CC BY
41
ла внешних церковных связей Московского патриархата «Об основах учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека». URL: http://www.pravoslavie. ru/jurnal/27002.htm
7. Основы социальной концепции Русской православной церкви. М., 2001.
8. Основы учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека. М., 2010.
9. Печалование духовенства за опальных в первенствующей церкви Греко-Российской вообще и в древнерусской по преимуществу. М., 1876.
10. Покровский Н. Н. Русская православная церковь в освоении Сибири. URL: http:// zaimka.ru/religion/pokrovsky1 .shtml
11. Правила православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-го-Истрийского. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996. Т. 2.
12. Св. Феофан Затворник. Наставления в духовной жизни. М., 2000.
13. Соборные слушания «Права человека и достоинство личности. Церковно-общест-венный взгляд» состоялись в Москве. URL: http://www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s= 4&id=4803
14. Соколов И. И. Печалование патриархов перед василевсами в Византии в IX-XV веках. СПб., 2005.
15. Соловьев В. С. Духовные основы жизни // Социальное значение религиозной личности. Вышний Волочек, 1903.
16. Федотов Г. П. Социальное значение христианства. Париж, 1933.
17. Хомяков А. С. Всемирная задача России. М., 2008.
External Church Relations of the Moscow Patriarchate «On the basis of the doctrine of Russian Orthodox Church on Human Dignity, Freedom and Rights». URL: http://www.pravoslavie.ru/ju-rnal/27002.htm
7. Bases of the Social Concept of the Russian Orthodox Church. Moscow, 2001.
8. Basic teachings of the Russian Orthodox Church on human dignity, freedom and rights. Moscow, 2010.
9. Intercession of the clergy in the early Church disgraced Greek Russian general, and in the ancient Russian predominantly. Moscow, 1876.
10. Pokrovsky N. N. Russian Orthodox Church in the development of Siberia. URL: http:// zaimka.ru/religion/pokrovsky1 .shtml
11. The rules of the Orthodox Church with the interpretations of Nicodemus, Bishop Istrian-Dalmatian. Holy Trinity St. Sergius Lavra, 1996. Vol. 2.
12. St. Theophane the Recluse. Instruction in spiritual life. Moscow, 2000.
13. Conciliar hearing «Human Rights and dignity of the individual. Church and public opinion» held in Moscow. URL: http://www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=4&id=4803
14. Sokolov I. I. Intercession the patriarchs before the basil in Byzantium IX-XV centuries. St. Petersburg, 2005.
15. Solovyov V. S. The spiritual basis of life // The social significance of religious identity. Vish-ny Volochek, 1903.
16. Fedotov G. P. The social significance of Christianity. Paris, 1933.
17. Khomyakov A. S. World Russia's task. Moscow, 2008.
УДК 342 ББК 67.401
М. Д. Фоминская
ПРАВА ЧЕЛОВЕКА В ПОСТСЕКУЛЯРНОМ ЮРИДИЧЕСКОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ: ПРОБЛЕМЫ, УГРОЗЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
В статье анализируется развитие концепции прав человека в XXI веке, обсуждаются проблемы и угрозы универсалистской интерпретации прав человека. Обосновывается принципиальная необходимость духовно-нравственного измерения прав человека в целях обеспечения поликультурности и стабильности социально-правовой организации многоукладных обществ. Аргументируется, что категория «достоинство личности», ее права и свободы выступают основополагающими элементами духовно-нравственной культуры общества и правосознания.
Ключевые слова: духовно-нравственные стандарты, права человека, правовая культура, правосознание, религия, юридическое мировоззрение.
HUMAN RIGHTS IN POST-SECULAR LEGAL REASONING:
ISSUES, CHALLENGES AND PROSPECTS
The article analyzes the development of the concept of Human Rights in the XXI Century, discusses the challenges and threats of universalist interpretations of human rights. Substantiates the fundamental need for the spiritual and moral dimension of human rights in order to ensure the stability of multiculturalism and social organization multiform societies. At the same time, it argued that the category of «personal dignity», its rights and freedoms are the pillars of the spiritual and moral culture and society of justice.
Keywords: moral standards, human rights, legal culture, legal conscience, religion, legal outlook.
Современная ситуация в юридическом мировоззрении и социально-нормативном регулировании с очевидностью характеризуется утратой духовно-нравственных стандартов и ценностных ориентиров. При этом, как справедливо замечает Б. Гройс, вместо духовности остается лишь буква - материальная форма, последняя «пристань» стабильности: «нет больше "сущности", бытия или знания, которые лежали бы на каком-то более глубинном уровне... знание и смысл нестабильны, единственная возможность личного повторения (обеспечения стабильности) - это повторение буквальное. Это механистическая репродукция по ту сторону любых мнений, значений, смыслов и намерений» [6, с. 35].
Классические философско-правовые представления о рефлектирующем субъекте сегодня заменяются, как это в свое время отмечала Х. Арендт, на акторов, использующих повседневные банальности и публичные штампы. При этом мыследеятельность, лишенная духовно-нравственных стандартов и ценностно-нормативных ориентиров, опирается, главным образом, на материальные формы, технические приемы и рутинные практики. Все это в полной мере относится и к современному дискурсу прав человека, который высвобождается от духовно-нравственных проблематик и ценностно-нормативных стандартов. Можно констатировать, что права человека в XXI веке с учетом современных трендов развития и ме-
ждународных акцентов (соматические/телесные права, права ЛГБТ и пр.) актуализируют в юридическом мировоззрении «материальные данности» и «повседневные естественности».
Сегодня доктрина прав человека, опирающаяся на результаты эволюции, а в ряде случаев и деформации западноевропейского юридического мышления, институционализируется в качестве новой материальной квазирелигиозной системы, легитимируемой как естественная* общечеловеческая основа существования и социального взаимодействия. С нашей точки зрения, это направление развития прав человека представляет серьезную угрозу социально-правовой стабильности разнообразных обществ, искажает сущностные признаки и содержательные характеристики права, деформирует обыденное и профессиональное правосознание.
Напомним, что идея прав человека имеет религиозно-нравственный базис и первое свое обоснование получила в христианской философско-правовой мысли. При этом теоретико-концептуальным и ценностно-нормативным фундаментом последней являлись религиозные представления о личности, ее существе, духовном и социальном назначении, что выступало высоким идейно-практическим ориентиром для совершенствования социально-нормативной организации общественных систем.
* Отметим, что понятие «естественность» в настоящем контексте не связывается с естественно-правовой природой человека, поскольку обосновывается, что «естественные права», о которых ранее «говорила идеология прав человека, либо противоречат тому, что, собственно, наблюдается в природе, либо относятся к вещам, о которых природа, строго говоря, вообще не может ничего сказать» [2, с. 43]. Сегодня «естественность отсылает к естественной повседневности - материальной, утилитарной и телесной (соматические права, разрабатываемые в 5-ом поколении прав человека) жизнедеятельности людей. Именно материальные и соматические аспекты в жизни человека провозглашаются единственными стабильными ценностными ориентирами, не подвластными никакому философско-правовому и религиозно-нравственному "развенчиванию", выступают фундаментальными элементами мотивационной структуры и "символами веры" в третьем тысячелетии. Например, Ю. Хабермас представил фундаментальное обоснование того, что "концепция прав человека должна быть освобождена от метафизического груза", от "теологической гегемонии" и этнополитической специфики и должна опираться на имеющиеся "естественности" и рационально сформулированные данности».
Иными словами, достоинство личности являлось не только фундаментальной категорией для философско-правовых, социально-религиозных, политических учений и доктрин, но и основополагающим, базовым институтом в системе действующего законодательства. Для современных христианских философов достоинство человека до сих пор остается концептуально-правовым ядром в интерпретации неотъемлемых прав и свобод человека, которые осмысляются и обосновываются в духовно-нравственном аспекте. При этом права человека выражают гармоничное сочетание трех ипостасей личности: субъективного духа (наделенно-сти каждой личности божественными свойствами, то есть человеческое достоинство напрямую связано с богоданной нравственной природой), души (духовно-нравственное и ценностно-нормативное измерение конкретной личности) и телесности.
Отметим, что категория «достоинство личности» играла определяющую роль в социально-культурной эволюции правовой системы общества (как западноевропейской, так и отечественной), тех или иных юридических институтов (особенно прав и свобод человека). Причем специфика понимания и трактовка данной категории влияли не только на формирование своеобразной системы нормативного регулирования общественных процессов и уникального (цивилизационного) характера взаимодействия различных социально-нормативных систем (религии, права, обычаев и т. п.), но и на становление особого типа устойчивого взаимодействия между человеком, обществом и государством.
В свою очередь, постсекулярный дискурс прав человека придает забвению истоки своего возникновения - духовные религиозные основы и христианское содержание в интерпретации достоинства личности. Это приводит в целом к упущению нравственной ответственности, моральной обусловленности социального поведения человека, что полностью выводит нравственную проблематику из его правосознания. В данном контексте проблема достоинства личности, ее права и свободы связываются исключительно с вопросами рационалистической свободы, индивидуального эгоизма и утилитаризма, составляющих идейно-концептуальное ядро социально-правового мировоззрения [10].
Постсекулярные смыслы и интерпретации концепции прав человека. Современные проекты рационального конструирования ценностных оснований универсальной правовой организации, имеющие общечеловеческий и космополитический характер, представляют собой, с нашей точки зрения, утопический проект, ориентированный на политическую гегемонию определенной цивилизационно-куль-турной модели развития. Данное утверждение базируется на том, что ценностные основания социальной общности и системы нормативного кодирования общественных отношений являются продуктом культурной деятельности [14]. Они формируются, развиваются и функционируют в рамках определенной социально-культурной среды и для целей последней.
Духовно-нравственные стандарты, ценностные и другие метаюридические ориентиры являются, прежде всего, феноменами культуры, не имеющими рациональных объяснений и не способными редуцироваться до сознательно-волевого произвола. Так, ценностные основания, как отмечает В. П. Малахов, «тождественны оправданности существования. Идея ценности сродни идеям блага, добра, права - всему, что понимаемо неопределимо, но чувствуемо, принимаемо в силу духовной срощенности с ними. Они - то, что понимаемо, пока не определимо. Ценности - вообще не предмет познания, а лишь средство формирования позиции, объект рефлексии, принятия» [8, с. 101].
Однако современный дискурс прав человека предельно антиномичен: с одной стороны, они вытесняют разнообразные цивилизацион-но-культурные основания национальных пра-вопорядков, уникальные духовно-нравственные стандарты социальных сообществ, а также формы политической организации, опирающиеся на устойчивые и воспроизводящиеся в обществе традиционные ценности, верования и традиции, а с другой - позиционируются в качестве универсалистского ценностно-нормативного начала, противостоящего всякой логико-рационалистической деконструкции.
Права человека, отмечает Ален де Бенуа, выступают новой точкой опоры планетарного человеческого порядка в XXI веке, которая должна получить священный статус: «...дискурс прав человека пытается выдать свои догмы за абсолют, с которыми невозможно спо-
рить, не выставив себя глупцом, бесчестным и злым человеком. Представляя права человека в качестве прав "человеческих" и "всеобщих", их, естественно, ограждают от критики, то есть от права ставить их под вопрос, и в то же время их противников ненароком выталкивают за пределы человеческого рода, поскольку невозможно же выступать против того, кто говорит от лица человечества, и при этом оставаться человеком» [2, с. 9].
По мнению французского исследователя, институционально-нормативное выражение прав человека в действующих международно-правовых документах и их легитимация через универсальный (общечеловеческий) и космополитический характер формируют стратегическую нестабильность и цивилизационную конфликтогенность. Ален де Бенуа отмечает, что «Декларация прав - не столько декларация любви, сколько декларация войны», поскольку выступает идейно-концептуальной основой монократической (неоимперской, квазитеократической) глобализации и инструментом господства [2, с. 10].
Следует напомнить, что данное институционально-нормативное выражение прав человека является фактом социального произвола, то есть сформулировано и принято в конкретно-исторических и социокультурных условиях, имеет уникальный, а не всеобщий характер. В связи с этим следует отметить, что принятию Декларации прав человека предшествовала дискуссия о философско-правовых основаниях последней. Это не привело к выработке единой позиции, а, наоборот, обусловило появление целого ряда концепций и моделей. И поскольку согласие так и не было достигнуто, Комиссия по правам человека ООН решила не публиковать результаты исследования авторитетных позиций, мнений. Как следствие, была принята Декларация, выражающая лишь определенную культурно-цивилизационную модель. Ф. Флао констатирует, что в результате сложилась ситуация, при которой «Декларация должна была быть принятой всеми при условии, что никто не будет спрашивать,
чем она оправдывается. А это значило, что она будет навязана авторитетом» [2, с. 34].
Таким образом, легитимация институционально-нормативной базы современной концепции прав человека основывается не на природе вещей (естественное право каждого человека) или естественной/божественной сущности индивидуума (неотомизм), не на авторитетной теории или научной доктрине (юридический позитивизм), не на универсальных рационально-логических концепциях (правовой космополитизм), а на конкретной позиции (мнении), то есть является установленным социальным произволом. Как отмечал Ж. Фройнд, историческое и логическое размышления о правах человека «могут отправляться лишь от следующего фундаментального факта: они были установлены не научно, а догматически».
Следует отметить, что современная концепция прав человека - это специфическая и уникальная система ценностно-нормативных представлений, сформированная в определенной уникальной среде, представляющая собой конкретную универсальную «неоидеологическую систему», вытеснившую классические идеологические порядки ХХ века, и за «занавесом» естественности, основополагающего закона современности скрывающая установленный социальный произвол. Эта видимость скрывается тем, что П. Бурдье называл «амнезией происхождения», то есть любой закон, или естественная данность, в своей основе имеет не что иное, как забытый произвол, исторический разум и волю [4].
Очевидно, что современная ситуация в правоведении во многом предопределена давлением универсалистских квазирелигиозных систем, суть которых заключается в «тотальном навязывании» определенного типа фило-софско-правового мышления*. Причем универсализм под видом объективности предписывает выводить содержательную трактовку событий и процессов государственно-правовой действительности из всеобщих абстракций, то есть стремиться определять частности и уникальности через абстрактные и произвольно
* Например, Э. Лаклуа и Ш. Муфф обосновали в своей работе «Гегемония и социалистическая стратегия», вызвавшей большой научный резонанс, что в ХХ веке природа любого социального строя интерпретировалась через универсальную гегемонистическую систему, которая навязывала абстрактные принципы объективного мышления, практики здравого смысла и социальные институции [13].
заданные понятия. Сегодня концепция прав человека «является универсалистской в той мере, в какой намеревается навязать себя везде и всюду, не обращая внимания на сообщества, к которым принадлежат люди, на традиции и контексты» [2, с. 40].
Современная концепция прав человека и направления ее развития. То, что сегодня правовое мышление, юридическая техника и правовая практика, ключевые юридические институты и фундаментальные правовые категории обусловлены развитием религиозно-философской мысли, которая подготовила теоретический, нравственный и цивилизацион-ный фундамент для тех или иных систем права [3], - мысль, конечно, неновая, однако достаточно часто игнорируемая при проведении конкретно-исторических и других правовых исследований.
При этом в профессиональном и массовом правосознании формируется установка на то, что «бытующий взгляд на некое превосходство морали, якобы присущее ей первенство в отношении права не имеет сколько-нибудь серьезных оснований» [1, с. 59], а права - это высшая справедливость и более значительный ориентир для человеческого развития и защиты его достоинства, чем абстрактная и туманная система морали [11].
Подчеркнем, что рассуждения о духовно-нравственном и религиозном основаниях правового мышления и юридической практики возможно вести, прежде всего, на метаюриди-ческом уровне, поскольку для современной теории права, например «теории среднего уровня» (Р. Мертон), такие выводы представляются анахронизмом или публичной софистикой. В связи с этим современная правовая теория исходит из рациональной и автономной жизнедеятельности субъекта, направленной на реализацию его законных интересов и потребностей. Если данный факт отсутствует, то и субъекта тоже нет. Следует согласиться с В. Декомбом, утверждающим, что «человек становится современным, становясь субъектом», равно как субъектом является тот, кто «вписывается в современный дискурс гуманизма» [7, с. 437].
Юридический гуманизм, как полагает Ален Рено, - «это осмысление и придание ценности человечеству, рассмотренному через способность к автономии... современность определяется тем, что человек мыслит себя в каче-
стве источника своих действий и проявлений, считает себя их основой (субъектом) или даже их автором. человек, который полагает, что не получил нормы и законы из природы вещей, а также не получил их от Бога, но считает, что он сам установил их исходя из своего разума и своей воли. Таким образом, современное право, очевидно, является субъективным правом, принятым и определенным через человеческий разум (юридический рационализм) или через человеческую волю (юридический волюнтаризм)» [7, с. 436].
Современная концепция прав человека направлена на разрушение, главным образом, философско-правового уровня осмысления правовых явлений и событий, поскольку предполагает, с одной стороны, «принятие на веру» ее главных постулатов, основанных на «всеобщих абстракциях», а с другой - нетерпимость к критике ее ценностей (как отмечалось выше, имеющих в своей основе социальный произвол). «Нравственная автономия покупается, таким образом, ценой пустоты: идеал отделенности отсылает к свободе, которую ищут ради нее самой, то есть свободы без содержания. забавно наблюдать за теми, кто проповедует "священный" характер прав человека, гордясь тем, что они лишили общественную жизнь всего "священного", что в ней было» [2, с. 50]. В то же время исчезновение философско-правового уровня рассуждений и их влияние на правосознание и юридическую практику формируют у современного субъекта иллюзию автономности, рациональности и полной независимости.
Развитие концепции прав человека в XXI веке, по нашему убеждению, должно опираться на духовно-нравственную категорию «достоинство личности», представляющую собой триаду ключевых характеристик - духа, души и телесности. Однако главная проблема заключается не в юридической фиксации этой важной духовно-нравственной, социально-правовой и культурной смысловой конструкции, а в ее осмыслении. Содержание и понимание данной категории зависят: во-первых, от социально-правового контекста и конкретного юридического опыта общества, национального правосознания; во-вторых, от цивилизаци-онной специфики, культурно-религиозной обусловленности юридического мировоззрения, формирующих конкретно-исторический тип юридического мышления и практики [10].
Следовательно, употребление понятия «достоинство человека» требует пояснения его как общей философско-правовой категории и обоснования его содержания с национально-культурной точки зрения, поскольку именно от последнего зависит ее интерпретация в массовом и профессиональном правосознании. Такая методологическая позиция, на наш взгляд, весьма оправдана, поскольку российская цивилизация и ее правовая система - это относительно самостоятельное социокультурное явление, обладающее специфической динамикой и особыми закономерностями развития [15].
Литература
1. Алексеев С. С. Философия права. М., 1999.
2. Ален де Бенуа. По ту сторону прав человека. В защиту свобод. М., 2015.
3. Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М., 1993.
4. Бурдье П. Социология социального пространства. СПб., 2013.
5. Виноградова О. П. Религиозные аспекты в российском праве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2011.
6. Гройс Б. Политика поэтики: сб. статей. М., 2013.
7. Декомб В. Дополнение к субъекту: исследование феномена действия от собственного лица. М., 2011.
8. Малахов В. П. Мифы современной общеправовой теории. М., 2013.
9. Мамычев А. Ю., Мордовцев А. Ю., Овчинников А. И. Национально-культурные основы российской государственности и правовой политики: монография. Владивосток, 2015.
10. Овчинников А. И. Правовое мышление: теоретико-методологический анализ. Ростов н/Д, 2003.
11. Хайек Ф. А. Дорога к рабству. М., 1992.
12. Честнов И. Л. Ценность права в постклассическом измерении // Российский журнал правовых исследований. 2015. № 3 (4).
Достоинство личности, ее права и свободы выступают основополагающими элементами духовно-нравственной культуры общества и религиозного правосознания*. Понимание, устойчивые идейно-смысловые и чувственные элементы этой категории, сформированные в рамках религиозного мировоззрения, должны выступать метаюридическим ориентиром не только духовно-нравственного развития общества и личности, социальной организации, но и нормативно-правового регулирования общественных отношений, обеспечивать преемственное воспроизводство национально-культурной (цивилизаци-онной) формы и стиля правового мышления.
Bibliography
1. Alekseev S. S. Philosophy of law. Moscow, 1999.
2. Alain de Benoist. On the other side of human rights. In defense of freedoms. Moscow, 2015.
3. Berman G. G. Faith and the law: the reconciliation of law and religion. Moscow, 1993.
4. Bourdieu's P. Sociology of social space. St. Petersburg, 2013.
5. Vinogradova O. P. Religious aspects in Russian law: abstract dis. ... PhD in law. N. Novgorod, 2011.
6. Groys B. Policy poetics: col. articles. Moscow, 2013.
7. Decomb V. Supplement to the subject: study of the phenomenon of action on their own behalf. Moscow, 2011.
8. Malakhov V. P. Myths modern general legal theory. Moscow, 2013.
9. Mamychev A. Yu., Mordovtsev A. Yu., Ovchinnikov A. I. National-cultural foundations of Russian statehood and legal policy: monograph. Vladivostok, 2015.
10. Ovchinnikov A. I. Legal thinking: theoretical and methodological analysis. Rostov-on-Don, 2003.
11. Hayek F. A. Background the road to serfdom. Moscow, 1992.
12. Chestnov I. L. The value of law in post-classical measurement // Russian journal of legal studies. 2015. № 3(4).
* В данном контексте интересно исследование, в котором автор, на наш взгляд, достаточно верно отмечает, что «религиозное правосознание следует рассматривать как самостоятельный источник права, вбирающий в себя разнообразные духовные элементы, отражающие различные сферы общественной идеологии и психологии. Религиозное правосознание дает важную для генезиса права духовно-культурную основу правотворчества, выступая важным элементом правосознания в юридически значимых жизненных ситуациях» [5, с. 11].
13. Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and socialist strategy: towards a radical politics. L., 2001.
14. Ovchinnikov A. I., Mamychev A. Yu., Litvinova S. F. Extra-legal and shadow functioning of public authorities // Mediterranean journal of social sciences. 2015. Vol. 6. № 3.
15. Ovchinnikov A. I., Mamychev A. Yu., Ma-mycheva D. I. Sociocultural bases of state-legal development coding // Mediterranean journal of social sciences. 2015. Vol. 6. N° 3.
13. Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and socialist strategy: towards a radical politics. London, 2001.
14. Ovchinnikov A. I., Mamychev A. Yu., Litvinova S. F. Extra-legal and shadow functioning of public authorities // Mediterranean journal of social sciences. 2015. Vol. 6. N 3.
15. Ovchinnikov A. I., Mamychev A. Yu., Mamycheva D. I. Sociocultural bases of state-legal development coding // Mediterranean journal of social sciences. 2015. Vol. 6. N 3.
УДК 34 (091) (047) ББК 67.3
E. В. Кравченко
СТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННО-КОНФЕССИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ДРЕВНЕРУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ
В статье анализируется процесс формирования государственно-конфессиональных отношений в Киевской Руси, зарождения и становления основ русской идеи. Автор отмечает, что большой вклад в развитие государственной идеологии и правосознания внесли православные монастыри, которые создавались практически в каждом городе и выполняли роль духовных, просветительских и социально-экономических центров.
Ключевые слова: право, религия, государственно-конфессиональные отношения, Русская Правда, княжеский устав, Номоканон, колонизация.
FORMATION OF STATE-CONFESSIONAL RELATIONS IN THE OLD RUSSIAN STATE
The article analyzes the process offormation of Church-state relationship in Kievan Russia, the birth of the state ideology, the formation of the foundations of the Russian idea. The author notes that a great contribution to the formation of the state ideology and sense ofjustice made Orthodox monasteries, which were in almost every city and served as spiritual, educational and socio-economic centers.
Keywords: right, religion, church-state relations, Russkaya Pravda, princely charter, Nomocanon, colonization.
В древности религия и право выступали в качестве важнейших социальных регуляторов, определяющих комплекс запретов и дозволений, алгоритмов действий в тех или иных обстоятельствах, а также систему наказаний за нарушение принятых законов. Существовавшие нормы права получали религиозную санкцию: они рассматривались как непосредственно установленные божеством или основанные на религиозных канонах и текстах священных книг. В мифах излагалась история дарования людям законов, которые рассматривались как часть божественного мироустройства. Помимо этого, религия выполняла функцию легитимации политической власти, освящала ее действия, распоряжения и законы [1].
Идеологическая составляющая Византийской империи основывалась на философско-религиозных и научных воззрениях эллинистической эпохи. Главным ее постулатом выступала идея обожествления императорской власти, наделения ее прерогативами духовной власти даже по отношению к церковному иерарху. В правосознании византийцев император являлся благодетелем, проявляющим заботу о своих подданных, так как процветание народа и есть проявление любви к нему и государству в целом. Управление обществом и государством основывалось не на законе, а на воле правителя как главного источника законотворчества. Византийский император рассматривался как гарант установления божест-
