CC BY
1045
ранее, но, к сожалению, не нашло своего воплощения в настоящее время. Сегодня очень важно осмыслить правовые идеи видных российских юристов прошлого, одним из которых был профессор И.Е. Фарбер.
1 См.: Фарбер И.Е., Ржевский В.А Вопросы теории советского конституционного права. Саратов, 1967. С. 6.
2 Там же. С. 15-16.
3 См.: Там же. С. 5.
4 См.: Советское государственное право / под ред. И.Е. Фарбера. Саратов, 1979. С. 159.
5 См.: Фарбер И.Е. Свобода и права человека в Советском государстве. Саратов, 1974.
6 Бондарь Н.С. Научно-теоретические истоки конституционного мировоззрения (в контексте творческого наследия профессора И.Е. Фарбера) // Конституционное развитие России: межвузовский сборник научных статей. Саратов, 2008. Вып. 9. С. 47-48.
7 Государство и право. 1996. № 9. С. 136-138.
Н.И. Матузов
ПРАВОВОЙ ИДЕАЛИЗМ
КАК СПЕЦИФИЧЕСКАЯ ФОРМА ДЕФОРМАЦИИ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
Статья посвящена памяти видного отечественного ученого-правоведа И.Е. Фарбера, проработавшего много лет в Саратовской государственной юридической академии. В ней рассматриваются вопросы, связанные с характеристикой правового идеализма как явления, противоположного правовому нигилизму — сущность, основные черты, особенности, причины, деструктивная роль в развитии общества, его политико-правовой системы, законотворчества, юридической действительности в целом.
Ключевые слова: право, правовой идеализм, правовой нигилизм, менталитет, законотворчество, правосознание, политико-правовая культура, традиции, реформы.
N.I. Matuzov
LEGAL IDEALISM AS A SPECIFIC FORM
OF THE DEFORMATION SOCIAL CONSCIOUSNESS
This article discusses issues related to the characteristic problems of legal idealism as a phenomenon, the opposite legal nihilism — the essence, the main features, characteristics, causes, destructive role in the development of society and its political and legal system, law, the validity of the whole. The article is dedicated to the memory of a prominent Russian scientist and lawyer I.E. Farber, who worked for many years in the Saratov State Academy of Law.
Keywords: law, legal idealism, legal nihilism, mentality, law, legal awareness, political and legal culture, tradition, reform.
Исаак Ефимович Фарбер был разносторонним ученым, но наибольший вклад он внес в развитие теории права, правосознания и прав человека. В 1959 г. была опубликована его работа «О сущности права», в которой он в острополемической форме (в литературе как раз шла жаркая дискуссия по данному вопросу) твердо отстаивал нормативное понимание феномена права, доказывая, что только при этом условии можно обеспечить эффективное правовое регулирование общественной жизни и должный правопорядок в стране. Докторскую диссертацию он защитил по проблеме правосознания, на основе которой выпустил монографию1.
© Матузов Николай Игнатьевич, 2013
Доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, профессор кафедры теории государства и права (Саратовская государственная юридическая академия); e-mail: alnikol@yandex.ru 19
Правосознание автор определял как «единство идеологии и общественной психологии, диалектическую взаимообусловленность правовых идей и правовых чувств (эмоций)»2. При этом Исаак Ефимович отмечал, что, к сожалению, в науке распространено мнение, будто нет никакой общественной психологии, что само это понятие якобы антинаучно, изобретено буржуазной психосоциологией, которая извращает истинную связь между социологией и психологией. Автор подверг критике этот тезис и по сути развенчал его.
К числу правовых чувств, наличие которых, кстати, в то время многими учеными отрицалось, Исаак Ефимович относил такие, как чувство законности, справедливости, гнев, возмущение, негодование по поводу совершаемых преступлений, особенно тяжких, жестоких или же, напротив, чувство удовлетворения тем, что зло наказано, что правда, справедливость восторжествовали. Все это психологическая, эмоциональная сторона правосознания, которой автор придавал первостепенное значение. Уровень правосознания общества того времени Исаак Ефимович оценивал весьма, мягко говоря, невысоко, рассматривал как ущербное, неполноценное. Таким оно в значительной мере остается и сегодня — слаборазвитым, эклектичным деформированным, не отвечающим современным требованиям. Предлагаемая статья в какой-то мере созвучна тем идеям, которые
выдвигал и отстаивал Исаак Ефимович Фарбер.
* * *
В жизни люди чаще всего сталкиваются с различными проявлениями правового нигилизма. Он постоянно у всех на слуху, не сходит со страниц печати, т телеэкранов. К нему даже в какой-то мере привыкли, ибо он стал обычной нор-3 мой поведения, «образом жизни»3. Гораздо меньше говорят и пишут о правовом К идеализме, который не столь глубоко проник в массовое сознание людей и в | повседневный быт. Большинство граждан, наверное, и не подозревают о его су-I ществовании, не знают, что это такое. Между тем вред от правового идеализма | ничуть не меньше, чем от правового нигилизма. Осознается это, как правило,
го
| «потом», когда его негативные последствия становятся очевидными.
| Следует отметить, что само понятие «правовой идеализм» до некоторой сте-
| пени условно. Термин «идеализм» употребляется здесь не в сугубо философском смысле (определенное мировоззрение), а означает «идеализация», «идеалист»,
° «идеальный», под которыми обычно подразумеваются отрыв от действитель-
1 ности, наивность, романтизм, мечтания о прекрасном, но не реальном. Это те
| случаи, когда о ком-то говорят: «Он — неисправимый идеалист», — т. е. речь
| идет о явлении сродни «маниловщине», пустым фантазиям.
1 Подобного рода идеализм так или иначе проявляется во всех сферах жизни
0
° общества, в т. ч. правовой, что и дает основание называть его правовым, или
(Го
¿5 юридическим, в противоположность правовому (юридическому) нигилизму.
1 Разумеется, можно говорить также о политическом, моральном и других видах I идеализма. Что все это означает на практике, покажем на конкретных примерах
из нашей недавней советской и постсоветской истории.
Известно, что в коммунистические времена излюбленным методом руководства «широкими трудящимися массами» было провозглашение громких политических лозунгов и починов, принятие «исторических», «судьбоносных», «эпохальных» решений и постановлений о дальнейшем развитии, повышении, 20 усилении, укреплении чего-либо. Насаждался своего рода культ всевозможных
пятилетних и более отдаленных планов и программ, господствовала безоглядная вера в их магическую силу. И все они, как правило, переводились на язык законов, которые из-за этого сильно напоминали съездовские партийные резолюции.
Устанавливались даже сроки окончательного достижения мечты о светлом будущем, т. е. идеальном счастливом обществе. Дутые лозунги, инициативы, обещания были призваны вдохновлять людей «на подвиги». Говоря словами Герцена, идеология ставилась выше фактологии. Строительство воздушных замков (точнее бумажных) помогало жить в мире иллюзий. Однако действительность быстро разрушала эти эфемерные храмы и возвращала в мир суровых реальностей.
Инерция политического и правового идеализма была затем продолжена и даже в известной мере усилена форсированными, но бессистемными планами «перестройки» страны во второй половине 80-х гг. Одним из печальных примеров юридического идеализма и крайнего субъективизма может служить т. н. «антиалкогольное законодательство», с помощью которого тогдашние советские лидеры попытались одним махом покончить с такой сложнейшей социальной и морально-психологической проблемой, как пьянство. Что из этого получилось, хорошо известно.
Столь же сумбурными, во многом авантюрными, были многие прожекты мгновенного преобразования России в 90-х гг. минувшего века. Ставились цели, для достижения которых западным странам понадобились столетия, но хотелось сделать все сразу и как можно быстрее. Реальные возможности мало кого тогда интересовали. Причем сделать надо было, как «у них», без учета российских традиций и специфики. В результате многое попросту не приживалось на отечественной почве. ш
Существовала даже весьма популярная в то время программа «500 дней». н Именно за такой срок предполагалось трансформировать «развитой социализм» в С
а
«развитой капитализм», обеспечить переход от плановой экономики к экономике т
о
рыночной, а заодно и сломать через колено менталитет упомянутых «народных к
о
масс», привыкших жить в другой системе координат. Аналогичным по сути был о' и отчаянный призыв Е. Гайдара в начале реформ: «Надо лишь крепко зажму- | риться и прыгнуть в неизвестность»4. В «неизвестность» — значит наобум, куда в
кривая выведет. Никакого плана не было, кроме сильного «хотения и желания» |
о
по-большевистски изменить, поломать все во что бы то ни стало. Ю
Как ни удивительно, находились люди, которые верили в подобные чудеса. Это и был идеализм в чистейшем виде, помноженный на волюнтаризм. И все выдви- с
к
гавшиеся идеи пытались осуществить не в последнюю очередь с помощью права, а законов, указов, правительственных постановлений, словом — «декретов». По- Л скольку романтическим планам в намеченные сроки не суждено было сбыться, | то и «романтическое право» вместе с ними потерпело фиаско — оно оказалось • чисто бумажным, вера в него была утрачена или во всяком случае подорвана. 99
Конечно, жизнь не оставалась вне всякого правового регулирования. Дей- ^ ствовали кодексы, Конституция, старые и новые (относительно реальные) юри- 3 дические нормы. Однако в целом российское законодательство того периода представляло собой «лоскутное одеяло», сотканное из сплошных противоречий. Советская система распалась, но на ее месте ничего устойчивого еще не сложилось. Реформы шли трудно и бестолково. Именно это обстоятельство дало основание А.И. Солженицыну заявить: «Россия выбирается из коммунистического болота самым нелепым путем»5. 21
То же самое происходило и в общественном сознании, в частности правовом, которое было крайне неоднородным, деформированным, сумбурным. В нем содержались как прежние, устаревшие стереотипы, так и новейшие веяния и тенденции, отражались неустоявшиеся умонастроения различных слоев и групп населения, которое не успевало «переваривать» возникшие в стране катаклизмы. Смена социальных и идеологических ориентиров для большинства граждан оказалась неожиданной и болезненной. Отсюда — эклектика, мешанина в сознании. Таким оно в значительной мере остается до сих пор.
Среди множества противоречий, раздирающих сегодня российское общество, наблюдается и такое, как парадоксально-причудливое переплетение, с одной стороны, тотального правового нигилизма, а с другой — наивного правового идеализма. Как ни странно, оба эти явления, казалось бы, разновекторные и несовместимые, мирно уживаются и образуют вместе общую безрадостную картину политико-юридического бескультурья.
В первом случае законы откровенно не уважаются, игнорируются, нарушаются; во втором, напротив, им придается значение некой чудодейственной силы, способной одним махом разрешить все наболевшие проблемы. Массовое сознание требует принятия все новых и новых законов чуть ли не по каждому вопросу. Указанные крайности — следствие многих причин, без преодоления которых идея правового государства неосуществима.
Если правовой нигилизм в самом общем плане означает отрицание или недооценку права, то правовой идеализм — его переоценку, идеализацию. Оба эти явления питаются одними корнями — юридическим невежеством, незрелым правосознанием, дефицитом политико-правовой культуры. Подобные феномены, несмотря на их, как уже отмечено, противоположную направленность, в конечном счете смыкаются и образуют как бы «удвоенное» общее зло. Иными словами, перед нами две стороны «одной медали».
Хотя внешне правовой идеализм менее заметен, не так бросается в глаза, явление это причиняет такой же вред государству, обществу, гражданам, как и правовой нигилизм. Он крайне деструктивен по своим последствиям, которые обнаруживаются не сразу, а лишь в конечном счете. Вот почему, борясь с правовым нигилизмом, не следует впадать в другую крайность — правовой фетишизм, волюнтаризм, идеализм.
На право нельзя возлагать несбыточные надежды, оно не всесильно. Наивно требовать от него большего, чем оно заведомо может дать, ему необходимо отводить то место и ту роль, которые вытекают из объективных возможностей данного института. Непосильные задачи могут только скомпрометировать право. Поэтому его нельзя возводить в абсолют. От этого рудимента («родимого пятна») современному общественному сознанию необходимо избавляться.
Как известно, марксизм в свое время едко высмеивал всевозможные концепции «юридического социализма». Так, Ф. Энгельс, критикуя в 1847 г. манифест Ламартина, писал, что «предлагаемые в нем меры наивны и лишены практического смысла вроде упразднения нищенства, общественных бедствий, пауперизма чрезвычайным законом, учреждения специального министерства народной жизни законодательным путем и т. п.»6. Но если невозможен «юридический социализм», то тем более немыслим «юридический капитализм» с его свободной рыночной экономикой.
Интересно, что подобные попытки предпринимаются и в наши дни. Так, по сообщению прессы, в Бразилии на полном серьезе обсуждается вопрос о закреплении в конституции права граждан на счастье7. Если так, то следует создавать и министерство счастья (нечто вроде министерства правды Оруэлла), иначе кто же будет обеспечивать это право. Идеи о «конституционном счастье» поддержаны в Японии и Южной Корее. Как тут не вспомнить замечательный «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы с его безмятежными и счастливыми жителями.
Между тем в условиях возникшей у нас еще в период «перестройки» правовой эйфории у многих сложилось убеждение, что достаточно принять хорошие, мудрые законы, как все сложнейшие и острейшие проблемы общества будут решены. «Вот примем пакет законов — и жизнь улучшится». Но чуда не происходило, законы принимались, а дела стояли на месте или даже ухудшались. В результате наступило известное разочарование в законах, появились признаки правового скепсиса. Из низов раздавались раздраженные голоса: «Хватит, мы уже сыты по горло законами, они ничего не дают».
Оно и понятно — ведь законы сами по себе не могут накормить, одеть, обуть людей, улучшить их благосостояние, они могут лишь способствовать либо не способствовать этому, нечто закреплять, охранять, регулировать, распределять, но не производить. Поэтому уповать только на «скоростное» правотворчество — значит питать юридические иллюзии. Нужны прежде всего социальные, экономические, политические, культурные, организационные и иные меры плюс законы. Лишь совокупное действие всех этих факторов может дать желаемый эффект.
Помнится, в разгар работы союзного парламента пресса в негативно-иронических тонах, не без сарказма писала о «магии», «девятом вале», «буме», с «каскаде» законотворчества, о «мертворожденных» и полузабытых законах. А к один из депутатов (К.Д. Лубенченко) мрачно сравнивал законодательные усилия р
а
коллег и свои собственные «с попытками вырастить сад в жестоких условиях с пустыни; иногда кажется, что законы, которые мы принимаем, отторгаются | действительностью, как саженцы бесплодной почвой. И возникает чувство разо- у
чарования и безысходности»8. с
т
В какой-то мере это продолжалось затем и в период деятельности бывшего н Верховного Совета России, а также последующих созывах Государственной й Думы. Оказалось, что быстрых и легких решений нет. «Правовое шапкозаки- и дательство» не помогает, не тот путь. Мы и сейчас сплошь и рядом наблюдаем е
о
неработающие или малоэффективные законы. А еще римские юристы утверж- | дали: «Бездействующий закон хуже отсутствующего». Д
Ясно, что проводимые в российском обществе преобразования нуждаются в | надежном правовом обеспечении, но оно не может быть чисто волевым. Бессилие •
га
законов порождает все тот же нигилизм, неверие в реальную значимость прини- (
9
маемых актов, в их способность изменить ситуацию. Законы не работают, значит, ~ и отношение к ним безразличное, их престиж падает вместе с престижем власти. 3
Правовой идеализм уже давно породил у значительной части людей кризис веры в законодательные, а в более широком плане — в парламентско-конституциоиные пути решения назревших проблем, в новые прогрессивные институты. Идеализмом с самого начала страдали некоторые лозунги перестройки (гласность, ускорение, форсированная демократия, свобода без границ, немедленное искоренение пьянства и т. д.), а затем и периода реформации (ав- 23
ральная приватизация, всеобщее «разгосударствление», «шоковая терапия», «рыночный фундаментализм»).
Хотелось все это побыстрее воплотить в законах, закрепить юридически, провозгласить в конституциях. На деле же форсированного перехода общества из одного состояния в другое не получилось, ожидания затянулись. Наступило «социальное похмелье» — горькое и мучительное. Идеалистические, скороспелые прожекты, как правило, сурово мстят за себя. Это тот же нигилизм, только с обратным знаком. Или его оборотная сторона.
Распространению юридического идеализма способствовало и то, что у нас долгое время преобладал чисто прагматический подход к праву (орудие, инструмент, средство, рычаг и т. д.). То есть исходили из марксистко-ленинского тезиса о том, что «закон есть мера политическая, есть политика»9. Право рассматривали как некую идеологическую дубинку, с помощью которой можно решить ту или иную проблему, а не как важную социальную и культурную ценность, гуманистическую идею, институт демократии. В соответствии с этим на право взваливали «неподъемный груз», возлагали слишком большие надежды, которые в дальнейшем не оправдывались.
Правовой скептицизм особенно усилился в разгар «шоковых реформ», когда общество отчетливо осознало, что многие законы, указы, поспешно принятые в период обновления, оказались, мягко говоря, малоэффективными и не привели к достижению желаемых целей, а некоторые дали отрицательный результат. Глашатай идеи «абсолютной свободы» Ф. Ницше писал: «Не говори мне, отчего ты свободен: скажи — для чего свободен»10. В самом деле — для чего? Создается впечатление, что Россия, завоевав свободу, распорядилась ею не лучшим образом. § Еще в 2002 г., будучи кандидатом в Президенты России, В.В. Путин откровен-
~ но говорил о том, что «в последние годы мы приняли сотни программ, решений, * первоочередных мер. Но раз их так много, значит, они нереальны. Мы все время ? шли на поводу у событий, расхлебывая последствия собственных опрометчивых 1 шагов»11. А будучи уже президентом он в одном из своих выступлений заявил: | «Нам нужно прекратить заниматься пустыми обещаниями, демагогией. Надо 'I сказать народу правду, что государство может сделать, а что не может. И это будет й честнее и справедливее. Мы уже столько наобещали, что если бы даже захотели I все исполнить, то для этого потребовалось бы два консолидированных бюджета ® страны. Это дискредитирует власть, она теряет доверие»12. Между тем народная нно мудрость гласит: кто потерял доверие, тому терять больше нечего. £ Иными словами, выдвигались идеалистические, невыполнимые в данный
| момент цели и задачи, принимались импульсивные решения. Последствия, ре-ё зультаты никто не просчитывал. Возник гигантский разрыв между законами и § тем, что делалось ради ускоренных либеральных реформ. Забыли, что законы ? не всесильны. К сожалению, рецидивы прошлых уроков встречаются и сейчас. и Как и раньше, принимаются законы, указы, постановления или отдельные 1 юридические нормы, которые заведомо невыполнимы или малоэффективны. I Романтизм в некоторых головах еще сохранился.
В народе укоренилось мнение: закон все может. И это несмотря на неуважительное, мягко говоря, отношение к нему. Данный парадокс еще раз показывает, что правовой нигилизм и правовой идеализм — два полюса одного явления, которое отражает наш незрелый российский менталитет. Поистине загадочный феномен. Психологически это можно объяснить своеобразным «раздвоением» сознания
24
правотворцев, политиков, власти, да и всех граждан или его сумбурностью.
Известным забеганием вперед можно считать первую статью Конституции РФ, гласящую, что Россия уже сейчас является правовым государством. Тем самым желаемое принимается за действительное. Не случайно еще в президентском Послании Б.Н. Ельцина Федеральному Собранию (1994 г.) это положение было фактически дезавуировано: «Мы должны признать — в России пока нет полноценного демократического правового государства»13.
О заманчивой идее правового государства, правах и свободах человека мечтали даже некоторые русские самодержцы (Екатерина II, Александр I, Александр II). Однако эти красивые мечты так и остались мечтами. Да и не могли они быть реализованы в тех условиях. В какой-то мере все наше «перестроечное», а затем и «реформаторское» законодательство грешит идеализмом, прожектерством, популизмом. Хотелось не отставать от «моды» и даже бежать «впереди паровоза», сделать все, как у «них», как принято в «приличном обществе».
Однако подлинная беда состоит в том, что даже хорошие и нужные законы не работают, В одних случаях потому, что отсутствуют необходимые механизмы их реализации, в других (и это главная причина) — из-за того, что вокруг простирается ненормальная среда их функционирования. Процветает нравственный, политический и правовой нигилизм, общественные отношения находятся в состоянии крайней неустойчивости, зыбкости, законы бессильны их упорядочить, стабилизировать, направить в нужное русло. В этом смысле право испытывает небывалые «перегрузки», оно не справляется со своими регулятивными и охранительными функциями. Или не вполне справляется.
Нельзя с помощью одних только правовых средств в декретно-волевом порядке побороть бедность, преступность, коррупцию, алкоголизм, наркоманию. ш Эти средства должны использоваться в совокупности с другими мерами — эко- н номическими, политическими, социальными, культурными, нравственными, С
а
организационными. Лишь тогда они могут дать желаемый эффект, а не остаться т
о
на бумаге. В России всегда страдала именно исполнительно-управленческая и к
о
контролирующая сторона дела. о'
Например, проблема правореализации и особенно правоприменения тради- уа ционно была у нас и до сих пор остается «ахиллесовой пятой» всей юридической в
практики. При такой ситуации даже самые «мудрые» законы лишаются смысла. |
о
В свое время Ш.-Л. Монтескье писал: «Когда я отправляюсь в какую-либо страну, Ю
я интересуюсь не тем, хороши ли там законы, а тем, как они осуществляются, и
ибо хорошие законы встречаются везде»14. Другой классик советовал: «Создавай- к
те как можно меньше законов, но следите за их соблюдением»15. Звучит весьма а
современно. Л
Широковещательные обещания, раздача «векселей», пусть даже оформлен- |
ных в виде законов и указов, означают, мягко говоря, правовой идеализм, а если •
сказать более резко — сознательную правовую демагогию, создание иллюзий и 99
«мыльных пузырей». Известно, что «потемкинские деревни» у нас строить умеют, ^
особенно в период избирательных компаний. Решения, послания, программы не 3 должны быть заведомо невыполнимыми, рассчитанными лишь на «снятие напряженности». Их сиюминутность приводит затем к тяжелым, непоправимым последствиям.
Поэтому, если тот или иной закон не работает, это еще не означает, что он плох. Важна среда, атмосфера, внешние условия. Не все зависит от самого закона.
Проблема сложнее. Определенные слои населения психологически не готовы 25
к тем или иным переменам, нередко сопротивляются им. Юридические нормы не могут развязать тугие клубки возникающих противоречий, а в ряде случаев встречают противодействие. Предписания сверху во многих случаях внутренне не воспринимаются теми, на кого они рассчитаны. Отсюда — стремление лидеров государства к «ручному управлению».
И это тоже идеализм, ибо законодатели, исходя из своих высоких целей, идей, помыслов, конвейерно «выдают на гора» законы, заведомо зная, что они не достигают конечных целей. Нередко важнейшие акты застревают на полпути к своим непосредственным адресатам, их стопорит чиновничья бюрократия в силу обшей разболтанности, бесконтрольности и коррумпированности. Среди новой номенклатуры есть и те, кто к любым начинаниям относится, как и прежде, по принципу: важно вовремя «прокукарекать», а там пусть хоть не рассветает.
Власть бессильна заставить законы работать, поэтому она их просто издает в большом количестве. Однако законодатель не вправе идти на поводу у обыденного сознания — надо срочно принять такой-то закон; он обязан смотреть дальше, предвидеть последствия. Правовое самообольщение опасно, ибо оно порождает беспочвенные надежды, убаюкивает общество.
Попытки «пришпорить» социальный прогресс с помощью одних только законов, как правило, заканчиваются конфузом. Журналисты острят: столько законов Дума издает, а народ жалуется на беззаконие. Кстати, в настоящее время на рассмотрении в российской Госдуме находится около 1500 законопроектов. А еще древние римляне говорили: в наиболее испорченном государстве наибольшее количество законов. Сейчас всем ясно: сотней или даже тысячей законов положе-
т
3 ния не изменить, если только они не подкрепляются другими мерами. ~ В прессе и в литературе не раз отмечалось: законодатели, видя, сколь незна-
* чительно влияние их актов на ситуацию в обществе, то и дело пытаются вклю-? читься в непосредственное управление страной, расширяя тем самым свою ком-| петенцию. С другой стороны, исполнительная власть осуществляет экспансию | в область законотворчества, создавая правовые акты под сиюминутные нужды ° управления. К правовым идеалистам следует отнести всех тех, кто полагает
0
| возможным навести порядок в стране исключительно с помощью юридических
ч:
| установлений.
>§ Возникает вопрос: что надо делать раньше — создавать условия или при-
| нимать законы? Очевидно, и то и другое. Противопоставление этих двух на-| чал неверно и контрпродуктивно. Законодательные и общественные процессы | должны развиваться синхронно, они взаимозависимы. Между тем у нас нередко | наблюдаются ситуации, когда юридические нормы либо забегают вперед, либо § принимаются «вдогонку». Бывает и так, что законы, указы издаются не в целях § их реального воздействия на общественные отношения, а для снятия недоволь-
1 ства и напряженности в обществе, особенно в социальной сфере.
| Иллюзии владеют многими людьми, в т. ч. и законодателями, которые убежде-
ны, что с помощью законов одним махом можно реформировать страну, исцелить общество от болезней. В президентском Послании Федеральному Собрании» 2000 г. говорилось: «Мы стали заложниками модели экономики, основанной на популистской политике. Утвердилась государственная ложь. Мы принимаем многочисленные законы, заранее зная, что они не обеспечены реальным финансированием. 26 Просто из политической конъюнктуры продавливаем те или иные решения»16.
В печати нередко делят законы на хорошие, плохие и никакие. Никакие — это значит ненужные, ничего не значащие, не имеющие под собой ни моральной, ни материальной основы. Соответственно, они и не воспринимаются теми, на кого рассчитаны. В лучшем случае они вызывают сначала какие-то ожидания, потом разочарование, а затем злость на власть и ее правовую систему. Таких пустых, нереальных законов, к сожалению, много и они наносят огромный вред правосознанию людей.
В литературе высказана любопытная мысль о том, что может быть не стоит рассматривать правовой идеализм как исключительно негативное явление. Так, по мнению В.В. Сорокина, «декларирование правовых идеалов можно признать допустимым в переходный период в качестве варианта правового идеализма. Умеренный правовой романтизм поддерживает уважение к праву, раскрывает резервы творческой активности субъектов правовой деятельности»17. Интересная идея, которая заслуживает внимания. Но сразу же возникают и некоторые сомнения.
«Допустить», конечно, можно, ибо всем нам мечтать, желать и грезить, как говорится, не вредно. Однако память подсказывает, что уж слишком долго мы мечтали о будущем («отложенном») счастье, которое так и не наступило. Ложные ожидания «согревали душу», служили оправданием социальной неустроенности и лишений миллионов людей, но в конечном счете закончились крушением всех этих надежд, обманом. Сегодня, пожалуй, больше востребованы не заманчивые «романтические идеалы», а здоровый прагматизм, реализм, здравый смысл. Поэтому нам кажется, что правовой идеализм, особенно в его наиболее гипертрофированных (практических) формах, все же нежелателен. Жизнь в мире иллюзий уходит в прошлое.
Продолжение реформ в России требует прочной правовой основы, особенно в экономической сфере. Однако при этом важно иметь четкое представление о пределах и реальных возможностях юридических законов, путях их воплощения в жизнь. Давно сказано: чтобы не разочаровываться, не следует очаровываться. Обществу необходимо преодолеть как правовой нигилизм, так и правовой идеализм, которые питают друг друга.
1 См.: Фарбер И.Е. Правосознание как форма общественного сознания. М., 1963.
2 Там же. С. 129.
3 Проблема нигилизма была рассмотрена автором этих строк ранее. См.: Матузов Н.И. Правовой нигилизм как явление российского политического менталитета // Право и жизнь. 2002. № 74; Он же. Правовой нигилизм как образ жизни // Правовая культура. 2012. № 1 (12) и др.
4 Гайдар Е. Прыжок к рынку // Правда. 1990. 16 апр.
5 Солженицын А.И. Россия в обвале. М., 1997; см. также: Поляков Ю.И. От империи лжи к республике вранья. М., 1997; Валовой Д.В. Экономика абсурдов и парадоксов. М., 1991; Гундарев И.А. Парадоксы российских реформ. М., 1997.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 346.
7 См.: Аргументы и факты. 2011. 1-7 июня.
8 ЛубенченкоК.Д. Безработные законы // Известия. 1990. 25 апр.; ПолудняковВ.Н. Кладбище мертвых законов // Российская газета. 1992. 22 нояб.
9 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 99.
10 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. СПб., 1904. С. 7.
11 Путин В.В. Открытое письмо к российским избирателям // Известия. 2002. 25 февр.
12 Российская газета. 2003. 19 февр.
13 Послание Президента Федеральному собранию // Российская газета. 1994. 24 февр.
14 Монтескье Ш.-Л. О духе законов. СПб., 1900. С. 274.
15 Локк Дж. Два трактата о правлении. Соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1988. С. 79.
16 См.: Российская газета. 2000. 17 марта.
17 См.: Правовая система России в условиях глобализации и региональной интеграции: теория и практика / под ред. С.В. Полениной и Е.В. Скурко. М., 2006. С. 481.
