CC BY
40
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
К. 3. Акопян
ПРЕДМЕТ КУЛЬТУРОЛОГИИ И ЕГО ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ ГРАНИЦЫ
В статье рассматривается вопрос об интерпретации предмета культурологии. Сопоставляя различные точки зрения, автор приходит к выводу о неправомерности ограничения сферы интересов этой научной дисциплины исключительно культурой. Опираясь на тезис А. Вебера о возможности структурирования «духовно-культурной сферы», автор предлагает включить в предмет культурологии помимо культурной и цивилизационной ее составляющих некую третью величину, определяемую им как некультура-нецивилизация.
Автор считает, что о ценностях, т. е., по большому счету, о культуре, мы можем судить благодаря сопоставлению их не только с другими ценностями, но и с явлениями, в ценностном отношении нейтральными и даже с антиценностями, которые зачастую становятся, к примеру, предметом художественного осмысления, т. е. вовлекаются в культурный контекст. Как эстетика изучает и прекрасное, и безобразное, а этика - и добро, и зло, так и культурология должна изучать как позитивные достижения общества, так и негативные проявления его жизнедеятельности, не только собственно культуру, но и внекультурные процессы и явления. Существенным, с точки зрения автора, является то, что предметом культурологии следует признать весь мир, воспринимаемый sub specie culturae.
Как известно, многие вопросы, так сказать, внутреннего устройства и «обустройства» культурологии продолжают оставаться остродискуссионными или, по крайней мере, все еще не получившими если и не окончательных, то хотя бы «общепризнанных» ответов. - Что ж, учитывая «нежный» (в историко-культурном отношении) возраст этого относительно нового персонажа грандиозной эпопеи под названием «Научная комедия» (это название, естественно, следует толковать в духе О. Бальзака, а может, и Данте, но не Аристофана), создавшуюся ситуацию следует оценивать как вполне естественную и закономерную. - И в настоящей работе я предполагаю остановиться на одном из подобных вопросов, а именно на вопросе о предмете культурологии.
Начну с того, что, попытавшись, так сказать, суммировать разные определения последнего (содержащиеся преимущественно в многочисленных учебниках и учебных пособиях по культуроло-
АКОПЯН Карен Завенович - доктор философских наук, профессор МПГУ (Москва) © Акопян К. 3., 2007
гии), я обнаружил не слишком пеструю картину. Тем не менее она, на мой взгляд, имеет все основания стать поводом для размышлений или, как минимум, сыграть по отношению к последним роль точки отсчета. В результате проведенной «инвентаризации» (не слишком подробной и не претендующей на хотя бы относительную полноту) встретившихся мне дефиниций, я расположил их в определенной последовательности, точнее - в соответствии со степенью присущей им сложности («развернутости») [1].
Выстраивание этой гипотетической иерархии мне пришлось начинать, так сказать, с отрицательного уровня [2], а именно с фиксации позиции теоретиков, которые, по большому счету, вообще отказывают культурологии в праве на самостоятельное существование. Вот, к примеру, деликатное выражение подобной точки зрения: «Видимо, неправильно понимать под культурологией какую-то уже окончательно сложившуюся науку с четко выделенными дисциплинарными границами и полностью оформившейся системой знаний. Культурология, скорее, - некоторое суммарное обозначение целого комплекса разных наук, изучающих культурное поведение человека и человеческих общностей на разных этапах их исторического существования» [3]. В результате вопрос о предмете культурологии как автономной области знания, по существу, просто снимается - за ненадобностью. Однако в связи с процитированным высказыванием мне хочется обратить внимание, во-первых, на пусть и неявно, но все же содержащееся в нем определение предмета культурологии (интерпретируемой, правда, всего лишь как «комплекс разных наук») - это «культурное поведение человека и человеческих общностей на разных этапах их исторического существования», во-вторых, на его, этого определения, достаточно своеобразный, можно сказать, бихевиористский характер, а в-третьих, на напрашивающийся вывод о том, что поведение, выходящее за рамки культурного, из предмета упоминавшегося комплекса наук исключается. Забегая вперед, отмечу, что к сути последнего замечания мы еще вернемся.
Следующую ступень «иерархии» можно было бы столь же условно назвать уровнем «зеро», поскольку определение предмета культурологии здесь не дается вообще [4], а к уровню, столь же условно называемому мной минималистским - в
силу предельно ограниченного количества информации, содержащейся в предлагаемых авторами соответствующих работ дефинициях, можно отнести пособия, начинающиеся с главы, которая называется, к примеру, «Культурология как наука о культуре» (возможны не слишком отличающиеся друг от друга варианты этого названия). При этом в самом тексте либо определение предмета «заглавной» науки отсутствует, либо, в «лучшем» случае, повторяется название главы, что, естественно, не только в количественном, но и в «качественном» отношении ничего нового к уже сказанному ранее не добавляет.
Особое место в описываемой «иерархии» я уделяю работам, в которых также отсутствуют искомые определения. Однако, с другой стороны, в них предлагается более или менее широкая, а в отдельных случаях - в высшей степени интересная и содержательная, свидетельствующая о солидной эрудиции их авторов панорама различных подходов к определению культуры и/или концепций культурологии. В качестве типичного примера можно указать на изданный в С.-Петербурге чрезвычайно информативный учебник, не содержащий отдельной главы, в которой рассматривался бы вопрос о предмете этой науки. Лишь во «Введении» его авторы ограничились упоминаниями о том, что культурология -это «фундаментальная наука», «базовый предмет в системе образования и подготовки кадров», «система наук о культуре и наиболее общая ее теория» [5]. Таким образом, в соответствии с избранным мной критерием эту и подобные ей работы также можно было бы отнести все к тем же уровням - «зеро» или минималистскому. Однако, имея в виду отмеченную уже содержательность некоторых из такого рода трудов, я считаю допустимым перекинуть от них некий смысловой «мостик» к работам более «высокого» уровня, т. е. к тем, чьи авторы стремятся преодолеть аскетическую лапидарность приведенной чуть выше формулы-дефиниции. В этих случаях либо вначале дается некий вариант той же формулы, а затем делается попытка развернуть ее за счет тех или иных дополнений и пояснений, либо сразу же предлагаются степени детального изложения представлений автора об определяемом феномене, например: «...Прежде всего, культуроведение - гуманитарная наука, основанная на постижении внутренних закономерностей и структур культуры в ее различных "представительных" вариантах: литература, искусство, язык, мифология, религия, идеология, мораль и наука» [6] или: «Предмет культурологии -объективные закономерности мирового и национального культурного процессов, памятники и явления материальной и духовной культуры, факторы и предпосылки, управляющие возник-
новением, формированием и развитием культурных интересов и потребностей людей, их участием в приумножении, сохранении и передаче культурных ценностей» [7].
Еще более сложный вариант дефиниций предлагают авторы, которые настаивают на необходимости изучения культуры как предмета культурологии в более или менее широком контексте «сопутствующих» ее функционированию и развитию процессов и явлений, например: «.Культурология - это комплексная наука о культуре, рассматриваемой в широком контексте бытия человека как рода, реализующего свое космическое предназначение и осуществляющего свою мировую роль, как жизни, наделенной сознанием, которое делает возможным принципиально новый способ адаптации к миру» [8] или: «Объектом культурологии являются культурные аспекты различных областей общественной жизни, выявление особенностей и достижение основных культурно-исторических типов, анализ тенденций и процессов в современной социокультурной среде» [9]. Цель культурологии определяется следующим образом: «. Охватить весь окружающий мир в его единстве, целостности, гармоничности; вычленить в нем самое важное, самое значимое для современной жизни, в единстве с другими жизненными феноменами; найти консенсус между человеком и обществом» [10]1. Таким образом, в этом определении отсутствуют не только ссылки на культуру, но и какие-либо указания на специфику культурологии как научной дисциплины, что, на мой взгляд, грозит размыванием ее границ и лишением ее предмета самобытности и самостоятельности.
Резюмируя предложенную «классификацию», я хочу обратить внимание на то, что в большинстве приведенных (и - за отсутствием места -не приведенных) примерах речь идет исключительно о культуре. На первый взгляд, это представляется вполне логичным и естественным и, казалось бы, не должно вызывать каких-либо возражений. Однако, с моей точки зрения, наиболее продуктивными и перспективными все же являются те определения, в которых о культуре говорится лишь в первую очередь и авторы которых стремятся уйти от признания ее в качестве пусть и достаточно обширной, но единственной и к тому же изолированной от «остального» мира части окружающей нас действительности. Поясню, что я имею в виду, конкретным примером: «Сейчас стало очевидным, что более эврис-тично для познания культуры рассматривать человека внутри современных, институциональных, межличностных связей и в этом контексте прослеживать его представления о своих потребностях и проблемах, которые побуждают его поддерживать, нарушать и создавать элементы собст-
венной социокультурной реальности» [11]. И хотя в приведенном суждении речь идет о культурной антропологии, на мой взгляд, очевидно, что его можно с полным на то основанием использовать и при обсуждении вопроса о предмете культурологии.
Таким образом, отталкиваясь от сказанного, я выдвигаю, на первый взгляд, возможно, несколько парадоксальный тезис о том, что культурология не должна ограничивать свой предмет культурой. Обоснованность этого тезиса, как мне представляется, косвенно подтверждается тем обстоятельством, что сама культура, как известно, не допускает (во всяком случае, до сих пор) выработки единого и общепринятого ее определения. И легко можно предположить, что отсечение «лишнего» в соответствии с тем или иным толкованием культуры может оставить «за бортом» предмета этой научной дисциплины нечто важное и существенное для последней. Но это, конечно, далеко не самый важный аргумент в пользу сказанного выше.
С целью же более основательной аргументации выдвинутого тезиса я считаю полезным обратиться к позиции А. Вебера, который как-то заметил, что «.в каждом культурно-социологическом анализе целесообразно различать сферы исторических процессов, а именно проводить различие между общественным процессом, процессом цивилизации и движением культуры» [12]. Если социолог, продолжает немецкий ученый, «внимательно всматривается в духовно-культурную сферу, то он ощущает нечто странное. Он замечает, что между подлинно культурными частями этой сферы, с ее различными аспектами выражения и формами выражения в религии, искусстве и т. д., и общественным процессом вклинивается еще нечто, духовно-промежуточная область, пребывающая в значительно более тесной и отчетливо познаваемой связи с образом и течением общественного процесса, чем подлинные а ройоп [13] явления культуры, возникновение религии, системы идей, периоды искусства и т. д., а именно интеллектуальный космос, представляющий общественному процессу технические средства для его форм и образований и являющийся вместе с тем одной из основ феноменологии культуры» [14]. Я не имею сейчас возможности углубляться ни в анализ приведенного высказывания, ни в изложение расхождений моей собственной позиции с только что приведенной точкой зрения. Поэтому укажу лишь на то главное, чем оно интересно для меня, - на продекларированное в нем стремление к структурированию «духовно-культурной сферы», иначе говоря, на признание ее разнородности, комплексности. И, в известной мере ориентируясь на используемый А. Вебером методологический принцип, я считаю возможным включить в
предмет культурологии иные - т. е. помимо культурной - сферы, совокупность которых, как можно предположить, в основном и представляет собой общество в качестве социокультурной целостности, а именно цивилизацию [15] и некую третью величину, которая, на мой взгляд, может быть определена лишь «апофатически»: это не культура, не цивилизация, а, условно говоря, некультура-нецивилизация [16].
Для создания более наглядного представления об этой «третьей величине» приведу достаточно простой и наглядный пример. «Меня не удивило бы, - признавался Г. Бёлль, - напиши кто-нибудь роман о содержимом первого попавшегося мусорного ведра в нашей стране. Меру человечности страны можно определить по тому, что оседает в ее отбросах, что из повседневного, еще годного, что из поэтического идет в отходы, признается достойным уничтожения». Более того, немецкий писатель подчеркнул, что «литература, по-видимому, может избрать своим предметом только то, что общество объявило хламом» [17], поскольку «поэт занимается злом» [18].
Один из множества выводов, которые отсюда можно было бы сделать, сводится к следующему: одно дело - относить конкретное явление к сфере культуры либо не относить и совсем другое -использовать его в качестве предмета культурологического анализа либо не использовать. Общеизвестно, что «цветы зла» сплошь и рядом становятся «главными героями» гениальных стихотворений, романов, живописных полотен и кинофильмов. Но при этом не менее очевидно, что с неизбежностью появляющиеся в процессе функционирования общества отходыI его жизнедеятельности ни в коем случае не следует ни выдавать, ни принимать за продукт этой последней - иначе говоря, их не следует относить к культуре. С другой же стороны, во многом именно благодаря изучению этих отходов (хотя бы в соответствии с принципом «от обратного», но, конечно же, не только с этой целью) мы и можем составить для себя представление о культуре последнего - более полное, детальное, объемное.
Культура - это безусловно ценностное явление. Однако о ценностях мы можем судить - если и не исключительно, то преимущественно - благодаря сопоставлению их не только с другими ценностями, но и с явлениями, в ценностном отношении нейтральными, и еще более обоснованно - с антиценностями, или с отрицательными ценностями (кому как больше нравится), к которым относятся, к примеру, проявления варварства, жестокости, разрушительной агрессии, человеконенавистничества - список этот, к сожалению, громаден, если не бесконечен. Иначе говоря, речь идет именно о некультуре-нецивилизации, которая, по моему мнению, должна вклю-
чать в себя и ценности (но лишь внекультурные), и антиценности, и нейтральные в ценностном отношении явления.
Кроме того, необходимо иметь в виду гипотетическую антиномичность как экзистенциальных оснований человеческой личности как таковой, так и фундаментальных основ бытия человечества в целом. А уже реальная жизнь в своей би-полярности развертывается перед нами как выражение этой антиномичности [19]. Этот вывод перекликается с тем, что, к примеру, в центре внимания эстетики должно находиться не только прекрасное, но и безобразное; что этика -это философское размышление не только о добре, но и о зле; что осмысление феномена элиты немыслимо ни без сопоставления последней с ее же антиподами - массой, толпой, публикой, - ни без выявления и анализа возникающих между ними связей и отношений, вне которых не могут существовать ни элита, ни масса; что изучение потребительской культуры невозможно без постоянной ориентации на культуру высокую и что постмодернистское отрицание биполярности культуры может привести последнюю лишь к эстетизации «свального китча» (что мы и наблюдаем в последние десятилетия - повсеместно и во все возрастающих масштабах). И т. п.
По тем же причинам изучение культуры непродуктивно без учета «окружающей ее среды», соответствующего ей «антимира», ее «изнанки», т. е. тех явлений, которые непосредственно к культуре не относятся, зачастую культуре противостоят, но без которых последней просто не было бы. При этом под противопоставляемыми ей сферами понимается отнюдь не только и не просто «мир антиценностей», т. е. нечто негативное, достойное презрения, осуждения и т. п. Речь идет о гораздо более сложной картине. Культура (как и все важнейшие ее составляющие, а именно религия, искусство, философия и др.) представляет собой феномен, который заявляет о себе (или про-являет себя) лишь на социальном уровне. В то же время, как можно предположить, она имеет, с одной стороны, досоциальные, архетипичес-кие, трансцендентальные основания, а с другой -внесоциальные, сверхчувственные, трансцендентные цели и ориентиры. Так, «сознание может быть всецело имманентным культуре, но может быть и частию лишь имманентным ей, частию же трансцендентным...» [20]; «подлинная духовная победа совершается в сфере сверхсознания, а не сознания, т. е. в духе» [21]; хотя, на первый взгляд, достаточно очевидно, что «моральные идеи имеют социальное происхождение и развиваются по социальным законам, определяющимся обществом. в глубине своей нравственное не зависит от социального» [22] (т. е. имеет внесоциальные основания и истоки); если художественные спо-
собности лишь отчасти являются продуктом культуры, поскольку их корни уходят в досоциальные уровни человеческого духа и связаны с человеческими потенциями, напрямую от социума не зависящими, если идеалы, на которые не может не ориентироваться в своем творчестве художественно одаренный индивид, пребывают в сфере «надсоциального», то для понимания искусства, его сущности и особенностей необходимо хотя бы пытаться постичь его архетипические истоки и «всмотреться» в то не видимое физическим зрением сияние, которое исходит от его пышной кроны; если «для верующего его вера, по существу, отдельна от культуры», то и «жить в Боге значит уже не жить всецело в относительной человеческой культуре, но некоею частью существа вырастать из нее наружу, на волю» [23], а следовательно, «...от факта веры нашей в абсолютное, что не есть уже культура, зависит свобода внутренняя -она же сама жизнь.» [24]. По большому же счету, зависит то, насколько эта внутренняя наша свобода сумеет раскрыться, культура, творимая нами, - сохранять свою внутреннюю силу, жизнь, нами проживаемая, - обогатиться.
И последнее. С моей точки зрения, феномен культуры воспринимается таковым лишь благодаря индивидам, способным как к его созданию, так и к адекватному восприятию. И если стихи могут расти даже из сора; если в зыбком хаосе, лишенном форм и линий, некоторым, наиболее талантливым из нас удается провидеть стан богини, готовый лечь на полотно, то и восприятие сферы некультуры-нецивилизации sub specie culturae - и в ее трансцендентально-трансцендентной, и в повседневно-привычной, и в рутинно-неприглядной ипостасях - может стать для обладающего соответствующими способностями индивида неисчерпаемым источником творчества и мощным стимулом, способствующим более глубокому и полному восприятию им всей (т. е. не только относящейся к культуре) окружающей его действительности, а прежде всего - более адекватному постижению ценностей самой культуры. Поэтому культурология и должна обращать свои пытливые взоры не только на собственно культуру (хотя кто, по большому счету, знает, что это такое?), но и на цивилизацию, и на bas-fonds [25] общества, и на его вершины, теряющиеся в надсоциальной и надзвездной сферах, с тем чтобы по мере своих возможностей выявлять из всей полноты и бесконечного разнообразия созерцаемой картины тот духовный опыт, который успело накопить и/или сумело не растерять человечество за всю свою историю, и изучать его.
Иначе говоря, предметом культурологии следует признать весь мир, воспринимаемый sub specie culturae, или пространство творческого духа.
Примечания
1. Оговорюсь, что предлагаемую мной «иерархию» ни в коей мере не следует рассматривать как попытку вынесения оценок включенным в нее дефинициям.
2. И вновь считаю необходимым оговориться, что используемые мной словосочетания - «отрицательный уровень» и, далее, «уровень "зеро"» - не несут в себе никакой оценки, а их употребление ни в коей мере не направлено на дискредитацию взглядов сторонников, отнесенных к этим уровням позиций, - хотя бы потому, что критерий предлагаемой мной «классификации» носит, по существу, не качественный, а количественный характер.
3. Межуев, В. М. Классическая модель культуры: проблема культуры в философии Нового времени [Текст] / В. М. Межуев // Культура: теории и проблемы. М., 1995. С. 38.
4. См., например: Введение в культурологию [Текст] : учебное пособие для вузов / отв. ред. Е. В. Попов. М., 1995; Гуревич, П. С. Культурология: элементарный курс [Текст] : учебное пособие / П. С. Гуревич. М., 2001; и др. Интересно, что даже в таком мощном в содержательном, интеллектуальном отношении издании, как энциклопедия «Теоретическая культурология» (М., 2005), статья о предмете «титульной» (казалось бы!) науки также блестяще отсутствует.
5. Культурология [Текст]: учебник / под ред. Ю. Н. Солонина, М. С. Кагана. М., 2005. С. 7-8. См. также, к примеру: Розин, В. М. Культурология [Текст] / В. М. Розин. М., 2003. К сказанному следует добавить, что в подобных случаях достаточно пытливый читатель, безусловно, имеет возможность, ознакомившись с содержанием всей книги, «вычислить» взгляды автора(ов) на обсуждаемую проблему.
6. Ерасов, Б. С. Социальная культурология [Текст] / Б. С. Ерасов. М., 1996. С. 5.
7. Культурология. История мировой культуры [Текст] : учебник для вузов / под ред. А. Н. Марковой. М., 1998. С. 11.
8. Самохвалова, В. И. Культурология [Текст] /
B. И. Самохвалова. М., 2002. С. 9.
9. Культурология. История мировой культуры.
C. 11. Следует признать, что авторы этого уже цитировавшегося чуть выше пособия разводят понятия «предмет» и «объект» культурологии и это обстоятельство (в нашем случае) несколько нарушает «чистоту эксперимента».
10. Арнольдов, А. И. Культурология: статус науки [Текст] / А. И. Арнольдов. М., 1996. С. 5.
11. Орлова, Э. А. Культурная (социальная) антропология [Текст] : учебное пособие для вузов / Э. А. Орлова. М., 2004. С. 24 (курсив мой. - К. А.).
12. Вебер, А. Избранное: Кризис европейской культуры [Текст] / А. Вебер. СПб., 1998. С. 8.
13. а ро1лог1 - здесь: предпочтительные, преобладающие, лат.
14. Вебер, А. Цит. соч. С. 12-13.
15. Хочу заметить, что в контексте последующих рассуждений, по существу, не имеет особого значения, разделяем мы культуру и цивилизацию или отождествляем их.
16. На всякий случай хочу заметить, что в рамках обсуждения вопроса об этом «известном неизвестном» я не имею в виду широко распространенное, но, на мой взгляд, противоречивое по самой своей сути понятие «культура повседневности».
17. Белль, Г. Франкфуртские чтения [Текст] / Г. Белль // Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 322.
18. Жене, Ж. Торжество похорон [Текст] / Ж. Жене. М., 2006. С. 169.
19. Используя этот термин, я предполагаю, что между крайними полюсами некоей «системы» всегда содержится более или менее значительное число промежуточных уровней, «цветов», «оттенков» и что, с другой стороны, эти полюса, как и любые противоположности, имеют шанс «сойтись», о чем говорил еще Гераклит.
20. Иванов, Вяч. Переписка из двух углов [Текст] / Вяч. Иванов, М. М. Гершензон. 2006. С. 28.
21. Бердяев, Н. А. О назначении человека [Текст] / Н. А. Бердяев. М., 1993. С. 80.
22. Там же. С. 35.
23. Иванов, Вяч. Цит. соч. С. 29-30.
24. Там же. С. 29.
25. les bas-fonds » (социальное) дно, фр.
Н. О. Осипова
ПОЛИФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ МУЗЫКИ В СИСТЕМЕ ИНТЕРМЕДИАЛЬНОЙ ПОЭТИКИ Н. С. ГУМИЛЕВА
В статье рассматриваются особенности и функции знаков музыкального «кода» в художественной онтологии Н. Гумилева в их соотнесенности с общекультурной традицией и контекстом Серебряного века. Применяя интегративный подход к анализу, автор выявляет музыкальность поэтического творчества Н. Гумилева, раскрывает многозначную семантику художественных текстов, сопрягая музыкальную рефлексию с опытом живописной или пластической образности. Музыкальный «код» дешифрует образно-стилевые решения модерна и при этом демонстрирует такую важную особенность синтеза искусств, как «интермедиальный хиазм» (параллелизм, основанный на взаимопересечении музыкального, пластического, изобразительного и словесного рядов). Использование полифункциональности музыки в системе интермедиальной поэтики вписывается в поиски Н. Гумилевым целостности художественной формы, призванной стать основой «новой мифологии» акмеистического вектора постсимволизма.
Исследования, связанные со спецификой музыкального аспекта литературных произведений, в особенности поэтических, стали восприниматься с известной долей банальности, причина которой кроется, на наш взгляд, в том, что практически каждый литератор оказывается помещенным в музыкальную парадигму творческого сознания, причем часто по одной и той же схеме: музыка как предмет поэтического описания, музыкальность в фонетическом и метроритмическом строе письма, поэтическое признание особой силы музыки и - как итог - обращение к ее образам и терминам. Сразу отметим, что утверждение «пан-
ОСИПОВА Нина Осиповна - доктор филологических наук, профессор по кафедре культурологии и рекламы ВятГГУ
© Осипова Н. О., 2007
