CC BY
18
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 1
А.А. Павленко
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СОБЫТИЙ БУДУЩЕГО В ЯЗЫКЕ «САГИ ОБ ИСЛАНДЦАХ»: КОНСТРУКЦИИ MUNU И SKULU + ИНФИНИТИВ
В статье рассматриваются древнеисландские конструкции munu и skulu + инфинитив с модально-проспективной семантикой на материале «саги о названных братьях». Модальные компоненты потенциальности (munu + инфинитив) и долженствования (skulu + инфинитив) связаны с открытыми множествами прототипических ситуаций и воплощают свой способ осмысления событий плана будущего в сагах.
Ключевые слова: «саги об исландцах», будущее, древнеисландский язык, «Сага о названных братьях», munu + инфинитив, skulu + инфинитив.
The article deals with Old Norse constructions munu and skulu + infinitive with modal and prospective meaning in Fostbrs6ra saga. The semantic components of potentiality (munu + infinitive) and obligation (skulu + infinitive) are connected with open sets of prototypical situations and imply different ways of interpreting future events in sagas.
Key words: Family Sagas, future, Old Norse, Fostbrs6ra saga, munu + infinitive, skulu + infinitive.
Наиболее распространенным средством выражения отнесенности процесса к плану будущего в древнеисландском языке являются конструкции с модально-проспективным значением munu + инфинитив и skulu + инфинитив. Приблизительно в 50% случаев футуральная отнесенность действия выражается при помощи конструкции munu + инфинитив, в 30% случаев - skulu + инфинитив, а оставшиеся 20% приходятся на формы настоящего времени (изъявительного и сослагательного наклонения) и прочие описательные формы (в частности, ver6a at + инфинитив) [Щур, 1964: 60]. М. Нюгор также отмечает, что конструкция munu + инфинитив - наиболее регулярное (almindelige) средство передачи футуральной отнесенности действия [Nygaard, 1905: 191]. Ф. М. Моррис, подчеркивая, что древнеисланд-ский, в отличие от других древнегерманских языков, предпочитает перифрастические способы передачи футуральности, заявляет, что «описательная конструкция munu + инфинитив представляет собой обычный способ выражения будущего времени, а значит, является грамматическим будущим в древнескандинавском языке» [Morris, 1964: 25-26]. Однако количественное преобладание этих форм в языке свидетельствует не об их грамматикализации, но, скорее, о
частотности таких ситуаций, которые предполагают актуализацию свойственного этому глаголу модального значения.
В отличие от английского языка, где в древний период футураль-ная отнесенность действия передавалась при помощи конструкций с модально-проспективной семантикой, ни в древне-, ни в современном исландском не сложилось условий для грамматизации подобных конструкций или же другого средства передачи футуральности.
Футуральность - не обязательный признак в семантике конструкций munu и skulu + инфинитив; он устойчив только в систематизированных контекстах, вербальных или ситуативных. Модальный признак, напротив, сохраняется во всех типах контекстов и в соответствующем контексте может задавать футуральную перспективу высказывания. Вместе с тем, по словам А.В. Бондарко, ирреальная модальность «сужает темпоральную перспективу... и ограничивает или устраняет грамматикализацию временной отнесенности» [ТФГ, 1990: 6].
Грамматикализация футурального значения предполагает вытеснение модального признака из семантической структуры конструкций. В истории английского языка одним из условий для вытеснения модальных значений стало изменение дистрибуции глаголов willen «желать» и shulen «долженствовать» по лицам, поскольку футуральный признак отделяется от модального прежде всего в позиции наименьшей мотивированности1: willen начинает употребляться преимущественно со вторым и третьим лицом, а shulen - с первым [Смирницкая, 1977: 105]. В древнеисландском языке мотивированная дистрибуция глаголов по лицам сохраняется: skulu + инфинитив чаще употребляется со вторым и третьим лицом, а munu + инфинитив с первым и третьим, причем для последней конструкции, как будет показано ниже, мотивированная дистрибуция служит средством противопоставления двух различных значений. При употреблении рассматриваемых конструкций с другими лицами смещаются семантические акценты, но ослабления модального признака не происходит.
Сага открывает особые возможности для истолкования семантики лексико-грамматических средств древнеисландского языка, служащих для отнесения события к плану будущего. Творческая активность составителей и переписчиков саг, как это показано в трудах М.И. Стеблин-Каменского, была направлена «не столько на
1 Ср. также форму будущего времени в русском языке: «Формы первого лица настоящего и будущего времени служат для выражения категорического желания, требования, намерения или приглашения. Второе лицо единственного и множественного числа будущего времени с экспрессивной интонацией употребляется для выражения приказания, не допускающего ни возражения, ни отказа» [Виноградов, 1975: 63].
содержание или передаваемые факты, сколько на форму, т.е. на то, как рассказывалось об этих фактах, на их драматизацию и конкретизацию в сценах и диалогах» [Стеблин-Каменский, 2003: 166], что составляет ядро понятия о «неосознанном авторстве». Господствующая в саге «синкретическая правда» не противопоставляет исторически достоверные сведения «скрытому вымыслу». Названные феномены обусловливают специфику временной организации сагового повествования: в силу того что повествователь стремится изложить «абсолютную правду», ничего от себя не прибавляя и не переставляя события местами, время в саге оказывается линейным и необратимым, между реальным, историческим временем и временем повествования отсутствует разрыв [Стеблин-Каменский, 2003: 198].
Соотношение интроспективности и ретроспективности взгляда повествователя особенно отчетливо проявляется в освещении событий будущего. Сага - это по преимуществу повествование о прошлом, причем о событиях рассказывается так, как они могли бы происходить в действительности. О событиях будущего сообщается, как правило, в речах персонажей, которые, следовательно, выступают в качестве субъектов модальной оценки грядущих событий. Примечательно, что, говоря о будущем, персонажи чаще всего верно интерпретируют имеющиеся факты и часто проявляют недюжинную прозорливость, прогнозируя исход событий даже в том случае, если субъект речи не наделен провиденциальными способностями. Обращает на себя внимание и обилие верных примет, сбывающихся пророчеств, вещих снов в узловых моментах сюжета, накануне судьбоносных событий. Указанные элементы «плана будущего», очевидно, представляют собой «скрытый вымысел», подобно развернутым диалогам и детализованным батальным сценам в «плане настоящего» саги. Ретроспективность взгляда повествователя проявляется в отборе лексико-грамматических средств с модальной семантикой, которая выражает тот или иной способ отнесения событий будущего к «реальности саги» или то толкование, которое событиям дает говорящий - персонаж саги.
События будущего - это область реализации судьбы, которая была предметом пристального внимания носителей древнеисланд-ской культуры [Стеблин-Каменский, 2003: 203]. Модальности долженствования, намерения, предсказания или прогноза представляют разные способы истолкования будущего и таким образом «овладения» им, поскольку сама вера в судьбу отражала «реальность», «прочность» будущего для людей эпохи создания и записи саг. Элементы сюжета, в которых отражена вера в судьбу, - вещие сны, предсказания, предчувствия и т.п., - играя важную роль в композиции саги, «образуют связующую нить повествования» [там же]. 166
Таким образом, план будущего в саге формируется не только посредством крупных сюжетных элементов, но и в высказываниях персонажей, включающих конструкции с модально-проспективной семантикой: эти реплики нередко определяют дальнейшее развитие событий, устанавливают причинно-следственную связь между ситуацией в настоящем и ее разрешением в будущем. Интрига, основанная на недоговоренности, которая часто встречается в художественных произведениях нового времени, в сагах невозможна, во-первых, в силу того, что грядущие события предсказаны в тексте саги, а значит, не неожиданны, а во-вторых, потому что канва событий повествователю и его аудитории известна. Заметим, однако, что верно высказываться о событиях будущего в саге может отнюдь не любой персонаж, и эта способность служит его сущностной характеристикой.
Сообщения о событиях будущего в саге связаны с устойчивыми топосами, или «прототипическими ситуациями». К ним относятся предсказания, прогнозы, выражения намерения, предположения, заключения договора, приказы и т.п., которые нередко находят в саге устойчивое лексическое выражение, как, например, часто встречающаяся формула svá vera skal / (hann) sag6i svá vera skuldu 'так оно и будет' / '(он) сказал, что так оно и будет', фиксирующая согласие одного персонажа с условиями или предложениями, выдвинутыми другим, или же подчинение текущему ходу событий. Важно, что «никаких условных литературных тем в "сагах об исландцах", как правило, нет» и что «содержание их - это то, что занимало людей варварской героической эпохи» [Стеблин-Каменский, 2003: 84].
Материалом для настоящего исследования послужила «Сага о названных братьях» (FóstbraSra saga), текст которой отражает тесное знакомство ее составителя с куртуазной и латинской культурой. «Авторское начало» в этой саге выражено гораздо сильнее, чем в других сагах об исландцах, что, в частности, проявляется и в употреблении конструкций с модально-проспективной семантикой: о событиях будущего иногда сообщается в речи «от повествователя». По замечанию А.В. Циммерлинга, «элементы ученой латинской и традиционной исландской культуры образовали в сознании рассказчика "Саги о Названных Братьях" органичный сплав» [Циммерлинг, 2000: 338].
Прототипические ситуации, в которых сообщается о будущем, связаны с модальной семантикой конструкций с проспективным значением. Конструкция munu + инфинитив имеет значение, которое в самом общем виде можно определить как потенциальность с сильным компонентом ментальной активности говорящего, поскольку высказывания с предикатом munu + инфинитив в большинстве случаев выражают мнение говорящего о том, как будут развиваться
события, или же истолкование говорящим какого-то факта2. Значение потенциальности в языке саг реализуется в двух лексико-семантиче-ских вариантах: намерение как возможность совершить действие и потенциальность, поскольку «модальные лексемы со значением возможности проявляют свою специфику, функционируя как в поле объективной (онтологической) модальности, так и в поле субъективной (прагматической) модальности» [Мухометзянова, 2007: 6]. Описывая особенности конструкций с модально-проспективным значением, мы будем пользоваться терминологией Л.С. Ермолаевой, которая противопоставляет внутреннюю и внешнюю модальность, а в рамках последней - объективную и субъективную [Ермолаева, 1987: 68]. Значение намерения у конструкции munu + инфинитив, таким образом, относится к типу внутренней модальности, а потенциальности - к типу внешней субъективной модальности.
Значение намерения структурно обусловлено. Оно актуализируется в сочетаниях с местоимениям первого лица, причем в единственном числе чаще, чем во множественном: Fost. 6. torgeir segir: «Ekki rann ek, &vi for ek aöra leiö, at ek &urfta ekki at skera fönn fyrir mer; enn nü mun ek ekki renna undan yör» 'Я не бежал. Я потому пошел другим путем, чтобы мне не было нужды разгребать снег, а теперь я не собираюсь от вас бежать'. Футуральный признак неотъемлемо присущ высказываниям со значением намерения, поскольку намерение, заявленное в настоящем, предполагает реализацию в плане будущего. Наречие nü 'теперь' относится к намерению, которое реализуется в ближайшем будущем. Показательно, что значение намерения и футу-ральная отнесенность сохраняется и в случае транспозиции прямой речи в косвенную с необходимым согласованием временных форм: Fost. 5. Um morgin sagöi Sigrfljoö, at hon mundiheimileiöisfara. 'Утром Сигрфльод сказала, что намерена ехать домой'. Значение намерения особенно отчетливо выделяется в контекстах противопоставления необходимости, выраженной конструкцией skulu + инфинитив: Fost. 5. Hon m^lti: «.Enn nü mun ek fara til Vatnsfjaröar a fund Vermundar ok segja &essi tiöendi, enn &er skuluö min heima biöa». - 'Она сказала: «А теперь я поеду к Озерному фьорду на встречу с Вермундом и скажу ему эту весть, а вы должны дожидаться меня дома»'.
Значение потенциальности в узком понимании реализуется в трех основных прототипических ситуациях: (1) предположение - трактовка сложившегося положения дел; оценка говорящим наличной ситуации; (2) прогноз - вывод из ситуации, говорящий основывается на имеющихся фактах; (3) предсказание - решающую роль играют провиденциальные способности говорящего. Границы между ситуациями проницаемы.
2 Ср. этимологическое родство др.-исл. munu и рус. мнить, мнение.
В ситуации предположения футуральный признак в семантике конструкции наименее устойчив, поскольку предположение может быть отнесено как к будущему (предположение о развитии событий есть прогноз), так и к прошлому (истолкование известного факта) или настоящему (что, по всей видимости, сейчас происходит в пространстве, отдаленном от говорящего). Отнесенность предположения к событиям прошлого (или результату в настоящем) возможна не только в том случае, если модальный глагол в конструкции munu + инфинитив имеет форму претерита, но даже если он стоит в форме презенса: Fóst. 23. MormóSar var saknat á Minginu; Mykkjast menn nú vita, at hann mun vegit hafa Morgrím. 'Тормода не было на ринге; и люди решили, что наверняка это он убил Торгрима'. Контекстуальное условие для отнесения действия к плану прошлого - инфинитив II vegit hafa с результативным значением при модальном глаголе munu. Тривиальный факт предполагает презентное осмысление: Fóst. 20. Skúfr m^lti: «...Ok sjaldan mun Meim skipum velfarast, er menn eru ósáttir innanborSs». 'Скув сказал: «.И редко когда кораблю плывется хорошо, если на борту есть враждующие»'.
Делая прогноз, говорящий основывается на имеющихся фактах. Прогноз всегда относится к будущему, причем говорящий моделирует будущую ситуацию, исходя из предпосылок, заложенных в настоящем. Прогностическое высказывание представляет собой умозаключение, требующее прозорливости, но не провиденциальных способностей. Так, за убийством Йодура, несомненно, последует месть, и Торельв, мать Торгейра, убийцы, мстящего за своего отца, это прекрасно осознает, а наблюдения за погодой позволяют ей сделать прогноз о состоянии льда на озере в месте переправы: Fóst. 3. Hér munu menn koma á morgin at leita Mín... Votn mun ok skjótt leysa. 'Сюда утром придут люди и будут тебя искать. А лед на озерах скоро вскроется'. Говорящий может прогнозировать не только события в окружающей действительности, но и свои собственные неконтролируемые реакции на нее. В последнем случае конструкция munu + инфинитив может сочетаться с местоимением 1 л. ед. ч. Торкель из Упряжной долины предупреждает своих гостей: Fóst. 6. Enn ek má ekki manns bló6 sjá, ok mun ekí ongvitfalla, ef Mér berist á. 'А я не могу видеть человеческую кровь, и наверняка упаду в обморок, если вы станете биться'.
Вера в судьбу наиболее отчетливо проявляется в ситуации предсказания. В отличие от прогноза предсказание не является умозаключением: событие, о котором сообщается, предопределено, и субъект, наделенный провиденциальными способностями, может узнать о нем заранее. Отнесенность данного типа ситуаций к плану будущего, таким образом, задается широким контекстом, и потому вербальное
окружение не влияет на реализацию футурального признака, ср. наречие nü в следующем примере; трактовка образа конунга Олава Святого в саге дает основание для истолкования этого употребления как пророчества: Fost. 14. Ma m^lti konungr: «Nu mun at Mvi koma, sem ek sagöa hinn fyrsta tima, er Mü komst a varn fund, at Mü mundir ekki vera g^fumaör i öllum hlutum». 'Тогда конунг сказал: «Теперь будет так, как я сказал, когда ты впервые предстал перед нами, что не во всех делах будешь ты удачлив»'.
Вещий сон - типичный контекст предсказания. Этот топос может использоваться говорящим в ироническом ключе с целью поддразнить собеседника: Fost. 4. Morgeirr svarar: «Ek em berdreymr, sem ek a kyn til, ok hefir mik einkar oryrlega dreymt um mik, enn allryrlegt um Mik... ok mun Hel, hüsfreya Min, leggja Mik ser i faöm, ok muntu sva lata fe Mitt alt» 'Торгейр отвечает: «Мне снятся вещие сны, как мне положено по рождению, и мне снилось сплошь самое ладное о себе и крайне неладное о тебе. и Хель, твоя хозяйка, раскроет тебе свои объятья, и так ты расстанешься со всем имуществом»'. Предсказание Торгейра сбывается: Торбранд, к которому обращены эти речи, гибнет в схватке. В этом примере, как и в приведенном ниже, отражена способность прорицающего влиять на ход событий, иными словами, предсказание по своей скрытой прагматической функции может приближаться к проклятию. Некая старуха, жившая на иждивении у Тордис, говорит двум друзьям Эйольву и Торгейру Прорве, которые спутали ее пряжу: Fost. 15. «Litil fremd er ykkr i Mvi at spilla verki fyrir mer eöa glettast viö mik. En spa mun eg ykkr spa -: sva vel sem nü er meö ykkr, Ma munu Mit verst skilja ykkart vinfengi». 'Невелика вам честь портить мою работу и насмехаться надо мной. Вот я вам напророчу: сколь велика теперь ваша дружба, столь же плох будет ее конец'. Примечательно, что сами адресаты пророчества отмечают, что старуха на пророчицу не похожа. Дело, по всей видимости, в том, что ее пророчество в действительности есть скрытое проклятие, месть за досаждающие шалости.
Конструкция skulu + инфинитив имеет значение долженствования как внешней необходимости. Модальный признак относится к типу внутренней объективной модальности. Прототипической ситуацией употребления глагола skulu в саге являются контексты, в которых между участниками ситуации устанавливаются иерархические отношения в самом широком смысле - исполнение долженствующего приговора суда, заключение сделок, установление договоренностей, обещания и т.п. В сравнении с конструкцией munu + инфинитив семантика рассматриваемого средства передачи футурального значения практически не подвергается влиянию структурных факторов, обладает большим единством и в меньшей 170
степени подвергается воздействию контекстуальных условий; поэтому представляется целесообразным не рассматривать подробно все перечисленные прототипические ситуации, но остановиться на наиболее показательных для тематики саги.
Долженствование, выражаемое конструкцией skulu + инфинитив, принято в обществе и очевидно для всех членов коллектива. Именно такого типа долженствование лежит в основе социальных действий, как, например, освобождение раба в качестве искупления вины за навлеченное преследование. Грима говорит своему рабу Кольбаку: Fóst. 1G. En fyrir tví at sekt tín hlyzt af mér, tá vil ek tat frelsi gefa tér, at Pú skalt ekki lengr Prœll vera. tar meö skaltu búa hesta fjóra á laun, tvá til reiöar, enn aöra tvá til klyfjaburöar undir vöru. 'А потому, что я навлекла на тебя преследование, я хочу дать тебе свободу, чтобы ты не должен был быть больше рабом. Ты должен в тайне запрячь себе четырех лошадей: двух - для поездки, а еще двух - для поклажи и товаров'. Речь Гримы очень точно передает социальные взаимоотношения раба и хозяина: Грима отпускает раба, но не принимает на себя никаких обязательств, это акт ее свободной воли (ek vil). Коль-баку, напротив, предписывается совершение некоторых действий (tú skalt), пусть даже направленных на его благополучие. В типичном случае, заключая договор, говорящий стремится, как можно меньше связывать себя обязательствами, вследствие чего конструкция skulu + инфинитив редко сочетается с местоимением 1 л. ед. ч., однако эта форма вполне возможна. Чтобы убедить Гриму приютить объявленного вне закона Тормода, Скув готов принять на себя обязательства: Fóst. 23. Skúfr mœlti: «Ek skal fé fyrir hann bœta, eftir tví sem vert er, ef Pér eru sakir gefnar of tetta mál.» 'Скув сказал: «Я обязуюсь заплатить за него полную цену, если вас из-за этого втянут в тяжбу»'.
В сфере межсубъектных отношений предикаты с конструкцией также служат для выражения принуждения. Торбьёрг и ее спутники приплыли в Озерный фьорд. Она приказывает: Fóst. 5. «Nú skulu tér vera haldinoröir, ok segja ekki frá tiöendum teim er gerzt höföu; láti mik hafa orö fyrir oss». teir sögöu svá vera skulu. '«Теперь вы должны держать язык за зубами и не рассказывать о том, что случилось; предоставьте мне держать слово за нас». Они сказали, что так и поступят'.
Особым видом долженствования являются ритуальные действа, как, например, наречение прозвища: Fóst. 11. Katla dregr fingrgull af hendi sér, mikit ok gott, ok mœlti: «tetta fingrgull vil ek gefa tér, tormóör, at kv^öislaunum ok nafnfesti, tví at ek gef tér tat kenningarnafn, at Pú skalt heita tormóör Kolbrúnarskáld». 'Катла снимает с себя золотой перстень, большой и хороший, говоря так: «Этот перстень я хочу дать тебе, Тормод, в награду за песню и в придачу
к прозванию, ибо я нарекаю тебе имя, и ты будешь зваться Тормод Скальд Чернобровой»'.
К ритуально-мистической сфере относится проклятие, которое также обладает признаком необходимости и может быть выражено при помощи рассматриваемой конструкции. Торбьёрг Чернобровая является Тормоду во сне: Fóst. 11. Nú mun ek launa &ér &ví lausung Mna ok lygi, at M skalt nú taka augnaverk mikinn ok strangan, svá at augu skulu springa ór hof6i &ér, nema M lysir fyrir a№y6u ktekiskap Mnum &eim er M tókt frá mér mitt lofkv^Si ok gaft annarri konu. 'Теперь я отплачу тебе за ложь так, что у тебя начнется столь сильная и жестокая боль в глазах, что оба глаза выскочат у тебя из глазниц, если ты не объявишь всем о своей подлости, что ты отнял у меня хвалебную песнь и отдал ее другой женщине'.
Как следует из вышесказанного, ценностная характеристика конструкций munu и skulu + инфинитив в саге принципиально различна. Munu представляет иррациональное будущее, обусловленное личными устремлениями говорящего или прихотью судьбы. Конструкции с глаголом skulu, напротив, служат изображению будущего рационального: развитием событий руководят традиционные общественные установления, принятые в данном коллективе. Контексты, в которых употребляется та или иная конструкция, можно противопоставить по признаку свободы / несвободы реализации будущего действия и соответственно по степени активности говорящего в моделировании событий будущего. Будущее действие, обозначенное конструкцией skulu + инфинитив, всегда обусловлено, причем эти условия признаются не только говорящим и его собеседником, но и другими членами того же социума. Конструкция munu + инфинитив, помимо выражения намерения, напротив, часто отсылает к таким событиям будущего, которые невозможно спрогнозировать. Особая активность говорящего в футуральном высказывании с глаголом munu может проявляться также и в том, что говорящий представляет собственную трактовку событий или же высказывает пожелание, чтобы события развивались определенным образом. Общим для обеих конструкций является признак неотвратимости грядущих событий, причем, как следует из анализа семантики, герои могут по-разному переживать степень их неизбежности, но текст саги подталкивает к единственной трактовке.
Список литературы
Ермолаева Л.С. Очерки по сопоставительной грамматике германских языков. М., 1987.
Мухометзянова Ю.В. Функционально-семантический аспект высказываний со значением возможности: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Тверь, 2007.
Смирницкая О.А. Эволюция видо-временной системы в германских языках // Историко-типологическая морфология германских языков. Категория глагола / Под ред. В.Н. Ярцевой. М., 1977. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги // Стеблин-Каменский М.И. Труды по
филологии. СПб., 2003. ТФГ, 1990 - Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Ленинград, 1990. Циммерлинг А.В. Сага о названных братьях // Исландские саги. М., 2000. ЩурГ.С. О будущем времени в исландском языке // Скандинавский сборник.
Т. IX. Таллин, 1964. Fostbraöra saga / büiö hefir til prentunar Vald. Ásmundarson. Reykjavik, 1899.
Morris Ph. M. Das Futurum in den altis^ndischen Familiensagen: Ausdruck und
Auswendung. München, 1964. Nygaard M. Normn Syntax. Kristiania, 1905.
Сведения об авторе: Павленко Анна Алексеевна, аспирант кафедры германской и кельтской филологии филол. ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail: anna. [email protected]
