Н. Бердяева, С. Л. Франка, П. Б. Струве. Современные студенты зачастую никак не могут взять в толк, что все названные выше философы начинали именно как марксисты.
Штампом сравнительно недавнего времени является распространение на всю религиозную философию начала XX понятия «философия Серебряного века». Понятие «Серебряный век»,
принадлежащее А. А. Ахматовой, имеет, как известно, литературное содержание и не распространяется на область религиозной философии, не имеющей никакого качества «серебряности», но представленной в реальной истории мысли в виде конкретных многообразных построений философии всеединства, интуитивизма, конкретного идеализма, философии общего дела и др. Далеко не все русские религиозные мыслители могут быть названы «философами Серебряного века». В эту категорию никак не может быть зачислен, например, И. А. Ильин, не имевший никакого отношения ни к «новому религиозному сознанию», ни к религии «Третьего Завета», ни к «религиозному материализму» и другим интеллектуальным продуктам упомянутой эпохи. Впоследствии, в эмиграции, Ильин остро, порой оскорбительно критиковал философские идеи Бердяева, Булгакова, Мережковского, Розанова, Флоренского и др. В переписке с И. С. Шмелевым, например, он скопом называл идеи всех упомянутых философов «безответственными выдумками» [6], а Бердяева именовал не иначе как «Белибердяевым».
Не является содержательным также чрезвычайно распространившееся штампованное определение «русская философия конца XIX - начала XX века», относительно которого надо заметить, что философские эпохи не могут быть построены по хронологии, поскольку выделяются не по времени своего существования, но по смысловому наполнению. Это сплошь и рядом подтверждается реальным ходом развития русской мысли. Так, философская эпоха XVIII в. (русское Просвещение), эпоха чрезвычайно важная в интеллектуальной истории России, заканчивается, несомненно, не в 1800 г., а продолжена по крайней мере до 30-х гг. следующего XIX столетия (феномен декабризма и его осмысление). Философия В. С. Соловьева, которую часто относят к «концу XIX - началу XX века», на самом деле в хронологическом смысле принадлежит всецело последней трети XIX в. Иное дело, что продолжение идей Соловьева его последователями приходится и на начало XX в. (С. Н. и Е. Н. Трубецкие, Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков и др.), хотя, разумеется, не только на начало века, но и на все
столетие в целом (С. Л. Франк, Л. П. Карсавин, Б. П. Вышеславцев, А. Ф. Лосев и др.).
Существуют также предубеждения, формирующие субъективистски окрашенные представления не только о временной ограниченности национального бытия русской философии, но и о сущностной, содержательной ее «непохожести» на инонациональные философские традиции. Так сформировались штампы о преимущественно историософской, а также антропологической направленности русской философии, о ее особой социальной приверженности, о «неспециализированном» и «неинституциональном» характере русской мысли, ее «литературоцентризме». Это штампы иного рода, гиперболизирующие какую-либо конкретную проблематику русской философии до уровня всеобщности, придающие ей универсально своеобразное значение. В качестве примера приведем штамп о том, что русская философия выражена преимущественно в произведениях художественной литературы, но не в дискурсивной, рационализированной форме.
Такое представление обедняет то, что в монографической литературе получило определение реально существовавшей «интегральной взаимосвязи» русской философии и литературы. Последнее определение предполагает анализ реально существовавших токов от философии к литературе и обратно, а вовсе не «философскую монополию» русской художественной литературы. На самом деле в России была представлена уже начиная с XVII в. и собственно «трактатная» философия. Она существует в виде университетской и духовно-академической философии, сохраняющей свои особенные качества вплоть до настоящего времени. Другое дело, что эта традиция русской мысли сравнительно слабо исследована, хотя имеющиеся работы дают вполне отчетливое представление о ее реальном многообразии (работы В. А Бажанова, Н. Г. Баранец, Н. К. Гаврю-шина, В. Ф. Пустарнакова, А. Т. Павлова).
Здесь приходится подчеркнуть, что разработка ни одной из существующих конкретных фи-
лософских проблем не может быть представлена в качестве преимущественной черты своеобразия истории русской философии. Русская философия устремлена к решению универсальных философских проблем, и все фундаментальные философские проблемы являются также проблемами русской философии. Своеобразен только способ решения этих проблем, именно это качество составляет «вечное в русской философии» (Б. П. Вышеславцев).
История русской философии является тем, что С. Н. Булгаков называл «реально существующим духовным организмом». При этом наша принадлежность к этому духовному организму, как подчеркивал Булгаков, «совершенно не зависит от нашего сознания, она существует и до него, и помимо него, и даже вопреки ему» [7]. «Духовный организм» истории русской философии существует как объективная данность, и как таковая она представляет реально существующую совокупность философских эпох, идей, понятий, концептов, произведений, которая всегда будет богаче наших представлений об этом духовном организме. Наша задача - представить этот организм во всем его многообразии, имеющем определенное внутреннее единство и освобожденном от разного рода штампов и предубеждений.
Примечания
1. Зеньковский В. В. История русской философии. 2-е изд. Париж, 1989. С. 28.
2. Агиография - отрасль церковной литературы, содержащая описание жизни святых.
3. Об этом см.: Гусейнов А. А. О нашем философском доме // Наш философский дом. К 80-летию Института философии РАН. М., 2009. С. 8.
4. Зеньковский В. В. О мнимом материализме русской науки и философии // Зеньковский В. В. Собр. соч. Т. 1. М., 2008. С. 317.
5. Там же.
6. Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов (1947-1950). М., 2000. С. 35.
7. Булгаков С. Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 2008. С. 520.
