Право ребенка на семейное воспитание: регулятивный аспект Текст научной статьи по специальности «Право»

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

2019 PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES Выпуск 46

Информация для цитирования:

Комиссарова Е. Г., Краснова Т. В. Право ребенка на семейное воспитание: регулятивный аспект // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2019. Вып. 46. C. 672-697. DOI: 10.17072/19954190-2019-46-672-697.

Komissarova E. G., Krasnova T. V. Pravo rebenka na semeynoe vospitanie: regulyativnyy aspect [Child's Right to Family Education: Regulative Dimension of the Issue]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2019. Issue 46. Pp. 672-697. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2019-46-672-697.

УДК 347.635:37.018

DOI: 10.17072/1995-4190-2019-46-672-697

ПРАВО РЕБЕНКА НА СЕМЕЙНОЕ ВОСПИТАНИЕ: РЕГУЛЯТИВНЫЙ АСПЕКТ

Е. Г. Комиссарова

Доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права

Пермский государственный

национальный исследовательский университет

614990, Россия, г. Пермь, ул. Букирева, 15

Профессор кафедры гражданского права и процесса

Тюменский государственный университет 625000, Россия, г. Тюмень, ул. Володарского, 6

ORCID: 0000-0003-4257-5673 Researcher ID: Е-9302-2016

Статьи автора в БД «Scopus» / «Web of Science»: DOI: 10.5829/idosi.mejsr.2013.15.9.11540 DOI: 10.5829/idosi.wasj.2013.24.01.13177 DOI: 10.17072/1995-4190-2015-2-61 -70 DOI: 10.17072/1995-4190-2018-42-644-663

Е-mail: grazhdanskoe.pravo@gmail. com Т. В. Краснова

Кандидат юридических наук, доцент,

зав. кафедрой гражданского права и процесса

Тюменский государственный университет 625000, Россия, г. Тюмень, ул. Володарского, 6

ORCID: 0000-0002-3375-7443 Researcher ID: S-5442-2016

Статьи автора в БД «Scopus» / «Web of Science»: DOI: 70: 17072/19995-419-2016-1 -60-67 DOI: 10.17072/1995-4190-2016-34-426-439

E-mail: t.v.krasnova@utmn.ru Поступила в редакцию 21.04.2019

© Комиссарова Е. Г., Краснова Т. В., 2019

Введение: авторы обращаются к теоретико-методологическим проблемам осуществления права родителей на воспитание несовершеннолетнего. Теоретическим посылом для выбора темы статьи послужила неадаптированность правовой теории семейного воспитания к исследованию традиционных семейных ценностей и отношениям позитивного родительства. Отсюда не слишком заметное место юриспруденции в междисциплинарном учении о семейном воспитании. Ориентируясь на необходимость создания внутри семейно-правовой теории отдельного научного направления о положении несовершеннолетнего ребенка в частном праве, авторы обращаются к проблеме осуществления родительного права на воспитание ребенка в регулятивном аспекте, задаваясь вопросами о семейном воспитании как социальном феномене и его соотношении с общественным воспитанием; о субъектах и участниках семейного воспитания, о личном неимущественном субъективном праве родителей на воспитание несовершеннолетнего. Цель: проведение научно-теоретического анализа имеющихся в семейном законодательстве конструкций юридически возможного и юридически необходимого поведения родителей и лиц, их заменяющих, по поводу семейного воспитания несовершеннолетнего. Методы: общенаучный (диалектический); частнонаучные методы познания: формально-юридический, логический. Основополагающим подходом стал междисциплинарный подход, выраженный в учении о модернизации семьи в изменяющемся мире. Результаты: мнимая очевидность повседневного семейного воспитания и недостаточная воспитательная представленность теории семейного воспитания в юриспруденции образуют причины того положения, при котором позитивные аспекты семейного воспитания, как правило, остаются за пределами доктринального внимания, обеспечивая негласно больший простор тематике охранительной с ее деструктивными и девиантными явлениями в семейном воспитании. Для преодоления сложившегося научного положения авторы предлагают считать актуальной частью се-мейно-правовой теории такой ее раздел, как положение несовершеннолетнего в семейном праве. Пока эта теория существует лишь умозрительно, а потому фрагментарно. Начальным этапом ее формализации может стать изменение систематики норм, заключенных в главы 11 и 12 Семейного кодекса РФ. Опираясь на теоретико-методологический посыл, позволяющий получить ответ на вопросы о том, что, как и зачем должны делать правоведы, представляя соответствующий научный домен, авторы исследовали порядок осуществления личного неимущественного права на воспитание ребенка и сопутствующий ему признак приоритетности этого права перед другими лицами. По результатам исследования авторами сделаны выводы: об открытости перечня личных неимущественных прав родителей, направленных на воспитание ребенка (права «со знаком плюс»), неделимости, неотчуждаемости и строго личном характере права родителей воспитывать своих детей; о недопустимости отказа родителей от осуществления права на воспитание несовершеннолетнего, о невозможности передачи родительских прав другим лицам. Научную роль своих суждений авторы видят в создании необходимого законодателю теоретического задела для построения развитой, внутренне непротиворечивой системы норм, конструирующих должное взаимодействие субъектов семейного воспитания.

Ключевые слова: родительские права; семейное воспитание как институт права; личные неимущественные права родителей; субъекты и участники воспитания; модернизация института семьи в меняющемся мире

CHILD S RIGHT TO FAMILY EDUCATION: REGULATIVE DIMENSION OF THE ISSUE

E. G. Komissarova

Perm State University

15, Bukireva st., Perm, 614990, Russia

Tyumen State University 6, Volodarskogo st., Tyumen, 625000, Russia ORCID: 0000-0003-4257-5673 ResearcherID: E-9302-2016

Articles in the databases 'Scopus'/ 'Web of Science': DOI: 10.5829 / idosi.mejsr.2013.15.9.11540 DOI: 10.5829 / idosi.wasj.2013.24.01.13177 DOI: 10.17072/1995-4190-2015-2-61-70 DOI: 10.17072/1995-4190-2018-42-644-663

E-mail: grazhdanskoe.pravo@gmail.com

T. V. Krasnova

Tyumen State University 6, Volodarskogo st., Tyumen, 625000, Russia ORCID: 0000-0002-3375-7443 ResearcherID: S-5442-2016

Articles in the databases 'Scopus'/ 'Web of Science': DOI: 70:17072/19995-419-2016-1-60-67 DOI: 10.17072/1995-4190-2016-34-426-439

E-mail: t.v.krasnova@utmn.ru Received 21.04.2019

Introduction: the authors address theoretical and methodological issues of the parents' right to bring up a minor child. Theoretical background for choosing this research topic is inadequate tailoring of the legal theory of family education to the study of traditional family values and positive parenting relations. Hence, the place ofjurisprudence in the cross-disciplinary doctrine of family education is not sufficiently obvious. Focusing on the need to develop a separate scientific discipline concerning the private-law position of a minor child within the family law theory, the authors address the issue of exercising the parental right to raise a child in its regulative dimension. They pose questions about family education as a social phenomenon and its correlation with public education; about subjects and participants offamily education; about the individual non-property right of parents to raise a minor. Purpose: based on the current family law, to analyze legally possible and legally necessary patterns of parents' behavior and behavior of persons substituting parents in relation to family education of a minor. Methods: the methodological framework of the research is based on the general scientific (dialectical) method of cognition of family law relations. Specific scientific methods of cognition applied in jurisprudence were also used; these include legalistic and logical methods. The major method was the multidisciplinary approach expressed in the doctrine of family modernization in the changing world. Results: the seeming obviousness of everyday family education and insufficient educational representation of the family education theory in legal studies are the reasons for the situation when positive aspects of family education normally stay outside the dogmatic focus, while the attention is given to the protection-centered aspects associated with destructive and deviant phenomena in family education. To overcome this state of affairs, the authors suggest that family law theory should include section about the status of a minor in family law as its actual part. So far, this theory only exists speculatively, and therefore it is fragmented in na-

ture. The initial phase of its formalization may be a change in the taxonomy of rules included in Chapters 11 and 12 of the Family Code of the Russian Federation. Proceeding from the theoretical and methodological premise prescribing what, how and why legal scholars should do to present the corresponding scientific domain, the authors investigated the procedure for exercising the personal non-property right to raise a child and the attendant priority of this right over other persons. The results of the study let the authors make conclusions about non-exhaustiveness of the list of personal non-property rights of parents aimed at raising a child (the 'positive symbol' rights), about the indivisibility, inalienability and strictly personal nature of the parents' right to raise their children; about inadmissibility of the parental refusal to exercise the right to raise a minor, and impossibility to transfer parental rights to other persons. The authors see their scientific contribution in the creation of the theoretical groundwork necessary for the legislator to build a developed, internally consistent system of rules that would construct an adequate interaction between the subjects of family education.

Keywords: parental rights; family education as an institution of law; personal non-property parental rights; subjects and participants of education; modernization of the family institution in the changing world

Введение

Научная инициатива авторов настоящей статьи, стремящихся к артикуляции ценностей семейного воспитания несовершеннолетнего с позиций их регулирования в нормальном, ненарушенном состоянии, - одна из немногих в масштабе имеющихся исследований последнего десятилетия, посвященных тематике семейного воспитания. Так уж сложилось, что позитивные аспекты осуществления родительского права на семейное воспитание ребенка нечасто являются предметом научной полемики. Гораздо большим научно-теоретическим вниманием пользуются общие проблемы правового регулирования личных неимущественных отношений с участием несовершеннолетних детей в целом и вопросы, относящиеся к защитно-охранительной тематике прав ребенка, включая и право на семейное воспитание.

Не стоит отрицать, что случаев, когда семья не функционирует на основе демократических форм, основанных на солидарном взаимодействии родителей и детей в целях их воспитания, немало: от безобидных, на первый взгляд, форм упрощения структуры детско-родительских отношений, при которых отношения родителей и детей сводятся лишь к содержанию последних, фактов разобщения родителей и детей и, как следствие, дефицита родительской любви и внимания, многочисленных случаев культурной фрагментарности в воспитательном поведении родителей по отно-

шению к своим несовершеннолетним детям до социально-критических случаев брошенности детей, причинения им физического вреда, совершения психического и эмоционального насилия над ними. Однако, как отмечал более века назад основатель теории семейного воспитания педагог и психолог П. Ф. Каптерев, «нельзя спорить против того, что на практике семейному воспитанию присущи многие недостатки; но они могут быть устранены, а отчасти смягчены серьезной разработкой вопросов семейного воспитания» [7, с. 62]. Бесспорно, что в такой разработке нуждаются и вопросы семейного воспитания в их позитивно-правовом аспекте. Еще раньше аналогичное суждение было высказано в правоведении Д. И. Мейером. Исследуя существо союза родителей и детей, автор замечал, что «в человеческом обществе не все явления нормальны, встречаются и уродливые уклонения от нормы, на случай этих уклонений нужны определения положительного права, которые по возможности поддерживали бы явления в их нормальном виде» [12, с. 758].

Между тем обзор правовой тематики семейного воспитания позволяет увидеть, что современные исследовательские тематики оказались ощутимо смещенными в сторону замещающего воспитания. Список таких исследований обширен. Их объединяет систематизация причин неблагополучности в семейном воспитании, порядок и основания возбуждения административных и судебных процедур, выбор форм защиты права ребенка на семейное вос-

питание, организационные формы замены утраченного семейного воспитания. На этом фоне траектория правового познания семейного воспитания в позитивном, ценностном и гуманитарном ключе оказалась негармонично краткой. Следствием этого является непропорциональность правовых исследований позитивного ро-дительства с его благополучным семейным воспитанием и исследований охранительной тематики. Не без этого в любой детско-родительской тематике оказываются на «поверхности» отлаженный еще в советское время охранительный механизм для решения проблем неблагополучных семей, неся за собой не самый позитивный эффект в виде создания представлений о том, что семейное неблагополучие - это ординарное, а не экстраординарное явление.

Отсюда жанровые особенности в исследовании правовой тематики семейного воспитания. Научные суждения о нем в его социально-одобряемом ключе выполняют роль заставки к соответствующему исследованию, а далее раскрываются вопросы защиты и ответственности. Олимпом научных суждений в воспитательно-правовой тематике стали вопросы фостерного (англ. «foster» - выхаживать, воспитывать) воспитания, представляющего собой профессиональную семью, воспитывающую ребенка на основании контракта с государственным учреждением, и отличающегося от других форм устройства детей временным характером и договорным способом оформления отношений. На эти своеобразные подходы к семейно-правовой тематике воспитания несовершеннолетнего указала А. М. Нечаева, справедливо заметив, что в науке все время идет смешение проблем общего плана с вопросами сугубо процессуальными [15, с. 64].

На фоне такого смешения научный простор регулятивно-диспозитивной тематики семейного воспитания в ее содержательном наполнении выглядит ограниченным и не в полной мере актуальным. Обнаруживается несоответствие между новыми законодательными идеями о том, что субъективные родительские права, как и субъективное право ребенка на семейное воспитание, стали социально-правовой ценностью. Еще чуть- чуть и недалеко до впечатления, что ни законодателю, ни науке тема счастливого ребенка, воспитанного в естественной семье, не интересна, а ресурсы государ-

ственного воспитания, вопреки статье 39 Конституции РФ и пункту 4 статьи 65 СК РФ, - это только для детей, попавших в «воспитательную беду».

Инерция ширящейся охранительной тематики с ее тенденцией усиления административных начал в семейно-правовом регулирований с опорой на один из социологических подходов, названного кризисом семьи, достаточна сильна. Вряд ли она скоро ослабнет в пользу другого социологического подхода, не очень жалуемого правом, именуемого модернизацией семьи в современном мире.

У подхода «кризис семьи», обозначенного в доктрине семейного права как «стрессовое или судьбоносное состояние семьи» (Ю. Ф. Беспалов, 2019), на который опираются ученые при исследовании проблем семейного воспитания, есть серьезная поддержка в виде сознательной идеологизации социального ро-дительства. В XXI веке эта безусловно гуманная идея не только получила видимую политико-идеологическую маркировку, но и обрела широкую вариативность возможных юридических форм «квазиродительства» и полуюридических (детские деревни). Оснований отрицать значимость охранительной тематики в семейном воспитании, конечно, нет. Как нет и повода смешивать «до неразличимости» регулятивные и охранительные аспекты семейного воспитания. При такой методологии можно получить то следствие, которое в итоге выльется в явную «неопределенность стратегического типа» (Н. Н. Тарусина, 2017) в позитивных правовых вопросах семейного воспитания.

Реально существующий весьма невысокий теоретический задел темы позитивного родительского воспитания оказывается лишенным того потенциала, который способен стать катализатором для других соприкасающихся с ней тематик. В числе таковых - доктринальный вопрос о договорном саморегулировании в отдельных вопросах семейного воспитания, о правовом статусе агентов семейного воспитания, полузабытой временной опеке. Последняя как демократичный, но весьма не оперативный институт добровольной родительской подмены не афиширован и не тематизирован в доктрине семейного права и неоправданно мало используется в реальной практике семейного воспитания.

Свои научные суждения по теме статьи авторы основывают на убеждении в том, что предпонимание того, как надлежит воспитывать детей в замещающих семьях, исходит не от правил, составленных органами опеки и попечительства, как это принято считать, не из договора, опосредующего передачу ребенка в замещающую семью, и не из одних лишь рекомендаций психологов. Это предпонимание на самом деле свое начало и сущность полагает в канонах естественного родительского воспитания, в его регулятивных правилах, естественно «впитавших» в свое содержание и защитные механизмы. Эта та ценность, которая лежит в основе всех форм семейного воспитания. На схожесть воспитательного процесса в родительской семье и опекунских семьях указывается как в международно-правовых актах, предписывающих равенство разнообразных моделей семейных правоотношений, так и в национальных актах конституционной юрисдикции.

Авторы стремятся развить и усилить влияние на науку семейного права той мысли, что, несмотря на привязку семейного воспитания к биологической или юридической (при усыновлении) личности родителя, отделяющей этот вид воспитания от профессионального, социальные посылы и критерии этих видов семейного воспитания едины. Это интересы «слабой» стороны - ребенка, которому необходимы любовь и забота. Эти самые интересы «должны оставаться главенствующими для всех, кто хотел бы развивать науку семейного права и семейное законодательство» [14, с. 379].

Настоящая статья - о нормальных отношениях по воспитанию «слабой» стороны, чье семейное окружение не поражено неблагополучием. Отсюда предмет статьи составляют обычные позитивные отношения по семейному воспитанию, в рамках которых реализуется «утонченнейшее, благороднейшее и ответственнейшее искусство», однако нередко «недооцениваемое и продешевляемое» [6, с. 231] повседневное искусство семейно-правового воспитания ребенка.

Уходя за пределы привычного «статистического» понятия «семья - ячейка общества», авторы отталкиваются в своих научных суждениях от объемной, общезначимой и одной из приоритетных социальных идей о том, что се-

мья - это «точка роста нового человека», важнейший жизнеустроительный институт с его внутренней системой отношений членов семьи как отдельных личностей: супружеских, детских и родительских. Вслед за законодателем детско-родительские отношения презюмируют-ся средоточием добра, родительской любви, заботы и позитивного личного взаимодействия, развивающего навыки и умения несовершеннолетнего, качество которых обеспечивает становление его личности.

Наряду с тематикой благотворности семейного воспитания, берущей свое начало не только в педагогике и психологии, но и в праве, авторы исследуют вопросы соотношения семейного воспитания с общественным, реализуемым в иных социальных группах, и обращаются к правилам родительской культуры в тех ее аспектах, которые способны к правовому оформлению. Той культуры, социальная значимость которой для современного общества с его развитием и модернизацией, наряду с такими его не менее актуальными видами общественной культуры, как политическая, финансовая, образовательная, медицинская, бесспорна.

Необходимо сделать одно очень важное замечание относительно избранной тематики и авторского подхода к ней.

Как известно, классическое представление о научной проблеме в той или иной области юриспруденции обычно связывается с появлением логического противоречия в области одной и той же юридической теории либо с исследованием конкретного теоретического или фактического актуального вопроса. Однако проблемный характер исследования - это далеко не всегда, как это традиционно принято считать, исследование исключительно актуального и злободневного. Нередко проблема есть там, где пришло время очистить систему научных взглядов от сложившихся стереотипов, необоснованно задвинувших в глубь других проблем на самом деле актуально значимую проблематику, либо просто подвергнуть разграничению привычно смешиваемые правовые явления. Не без сожаления приходится констатировать, что в не очень объемной, по современным меркам, регулятивной тематике семейного воспитания несовершеннолетнего все это присутствует. Отсюда стремление авторов выстроить внутренне непротиворечивую систему из имеющихся на-

учных понятий и наличных правовых институтов, конструирующих взаимодействие субъектов семейного правоотношения по поводу воспитания ребенка через понятия об общественно-возможном и общественно-необходимом поведении родителей.

Семейное воспитание несовершеннолетнего

как социальный и правовой феномен

Относительная юридическая молодость вопроса о семейном воспитании, пришедшего на смену преимущественно государственному воспитанию, еще не позволила охватить и теоретически развить все его тонкости. Их на самом деле немало. Некоторые из них авторы настоящей статьи постараются охватить, найдя им научно-теоретическое и законотворческое обоснование. Однако прежде затронем вопрос о научных подходах к исследованию правовых вопросов семейного воспитания.

Содержательных характеристик такого исследовательского феномена, как «подход», в юриспруденции не так много из-за презумпции его философской принадлежности. Для целей настоящей статьи определим подход как некую методологическую ценность в виде той научной точки зрения (теории), с которой рассматривается подлежащий исследованию объект. В нашем случае это позитивные семейные правоотношения, возникающие при осуществлении родительских прав по воспитанию несовершеннолетнего. Следование тому или иному подходу позволяет определять стратегию проводимого исследования в границах заявленного предмета и руководить ею.

Поскольку вычленить те или иные подходы с позиций семейно-правовой науки не представляется возможным, авторы настоящей статьи опираются на подходы, сформулированные на межотраслевом уровне. Одним из многочисленных подходов (ценностный, деятельност-ный, системно-структурный, теории конфликтов и др.) этого уровня является функциональный подход, служащий стратегическим направлением для исследования воспитательной функции семьи. При таком подходе семья исследуется как социальный институт с использованием понятий «функция семьи в социуме», «успешность и благополучие семьи», «интерес ребенка». Другой подход, именуемый

теорией семейного кризиса, основное внимание фокусирует на дезинтеграции семейных отношений и связанных с этим последствий для членов семьи. Должные, устоявшиеся и новые виды семейно-правовых отношений исследуются в рамках теории модернизации семьи в современном мире.

Как показывает обзор юридических публикаций, посвященных исследованию отношений по воспитанию несовершеннолетнего, в качестве поименованного, а чаще «по умолчанию», наиболее интенсивно, в сравнении с другими подходами, используется теория кризиса семьи. Не без этого, даже в публикациях по правовой тематике семейного воспитания с вполне позитивным названием, идет погружение в организационные аспекты форм подменного воспитания. В итоге истинно воспитательная представленность современного семейного законодательства не выглядит полной, поскольку как таковому семейному воспитанию, основанному на родительских началах и признанному самостоятельным правовым явлением, места не остается.

Обращаясь к правовым проблемам семейного воспитания, авторы кладут в основу функциональный подход и теорию модернизации семьи в современном мире. Основу юридической методологии составил формально-догматический метод исследования существующих в праве нормативных установлений.

Право ребенка на семейное воспитание, родительство, родительский приоритет, родительская культура - это новые научные категории, вошедшие в междисциплинарный научный оборот сравнительно недавно - в начале 90-х годов XIX в. благодаря П. Ф. Каптереву, впервые поставившему вопрос о семейном воспитании как самостоятельном предметно-научном направлении.

В юриспруденцию теория семейного воспитания вошла вслед за педагогической (теория воспитания) и социологической (теория семьи и семейных отношений). Сегодня эти науки активно развивают различные теории семейного воспитания, отмечая, что семейное воспитание - это систематическое целенаправленное воздействие на ребенка взрослых членов семьи и семейного уклада [4, с. 544]. Их теории вполне адаптированы к новым условиям функцио-

нирования общества, а новые идеи о создании воспитательной среды, об антицелях семейного воспитания в условиях модернизации института семьи и сопряженных с ним подсистемах подают научные сигналы правоведению. Но, как показывает анализ текущего правового экскурса, эти сигналы пока не стали катализаторами для создания в праве цельных позитивных теорий семейного воспитания с опорой на уже предложенные законодателем юридические сущности, которые бы способны были реагировать на непростое настоящее и будущее в вопросах семейного воспитания.

Более того, как оказалось, междисциплинарный характер тематики семейного воспитания явился даже неким тормозом для активного научного обращения правоведов к тематике семейного воспитания в его позитивном ключе, оставив это занятие педагогике, социологии и психологии.

В разные исторические периоды цели воспитания в семье разнились: от дореволюционного «развития страха Божьего, покорности родителям, церкви и властям» [13, с. 238] до послереволюционного осознания того, что каждый ребенок имеет право на свободное развитие всех заложенных в нем сил, способностей и дарований, т. е. право на воспитание и образование, сообразно с его индивидуальностью [2, с. 17]. Будучи соединенной с идеей приоритета общественного воспитания и с жестким контролем со стороны государства над «ячейкой общества», последняя идея просуществовала до 90-х годов XX столетия. После через конституционные установления, берущие свое начало еще от Декларации прав ребенка 1959 года (ч. 2 ст. 25)1, была активирована наднациональная и национальная идеология о построении семей-но-правовых норм о воспитании несовершеннолетнего на равных отцовско-материнских началах, обусловив появление в нем соответствующих юридических конструкций.

Относительная новизна юридической тематики семейного воспитания, с учетом изменения ее идейных ориентиров, и ее фактологи-

1 Принцип 6. Ребенок, для полного и гармоничного развития его личности, нуждается в любви и понимании. Он должен, когда это возможно, расти на попечении и под ответственностью родителей и во всяком случае в атмосфере любви и моральной и материальной обеспеченности // Права человека. Основные международные документы: сб. док. М.: Междунар. отношения, 1989. С. 134.

ческие особенности изначально обеспечили ей устойчивый маркер уникальности. На «замкнутость и неуловимость» семейных правоотношений указывал Г. Ф. Шершеневич, отмечая при этом, что уникальность прав и обязанностей родителей по воспитанию детей состоит в сочетании частного интереса, связанного с удовлетворением потребности иметь детей, и публичной заинтересованности государства в воспитании новых членов общества [23, с. 573]. Д. И. Мейер указывал на общий характер этого понятия, «чье юридическое содержание теряется: нередко одно пребывание дитяти при родителях выдается за воспитание, и юридически против этого нечего возразить, потому что, пожалуй, и это также воспитание» [12, с. 749]. Эту юридическую парность, сочетающую в себе частное и публичное, в полной мере воплотили современное конституционное и семейное законодательства, провозгласив свободу в реализации родительского права на воспитание ребенка и его приоритет, с одновременной заинтересованностью развитого правопорядка в безупречном следовании авторитету семейного воспитания и соблюдении прав и интересов детей.

Собственные критерии уникальности вычленяет постсоветская наука семейного права, вынужденная иметь дело с более сложными формами и конструкциями выражения отношений по семейному воспитанию. Один из таких критериев связан с тем, что современная семья на всех междисциплинарных уровнях воспринимается сегодня в качестве «агента социализации» (А. М. Рабец, 2015).

Фактором, предопределяющим уникальность сегодняшних детско-родительских отношений по воспитанию, наряду с их качествами дуалистичности и «неуловимости», стало признание того положения, при котором ребенок, вне зависимости от его возрастной периодизации, - это лицо. Он уже не часть домохозяйства, основанного на родительской власти, и не объект «пассивной родительской заботы» (Л. М. Пчелинцева, 2004), а лицо статусное, его личность отдельна от личности родителей.

Как отмечено в педагогической науке, «по своему существу любая система семейного воспитания есть не что иное, как проявление субъективности родителя в ее понимании и реализации» [11, с. 175]. Свою роль в этой

субъективности выполняют обычаи, традиции, мораль, стили воспитания и родительские культуры как явления, лежащие за пределами права. А если учесть, что процесс воспитания в семье осуществляется в рамках ежедневного и систематического быта, реализуемого совместно детьми и родителями, и состоит из сплошь фактических действий и взаимодействий, то можно вообще усомниться в том, что праву в этом процессе есть собственное место, кроме как охранять и защищать. На самом деле это, конечно, не так. И право отыскало приемлемые для цивилизованного общества способы примирения фактического и регулятивно-юридического в вопросах семейного воспитания. Для этого оно «искусственно учредило» (К. П. Победоносцев) необходимые юридические формы, в рамках которых сегодня существует право ребенка на семейное воспитание. Первые нормы о правах и обязанностях родителей по воспитанию своих детей были сформулированы в главе 8 Кодекса о браке и семье РСФСР 1969 г.1 в виде утверждения о том, что «родители обязаны воспитывать своих детей, заботиться об их физическом развитии и обучении, готовить к общественно-полезному труду, растить достойными членами социалистического общества». С точки зрения юридико-технической данная норма мало отличалась от статьи 173 Свода законов Российской империи, согласно которой «родители должны обращать все свое внимание на нравственное образование своих детей и стараться своим домашним воспитанием приготовить нравы их и содействовать видам правительства». Но начало юридического оформления прав и обязанностей родителей по воспитанию своих детей в советском законодательстве было положено. Преемником этих норм с более разнообразной юридической терминологией стал Семейный кодекс РФ 1996 г. Его формулировки позволили семей-но-правовой науке вычленить основополагающие понятия сферы семейного воспитания в целях создания правовой теории семейного воспитания (А. М. Нечаева, Ю. Ф. Беспалов, А. М. Рабец, Е. А. Татаринцева, Н. Темникова). В числе таких понятий: «родительский статус», «статус ребенка», «семейные правоотношения», «субъективные права ребенка», «приори-

1 ВВС РСФСР. 1969. № 31, ст. 1086.

тет родительского воспитания», «личные неимущественные права и обязанности родителей по воспитанию детей», «порядок осуществления субъективных родительских прав». Опора на этот правовой инструментарий позволяет как законодателю, так и науке конструировать модели социально одобряемого, полезного поведения воспитателя в отношении воспитуемо-го, влиять на естественные намерения родителей, в том числе блокировать их реализацию при наличии для этого законных оснований.

Задача современного правоведения - помочь законодателю в этом состоявшемся примирении права и факта в вопросах семейного воспитания через теоретическую шлифовку тех юридических сущностей, которые избраны законодателем для привнесения в отношения по семейному воспитанию необходимых императивов и диспозитивов. Как будет показано далее, в этом институте сегодня есть как инструментальные, так и технико-юридические проблемы.

Исследуя наличный категориальный ряд института семейного воспитания, надлежит задаться вопросом о целесообразности (или отсутствии таковой) введения в текст СК РФ такого правового понятия, как «семейное воспитание». Вопрос непростой и неоднозначный. Его решение затрудняют не слишком высокие терминологические достижения в области семейной педагогики как части педагогической науки. Как отмечают представители этих наук, здесь понятие «семейное воспитание» характеризуется критериальным многообразием, терминологической размытостью и противоречивостью, что обусловлено его концептуальной неопределенностью [22, с. 89].

В попытке предложить законодателю то или иное решение возьмем за основу исходное понятие «воспитание», данное в трудах классиков отечественной педагогики, где воспитание, как педагогическое явление, без исторических «примесей» и современного следа глобализации определено через «формирование человека как личности; осуществляемое непрерывно по всем направлениям жизнедеятельности, с участием взрослых в процессах развития, взросления и социализации детей [7, с. 57].

Четыре пункта приведенной дефиниции способны послужить праву в его объективном значении: ребенок - это личность и личность

самостоятельная (1); воспитательное воздействие на личность ребенка предполагает непрерывность (2); оно осуществляется по всем направлениям, вбирая в себя физическую, нравственную, интеллектуальную составляющую (3); воспитательное воздействие исходит от взрослых (семья, общественные институты, ориентированные на воспитание, обучение и развитие ребенка) (4).

Законодательные представления о воспитании ребенка и семейном воспитании также вполне совпадают с педагогическими и социологическими представлениями о том, что «отношения "родители - дети" составляют сердцевину семейной жизни» (А. И. Антонов, 1992). Вопрос лишь в том, насколько точно и полно юридический язык передает эти внеправовые каноны семейного воспитания.

Первый содержательный компонент понятия «воспитание» связан с ребенком и его личностью. Эта идея, как мы уже отмечали ранее, для современного законодателя новаторская. Международно-правовое упоминание о ребенке как личности связано с принятием 30 сентября 1990 г. на 45-й сессии Генеральной ассамблеи ООН Всемирной декларации об обеспечении выживания, защиты и развития детей1. Одна из идей Декларации - в обеспечении всем детям возможности определить себя как личность и реализовать свои возможности в безопасных и благоприятных условиях в среде семьи или попечителей, обеспечивающих их благополучие.

Вслед за международно-правовыми актами в нормы семейного законодательства внесено правовое понятие «ребенок - это лицо, не достигшее возраста восемнадцати лет (совершеннолетия) (п. 1 ст. 54 СК РФ), отдельно отстоящая от родителей правовая личность, у которой есть право жить и воспитываться в семье, насколько это возможно, право знать своих родителей, на их заботу, на совместное с ними проживание, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам (ч. 2 ст. 54 СК). Эту достигнутую определенность правового статуса несовершеннолетнего следует обозначить в Общих положениях СК РФ, так как эта аксиома значима не только для целей воспитания ребенка, но и при определении его имущественного статуса в семье, а также и для пони-

1 Дипломатический вестник. 1992. № 6. С. 10-13.

мания других конструкций и институтов, где задействован ребенок. Сегодня в структуре пункта 1 статьи 1 СК РФ явно недостает конструктивного, декларативного и принципиального положения о том, что «ребенок - это личность, которой настоящим кодексом гарантированы права».

Подобный подход к демонстрации личностного начала в несовершеннолетнем не только коррелирует с пониманием личности в психологии, где личность - это «социальное, надпри-родное в человеке» (Выготский Л. С., 1983), но и соответствует учению о семейном правоотношении с его содержательной структурой, которая неизменно включает такие ключевые для права понятия, как «субъекты», «объекты», «субъективные права и обязанности».

Второй компонент семейного воспитания -воспитательное воздействие на ребенка. Для права он связан с определенностью и достаточностью родительских прав и обязанностей в этой сфере. Иного юриспруденции, не способной мыслить педагогическим языком стилей (моделей, видов, систем, стратегий, концепций) семейного воспитания и не опирающейся на родительские чувства и родительскую позицию с их семейными ожиданиями, не дано. Наиболее предметно к юридическим сущностям, именуемым субъективные родительские права на воспитание ребенка, и порядку их осуществления авторы обратятся в самостоятельном подразделе настоящей статьи.

Третий содержательный компонент семейного воспитания состоит в том, что воспитательное воздействие на личность ребенка осуществляется по всем направлениям, вбирая в себя физическую, нравственную, интеллектуальную, социальную составляющие. Для права это также вопрос о перечне юридических прав и обязанностей, которые наполняют юридический статус родителя как воспитателя.

Вопрос о том, каким по содержанию должен быть перечень родительских прав и обязанностей и должен ли он быть исчерпывающим в законе, в науке семейного права не относится к бесспорным. Одни авторы полагают, что в законе не должно быть детально урегулированных конструктов родительских прав, так как каждый родитель воспитывают ребенка по-своему. Не вмешиваясь в этот сугубо индивидуальный процесс, законодатель устанавливает

пределы осуществления родительских прав и обязанностей [17, с. 3]. Не все авторы согласны с этой точкой зрения, считая, что «отношения между родителями и детьми должны быть максимально облечены в правовую форму, дабы избежать нарушения прав и интересов как ребенка, так и его родителей» [18, с. 36].

Спор об открытом или закрытом перечне родительских прав и обязанностей не выглядит продуктивным. Причина, как представляется, очевидна. Рассуждая о субъективном праве, мы так или иначе приходим к суждениям о том, что оно «отражает вид и меру возможного поведения» (С. Н. Братусь, 1950). Такое наполнение этого ключевого правового понятия объективно предопределяет тот факт, что субъективное право относится к правовым понятиям «со знаком «плюс» (В. А. Белов, 2011). То есть понятиям положительным, включающим возникновение этого права, его приобретение и расширение. Применительно к личным неимущественным правам родителей это означает появление и других субъективных прав, которые могут возникнуть как расщепление существующих или оказываются преемниками ранее установленных субъективных прав.

В этом контексте более актуальным видится обращение к проблеме «россыпи» или неак-кумулированности уже признанных правом статусных родительских прав, относящихся к такому правовому явлению, как семейное воспитание. Речь идет о тех правах (и обязанностях) родителей, которые по причине их предполагаемой отдаленности от непосредственного процесса воспитания фактически выпали из поля зрения семейно-правовой науки.

В связи с этим обратимся к систематике норм, заключенных в главах 11 и 12 СК РФ о правах несовершеннолетних детей и правах и обязанностях родителей. При всей «продвину-тости» норм, каталогизирующих права несовершеннолетних детей, с указанием базового, основополагающего права ребенка жить и воспитываться в семье (ст. 54 СК РФ), а следом прав и обязанностей родителей, включая их права и обязанности по воспитанию (ст. 63 СК РФ), не просматривается тот факт, что детско-родительское взаимодействие - это в первую очередь личное неимущественное отношение. Многословность, терминологическая неотточенность и непоследовательность статьи 63 СК

РФ, заключающей в себе идеи семейного воспитания, очевидны. Вместо прав и обязанностей по воспитанию норма фактически манифестирует положения об ответственности родителей и их воспитательном приоритете перед другими лицами. Дополнение этих норм общеизвестными международно-правовыми нормами не меняет общесмысловой нормативной картины, из которой воспитательный сегмент фактически выпал.

Неопределенность правовой терминологии в детско-родительских отношениях не миновала и другие страны. Так, в английском праве до принятия Акта о детях 1989 г. в законах использовались термины «родительские права и обязанности», «родительская власть и обязанности», «права и власть» родителей. При разработке Акта о детях было предложено перейти к концепции «родительского обязательства» [26, р. 330]. Как отражено в современной доктрине, это изменяет акценты родительского воспитания, поскольку «родительское обязательство как институт существует к пользе ребенка, а не взрослого» [25, р. 333]. Необходимые акценты на то, что право ребенка на заботу и связь родителя с ребенком - это естественное право родителя, делает и немецкая доктрина, не забывая указать, что «право это неизменно сопровождается и возложением обязанностей» [24, S. 216].

Произошедшие во всех европейских странах терминологические изменения стали трансляцией законодательных достижений Германии и Норвегии, отошедших от родительской власти и сместивших акцент в сторону родительской заботы. Рекомендуя другим членам Европейского союза принятие аналогичных норм, Совет Европы в своих рекомендациях 1984 г. указал, что термин «обязательства» лучше описывает современный подход, согласно которому родителям поручено (буквально - «дано задание») воспитывать, законно представлять интересы, поддерживать / обслуживать и т. п. их детей. Для этого у них есть возможности действовать в интересах детей, а не потому, что им предоставлена власть для реализации собственных интересов [26, р. 331].

Законодательная картина юридически оформленных прав и обязанностей родителей, составляющих институт семейного воспитания, должна быть единой, исключающей рассогла-

сованность между нормами в части родительских прав и обязанностей и нормами других отраслей права.

Как представляется, систематика раздела 4 СК РФ «Права и обязанности родителей и детей» требует самостоятельного доктринального внимания. Как минимум, надлежит задуматься о наличии в его структуре главы «Общие положения», дающей возможность закрепить не только само понятие «семейное воспитание», но и его принципы. В качестве ведущего принципа семейного воспитания допустимо рассматривать принцип приоритетной заботы о личности ребенка, его жизни и здоровье. Отдельная глава раздела может быть посвящена воспитанию детей, включая положения о взаимодействии воспитуемых и воспитателей через права и обязанности последних.

Вопрос о правильном логическом распределении структуры нормативного материала, относящегося к осуществлению родительских прав, имеет множество позитивных следствий: пользователям он обеспечивает доступность и необходимые ориентиры в осуществлении их собственных родительских прав, правоприменителю - понимание законодательного смысла соответствующего семейно-правового института и достаточность применяемых норм; хранителям детских прав на семейное воспитание -известность и определенность нормативной опоры и ее основополагающих аксиом.

Названные вопросы относятся к технико-юридической составляющей семейного законодательства и требуют отдельного внимания. Не следует ожидать детальной «росписи» правил семейного воспитания (домашнего или семей-но-домашнего) в законодательстве. Потому что речь идет о личных неимущественных правах, тех правах которые тесно связаны с личностью самого биологического или юридического родителя, его личными представлениями о стилях воспитания, порядке и дисциплине в семье и в семейных отношениях. Собственно, в этом и состоит одна из причин указания в законе на то, что «родители свободны в выборе средств и методов воспитания».

Четвертый компонент педагогического понятия «семейное воспитание» и его отражение в праве - воспитательное воздействие исходит от взрослых (семья, общественные институты). Доктринальные идеи, относящиеся к этому

пункту, будут раскрыты в отдельном подразделе настоящей статьи.

Подводя итог исследованию вопроса о правовой форме семейного воспитания, авторы полагают уместным дать ему нормативное определение с учетом тех социальных установок, которые даны в программных документах1, но в контексте правовых долженствований. Его наличие в нормах СК РФ - это не только знак причастности права к поддержанию традиционной семьи, но и факт афиширования семейного воспитания как самостоятельной правовой ценности и установки на согласованное соотношение норм СК РФ о воспитании с иными нормативными актами, принятыми позднее. Одним из таких актов является Федеральный закон от 29 декабря 2012 г. № 273 «Об образовании в Российской Федерации»2. В нем под воспитанием понимается «деятельность, направленная на развитие личности, создание условий для самоопределения и социализации обучающегося на основе социокультурных, духовно-нравственных ценностей и принятых в обществе правил и норм поведения в интересах человека, семьи, общества и государства». В Стратегии развития воспитания в Российской Федерации до 2025 г.3 понятие «воспитание» раскрыто через развитие высоконравственной личности, разделяющей российские традиционные духовные ценности, обладающей актуальными знаниями и умениями, способной реализовать свой потенциал в условиях современного общества, готовой к мирному созиданию и защите Родины.

Наличие «воспитательных формулировок» и упоминание о воспитательных функциях в иных нормах права - свидетельство того, что понятие «семейное воспитание» относится к понятиям видовым. Утверждение о том, что «семейное воспитание - это часть воспитания в целом» (Ю. Ф. Беспалов, 2013), уже было высказано в науке. Тем самым обеспечивается трансляция того, что общественная жизнь

1 Об утверждении плана основных мероприятий до 2020 г., проводимых в рамках Десятилетия детства: распоряжение Правительства РФ от 6 окт. 2018 г. № 1375-р // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2018. № 29, ст. 4475 .

2 Собрание законодательства Российской Федерации. 2012. № 53, ч. 1, ст. 7598.

3 Стратегия развития воспитания в Российской Федерации до 2025 г.: распоряжение Правительства РФ от 29 мая 2015 г. № 996-р) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2015. № 23, ст. 3357.

включает разные виды воспитания - педагогическое и юридическое, физическое и умственное, групповое и индивидуальное, патриотическое, религиозное и т.д. Вне зависимости от сферы и формы все виды воспитания впитывают в свое содержание то, что образует его сущность - формирование личности несовершеннолетнего. Дальнейшее наполнение понятия «воспитание» зависит от той реальности, в которой происходит этот процесс.

Факт разветвления процесса воспитания в развитом социуме - явление вполне естественное. Подобное утверждение не ставит под сомнение смысл и значение тех норм, чьи право-установления направлены на приоритет родителей в семейном воспитании, и не порождает состояния конкуренции с другим видом воспитания - общественным, участником которого формирующаяся личность неизбежно становится.

Исторически общественное воспитание -это вторая воспитательная ветвь процесса воспитания. В истории сословной России были периоды, когда эта ветвь существовала параллельно с семейным воспитанием, но были и периоды, когда она превалировала. Последнее нашло отражение в Кодексе о браке и семье 1969 г., в котором заявленное «органическое сочетание» семейного и общественного воспитания фактически обернулось приоритетом последнего.

В современном законодательстве много законодательных акцентов, свидетельствующих о реальности идеи приоритета семейного воспитания. Это означает одно - общественное воспитание не является заменой родительскому воспитанию или временным фактом делегирования родителями права на воспитание ребенка общественным институтам. Это самостоятельное социальное явление, имеющее собственные правовые формы.

До принятия Стратегии развития воспитания в Российской Федерации до 2025 г., впервые в постсоветской истории поднявшей вопрос о субъектах и целях общественного воспитания, оно было уделом уставной деятельности конкретного государственного, муниципального, частного учреждения, индивидуального предпринимателя, а также семьи, принимающей решение о форме, виде, периодичности общественного ухода за ребенком и его общественного воспитания за пределами семьи.

Сегодня государство манифестирует, что наряду с семейным воспитанием как воспитанием детей родителями и их законными представителями есть концепция общественного воспитания, реализация которой - дело не только субъектов общественного воспитания, но и самого государства. Вне зависимости от организационно-правовой формы юридического лица, выполняющего в том числе воспитательные функции, в политике общественного воспитания оно действует от своего имени, имени и государства и общества.

По понятным причинам семейное и общественное воспитание имеют как сходства, так и различия. Последнее обусловливает методологические особенности в исследовании каждого. Если сходство проистекает из того общего, что вложено в понятие «воспитание» в целом: «вос» - общение, «питание» - обеспечение должного содержания, то разность исходит от субъектов и порядка организации каждого из видов воспитания.

Семья поставляет эмоциональный компонент воспитания - тот, который исходит от конкретной личности родителей или лиц, их заменяющих. В этом причина законодательной квалификации права родителей на воспитание ребенка как личного неимущественного права. Это право, хоть и срочное по времени существования - до совершеннолетия ребенка, является постоянным, т. е. непрерываемым в своем процессе, за исключением оснований, указанных в законе. Оно неотрывно от личности, а значит, не передаваемо другим лицам, также при отсутствии законных оснований. Эта доминирующая связь в семейном воспитании придает неизменное отличие семейному воспитанию от общественного. Последнему присущ рациональный компонент. Оно подвижно, его функции могут переходить от одних субъектов к другим, могут сужаться и расширяться.

Известные различия наблюдаются в целях, принципах, содержании общественного и семейного воспитания. Цели общественного воспитания многогранны и формализованы в учредительных документах (лицензиях) субъектов такого воспитания. Они объективно соответствуют цели образования самого субъекта общественного воспитания, в то время как в семейном воспитании его цель отличается известным субъективизмом.

Субъекты семейного воспитания: кто они?

Как указано в пункте 1 статьи 18 Конвенции о правах ребенка1, интересы ребенка являются предметом заботы прежде всего его родителей. Эта международно-правовая определенность связана с пониманием того, что ребенку для полного и гармоничного развития его личности необходимо расти в семейном окружении. В неполный круг субъектов естественного семейного воспитания включены: родители, законные опекуны, иные члены семьи (п. 2 ст.2 Конвенции) и другие лица, несущие, по закону, ответственность за ребенка (ст. 5 Конвенции).

Российская конституционная норма коррелирует с международной, устанавливая: «Забота о детях, их воспитание - равное право и обязанность родителей» (п. 2 ст. 38 Конституции РФ). Аналогично сформулировано большинство норм Конституций других стран Европы. Так, Конституция Германии с ее приоритетом охраны и защищенности детства гласит: «Забота и воспитание детей являются естественным правом и первейшей обязанностью родителей» (ч. II ст. 6) [9, с. 216]. Весьма щепетильное отношение ирландцев к детям позволило сформулировать соответствующую норму Конституции (ст. 42) сверхутвердительно: «Государство подтверждает, что первым и естественным воспитателем ребенка является семья, и гарантирует уважение к неотъемлемому праву и обязанности родителей в соответствии с их возможностью давать своим детям религиозное, интеллектуальное, физическое и социальное воспитание» [10, с. 812-813].

Как известно, любое определение приоритетов означает постановку и выполнение задач, которые наиболее значимы в первую очередь. Следующий за заявленным приоритетом посыл связан с необходимостью принимать те или иные решения, связанные с приоритетом. Российский законодатель оказался не особенно готовым к последствиям правового закрепления родительского приоритета в воспитании, а потому ограничился фактом его закрепления и установлением того, что позитивные семейные образы применительно к национальной тради-

1 Конвенция о правах ребенка: одобр. Генер. Ассамблеей ООН 20 нояб. 1899 г. // Ведомости СНД и ВС СССР. 1990. № 45, ст. 955.

ции семейного воспитания представлены двумя видами: семья, где оба родителя совместно проживают с ребенком; где один из родителей проживает отдельно от ребенка, но законодатель гарантирует ему полноценное осуществление родительских прав.

Без законодательного ответа остался вопрос о том, кто эти «другие лица», перед которыми родители имеют приоритет. Последствия провозглашенного родительского приоритета не нашли своего отражения в структуре заглавного раздела СК РФ «Общие положения» в виде того следствия, что родительский приоритет влечет за собой и приоритет семейного воспитания, и никак не отразились на содержательной стороне и перечневой наполненности родительских прав и обязанностей. Это позволяет утверждать, что идея родительского приоритета оказалась не до конца реализованной законодателем. Пока она выглядит урезанной, а сам подход «мало» - про детей и их семейное воспитание, он больше «про родителей» с их не до конца нормативно развитым приоритетным правом на воспитание ребенка.

Как следствие, ответы на многие вопросы, проистекающие из признанного в наднациональном и национальном праве родительского приоритета, оказалось возможным получить не путем прямого обращения к закону, а с помощью непростых логических заключений и обобщений существующих норм. В небесспорное законодательное положение, в связи с их участием в семейном воспитании, попали бабушки и дедушки.

По этой причине, несмотря на обыденную и, как кажется, правовую общеизвестность возможного ответа на вопрос о том, кто является субъектом семейного воспитания, ответ на него не столь прост. По мнению авторов доктрины, он относится к размытым и неопределенным [21].

Если рассуждать о семейном воспитании исключительно в охранительном аспекте, то ответ о субъектах в общем-то очевиден. Это органы опеки и попечительства и все те формы профессионального (вместо родительского) семейного воспитания, которые стали «потомками» процедурно-административной деятель -ности этого органа. В аспекте регулятивно-диспозитивном ответ будет умозрительным: родители (биологические и юридические), ба-

бушки (дедушки), близкие родственники, совершеннолетние браться и сестры (они же сиб-линги), фактические воспитатели и «неопознанные» правом «другие лица».

По нормам СК РФ, в число безусловных субъектов правоотношений по воспитанию ребенка в семье включают три категории лиц, между которыми могут возникать подобного рода личные неимущественные отношения: 1) члены семьи - супруги, родители и дети, усыновители и усыновленные; 2) другие родственники; 3) иные лица (ст. 2 СК РФ). При этом последние две категории могут стать участниками указанных правоотношений только в случаях и пределах, предусмотренных семейным законодательством.

В зависимости от критериев, на которые ориентируются разные авторы, этот перечень иных или других лиц может оказаться шире или ^же: кровная связь, интерес ребенка, совместное проживание с ребенком и участие в его содержании, тесная эмоционально-психологическая связь с ребенком, именуемая в практике правоприменения привязанностью ребенка.

На категории «другие лица» надлежит остановиться отдельно, но не для того, чтобы сформировать их потенциальный законодательный перечень, а для того, чтобы увидеть ту возможную законодательную идею, на основе которой он может быть создан.

В педагогике «иные лица» именуются участниками семейного воспитания, в социологии

- ближайшим социальным окружением, в праве

- «лица, заменяющие родителей» (п. 4 ст. 43 Конституции РФ, п. 1 ст. 56 СК РФ), «другие лица» (п. 1 ст. 63 СК РФ, ч. 2 ст. 148 СК РФ). Оба эти понятия существуют самостийно, а потому их правовое наполнение далеко не однообразно: в одних случаях это законные представители; в других - те или иные лица, которым де факто или по праву присвоен статус лица, заменяющего родителей; в третьих - это лица или органы, на которых возложена обязанность по охране прав несовершеннолетних детей. В науке семейного права - это «иные лица, выполняющие обязанности по воспитанию ребенка», «субъекты неформализованного родительства» и др.

Наличие «других лиц», имеющих статус участников семейного воспитания, вполне со-

четается с идеями, выраженными в постановлениях Европейского суда по правам человека, где аргументировано положение о том, что понятие «семейная жизнь» и факт ее признания судом основан на реально существующих в действительности тесных личных связях между ребенком и лицами, его воспитывающими. В контексте международной судебной практики наличие эмоциональных связей между ребенком и лицом, с которым у ребенка установлена такая связь, является основанием для включения такого лица в перечень субъектов правоотношений по воспитанию ребенка в семье, независимо от наличия или отсутствия между ними родственных отношений.

Понятия «другие лица» и «лица, замещающие родителей» неравнозначны по объему. Логическая оценка второго оборота обеспечивает то его понимание, при котором речь идет о лицах, «прошедших» через административный регламент опеки и попечительства и получивших статус законных представителей ребенка. Сложнее с правовым понятием «другие лица». Его вынужденные качества правовой недооформленности и сверхабстрактности позволяют относить данное понятие к числу оценочных. В праве к таковым принято относить те понятия, которые имеют открытую аргументацию. При ином подходе к этому понятию оно выглядит примерно-собирательным с мыслью о том, что ориентиры, заданные Конвенцией о правах ребенка, указавшей, что к числу лиц, с которыми ребенок состоит в семейных связях, относятся родители, законные опекуны и любые другие лица, заботящиеся о ребенке и воспитывающие его (п. 1 ст. 8, ст. 19, 23, 27 Конвенции), российским законодателем освоены недостаточно.

Заметим, что установление логического объема этого понятия, его внутреннего наполнения становится делом судейской дискреции. Проблеме судебного усмотрения в семейно-правовой проблематике в науке семейного права уделено свое внимание. Поэтому отдельная «остановка» на этом вопросе не входит в замысел авторов настоящей статьи.

Законодательно незавершенным выглядит вопрос об участии в семейном воспитании бабушек и дедушек. В контексте практики Европейского суда по правам человека - они бесспорные участники семейного воспитания при

условии соблюдения родительского приоритета. Из национального семейного законодательства, обошедшегося оборотом «право бабушки и дедушки на общение с ребенком», этого не следует. Стиль пункта 1 статьи 67 СК РФ и ее терминологический набор свидетельствуют о том, что норма ориентирована не на позитивные контакты ребенка с бабушками и дедушками, а на спорные случаи, возникающие при отторжении этих лиц от общения с ребенком.

По смыслу норм бабушки и дедушки относятся к «другими родственникам». Социологическая наука многократно обосновала тот факт, что сохранение положительных взаимоотношений со своими родителями и близкими - условие, при котором личность ребенка будет развиваться благополучно. В соответствии со статьей 8 СК РФ Европейской Конвенции о правах ребенка, наличие тесных личных связей между несовершеннолетними внуками и их бабушками и дедушками, которые претендуют на участие в семейных правоотношениях по воспитанию ребенка в семье, является основой для защиты семейной жизни.

Так претендуют или участвуют? Если строго следовать тексту СК РФ, то они участвуют в форме общения. Общение - неотъемлемая часть воспитания. Так почему в условиях провозглашенного родительского приоритета не поименовать их субъектами (участника) семейного воспитания прямо? Да, восприятие прародителями себя в качестве участников семейного воспитания имплицитно. Чаще они видят себя в большей степени «помощниками» родителей. Иногда, действуя от имени родителей или «за» родителей в отношениях с ребенком, они, не подозревая того, направляют весь воспитательный процесс в свое русло, используя для этого «общепринятые или оригинальные способы воспитательного воздействия на внуков и внучек» [20, с. 19]. Все это можно законодательно откорректировать, указав родителей «второго поколения» в качестве субъектов семейного воспитания, в котором границами воспитательной деятельности от имени бабушек и дедушек как «других родственников» будет правило о приоритете родительского воспитания.

Безусловен тот факт, что участие бабушек и дедушек в семейном воспитании - это создание благоприятных условий воспитания, кото-

рые только укрепляют права несовершеннолетнего на жизнь и воспитание в условиях семьи, но конструкции, отражающие это участие, должны быть не в одном плоскости с родительским воспитанием, а в состоянии понятной иерархичности.

Родители не только прямые участники семейного воспитания, но и организаторы этого процесса. Им принадлежит право вовлекать в воспитательный процесс других лиц, не связанных семейными узами. Поощряя разные виды личностной активности несовершеннолетнего (интеллектуальной, практической, нравственной, эстетической, социальной), родители вправе вовлекать в этот процесс других лиц, способных оказать им профессиональное содействие. Так в воспитательное пространство входят гувернантки, няни, не ушедшие в глубь веков кормилицы и бонны, репетиторы, семейные тренеры и другие лица, оказывающие услуги родителям в рамках семейного воспитания, чьи социальные, коммуникативные и педагогические компетенции, презюмируются. Означает ли это, что часть родительских прав по воспитанию переходит к другим лицам? В социологии эти действия родителей именуются делегированием родительского труда, что не противоречит внеправовой сущности семейных отношений [8, с. 114]. Что касается правовой сферы, то здесь можно делегировать только права (и обязанности). Относятся ли эти возможности к родительским правам. Если по-другому поставить вопрос, то можно ли эти права расщепить, децентрализовать путем их передачи другим лицам?

Для законодателя стабильность и непрерывность детско-родительских отношений -существенный фактор. Отсюда, по смыслу закона, родительский статус един, неделим и не передаваем. Как следствие, наполнение родительского статуса в первую очередь происходит за счет наделения личными неимущественными правами. В силу привязки данных прав к личности определенного лица - родителя эти права, а также права и обязанности от них производные не подлежат передаче другим лицам. Российский законодатель, в отличие, например, от французского, не использует для таких случаев термин «делегирование», а также и его синонимы - «передача прав», «переход прав». Логика российского законодателя основана не

на передаче родительских прав другим лицам, а на восприятии этих других лиц «как бы родителями». Поэтому в словоупотреблении используются в основном такие понятия, как «установить опеку (попечительство) над несовершеннолетним», «осуществление прав приемным родителем».

Есть ли смысловая разница в неиспользовании российским законодателем термина «делегирование» для случаев лишения родительских прав, однозначно сказать нельзя. Не исключено, что для целей разграничения регулятивных и охранительных (заместительных) отношений по семейному воспитанию этот термин мог бы оказаться уместным, указывая на случаи критичного публичного вмешательства в отношения по семейному воспитанию.

Понятие «делегирование» в качестве правового в российском законодательстве употребляется нечасто. Сферу его применения предопределяет публичность тех прав и обязанностей, которые подлежат передаче. Например, для обозначения передачи, перекладывания функций (полномочий) одного лица другому лицу. В этой правовой сфере есть также и производное понятие «квазиделегирование», под которым в доктрине понимается «государственное регулирование общественных отношений не через органы власти, а посредством делегирования частным лицам публичных полномочий, позволяющих осуществлять регулирующее воздействие с одновременным предоставлением большей степени самостоятельности, но при условии сохранения государственного контроля за их действиями» [16, с. 102]. Этот случай передачи прав (и обязанностей) от одних лиц к другим, по понятным причинам, к семейно-правовому регулированию не применим.

В области гражданско-правового регулирования в собственном самостоятельном значении используется термин «делегация», обозначает специальный юридический инструмент частного права, с помощью которого обязанность должника в обязательственном правоотношении переходит от одного лица к другому при условии получения на такой переход согласия кредитора. Рефлексия на данную гражданско-правовую конструкцию при передаче родительских прав, носящих личный неимущественный характер, исключена.

Применительно к сфере семейно-право-вого регулирования делегирование, как правовое понятие, употребляется во французском законодательстве, имея ограниченный спектр действия в виде охвата случаев принудительного изъятия ребенка из семьи. Как императивно закреплено в ГК Франции, «никакой отказ, никакая уступка родительской власти не могут состояться иначе, как по судебному решению» (титул 376).

Российская практика семейно-правового регулирования свидетельствует о другом. Непосредственными субъектами семейного воспитания являются родители или, лица их заменяющие, прародители в лице бабушки и дедушки, фактические субъекты семейного воспитания. Общественное воспитание не является тем институтом, в рамках которого родители могут передать часть своих прав по воспитанию несовершеннолетнего общественным институтам. Эти институты от своего имени и от имени государства дополняют семейное воспитание, обеспечивая совершеннолетнему всестороннее развитие и естественную социализацию. Лица, привлеченные родителями как организаторы процесса семейного воспитания, на основании договорных соглашений - не субъекты семейного воспитания. Их статус, как услуго-дателей, определен гражданским законодательством.

Субъективное право родителей

на семейное воспитание и порядок его осуществления

Как небезосновательно замечено в науке, понятие субъективных прав не является приматом права гражданского, зоной его преференций и суверенности. Они объект комплексного и межотраслевого правового регулирования в любом правопорядке. В этом состоит причина предметного обращения к субъективным правам родителей на воспитание несовершеннолетнего и порядку их осуществления в рамках заявленной авторами темы статьи. Нам представляется, что категория «субъективные права родителей» образует центр всей конструкции семейного воспитания.

Обычно суждения о сущности субъективного права и его осуществлении смешиваются, если только речь не идет о специальном предметном исследовании каждого из этих явлений.

Тогда как юридическая абстракция в статике (субъективное семейное право) и эта же абстракция в динамике (осуществление субъективного семейного права) - это разные правовые понятия и явления. Как отмечал В. П. Грибанов, «содержание субъективного права как бы характеризует право в его статистическом состоянии, тогда как осуществление права есть динамический процесс его развития, его реализации» [3, с. 44 ]. Статика позволяет выделить то содержательное, что с субъективным правом тесно связано: возможность, дозволенность, допустимость, наличие пределов. В то время как с осуществлением права начинается его динамика для достижения тех целей, ради которых то или иное субъективное право сконструировано в законодательстве.

Гносеологическим началом в изучении всякого субъективного права является его объективная нормативность, выраженная в международно-правовых, конституционных нормах и, в нашем случае, в нормах семейного законодательства. По этой причине заключенное в норму права то или иное субъективное право было бы неверно рассматривать как самостоятельную правовую норму, видя в ней лишь правовое предписание общего характера.

У субъективного права есть важнейший признак - это вторичное правовое явление в сопоставлении с объективным правом. Последнее как бы закладывает в свое содержание программы индивидуального поведения участников общественных отношений, которые на стадии осуществления права начинают работать. В этой нормативности заключена функциональная составляющая субъективного права: если объективное право представляет собой модель возможного, необходимого и должного поведения определенного круга субъектов, то субъективное право - это модель допустимого поведения конкретного лица.

В силу идеального характера объективного права, отражающего желаемое, социально-одобряемое обществом и государством поведение, субъекты семейного воспитания, наделяемые субъективными правами на воспитание ребенка, также задуманы в качестве идеальных образов, опосредующих ту их роль, которую родительство в цивилизованном обществе выполняет. Составляющими этого образа являются способности, культура, нравственность, гу-

манность, любовь, толерантность, терпеливость, умение заботиться и способность взаимодействовать с ребенком как с отдельной личностью, разумность поставленных ими целей и ценностей воспитания, добросовестность, заботливость, осмотрительность, признание и уважение прав других лиц. С учетом личностного характера прав и обязанностей родителей по воспитанию многое оказывается во власти морали, нравственности, добросовестного отношения родителей к своим правам и обязанностям, родительской культуры, стиля родительского воспитания и вида семейного уклада.

Все эти интегральные понятия в той или иной мере определяют характер семейного воспитания. И в этом существенное качество всей сферы семейно-правового регулирования в отличие, например, от права гражданского. В последнем, даже с введением принципа добросовестности (п. 3, 4 ст. 1 ГК РФ) как всеобъемлющего начала регулирования любых гражданско-правовых отношений и одновременно позитивной обязанности для всех участников гражданских отношений, «по умолчанию» действует правило: «когда говорит право, нравственность молчит» [1, с 80]. На практике это означает, что поведенческие границы осуществления субъективных гражданских прав строго очерчены нормами объективного права (шика-на, обход закона, заведомо недобросовестное поведение лица при осуществлении гражданских прав). В семейном праве, кроме сугубо юридических запретов в виде ненарушимости прав, свобод и законных интересов других лиц (абз. 2 п. 1 ст. 7 СК РФ) и запрета на причинение вреда физическому и психическому здоровью детей, их нравственному развитию (абз. 2 п. 1 ст. 65 СК РФ), существуют и зафиксированные морально-нравственные запреты в виде недопущения грубости, пренебрежения, жестокости, унижающего человеческое достоинство обращения, оскорбления или эксплуатации детей. Пределы в отношении осуществления отдельных родительских прав могут устанавливаться в специальных нормах. Так, свобода выбора имени ребенку родителями ограничена пунктом 2 статьи 58 СК РФ, установившей границы, за которые не следует заходить: «не допускается использование цифр, буквенно-цифровых обозначений, числительных, символов и не являющихся буквами знаков, за ис-

ключением знака "дефис", или их любой комбинации либо бранных слов, указаний на ранги, должности, титулы». Согласно Федеральному закону от 15 ноября 1997 г. № 143 «Об актах гражданского состояния»1 (далее - Закон об актах), право выбора фамилии ребенку ограничено фамилиями родителей, если у родителей фамилии разные.

Как уже было констатировано, право родителей воспитывать своих детей является личным неимущественным правом. Отсюда такие понятия, как «отказ от права» и «неосуществление права» в проблематике родительских прав, связанных с воспитанием ребенка, имеют особый смысл, в отличие от права гражданского, свободно допускающего как то, так и другое [19, с. 22]. Понятно, что в силу своей родительской природы человек не должен иметь намерений по отказу от таких прав, как право стать родителем, право воспитывать своего ребенка и т. д. Эти права связаны с личностью родителя и, как уже было сказано, они едины, неделимы и неотчуждаемы.

Невозможность отказа от личных неимущественных прав нигде не закреплена, и это создает мировоззренческую иллюзию того, что отказаться от них возможно и передать их другому лицу так же возможно. Ближайший пример: отказ матери от новорожденного ребенка, заявленный в медицинском учреждении. Сугубо юридический подход квалифицирует эти действия не как отказ от личного неимущественного права быть родителем и нести соответствующие правовые последствия в связи с этим статусом, а именно как отказ от ребенка. Ребенок родился, но субъективные родительские права, предусмотренные нормами семейного законодательства, возникают у матери только при условии их государственной регистрации. Следовательно, отказаться от того, что еще не возникло, невозможно. Если же вести речь, например, о возникновении родительских прав у усыновителей, то эти права возникают у усыновителей не вследствие их передачи от родителей, а в связи с тем, что они у родителя (родителей) прекращены или не успели возникнуть (например, в случае смерти роженицы).

В семейном праве отказ от родительских прав может быть только фактическим. Юриди-

1 Собрание законодательства Российской Федерации. 1997. № 47, ст. 5340.

ческих оснований для этого не установлено. Недолжное осуществление субъективного родительского права или неосуществление права связано с наступлением для родителей охранительных последствий.

Отправными понятиями, которые находятся в одном категориальном ряду и имеют методологическое значение для исследования вопроса об осуществления субъективного права на воспитание ребенка, являются: субъективное семейное право родителей (лиц, их заменяющих на основании закона или договора); личное неимущественное качество этого права; реализация нормы семейного законодательства; содержание субъективного родительского права и его назначение; порядок осуществления субъективного родительского права на воспитание ребенка; принципы осуществления субъективного права. Эти сугубо правовые понятия раскрывают внутренний механизм действий реализации родительского права на воспитание, имея отношение к одному смысловому пространству, именуемому «осуществление субъективных семейных прав и исполнение обязанностей».

Переходя к вопросу об осуществлении родительского права на семейное воспитание, обозначим тот факт, что научная тематика осуществления субъективных родительских прав - не самая актуальная в семейно-правовой науке. Не без этого ей сопутствует то положение, при котором она не в полной мере согласована с фундаментальными учениями о воспитательном взаимодействии в современной педагогической и психологической науках. Оставляет желать лучшего законодательная структура и содержание норм, предназначенных регулировать осуществление личных неимущественных родительских прав. Немногочисленные исследования по теме отрывочны и не сопровождаются концептуальными научно-теоретическими выводами.

Порядок осуществления семейных прав, согласно пункту 1 статьи 7 СК РФ, подчинен праву, морально-нравственным установлениям и свободе их носителей. Ориентируясь на метод семейно-правового регулирования, законодатель вкладывает в их содержание право на индивидуализацию возможностей, образующих содержание конкретного субъективного семейного права, находящего свое отражение в порядке его осуществления, устанавливая, что

«граждане по своему усмотрению распоряжаются принадлежащими им правами, вытекающими из семейных отношений (семейными правами)». Это означает, что родители свободны в выборе средств и методов воспитания, однако пределы осуществления ими прав ограничены целью воспитания. Наиболее наполнено эти цели провозглашены в Преамбуле Конвенции ООН о правах ребенка: ребенок должен быть полностью подготовлен к самостоятельной жизни в обществе и воспитан в духе идеалов мира, достоинства, терпимости, свободы, равенства и солидарности.

Но сфера семейных отношений - это тот вид общественных отношений, в котором в той или иной мере всегда есть напряжение между идеалом и реальным положением дел в силу эмоциональной, нравственной, эмпирической составляющих. Это предопределило наличие в законе нормы, запрещающей родителям в процессе воспитания использовать способы, содержащие пренебрежительное, жестокое, грубое, унижающее человеческое достоинство обращение, оскорбление или эксплуатацию детей (абз. 2 п. 1 ст. 65 СК РФ). Однако, имея международно-правовое (ч. 2 ст. 14 Конвенции о правах ребенка) и конституционное начало, эта норма находится в разряде вторичных, несмотря на ее качество конструктивности для других норм о семейном воспитании, в том числе и норм, регулирующих отношения с участием «других лиц, заменяющих родителей». Представляется, что базовая идея этой нормы должна найти отражение в числе заглавных, как минимум, в начальных нормах СК РФ.

Продолжая теоретически реконструировать нормы об осуществлении прав родителей по воспитанию детей, обратим внимание на то, что не все они реалзуются непосредственно в границах родительского правоотношения. Назовем ту категорию прав, которая осуществляется в его границах, основными.

Есть и другая весьма немалочисленная категория родительских прав (обозначим ее условно как производные права), особенностью которых является их осуществление в гражданском правоотношении с участием третьих лиц. В ряду производных возможно различать: 1) права родителей, опосредующие осуществление прав детей; 2) права по защите прав и интересов детей.

Перечень существующих производных родительских прав, опосредующих осуществление прав детей, вполне естественно открывается с права родителей на совместное проживание с ребенком и права доступа к ребенку. Эти права в действительности не права фактического порядка, как это может следовать из семейного законодательства, не упоминающего об этих видах прав.

Право на совместное проживание с ребенком может быть выявлено из норм гражданского законодательства о месте жительства ребенка (ст. 20 ГК РФ). Нам же видится необходимость указания на такое право именно в контексте положений СК РФ, учитывая его значимость для осуществления права на семейное воспитание. Желательно также отразить в СК РФ и придать самостоятельное значение такому личному неимущественному праву родителя, как право доступа к ребенку, где бы он ни находился, с учетом требований, продиктованных спецификой обстоятельств. Этот вид права должен быть интерпретирован в его непосредственном значении, а не в смысле аналогичного термина, используемого в русском переводе Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей 1980 г. (ст. 5)1. De lege ferenda -норма о родительском праве доступа к ребенку будет коррелировать с положением пункта 2 статьи 55 СК РФ (о праве ребенка на общение в экстремальной ситуации), но не ограничиваться только экстремальными ситуациями, а иметь широкое действие.

Постатейный анализ действующего законодательства позволил сформировать перечень и других производных родительских прав, наполняющих такое понятие, как «семейное воспитание». Это права, связанные: с регистрацией рождения ребенка, приобретением (прекращением) им гражданства, индивидуализацией его личности; принятием решения по обучению ребенка религии и вовлечением его в религиозные объединения; решением вопросов медицинского вмешательства в отношении ребенка; образованием ребенка; решением вопроса о вступлении в брак до достижения 16 лет; осуществлением родительских прав несовершеннолетними детьми.

1 Бюллетень международных договоров. 2013. № 1.

Так, из статьи 14 Закона об актах следует вывод о существовании у родителей права заявлять о рождении ребенка для его государственной регистрации или поручать сделать такое заявление другим лицам, лицу, присутствовавшему при родах (ст. 14), родственнику одного из родителей или иному лицу, если родители не имеют возможности лично заявить о рождении (п. 2 ст. 16). Если отцовство не установлено, то у матери имеется право заявлять сведения об отце, с указанием любых имени и отчества отца (фамилия в таких случаях указывается по фамилии матери), или отказываться от внесения каких- либо сведений об отце (п. 3 ст. 17). В соответствии со статьей 25 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 62-ФЗ «О гражданстве Российской Федерации»1, родители имеют право заявлять о приобретении и прекращении ребенком гражданства.

Родители решают вопросы индивидуализации личности ребенка путем осуществления личного неимущественного права на выбор ребенку имени по соглашению между ними (п. 2 ст. 18 Закона об актах). В пункту 6 статьи 18 Закона об актах установлена возможность выбора фамилии в соответствии с законом субъекта Российской Федерации (например, в Республике Татарстан ребенку может быть присвоена фамилия, производная от имени деда, как по отцовской, так и по материнской линии). Кроме того, у родителей существует право изменить ребенку, не достигшему 14 лет, имя и фамилию, если на это есть разрешение органов опеки и попечительства (п. 4 ст. 58 Закона об актах, ст. 59 СК РФ). В дополнение к сказанному можно выделить право родителей давать согласие на изменение имени, отчества и фамилии ребенком, достигшим 14 лет (п. 3 ст. 58 Закона об актах).

В статье 3 Федерального закона от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и

0 религиозных объединениях»2 предусмотрено право родителей давать согласие на обучение религии и вовлечение в религиозные объединения своих малолетних детей. Представляется важным не смешивать последнее с правом на воспитание детей. В рамках воспитания может быть рассмотрено непосредственное привитие

1 Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 22, ст. 2031.

2 Там же. 1997. № 39, ст. 4465.

ребенку родителем религиозных взглядов (что можно обозначить понятием «религиозное воспитание»).

Реализация права на получение информации о состоянии здоровья ребенка и права давать информированное согласие на медицинское вмешательство и отказ от него зависит от требований о возрасте и особых обстоятельствах, перечисленных в пункте 2 статьи 20, пункте 3 статьи 22, пункте 5 статьи 47, пункте 2 статьи 54 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»3. Оно должно быть преодолимо в случаях, угрожающих жизни ребенка, на что уже обращалось внимание ученых.

Право родителей, известное ранее как «право на образование», недавними изменениями статьи 63 СК РФ было уточнено по содержанию до «права выбора образовательной организации и формы получения детьми образования». Очевидно, что принципиальное решение вопроса о необходимости дать ребенку образование родителям не принадлежит, что оправдано с точки зрения интересов детей и публичного интереса. В отличие от ранее действующих норм о реализации родителями права на образование новые положения статьи 44 Закона об образовании содержат детализацию правомочий родителей в сфере образования.

Второй категорией прав в разряде производных мы видим родительские права по защите прав и интересов детей. В СК РФ отражены права родителей и лиц, их заменяющих, на защиту прав и интересов детей, конкретизированные в гражданском и гражданском процессуальном законодательстве. В качестве частного случая защиты выступает право требовать их возврата от любого лица, удерживающего ребенка не на основании закона или судебного решения (ст. 68 СК РФ).

Как представляется, такой аспект защиты детей, как решение вопроса о доступе детей к свободно распространяемой информации, в соответствии с Федеральным законом от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию»4, должен быть прерогативой родите-

3 Там же. 2011. № 48, ст. 6724.

4 Там же. № 1, ст. 48.

лей. Какие-либо императивы целесообразны в отношении лиц, распространяющих такую информацию. Что касается родителей, то защита ребенка от информации, как частный случай защиты, не имеет своей специфики. При надлежащем осуществлении родительских прав добросовестными родителями любые соответствующие предписания являются необоснованным вмешательством в жизнь семьи.

Родителям принадлежит право заявлять о необходимости назначения ребенку временной опеки. Так, в соответствии с пунктом 1 статьи 13 Федерального закона от 24 апреля 2008 г. № 48-ФЗ «Об опеке и попечительстве»1 (далее - Закон об опеке), родители могут обратиться в орган опеки и попечительства с совместным заявлением о назначении в качестве опекуна или попечителя конкретного лица на определенный ими период времени, в который они по уважительным причинам не смогут исполнять свои обязанности по отношению к ребенку. Единственный родитель может составить в орган опеки и попечительства по месту жительства ребенка такое заявление на случай своей смерти, а также изменить или отменить указанное заявление в том же порядке (п. 2 ст. 13 Закона об опеке). Мы рассматриваем данную возможность в качестве превентивного способа защиты прав ребенка по предотвращению неблагоприятных последствий в случаях, когда в складывающиеся обстоятельствах создается потенциальная угроза их наступления (в частности, в связи с невозможностью осуществления родителями их функций).

В качестве способа реализации родителем права на защиту ребенка мы рассматриваем и право родителя давать согласие на усыновление ребенка, установленное статьей 129 СК РФ. В этих отношениях родитель опосредованно реализует свой приоритет на определение условий дальнейшего воспитания ребенка. Практике известны случаи использования указанного положения статьи 129 СК РФ как формы отказа от родительских прав на ребенка, а в советский период даже обсуждалась необходимость предупреждения аналогичных правонарушений [5, с. 7]. Однако проблема до сих пор остается актуальной. Предлагается закрепить в статье 129

1 Собрание законодательства Российской Федерации. 2008. № 17, ст. 1755.

СК РФ следующее положение: «Согласие родителя на усыновление ребенка не прекращает родительских прав и обязанностей. Родительские права и обязанности в данном случае прекращаются с момента вступления в законную силу судебного решения об усыновлении».

В числе правовых возможностей родителей по защите прав и интересов детей предлагаем установить законодательно право родителей на получение любой информации о своих детях и корреспондирующую ему обязанность всех должностных лиц и иных граждан, которым в силу обстоятельств стала известна данная информация. Отсутствие такого законоположения, как нам видится, снижает гарантии реализации основополагающего права родителей на заботу о своем ребенке.

Предложенная авторами классификация родительских прав может быть полезна не только для целей теоретического анализа юридического содержания прав родителей, но и для оптимизации законодательных подходов к их нормативному закреплению. На ее основе предлагается детализировать в действующем семейном законодательстве субъективные права родителей с учетом природы родительского права, человеческих потребностей и идеи укрепления родительского авторитета. В любом случае осуществление как прямо поименованных прав, так и презюмируемых субъективных родительских прав должно быть с учетом интересов ребенка (п. 1 ст. 65 СК РФ).

Заключение

В стремлении отыскать «концепцию внутри концепции» (А. Н. Нечаева) семейного воспитания ребенка авторы статьи пришли к следующим научно-теоретическим выводам.

Семейное воспитание - это сегодня не только явление, предметно исследуемое в педагогике, психологии и социологии, но и правовой институт. Его границы в семейном законодательстве не являются четкими, а наполнение в смысле аккумуляции принадлежностных норм и их системности нуждается в предметном научном внимании. Пока же преобладает тот научный взгляд, что семейное воспитание -это перечень родительских прав и обязанностей (забот) в виде их нормативно-перечисленной совокупности с дополнением нормами о защите прав детей и родительской ответственности.

Признанный правом факт обладания родителями приоритетным перед другими лицами личным неимущественным правом на воспитание ребенка, в теории и практике обременен многочисленными смежными вопросами, не имеющими четкого размежевания с позитивными нормами о семейном воспитании. Не исключено, что по этой причине такие вопросы, как разграничение субъектов и участников семейного воспитания, содержательная специфика (абсолютного) родительского права на воспитание ребенка, порядок осуществления родительского права на воспитание ребенка, пока не нашли своего достаточного отражения в семейном законодательстве и не в полной мере актуализированы в доктрине.

Не без сожаления надлежит отметить, что научный ресурс исследования этих и сопутствующих им вопросов ощутимо смещен в сторону охранительной тематики. В условиях множественных научных констатаций кризиса семьи исследование проблем регулятивного аспекта семейного воспитания вышло за пределы «ядра» семейно-правовых исследований, невольно искажая представление о семейном законодательстве как территории добра, заботы и мира с его регулятивным ресурсом.

Очевидность такого положения стала основанием для констатации того, что в теоретических дискурсах, относящихся к теории семейного воспитания, в современной науке семейного права не достает методологических акцентов. Их наличие предопределяет методология конкретного исследования, в которой заключены критерии истинности и эффективности соответствующего научного дискурса.

При всей почитаемости междисциплинарной соотносимости педагогических, философских, социологических, правовых знаний, используемых и при написании настоящей статьи, авторы опирались на догматический тип право-понимания как тип, который в наибольшей мере влияет на направление научной мысли и практику правоприменения, что поддерживает сегодняшнего законодателя, помогая ему в создании новых семейно-правовых построений, и который сегодня общепринят в процессе правоприменения.

Догматика изучает право в его позитивных источниках и скрытой систематике, используя

для этого методы формальной логики. Подобный подход с неизбежностью предполагает разграничение общих норм семейного законодательства (ст. 17, 38 Конституции РФ, гл. 1, 2 СК РФ) и специальных, расположенных в отдельных главах. Учет данного соотношения позволил авторам вычленить базовые нормы, содержащие законодательные посылы в исследуемой тематике. Эти посылы выражены в нормотворческой идее о том, что воспитание несовершеннолетнего в виде формирования его личности - это прерогатива семьи. Государство принимает на себя обязательства поддерживать семью в процессе воспитания, создавая необходимую инфраструктуру для целей семейного воспитания и при необходимости оказывая семье социальную поддержку. Но эта ветвь, оставаясь прерогативной, не единственная в воспитании. В параллели с ней идет общественное воспитание.

Бесспорно то, что для «здоровья» семейно-правовой науки ей жизненно важно исследовать как регулятивные (регулятивно-диспо-зитивные и регулятивно-императивные), так и охранительные отношения, устанавливаемые по поводу семейного воспитания ребенка. Как и то, что при этом надлежит ориентироваться как на регулятивы, так и императивы. Однако не умаляя при этом значение регулятивной тематики, задающей параметры добра, нравственности, этики внутрисемейных отношений.

Не без учета современных тенденций, согласно которым нормы позитивного права, влияя на социальные отношения, могут и должны оцениваться по последствиям их действия, авторы опирались на один из подходов, принятых в социологической науке, - модернизацию семьи в современном мире. Это тот подход, который позволяет увидеть разрыв между сущим и должным, давая возможность использовать достижения смежных наук, без ухода только в одну сторону - сторону фактического неблагополучия семейных отношений, но и в сторону, позволяющую увидеть ориентиры более этичного и эффективного семейного законодательства.

Отталкиваясь от международной идеологии, ориентированной на идею «сначала дети, а потом народ», авторы искренне считают, что нормы о семейном воспитании в их регулятивном значении нуждаются в неменьшем законо-

дательном внимании, нежели нормы охранительные. Нельзя считать второстепенным вопрос о качестве тех социальных единиц, которые семья поставляет обществу. Иное обрекает общество на некачественную социальную коммуникацию, стимулируя законодателя на дальнейшую энтропию охранительных норм, а государство - на расходы по содержанию «платной» опеки и попечительства, к каковым, по статье 1 СК РФ, отнесены приемная и патро-натная семьи.

Давая теоретический анализ сконструированного в праве юридически возможного и юридически необходимого поведения родителей и лиц, их законно заменяющих, в сфере семейного воспитания, авторы высказывают предложения о более совершенном предметном структурировании норм, указывающих на субъективные права и обязанности родителей. Высказано также мнение относительно полноты имеющегося перечня в нормах семейного законодательства.

Библиографический список

1. Белов В. А. Когда говорит право... // Закон. 2013. № 11. С. 75-87.

2. Вентцель К. Н. Освобождение ребенка. Декларация прав ребенка. Смоленск, 1918. 50 с.

3. Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М.: Статут, 2000. 411 с.

4. Дементьева И. Ф., Голенкова З. Т. Теории семейного воспитания в общетеоретическом контексте социальных наук // Вестник Российского университета Дружбы народов. Серия: Социология. 2018. № 3. С. 542-554.

5. Звягинцева Л. М., Кузнецова Л. Г. Задачи совершенствования законодательства о браке и семье // Законодательство о браке и семье и практика его применения (к 20-летию Основ и КоБС РСФСР): межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1989.

6. Ильин И. А. Почему мы верим в Россию: сочинения. М.: Эксмо, 2007. 919 с. (Антология мысли).

7. Каптерев П. Ф. История русской педагогики: учеб. пособие для студ. высш. и сред. спец. учеб. заведений. СПб.: Алетейя, 2004. 559 с.

8. Ковязина И. Б., Багирова А. П. Делегирование функций родительского труда: возможности социологического изучения // Стра-

тегия развития социальных общностей, институтов и территорий: материалы IV междунар. науч.-практ. конф.; в 2 т. / науч. ред. А. П. Багирова. Екатеринбург, Изд-во Урал. федер. унта им. первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2018. С. 114-117.

9. Конституции зарубежных государств: Великобритания, Франция, Германия, США, Япония, Бразилия: учеб. пособие / сост. сб., пер., авт. введ. и вступ. ст. В. В. Маклаков. 7-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. 656 с.

10. Конституции государств Европы: в 3 т. / под общ. ред. Л. А. Окунькова. М.: Норма, 2001. Т. 1. 824 с.

11. Мардахаев Л. В. Семейное воспитание: проблемы и особенности // Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 13 (342). С. 173-178.

12. Мейер Д. И. Избранные труды: в 2 т. / вступ. слово проф. П. В. Крашенинникова. М.: Статут, 2019. Т. 1. 848 с.

13. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало ХХ в.): в 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. Т. 1. 548 с.

14. Михеева Л. Ю. Развитие российского семейного законодательства // Кодификация российского частного права 2019 / под ред. Д. А. Медведева; Исслед. центр частного права им. С. С. Алексеева при Президенте РФ. М.: Статут, 2019. 492 с.

15. Нечаева А. М. О направлениях совершенствования российского семейного законодательства Теоретические и практические вопросы современной науки: материалы конференции / отв. ред. и сост. Г. Л. Шаматонова. Ярославль: Изд-во ЯрГУ, 2017. С. 63-67.

16. Петров Д. А. Правовой статус саморегулируемой организации в сфере предпринимательства: дис. ... д-ра юрид. наук. СПб., 2016. 433 с.

17. Cмирновская С. И. Ограничение родительских прав по семейному законодательству Российской Федерации: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. 176 с.

18. Старосельцева М. М. О принципах осуществления родительских прав // Современное право. 2008. № 11. С. 36-38.

19. Суслов А. А. Особенности отказа от отдельных видов субъективных прав // Пролог: журнал о праве. 2017. № 3. С. 12-20.

20. Тарусина Н. Н. Бабушки и дедушки как субъекты семейного права // Семейное и жилищное право. 2017. № 2. С. 19-21.

21. Татаринцева Е. А. Модели правоотношений по воспитанию ребенка в семье и тенденции их формирования в национальном семейном праве. М.: Юстицинформ, 2018. 134 с.

22. Хоменко И. А. К вопросу об определении понятия «семейное воспитание» // Ученые записки Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы. 2012 г. №. 1 (17). С. 88-93.

23. Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. Тула: Автограф, 2001. 719 с.

24. Dieter H. Familienrecht. Walter de Gruy-ter, 2012. 346 S.

25. Lamont R. Family Law. Oxford University Press. 2018. 648 p.

26. Lowe N., Douglas G. Bromley's Family Law. Oxford University Press, 2015. 1127 p.

References

1. Belov V. A. Kogda govorit pravo... [When the Law Says...]. Zakon - ZAKON. 2013. Issue 11. Pp. 75-87. (In Russ.).

2. Venttsel' K. N. Osvobozhdenie rebenka. Deklaratsiya prav rebenka [The Release of a Child. Declaration of the Children's Rights]. Smolensk, 1918. 50 p. (In Russ.).

3. Gribanov V. P. Osushchestvlenie i zash-chita grazhdanskikh prav [Implementation and Protection of Civil Rights]. Moscow, 2000. 411 p. (In Russ.).

4. Dement'eva I. F., Golenkova Z. T. Teorii semeynogo vospitaniya v obshcheteoreticheskom kontekste sotsial'nykh nauk [Theory of Family Education in the General Theoretical Context of Social Sciences]. Vestnik Rossiyskogo universiteta Druzhby narodov. Seriya Sotsiologiya -RUDN Journal of Sociology. 2018. Issue 3. Pp. 542-554. (In Russ.).

5. Zvyagintseva L. M., Kuznetsova L. G. Zadachi sovershenstvovaniya zakonodatel'stva o brake i sem 'e [Issues of Improving the Legislation on Marriage and Family]. Zakonodatel'stvo o brake i sem 'e i praktika ego primeneniya (k 20-letiyu Osnov i KoBS RSFSR): mezhvuzovskiy sbor-nik nauchnykh trudov [Legislation on Marriage and Family and the Practice of Its Application (to the 20th Anniversary of the Foundations and RSFSR Code on Marriage and Family): Interuniversity

Collection of Scientific Papers]. Sverdlovsk, 1989. Access from the legal reference system 'Consul-tantPlus'. (In Russ.).

6. Il'in I. A. Pochemu my verim v Rossiyu: Sochineniya [Why We Believe in Russia: Essays]. Moscow, 2007. 919 p. (In Russ.).

7. Kapterev P. F. Istoriya russkoy pedago-giki [History of Russian Pedagogy]. St. Petersburg, 2004. 559 p. (In Russ.).

8. Kovyazina I. B., Bagirova A. P. Delegi-rovanie funktsiy roditel 'skogo truda: vozmozhnosti sotsiologicheskogo izucheniya [Delegating Functions of Parental Labor: Opportunities for Sociological Study]. Strategiya razvitiya sotsial'nykh obshchnostey, institutov i territoriy. Materialy IV mezhdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konfe-rentsii: v 2 tomakh. Nauchnyy red. A. P. Bagirova [Strategy of Development of Social Communities, Institutions and Territories. Proceedings of the IV International Scientific and Practical Conference: in 2 vols.; ed. by A. P. Bagirova]. Ekaterinburg, 2018. Pp. 114-117. (In Russ.).

9. Konstitutsii zarubezhnykh gosudarstv: Velikobritaniya, Frantsiya, Germaniya, SShA, Ya-poniya, Braziliya: uchebnoe posobie [Constitutions of Foreign Counties: Great Britain, France, Germany, the USA, Japan, Brazil: Textbook]. Moscow, 2010. 624 p. (In Russ.).

10. Konstitutsii gosudarstv Evropy: v 3 t. / pod obshch. red. L. A. Okun 'kova [Constitutions of European Countries: in 3 vols.; ed. by L. A. Okun'kov]. Moscow, 2001. Vol. 1. 824 p. (In Russ.).

11. Mardakhaev L. V. Semeynoe vospitanie: problemy i osobennosti [Family Education: Problems and Features]. Vestnik Chelyabinskogo gosu-darstvennogo universiteta - Bulletin of Chelyabinsk State University. 2014. Issue 13 (342). Pp. 173-178. (In Russ.).

12. Meyer D. I. Izbrannye trudy: v 2 t. / Vstupit. slovo prof. P. V. Krasheninnikova [Selected Works: in 2 vols.; prefaced by P. V. Krashe-ninnikov]. Moscow, 2019. Vol. 1. 848 p. (In Russ.).

13. Mironov B.N. Sotsial 'naya istoriya Rossii perioda Imperii (XVIII - nachalo XX veka) [Social History of Russia during the Period of the Empire (18th-Early 20th Centuries)]. St. Petersburg, 2000. Vol. 1. 548 p. (In Russ.).

14. Mikheeva L. Yu. Razvitie rossiyskogo semeynogo zakonodatel 'stva [Development of Russian Family Legislation]. Kodifikatsiya ros-

siyskogo chastnogo prava 2019 / pod red. D. A. Medvedeva [Codification of Russian Private Law 2019; ed. by D.A. Medvedev]. Moscow, 2019. 492 p. (In Russ.).

15. Nechaeva A. M. O napravleniyakh sover-shenstvovaniya rossiyskogo semeynogo zakonoda-tel'stva [On the Directions of Improvement of Russian Family Legislation]. Teoreticheskie i prak-ticheskie voprosy sovremennoy nauki. Materialy konferentsii / otv. red. i sost. G.L. Shamatonova [Theoretical and Practical Issues of Modern Science. Conference Proceedings; ed. by G. L. Shamatonova]. Yaroslavl, 2017. Pp. 63-67. (In Russ.).

16. Petrov D.A. Pravovoy status samoreguli-ruemoy organizatsii v sfere predprinimatel'stva: dis. ... d-ra yurid. nauk [Legal Status of a Self-Regulatory Organization in the Sphere of Entre-preneurship: Dr. jurid. sci. diss.]. St. Petersburg, 2016. 433 p. (In Russ.).

17. Smirnovskaya S. I. Ogranichenie rodi-tel 'skikh prav po semeynomu zakonodatel 'stvu Rossiyskoy Federatsii: dis. ... kand. yurid. nauk [Restriction of Parental Rights under the Family Legislation of the Russian Federation: Synopsis of Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2007. 176 p. (In Russ.).

18. Starosel'tseva M. M. O printsipakh osu-shchestvleniya roditel'skikh prav [On the Principles of Parental Rights' Exercise]. Sovremennoe pravo - Modern Law. 2008. Issue 11. Pp. 36-38. (In Russ.).

19. Suslov A. A. Osobennosti otkaza ot ot-del 'nykh vidov sub ' 'ektivnykh prav [Some Features

of Waiver of Certain Types of the Subjective Rights]. Prolog: zhurnal o prave - Prologue: Law Journal. 2017. Issue 3. Pp. 12-20. (In Russ.).

20. Tarusina N. N. Babushki i dedushki kak sub ' 'ekty semeynogo prava [Grandparents as Subjects of Family Law]. Semeynoe i zhilishchnoe pravo - Family and Housing Law. 2017. Issue 2. Pp. 19-21. (In Russ.).

21. Tatarintseva E. A. Modeli pravootnoshe-niy po vospitaniyu rebenka v sem 'e i tendentsii ikh formirovaniya v natsional'nom semeynom prave [Models of Legal Relations in the Family Education of a Child and Tendencies of Their Formation in the National Family Law]. Moscow, 2018. 134 p. (In Russ.).

22. Khomenko I. A. K voprosu ob opredelenii ponyatiya «semeynoe vospitanie» [The Problem of the 'Family Education' Definition]. Uchenye za-piski Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo in-stituta psikhologii i sotsial 'noy raboty - Scientific Notes Journal of St. Petersburg State Institute of Psychology and Social Work. 2012. Issue 1. Vol. 17. Pp. 88-93. (In Russ.).

23. Shershenevich G. F. Kurs grazhdanskogo prava [The Course on Civil Law]. Tula, 2001. 719 p. (In Russ.).

24. Henrich D. Familienrecht. Walter de Gruyter, 2012. 346 p. (In Germ.).

25. Lamont R. Family Law. Oxford University Press, 2018. 648 p. (In Eng.).

26. Lowe N.V., Douglas G. Bromley's Family Law. Oxford University Press, 2015. 1127 p. (In Eng.).