CC BY
27
УДК 130.2
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ В КЛАССИЧЕСКОМ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ ДИСКУРСЕ
О.В. Вербина1), В.Г. Туркина2)
1,2) Белгородский государственный институт искусств и культуры, г. Белгород
1) e-mail: oksverb@rambler.ru 2) e-mail: veni_vedi_vika@mail.ru
В работе анализируется история повседневности, на которой основано большинство антропологических практик и дискурсов, и которая неоднократно подверглась широкой критике и обсуждению, что открыло возможности для более динамичного и рефлексивного построения культурно-философских представлений. Авторами делается вывод о том, что в результате длительного отсутствия терминологического аппарата и ненаучного употребления, «повседневность» продолжительное время имела неопределенную формулировку, и было близким к таким понятиям как «обыденность», «рутинность», «бытовая сторона жизни».
Ключевые слова: повседневность, повседневные практики, жизненный мир, обыденность, историко-культурный дискурс.
История повседневности, на которой основано большинство антропологических практик и дискурсов неоднократно подверглась широкой критике и обсуждению, что открыло возможности для более динамичного и рефлексивного построения культурно-философских представлений.
Повседневность традиционно воспринимается как глубинные, исторически инертные, ускользающие от научной рефлексии, пласты человеческой жизни и деятельности. Стремление придать повседневности осмысленное, с глубинным анализом ее сущности, звучание, постоянно наталкивается на глухое сопротивление самой повседневности именно в силу ее инертности и статики.
Тем не менее, анализ научной литературы приводит нас к выводу о том, что данная область человеческого существования интересовала обществоведов, историков, философов, то есть всех причастных к общественным и гуманитарным исследованиям.
Оценка повседневности происходила в границах господствующих парадигм: от обыденных, ничем не примечательных будней, унылых и
серых до восприятия повседневности как культурной ценности, жизненного мира, территории самоидентификации личности.
В представлениях Платона повседневность нераздельно связана, кроме всего прочего, с вечным, неизменным миром. Таким образом, философский дискурс повседневности имеет трансцендентное значение, включающее в себя прохождение человеком ежедневной проверки перед жизнью вечной, в процессе которой повседневность играла важную проясняющую роль.
Осознание повседневности как части бытия произошло еще в Античности, как заурядное и обычное - воспринималось в Средневековье. Аристотель рассматривал привычные качества как то, что обычно и необходимо человеку. Понимание привычности, привычки, озвучивается им в контексте погружения философа в рефлексию мирового целого, которое коррелирует с включенностью в него человека: «...привычное это то, что делается часто, постоянство становится приятным», поскольку соотносится с природным целым».
Природное начало Аристотель соотносит с привычным и постоянным, что вполне коррелируется с мировоззрением античности в целом. Привычка подобна природе, утверждает философ. Пожалуй, впервые еще не строго сформулированное, но уже имеющее место быть, представление о повседневности заключает в себе повторение привычных действий и отсутствие случайностей. Привычен ритм жизни, бренный и полный случайностей, привычен Космос, обращенный к вечности и необходимый. Это соотношение случайности и необходимости, как и соотношение бренного и вечного, Аристотель воспринимает как правильное для человека, наиболее благоприятное и ценимое.
Эпоха Ренессанса артикулирует повседневность как нечто, присущее пополанской культуре, низам. Высокие идеалы Возрождения с одной стороны воспевают рядовые жизненные радости, с другой стороны, это время пренебрежения рутиной и заурядностью средневекового существования. Отстраненность от повседневности предполагала философизацию и гуманизацию обыденной жизни. Повседневность описывалась на высоком языке победившего ренессансного интеллекта.
Философия XVII века, как часть просвещенческого проекта, воспринимает повседневность с позиции естественного права. Звучит мысль о соотношении моральности и природности человека, и в этом контексте повседневное артикулируется как сочетание стихии природности и упорядоченных практических действий. Период Просвещения и рационализма для исследователя, прослеживающего эволюцию повседневности, несомненно, вызывает большой интерес. Пробудившийся Дух капитализма придал повседневности сущностный смысл, онтологизировал ее. Протестантская этика рационализировала практическую повседневную деятельность человека, изменила отношение человека к деятельности вообще. Это состояние осознания повседневности проникло и в классическую европейскую философию, которая редуцирует метафизику, противопоставлявшую бытие и сознание, к одному из гносеологических модусов, здравому смыслу. Это важно, поскольку здравый смысл в XVII веке превращается в высшую инстанцию, к которой апеллирует Просвещение. Можно сказать, что здравый смысл виделся лозунгом, под которым происходила секуляризация сознания и утверждение новой философии повседневной рациональности.
Повседневность, как укорененное в биологической природе человека, привлекала руссоистов-романтиков, не принимающих современную им социальность за претенциозность и неестественность.
Во второй половине XIX - начале XX в., повседневность стала предметом изучения не только зарубежных исследователей, таких как П. Гиро, изучающего социальную и личную жизни античного общества, Э.Э. Виолле-ле-Дюка, описывающего в своих работах рыцарство и западноевропейский городской средневековый быт, Э. Фукса, исследовавшего обычаи и нравы западного общества, начиная с эпохи Возрождения вплоть до конца XVIII века, но и отечественных авторов. В качестве примера можно привести работы С.В. Ешевского, И.Е. Забелина, Н.И. Костомарова, А.В. Терещенко и др. Российские историки-бытописатели, находясь в рамках фактографически-описательного метода, также занимались изучением повседневной жизни русского народа, его обычаев и нравов.
Круг вопросов вышеуказанных авторов очерчен внешними признаками повседневности:
- среда обитания, к которой относятся город, деревня, дом и вообще любое жилище, интерьеры дома, внутренняя планировка и прочее;
- забота о теле, включающая пищу, гигиену, врачебные практики, одежду;
- ритуалы, сопровождающие человека, среди которых крестины, свадьба, похороны;
- семейно-личностные отношения, отношения внутри семьи, семейные ритуалы, среди которых отмечаются праздники, досуг, развлечения.
Примером методологии фактографического описания повседневности является работа Н.И. Костомарова, у которого речь идет о положении женщины, взаимоотношениях с родителями, мужем, ее роли в воспитании детей. Такое описание можно назвать историческим, поскольку автор не погружается в глубокую рефлексию происходящего. Его интересует, как и в каких случаях следовало поступать, но установки сознания и психология происходящего для него остаются неведомыми [8].
Фактографически-описательный подход заключался в сосредоточении авторов на внешней, материально-предметной области жизни, на внешнем описании событий, поступков, чувств, ритуалов и форм взаимоотношений. Даже при описании нравов, которые сегодня понимаются как социально одобряемые автоматизмы действий и стратегий поведения, ученых интересовали не установки сознания, то есть коллективное бессознательное, а поведенческие стереотипы («как все»). Причина такого подхода крылась не в ограниченности ученых, а в несовершенстве того уровня социально-гуманитарного знания. Развитие человеко-ориентированных научных направлений, среди которых, прежде всего, окажется антропологически ориентированная культурная история, социальная и историческая психология, кроме того, социальная лингвистика и семиотика, приведет к изучению внутренних, социально-психологических уровней исторических и культурных событий.
В первой половине XX века, в условиях кризиса «наук ножниц и клея», по меткому выражению Л Февра, начинает формироваться культурологически ориентированная наука о повседневной истории. Начало было положено Хейзингой, позже эту тему продолжили
французские ученые М. Блок и Л. Февр, ставшие основоположниками школы «Анналов», ключевого направления культурно-исторической науки XX века, определившей человека и его мировоззрение важнее многих других событий политической и общественной жизни. Школа Анналов выступала своеобразной «школой летописей», объединяющей историков, пишущих и создающих историю, характерную по своим методам, по самому своему стилю. Ее достижения, ее влияние на умы, а также исследовательский аппарат школы создают впечатление завоевания в исторической науке и побед, которые воплощали историки, объединяясь в рамках «новой истории». Она основывалась на реформировании устаревшей академической практики с целью глубокого возрождения знаний о прошлом.
Одним из «столпов» повседневности, заложившим основы новой парадигмы, был Л. Февр, задавший вопрос - что является объектом изучения историка? Люсьен Февр отказывался видеть в «руководящей деятельности исторических личностей» высший центр интересов историка, если он выступает за более глубокое познание «человеческих масс», он больше всего озабочен восстановлением баланса в соответствующем исследовании этих двух вопросов. Исторический персонаж - это «человек, которому общепринятое убеждение приписывает авторство» произведения, «необходимое упрощение и удобная мнемоника», добавляет Февр [6].
Недостатком традиционной истории, по мнению Февра, было то, что она останавливалась на ней как на конечной причинности. Февр стремился лишить человека этого всемогущества, которое буквально превращает его в империю в империи. Нет такого человеческого существа, «которое можно было бы рассматривать как автономную силу», - прямо писал он. Каждый человек подвергается бесчисленным влияниям, и, по закону, их интенсивность может быть различной. От этих влияний у человека зависит нервное равновесие, чувство безопасности, отношение к еде и другие аспекты практической жизни. Таким образом, с точки зрения «родоначальника» повседневности индивид всегда является только тем, чем позволяют ему быть и его эпоха, и его социальная среда.
Концепция школы «Анналов» основывается на воссоздании исторических фактов. Основополагающие принципы и ее содержание достаточно точно были определены одним из основоположников
научного направления - М. Блоком, утверждавшим, что важную роль в понимании истории занимает процесс выявления сути событий, определения социальных мотивов людей, осуществивших действия в обстановке и ситуации, воспринятой ими самими.
М. Блок стремился рассматривать историю и общество как целостный «организм». Указав на неразрывную взаимосвязь материальной и духовной сторон жизни человека, он ясно описал проблему исторического синтеза. В своих исследованиях французский историк обращал особое внимание на истоки историографии, пытался понять личность летописцев [1, с. 9-27].
Ф. Бродель также отказался от историзирующей истории, которая смотрела на прошлое как на уже готовую и уже построенную вещь, которую достаточно собрать, а затем повторить, основываясь исключительно на архивных хранилищах. Его фундаментальный труд «Структуры повседневности: возможное и невозможное» открыл возможность сформулировать человеческую жизнь в соответствии с различными временными и пространственными ритмами, положив в основу изучения материальную жизнь от уровня большой длительности до короткой. С его точки зрения, структуры повседневности есть плодотворный эпистемологический текст, в котором Бродель предлагал создать новые основы для диалога между историей и другими гуманитарными областями наук [2].
Исследование истории предполагало для историка повседневности понимание отношений, которые структурируют оппозицию «индивид-общество», что вызвало стремление переопределить объект исторического исследования, «породив» понятие ментальности. С самого начала это понятие имеет критическое назначение, поскольку поднимает масштабные эпистемологические вопросы, отвергая ограничительную концепцию истории, понимаемой как повествование о крупных политических, военных и дипломатических событиях Она вмешивается в дело разъяснения условий и способов исторического познания.
Историк в исследовании повседневности стремится «восстановить конкретную личность на фоне общей личности». Следовательно, познание человека неизбежно должно было привести к познанию социального человека, определяемого его социальностью. Это означало
установление подчинения индивида законам среды. В будущем подобный подход привел к созданию исторической психологии.
Одним из «пионеров» новой науки, обратившихся к познанию социального человека, был Й. Хейзинга. Его работа «Осень средневековья» [17] отображает различные формы мышления европейского общества Х1У-ХУ вв. и образы европейской жизни. Приближение же к истинному содержанию, заключенному в этих формах, автор считал делом будущего. Несмотря на это голландский философ, формулируя задачи своей работы, был достаточно осторожен. Тем не менее, ему удалось обратить внимание на внутренние, ценностные установки, а также массовые представления средневекового общества. Й. Хейзинга окунает читателя в сложный и насыщенный эмоционально-чувственными переживаниями мир средневековья. В действительности он одним из первых исследовал ментальные установки массового сознания средневекового общества. Все события сложного и эмоционально неустойчивого мира средневековья рассматривались с точки зрения индивидуальных и коллективных переживаний и трех точек зрения: эмоций, образных представлений и мышления.
К середине XX века повседневность рассматривали многие исследователи. По мере увеличения интереса к повседневной культуре человека и развития научных исследований в этой области, назрела задача создания понятийного и категориального аппарата, основанного на использовании историко-антропологического инструментария. Это было связано с тем, что ранее понятие «повседневность» не было сформулировано. Следует отметить, что наибольший интерес и перспективы исследования получил историко-антропологический дискурс повседневности, включающий в себя образ жизни, коллективные представления и интересы людей. Этот ряд вопросов и тем в дальнейшем получил название культура повседневности.
Для осмысления повседневности как целостного человеческого мира необходимо раскрыть суть этого понятия.
В.И. Даль в Толковом словаре живого великорусского языка, отражающем разговорные реалии первой половины девятнадцатого столетия, дает такие определения повседневности: «повседневное, синонимы - ежедневно, день-по-дню, изо дня в день, - значит постоянно, изо дня в день повторяющееся» [4].
У С.И. Ожегова в Словаре русского языка «повседневное» сближается с обыденным. У него повседневное означает постоянное, повторяющееся, привычное, повторяющееся всегда [13].
Таким образом, словарь С.И. Ожегова констатирует трансформации понимания повседневного по сравнению со словарем и временем В.И. Даля. Повседневное рутинизируется, превращается в бытовое, обычное, будничное, противостоящее праздничным дням, что вполне отражает языковые и ментальные реалии советской послевоенной жизни.
Словари русского языка 90-х годов прошлого века констатируют повседневность как рутину, будничность, обыденность. Кроме того, эти значения окрашиваются в цветовые эмоциональные характеристики, где превалирует серый, унылый цвет: повседневность представляется как однообразная, серая, безрадостная, ничем не примечательная жизнь [7].
Принято считать, что к повседневности относятся социальные явления, события и поступки, происходящие изо дня в день, обиходные, не однократные или из ряда вон выходящие, необычные.
У Ю.М. Лотмана повседневность просматривается через бинарные оппозиции: будни - праздники, работа - праздность [10, с. 65-89]. С ним солидарны большинство исследователей структур повседневности. Они предлагают в качестве уточняющих элементов повседневности ее оппозицию: рутина - преобразование; жизнь незамечательных людей -официальная история; личное - социальное; самопроизвольное -осознанное; непосредственное - запланированное, подготовленное [9; 11; 14].
Л.Г. Ионин представлял повседневность как отражение различных сторон жизнедеятельности индивида, происходящих в обыденных, знакомых ситуациях на общепризнанных основах. Кроме этого, особенностью повседневной жизни Л.Г. Ионин называл недостаточную активность и вовлеченность индивида в события, типологическое восприятие им как участников взаимодействия, так и мотивов их участия. Повседневность, включающая в себя общественные формы жизнедеятельности, противопоставлялась высшим специализированным ее формам, как действительность - идеалу [6, с. 122-123].
Б.В. Марков в своих исследованиях повседневность рассматривал как общественную практическую жизнь, состоящую из форм мышления людей, их привычек, стереотипов и правил поведения [12, с. 291].
Выдающийся российский историк-медиевист», основоположник исторической антропологии в России А.Я. Гуревич особое внимание в своих исследованиях уделял проблеме исторического синтеза. Обращая свое внимание на данную проблему, он стремился, по-видимому, осмыслить концепцию исторического познания школы «Анналов». Представители школы своей целью видели создание «всеобщей» истории. Под влиянием идейных основ «анналистов» появились совершенно иные объекты исторического анализа. История повседневной жизни, история еды, жилья и т. д. перестали быть историями «жизни нравов» и стали неотъемлемой частью «общей» истории, социальной и культурной. Формированию новых принципов, исходных положений исторической антропологии или антропологически ориентированной истории послужило перерассмотрение понятий «социальное» и «культура» [3].
Таким образом, повседневность описывалась различными исследователями как модель поведения, форма деятельности, совокупность определенных феноменов и свойств, способ познания и освоения предметного мира.
Все вышеобозначенные трактовки понятия «повседневность» близки по своему значению и определяются в большинстве случаев описанием обыденного, реального мира, являющегося бесспорным и правомерным и поэтому нерефлексируемого с точки зрения научной рациональности. В результате этого и определение термина «повседневность» является довольно непростой задачей. На наш взгляд, это детерминировано рядом причин.
Во-первых, в научных представлениях сформировалось интуитивное или бессознательное восприятие и понимание понятия «повседневность». В результате длительного отсутствия терминологического аппарата и ненаучного употребления, «повседневность» продолжительное время имела неопределенную формулировку, и было близким к таким понятиям как «обыденность», «рутинность», «бытовая сторона жизни».
Во-вторых, понятие «повседневность» в связи с его анализом в различных областях науки обрело междисциплинарный характер, что дает шанс будущим исследователям этой области научного знания открыть новые эпистемологические горизонты.
Важность повседневности как области научного знания, в том, что она поднимает масштабные эпистемологические вопросы, отвергая ограничительную концепцию истории, понимаемой как повествование о крупных политических, военных, дипломатических или прочих событиях. Она вмешивается в дело разъяснения условий и способов исторического познания.
Список литературы
1. Блок, М. Апология истории или ремесло историка / М. Блок. - Москва : Оникс, 2012. - 256 с.
2. Бродель, Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное / Ф. Бродель. -Москва : Прогресс, 1986. - 870 с.
3. Гуревич, А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов» / А. Я. Гуревич. - 2-е изд., доп. и испр. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, Университетская книга, 2014. - 432 с.
4. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4-х томах / В. И. Даль. - 10-е изд. - Москва : Русский язык, 1989-1991. - Т. 1-4.
5. Золотухина-Аболина, Е. В. Повседневность: философские загадки / Е. В. Золотухина-Аболина. - Киев : Ника-Центр, 2006. - 256 с.
6. Ионин, Л. Г. Повседневная культура / Л. Г. Ионин // Культурология XX век : Энциклопедия. Т. 2. - Санкт-Петербург : Университетская книга, 1998. - С. 122-123.
7.Козлова, Н. Н. Повседневность / Н. Н. Козлова. // Современная западная философия : Словарь. - 2-е изд., переработанное и дополненное. - Москва : ТОН -Остожье, 1998. - 544 с.
8. Костомаров, Н. И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях / Н. И. Костомаров, И. Е. Забелин // О жизни, быте и нравах русского народа. - Москва, 1996.
9. Лелеко, В. Д. Пространство повседневности в европейской культуре / В. Д. Лелеко ; Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств. - Санкт-Петербург, 2002. - 320 с.
10. Лотман, Ю. М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века / Ю. М. Лотман // Ученые записки Тартуского государственного университета. - Тарту, 1977. - Вып. 411. - С. 65-89.
11. Любутин, К. Н. Диалектика повседневности: методологический подход / К. Н. Любутин, П. Н. Кондратов. - Екатеринбург : УрГУ : ИФиПУрО РАН : РФО, 2007. - 295 с.
12. Марков, Б. В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры / Б. В. Марков. -Санкт-Петербург : Алетейя, 1999. - 304 с.
13. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. -Москва : А Темп, 2004. - 944 с.
14. Сыров, В. Н. О статусе и структуре повседневности / В. Н. Сыров // Личность. Культура. Общество. - 2000. - Т. 2. Спец. выпуск. - С. 147-159.
15. Февр, Л. Бои за историю / Л. Февр. - Москва : Наука, 1991. - 632 с.
16. Хейзинга, Й. Осень Средневековья: Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах / Й. Хейзинга. -Москва : Наука, 1988. - 535 с.
17. Хейзинга, Й. Осень Средневековья : Соч. в 3-х тт. Т. 1 / Й. Хейзинга ; пер. с нидерланд. ; вступ. ст. и общ. ред. Уколовой В. И. - Москва : Прогресс - Культура, 1995. - 416 с.
EVERYDAY LIFE IN THE CLASSICAL HISTORICAL AND CUITURAL DISCOURSE
O.V. Verbina1), V.G. Turkina2)
1,2) Belgorod State Institute of Arts and Culture, Belgorod 1) e-mail: oksverb@rambler.ru 2) e-mail: veni_vedi_vika@mail.ru
The article analyzes the history of everyday life, on which most anthropological practices and discourses are based, and which has been repeatedly criticized and discussed. It opened up opportunities for a more dynamic and reflective construction of cultural and philosophical ideas. The authors conclude that as a result of a long absence of terminological apparatus and unscientific use, «everyday life» had an indefinite formulation for a long time, and was close to such concepts as «ordinary», «routine», «domestic side of life».
Keywords: everyday life, everyday practices, life world, historical and cultural discourse.
