CC BY
69
М. А. Хатямова
Повествовательные стратегии в прозе Н.Н. Берберовой
Художественная проза Н.Н. Берберовой остается практически неисследованной, несмотря на подлинный интерес читателей к ее биографиям, мемуарам и к личности их автора, проявившийся в России конца 1980-х годов в «буме на Берберову». «Явившаяся на свет женой Ходасевича», по возрасту Берберова принадлежала к поколению молодых писателей, и потому считала себя связующим звеном («швом») между эмигрантскими поколениями. Человечески и эстетически солидаризируясь с Ходасевичем, в художественной практике начинающая писательница скорее следовала «заветам» Г. Адамовича: простота и исповедальность повествования напоминали прозу журналиста, в которой документально-публицистическое начало подавляет стилистическое и является самоценным. Однако Берберова усвоила совет Адамовича о «скрытой» литературности: ее проза мифологична, аллюзивна, интертекстуальна и метатексту-альна, а «швы» литературности спрятаны за дневниковую форму или спонтанность сказового повествования. Феномен Берберовой -это и «шов», скрепляющий разные эстетические стратегии внутри младоэмигрантской литературы.
Первые прозаические опыты Берберовой - серия рассказов «Бианкурские праздники» (публиковавшиеся в газете «Последние новости» с 1929 по 1934 гг.) и примыкающие к ней рассказы 1930-х гг. (позже - «Рассказы не о любви»), интересны не только в контексте поисков новых тем (как они и были восприняты читателем: об эмигрантской повседневности - в противовес повествованиям о «старой России», или «Франции и ее героях», или «о себе, как делали по примеру Пруста молодые писатели Запада в то время»), но и своего эстетического языка. Казалось бы, установка на бытовое слово, объективное воспроизведение среды и ее языка, помогли найти свой предмет изображения: жизнь русского эмигрантского «пролетариата», связанного «невидимой связью» с советскими людьми того времени», о котором в литературе эмиграции «было ничего не известно» [2, с. 7]. Однако сама форма характерного сказа, уходящая в традицию Гоголя и развиваемая в прозе метрополии Е. Замятиным, М. Зощенко, А. Платоновым, И. Бабелем, насквозь литературна. Кроме того, от рассказа к рассказу повествовательная стратегия меняется: происходит расшатывание позиции рассказчика, который меняет маски от полуграмотного обывателя до писателя, владеющего книжным стилем. Появление сюжета письма не мотивировано повествуемой историей, но работает на создание авторского метатекста. Изображая писателя Гришу как сниженный ва-
риант себя, автор рефлексирует над собственными эстетическими задачами (не мифологизировать действительность, а сохранять би-анкурскую жизнь как она есть, в «ее трагикомическом, абсурдном и горьком аспекте» [2, с. 12]), изображает свое место в литературе эмиграции и даже (пародийно) включается в литературный спор поколений «о чем писать».
Повести Берберовой 1930-40-х гг., которые она считала главным своим достижением в прозе («Аккомпаниаторша», «Рокан-валь», «Лакей и девка», «Облегчение участи», «Воскрешение Моцарта», «Плач»), как и ее первые романы («Последние и первые», «Повелительница), буквально пронизаны литературными отсылками к сюжетам и образам Достоевского, Олеши, Набокова, Зайцева, Бунина, младоэмигрантов. В «Аккомпаниаторше» структура «текста в тексте» и литературные аллюзии существенно корректирует идею «человеческого документа»: публикация записок аккомпаниаторши сообщает им статус артефакта - художественного документа эпохи, который сохраняется и живет вопреки смерти их автора. Проективную значимость его (глубоко укорененного в традиции и соединяющего современную дневниковую прозу потока сознания с дневниковой классической традицией предшествующих эпох) автор реализовал с помощью структуры «обрамляющего ме-татекста» (термин Р. Тименчика). Повествовательная рамка сыграла роль двойного моделирования: сюжет распада оказался обрамленным, «вошел» в сюжет творческого созидания. Изображающий гибель человека в эмиграции дневник Сони содержит в себе и альтернативные пути преодоления тотального разрушения - жизнь в творчестве (Травиной, Митеньки, Бера). Автор размыкает коллизию «отцов и детей» в эмигрантскую проблему преемственности поколений, наследования детьми культуры «отцов» (символизма). В повести «Аккомпаниаторша» поставлены проблемы выживания и смысла жизни человека в эмиграции, а разрушению и гибели автор противопоставляет жизнеутверждающий сюжет существования без социальных и пространственных границ - в мире культуры.
Художественные биографии Чайковского, Бородина, Блока, баронессы Будберг, и автобиография «Курсив мой», также двойственны по своим эстетическим установкам. С одной стороны, они - дань преемственности поколений (продолжение дела «отцов» в создании биографий, сохраняющих национальную культуру в зарубежье) и европейской литературной моде на беллетризованные биографии выдающихся людей. С другой, сама жанровая форма художественной биографии нового типа отвечала концепции «литературы, преодолевающей литературность» в стремлении прорваться к «простоте и правде» о человеке. Однако в биографической прозе Берберовой литературность мифа теснит «правду факта». В био-
графиях композиторов миф о художнике создается в соответствии с символистской традицией: искусство (музыка) выше всего. «Человеческий документ» музыканта, созданный Берберовой, не выполняет основную задачу - стать «фотографией» души и судьбы человека, ибо он насквозь литературо- и культуроцентричен, что очевидно при сопоставлении с нехудожественными документальными источниками (например, с биографией Бородина, написанной Стасовым). А использование мифологемы Запад / Восток в осмыслении пути творцов указывает на момент индивидуального самоопределения Берберовой в эмиграции: стремление ассимилироваться в западном культурном пространстве, стать «швом» и между русской и европейской культурами.
Символистская жизнетворческая логика будет «работать» и в позднем творчестве писательницы, в автобиографии «Курсив мой». Но перед отъездом в Америку она напишет еще одну важную для себя биографию - А. Блока. Ощущая конец целого этапа не только собственной судьбы, но и всей русской эмиграции в Европе между двумя мировыми войнами, Берберова стремится оставить европейскому читателю (книга впервые издана на французском языке) свидетельство о России эпохи катастроф, символом которой для нее и ее поколения был Блок. Судьба гения проецируется на судьбу страны, его смерть завершает эпоху. Несмотря на то что книга создана в жанре научно-популярной биографии, ее литературоцентристский заряд несомненен: Блок как властитель дум своей эпохи представлен Берберовой «человеком с биографией», а символизм - петербургской культурой, которая будет потеряна.
Создавая в «Курсиве» автомиф в логике своих предыдущих биографических мифов, Берберова сознательно полемизирует с младоэмигрантами в самой концепции «героя» времени. «Подпольному» человеку «незамеченного поколения» она противопоставляет образ свободной личности ХХ в. («не ожидающей Годо»), способной меняться вместе со временем [3, с. 202]. Берберова мифологизирует собственную судьбу так же, как и судьбы героев своих биографий, другое дело, что свидетели эпохи не могли воспринять это нейтрально, как «литературу». Ожидаемый читателями «человеческий документ» трансформировался в литературный миф о «железной женщине», с ницшеанским привкусом (за что Берберову много критиковали современники и потомки). Автор литературных мистификаций, Н.Н. Берберова жила и писала как художник - жизнетвор-чески, несмотря на настойчивые высказывания о примате жизни над искусством и факта над вымыслом. Жизнеподобные документальные формы наполнялись, «строились» Берберовой по законам искусства, усвоенного в юности: мифа, литературности, панэстетизма символистов. В этой связи становятся понятными ее размышления
о драматическом положении младоэмигрантской литературы, которое виделось ей именно в отсутствии нового стиля, т. е. «собственной литературности»: «"Безвоздушное пространство" (отсутствие страны, языка, традиций, и - бунта против них, как организованного, так и индивидуального) было вокруг нас не потому, что не о чем было писать, а потому, что при наличии тем - общеевропейских, российских, личных, исторических и всяких других - не мог быть создан стиль (курсив авт. - М.Х.), который бы соответствовал этим темам...» [1, с. 435]. Поэтому только Набоков смог для нее оправдать существование целого эмигрантского поколения, к которому принадлежала и она сама.
Список литературы
1. Берберова Н.Н. Курсив мой: автобиография. - М.: АСТ: Астрель, 2011. -765 с.
2. Берберова Н.Н. Биянкурские праздники. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 349 с.
3. Демидова О. Р. Изгнанье как посланье: эстезис и этос русской эмиграции. - СПб.: Рус. культура, 2015. - 352 с.
