CC BY
27
логичностью изложения материала. Например, глава «Царство Божие и Мессия» посвящена преимущественно пересказу учения о Царстве в книгах Нового Завета. Прочие главы посвящены ангелологии и демонологии иудейских Апокалипсисов, воскресению из мертвых, вечной жизни и первородному греху. Но в каждом случае автор приводит лишь наиболее яркие фразы из источников, используя далеко не весь корпус текстов и практически не комментируя их. В заключительной главе дается пересказ Откровения Иоанна Богослова и сравнение его с 1-й книгой Еноха.
Ценными в данной работе представляются вопросы для обсуждения, помещаемые в конце каждой главы. Но, к сожалению, в самой книге найти на них ответы невозможно, а списков литературы для дальнейшего изучения не приводится. Но самое главное замечание состоит в том, что материал Нового Завета, в конечном итоге, остается сам по себе, а апокрифы продолжают жить своей собственной жизнью, играя исключительно иллюстративную роль. Ожидаемого синтеза и раскрытия заявленной в заглавии темы не получилось. Бессистемность и неполнота представленного материала затрудняют использование этой книги ее целевой аудиторией.
В общем, приходится только удивляться, что столь уважаемое издательство взялось за публикацию книги, которая довольно резко контрастирует по уровню с остальными работами в составе данной серии (возможно, свою роль сыграл почтенный возраст автора). Российскому же читателю, интересующемуся межзаветной литературой и ранним христианством, полезнее было бы обратиться к стандартным «введениям» Дж. Дж. Коллинза, Дж. ВандерКама или Ф. Мёрфи1.
А. А. Ткаченко
Pouderon B. Les Apologistes grecs du lie siecle. P.: Les Editions du Cerf, 2005. (Initiations aux Peres de l’Eglise). 365 p.
Рассматриваемая книга преподавателя древнегреческого языка Турского университета (Франция) Бернара Пудрона, стяжавшего себе известность в кругах патрологов своими исследованиями сочинений
1 Collins John J. The Apocalyptic Imagination: An Introduction to Jewish Apocalyptic Literature. Grand Rapids, Michigan: Eerdmans, 1998; Vanderkam James C. An Introduction to Early Judaism. Grand Rapids, Michigan: Eerdmans, 2000; Murphy Frederick J. Early Judaism: The Exile to the Time of Jesus. Peabody, Mass.: Hendrickson, 2002.
и личностей отдельных греческих христианских апологетов II в. (в особенности, Афинагора Афинского)1, на этот раз посвящена всем греческим апологетам и апологиям II в. Появление именно такой, обобщающей работы по апологетам для франкоязычного, как, впрочем, и для любого другого заинтересованного читателя — давно назревшая необходимость: дело в том, что открытия считавшихся утраченными памятников, таких, как «О Пасхе» свт. Мелитона Сардского, и кропотливые частные исследования минувшего века должны были рано или поздно отразиться и на общем представлении о рассматриваемом периоде христианской письменности, ее важнейших представителях и памятниках. Достаточно сказать, что на французском языке книга Б. Пудрона является первой подобной обзорной работой после книги А. Пюэша 1912 г.2, а из схожих работ на других европейских языках более или менее «свежими» можно считать только две3.
В Предисловии (P. 9—10) автор не скрывает истории возникновения настоящей книги: он, давно думая об обобщающей работе по апологетам, был побужден приступить к ней в рамках подготовки под руководством Э. Норелли и его самого многотомной французской «Истории греческой христианской литературы» — еще одного долгожданного и многообещающего труда. Работа над главой об апологетах быстро разрослась до целой книги, принятой издательством Les Editions du Cerf в одну из пяти своих серий, объединенных понятием «initiation — введение [в изучение]», непосредственно относящуюся к патрологии (Initiations aux Pferes de l’Eglise — Введения [в изучение] Отцов Церкви)4.
Структура книги, выгодно отличающая ее от соответствующих разделов по апологетам в ставших классическими пособиях по патрологии Й. Квастена и Б. Альтанера, уделяет значительное место
1 См. список собственных работ этого же автора и коллективных работ с его участием на с. 4 и 6 рецензируемого издания. Особенное внимание патролога привлекают 3 тома в серии «Sources chr6tiennes»: № 379, содержащий критическое издание обоих сохранившихся произведений Афинагора Афинского (P., 1992); № 470 — критическое издание Апологии Аристида в сотрудничестве с M.-J. Pierre (сирийская версия Апологии) (P., 2003); и готовящийся том с критическим изданием трех первых сочинений пс.-Иустинова корпуса (в сотрудничестве с тремя коллегами), не исключенного из рассмотрения автором и в настоящем издании в отдельной XVI главе. Другие труды автора показывают в нем знатока позднеантичной и раннехристианской культуры, в особенности — что вполне естественно для филолога-классика — литературы.
2 Puech A. Les Apologistes grecs du IIe sifecle de notre fere. Paris: Hachette, 1912.
3 Grant R. M. Greek Apologists of the Second Century. Philadelphia: Westminster Press, 1988 и Fiedrowicz M. Apologie im fmhen Christentum. Paderborn: Schoningh, 2000.
4 См. список всех публикаций этих пяти серий в конце книги на c. 357—361. Патрологическая серия известна заинтересованному читателю работами Й. Квастена, Дж. Н. Келли, Б. де Маржери, Ж.-К. Ларше и др.
историческому, религиозному и интеллектуальному контексту возникновения апологий и обобщению главных тем и богословия апологетов — этим вопросам посвящена вся первая часть книги в 4 главах (Р. 21-105).
Говоря о политической обстановке, сопутствовавшей возникновению апологий (гл. 1), автор отмечает, что хронология апологий совпадает с царствованием Антонинов (Траяна, Адриана, Антонина, Марка Аврелия и Коммода) — «апогеем Империи», сопровождавшимся усилением культа императора, и, вместе с тем, началом ее заката. Недоверие, возникшее у римских властей по отношению к иудеям после двух восстаний 115-117 и 132-135 гг., вероятно, отозвалось и на христианах: этим отчасти объясняются старания некоторых апологетов (Аристид, Иустин) отмежеваться от иудейства (Р. 22). Упрощенное, по мнению Б. Пудрона, представление о Христе как о «Боге христиан» связывается им с опровержением обвинений в отказе почитать богов предков и предпочтении культа невидимого, то есть как бы и несуществующего, Бога (Р. 30). В лояльном отношении апологетов к Империи автор видит продолжение Павловых идей (Рим 13; 1 Тим 2), отмечая при этом отсутствие всякого компромисса в вопросе об обожествлении императора: последнему воздается подобающее его служению почитание, в то время как только Богу —подобающее поклонение (Р. 32-33).
Рисуя религиозную и интеллектуальную среду апологий (гл. 2), автор подчеркивает пропедевтическую роль популярных восточных культов, учивших о спасении (культ Озириса, митраизм), в религиозном аспекте, а в аспекте интеллектуальном — питавших многие умы философских конструкций стоического и платонического происхождения, несмотря на то, что последние (в частности, идея единого бога, высшего по отношению ко всему пантеону) составляли наиболее опасную конкуренцию христианству, по крайней мере, среди образованной элиты (Р. 38). Оценивая влияние античной философии на апологетов, Б. Пудрон позволяет себе следующее обобщение: «христиане-интеллектуалы этого времени были «платонизирующими» в метафизике, определяя Бога в апофатических терминах среднего платонизма, и «стоицизирующими» в нравственном учении, будь то теория страстей, добродетелей и пороков, или проповедь воздержания» (Р. 40). Впрочем, это не сильно способствовало преодолению глубоких противоречий между христианством и философией: прежде всего, это касалось веры в непознаваемого Бога, неподвластного деятельности человеческого разума и законам природы; платоников не устраивал библейский антропоцентризм, видящий смысл всего
мироздания в спасении человека (включая плоть); стоикам претило смешение их аристократического величия духа с «театральностью» христианского стояния за веру; те и другие весьма низко ставили христианскую нравственность за проповедь смирения (Р. 42-43). В столкновении христианства с иудейством — как оно отразилось в богословском диспуте (Послание Варнавы, Диалог с Трифоном Иустина) — автор обращает особое внимание на частичное совпадение цитат из Св. Писания, использованных христианскими авторами для доказательства мессианства Христа ^езИшоша), с мессианскими цитатами дораввинистического иудейства, насколько о нем можно судить по Кумранским текстам (Р. 48-49). Иудейское наследие в христианстве, по мнению Б. Пудрона, сказалось как в развитии Павловой идеи «нового Израиля», так и в принятии вместе с каноном Ветхого Завета иудейских экзегетических приемов. Да и все богословие апологетов в целом, утверждает наконец французский исследователь, обязано иу-део-александрийским спекуляциям касательно Логоса и Премудрости Божией (Р. 49-50). Гл. 2 оканчивается краткой характеристикой гностицизма и указанием на то, что именно апологеты (Иустин, Афи-нагор, Феофил и Мильтиад) начали борьбу с этим искажением Евангельской проповеди, справедливо расценивая его как примешение язычества к христианскому учению. Автор склонен считать Иустина родоначальником ересиологии: у него обнаруживаются все главные темы антиеретической полемики, которые в последующие десятилетия будут успешно развиты Иринеем и Ипполитом (Р. 52). Попутно автор напоминает о пользе, полученной христианской мыслью от столкновения с гностицизмом: окончательное осознание обособленности от иудейства, определение собственного канона Св. Писания (особенно Нового Завета) и формулирование единого предания веры (йхоХои01а татею^) (Р. 53).
Гл. 3 посвящена основным темам христианской апологетики. Прежде всего автор оговаривает своеобразие «жанра» христианской апологии, определяющегося не формой (это может быть судебная или эпидиктическая речь, платоновский диалог, послание или трактат), а назначением: 1) защитить христианскую Церковь через освещение ее учения и жизни (собственно апологетика); 2) показать преимущество христианства через отрицание верований и осуждение безнравственности жизни своих противников (полемический аспект);
3) попытаться обратить в христианство (протрептический аспект);
4) укрепить свои общины в вере (пастырский аспект). С таким разнообразным назначением связан и вопрос адресата, хотя и называемого в апологиях, но во многих случаях представляющегося достаточно
условным: только этой условностью Б. Пудрон5 считает возможным объяснить, например, апелляцию к авторитету Св. Писания как если бы общеизвестного источника или разбор тонкостей христианского учения. Далее (Р. 56-59) исследователь перечисляет всех литературных «предков» апологетики как с античной, так и с иудео-эллинистической стороны, особенно останавливаясь на последней (Филон, Флавий), оставившей в наследство, по его убеждению, набор аргументов: против политеизма, против безнравственности язычества, за превосходство своей религии (идеи древности и заимствования), а также привлечение аргументов от Св. Писания, в том числе — в аллегорической интерпретации. В соответствии с указанным своеобразием жанра основные темы христианской апологетики распределены автором по трем разделам: апологетические (Р. 59-70), протрептические (Р. 70-79) и полемические (Р. 79-84). К первым, в свою очередь, отнесено представление христианина как образца благочестия, нравственного совершенства и гражданской благонадежности, а христианства как истинной философии. А третьи разделены на полемику с языческой философией и с языческой культурой. Полемика с иудейством и связанные с нею темы почему-то не отражены Б. Пудроном в этом разделе.
После такого рода преамбул особый интерес вызывает очерк «первого христианского богословия» (гл. 4). В первых же его строках автор констатирует: для истории догматики апологеты II в. являются одновременно и ценными свидетелями, и главными действующими лицами выработки христианского богословия своей эпохи. Специфическая черта этого богословия — преобладание рационального осмысления догмата над принятием его на веру — прямо вытекает из специфики жанра: апологеты были в большинстве своем люди, прошедшие философскую школу и усвоившие ее методологию и гносеологию, а их потенциальная аудитория, невосприимчивая к аргументам от Св. Писания, была вполне готова прислушиваться к доводам разума. Прежде всего, это выразилось в апофатических определениях Бога, ниспровергавших сразу и языческую мифологию, и иудейский антропоморфизм. В то же время эта трансцендентность Бога не имела ничего общего с гностической, поскольку она парадоксально компенсировалась понятием действия Божия — как в деле творения, так и в домостроительстве спасения, — позволявшим провести связь от Отца к Сыну (Р. 85-86). Выражение (но не формулирование догмата!)
5 В отличие от Ф. Бобишона, современного издателя, переводчика и комментатора Иустина, мнение которого приводится в сноске 1 (Р. 56).
множественности в недрах Божественного единства у апологетов имеет то монархианский (вплоть до смешения имен Лиц у Афинагора и Феофила), то «дитеистский» (с применением эманационной и иерархической лексики, общей с гностицизмом) оттенок — в зависимости от направления полемики: против языческого политеизма и гностического дуализма, либо против иудейского строгого монотеизма и непринятия превечности Лица Христа (Р. 87-88). Превечное бытие Сына, представляемого как своего рода орудие Божественного действия (с использованием философской и Филоновской лексики: Ум, Логос, Сила, Энергия Отца), собственно и составляет христоло-гию апологетов, обращающихся к теме воплощения сравнительно редко. При этом Божество Сына (0е6^) понимается как участие в Божестве Отца (6 0е6^). Св. Дух именуется только Божественным (0еТОу6), Его функция ясно не определяется, и — можно лишь предположить — Он воспринимается как Связующее между Отцом и Сыном 7. Термин «Троица», хотя и введенный Феофилом, не употребляется с тем значением, какое мы в него вкладываем сегодня — утверждает Б. Пудрон, отсылая за доказательством к соответствующему разделу книги (Р. 89-91).
Логологию апологетов автор анализирует в плане происхождения из разных источников — Св. Писания Ветхого и Нового Завета, стоицизма и среднего платонизма, — и в плане богословской ограниченности, связывающей рождение Сына с творением, которая будет преодолена только начиная с Оригена, провозгласившего вечное рождение Сына. Модалистский оттенок в употреблении понятия Логоса исчезнет в христианском богословии только в совмещении с понятиями Лица и Ипостаси (в триадологическом контексте), и то после долгих споров IV века. Вопрос о двух природах во Христе не обходится стороной теми апологетами, кто вообще упоминает о воплощении, однако обстоятельно излагается только Мелитоном, утверждающим две совершенные сущности (ойаСш): Божескую, явленную в чудесах в течение трех лет после Крещения, и человеческую, явленную в ее немощи в течение тридцати лет до Крещения. Из послед него вполне поэтического Мелитонова сопоставления Б. Пудрон
6 Исправляем мелкую ошибку французского издания, приводящего прилагательное по мужскому роду.
7 Б. Пудрон не настаивает на этом предположении, ссылаясь в сноске на текст Афинагора, где слово «дух» приводится и с малой, и (в скобках и под вопросом) с прописной буквы. Вообще же Августинианская трактовка пневматологии апологетов либо перспективна и тогда представляет большой патрологический интерес, либо ретроспективна и тогда лишь подсознательно реконструируется автором-католиком, не имея под собой фактической основы.
делает не вполне корректное заключение, приписывая апологету идею рождения в Духе (engendrement dans l’ Esprit) во время Крещения (со ссылкой на Лк 3. 21), невольно сближая ее с гностической идеей вселения Логоса в Иисуса в этот же момент Евангельской истории (P. 91—94).
Ангелология и демонология апологетов развиваются ими, с одной стороны, в полемике с «демонологией» среднего платонизма через замену иерархии Бог — демоны — люди на Бог — ангелы — люди, а с другой стороны, под сильным влиянием иудео-эллинистических конструкций (1 книга Еноха или другой подобный ей утраченный памятник), вплоть до отождествления падших ангелов с языческими богами (Афинагор) и демонизации астрологии (Татиан) (P. 94-97). В вопросе происхождения зла большинство апологетов, не считая первородный грех передающимся по наследству, выделяет три главные причины грехопадения: свобода выбора, вожделение плоти и совращение злыми духами во главе с Сатаной, соперничающим (6iVTiX£i^£VO£) с Богом за обладание человеческим духом (P. 97-98). Спасение, представляемое апологетами чаще в рациональном (познание истины) и моральном (уподобление Богу), нежели в онтологическом (Боговоплощение, искупление) ключе, является той целью, какая движет христианами в их возвышенной нравственности. Из всех апологетов только Иустин прибавляет к этому учение о тысячелетнем царстве, воспринятое им (как после и Иринеем), вероятно, из Малоазийской традиции (P. 98-100). Нравственное учение апологетов также выдает три источника: иудейский (преимущественно ветхозаветный), христианский (в особенности «золотое правило» и любовь к врагам) и философский (стоическое учение о страстях и добродетелях, платоническое сближение блага и знания) (P. 100-104).
В следующих трех частях книги Б. Пудрон от обобщения переходит к анализу самих памятников апологетической письменности, следуя стандартной для патрологических пособий схеме: автор, произведения (с планом), богословие.
Вторая часть в 3 главах (P. 109-171) посвящена становлению жанра апологии, начатки которого автор находит уже в Деяниях Апостольских, в апокрифической Проповеди (Киригме) Петра, в утраченной Апологии Кодрата и в Споре Ясона с Паписком Аристона Пелльского, развитие — в Апологии Аристида, а в качестве «апогея» вполне естественно рассматриваются сочинения самого плодовитого апологета — св. мч. Иустина Философа.
Третья часть в 5 главах (P. 175-271) рассматривает «сложное цветение» (diversification) жанра, представленное именами Татиана Ассирийца, Афинагора Афинянина, свт. Мелитона Сардского, свт. Феофила
Антиохийского, Мильтиада и Аполлинария Иерапольского (последние два автора в том объеме, в каком можно о них судить по косвенным данным — их апологии утрачены).
Четвертая часть в 4 главах (P. 275-315) затрагивает анонимные и псевдоэпиграфические апологии: сюда включены автором Послание к Диогнету, Осмеяние Ермия, Изречения Секста и весь псевдо-Иусти-нов корпус.
Завершают книгу краткое Заключение (P. 317-321), превосходно структурированная Библиография (P. 323-345), включающая соответственно методологии работы общую литературу и специальную литературу по апологетам, и Индекс цитированных текстов (P. 347-350).
В заключение нашего обзора необходимо указать на то, что исследование Б. Пудрона, имея обобщающий характер, по самому своему замыслу не претендует на открытия: оно сводит воедино последние достижения патрологической науки и в этом отношении представляет собой превосходный образец своего жанра, «введения в изучение Св. Отцов».
диакон Михаил Асмус
Daley B. E. Gregory of Nazianzus. L.; N. Y.: Routledge, 2006. (The Early Church Fathers; s. n.). ix + 273 p.
Новая книга серии «The Early Church Fathers», написанная современным патрологом, католическим священником Брайаном Дэли (S. J.), посвящена личности и наследию одного из величайших христианских мыслителей, святителя Григория Богослова. Несмотря на достаточное количество литературы по этим темам 1, их исследование еще очень и очень далеко от своего завершения.
Даже одно только восстановление хронологии событий жизни святителя представляет собой отнюдь не простую задачу и вызывает
1 См., например, базу данных публикаций о свт. Григории и его сочинениях на сайте «№2Іап20Б» лувенского центра по изучению Григория Назианзина: http://pot-pourri.fltr.ucl.ac.be/nazianze/generale/consult.cfm; на русском языке современной литературы о свт. Григории крайне мало; наиболее заметными из публикаций последних лет являются книга Иларион (Алфеев) еп. Жизнь и учение св. Григория Богослова. М., 1998. СПб., 20012, статья «Григорий Богослов» в 12-м алфавитном томе «Православной энциклопедии» и весьма специальная монография Бруни A.-M. 0£оХ6уо£: Древнеславянские кодексы Слов Григория Назианзина и их византийские прототипы. М.; СПб., 2004.
