CC BY
40
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10057 УДК 008:1-027.21, 008(091)
Н. А. Хренов
https://orcid. org/0000-0002-6890-7894
Постреволюционная ситуация в Россиии: от психоаналитического портрета вождя
к ментальности массы
Статья продолжает серию публикаций в области культур-философского исследования русской революции и постреволюционной эпохи в истории России как цивилизации. Главное в ней - анализ психологического аспекта революции 1917 г. и ее последствий для российской истории. По мысли автора, сталинский период нельзя считать самостоятельным периодом в советской истории. Несмотря на то, что революция и гражданская война закончились и начинается построение социалистического государства (что можно считать новым и самостоятельным по отношению к революции периодом), на самом деле, то, что считалось построением социализма, все же является постреволюционным периодом, а еще точнее -реакцией как заключительным этапом революции. На этом этапе продолжают развертываться процессы, вызванные той революционной вспышкой, которая произошла в 1917 г. Русская революция, как и все революции вообще, заканчивается периодом реакции. Сталинский период - это и есть период реакции и реальности того, что мы называем тоталитарным режимом. Поскольку же в политическом, а в еще большей степени, - в публицистическом отношении этот период хорошо осмыслен, то автор в данной статье касается исключительно психологического аспекта этого периода. Он ставит перед собой целью объяснить, почему на этом этапе революционной истории к власти приходит человек, который , как констатирует Л. Троцкий, считается менее известным, чем те революционные вожди, которые заявили о себе на раннем, т.е. романтическом этапе революции. Отвечая на этот вопрос, автор как культуролог видит необходимость обратить внимание на возникшие в революционных процессах психологические комплексы, в частности, на ментальность массы. Эта ментальность - результат многовекового исторического опыта, в котором можно уловить как позитивные, так и негативные, а еще точнее, консервативные тенденции. Следует отметить, что в психологическом отношении революция 1917 г. наименее изучена. Пытаясь заострить внимание именно на этом аспекте, автор статьи констатирует, что свойственная массе революционная ментальность, которую историки обычно называют «разиновщиной», вспыхнув в революции 1917 г. и проявившись в последующем развертывании гражданской войны, сменилась консервативным комплексом - потребностью в порядке и в сильном лидере или вожде. Соответственно, порядок, каким видит его масса, как раз и связан с сильным и жестоким лидером, требующим всеобщего и беспрекословного повиновения. Взрыв этого консервативного комплекса, что окрашивает в особые психологические тона период реакции в истории революции, означает тольк то, чт вместо свободы, являющейся целью революции, возникает несвобода, а вместе с ней в истории развертывается регресс. Этот регресс предстает в форме спровоцированного революцией нового «варварства». То, что начинает происходить в постреволюционной реальности, упраздняет все романтические идеи о революции, которыми жили целые поколения русских людей, пытающихся реализовать мечту о лучшей жизни, справедливости и свободе.
Ключевые слова: революция, период реакции, Сталин, постреволюционный период, творческий ответ, психоанализ, кризис идентичности, ментальность, масса, вождь, древние пласты культуры, новое варварство, реабили тация имперского комплекса, воля к власти, вторая мировая война
N. A. Khrenov
Post-Revolutionary Situation in Russia: from a Psychoanalytic Portrait of the Leader
to Mentality of the Masses
The article continues a series of publications in the field of the cultural-philosophical research of the Russian revolution and a post-revolutionary era in the history of Russia as a civilization. The main thing here is the analysis of the psychological aspect of the Revolution of 1917 and its consequences for the subsequent Russian history. According to the author, the Stalin period can not be considered as an independent period in the Soviet history. Though, apparently, the Revolution and the Civil War finished, and creation of the socialist state begins, that can be considered as a new and independent period in relation to the Revolution, actually, what was considered as creation of socialism, nevertheless is the post-revolutionary period, and, even more precisely, a reaction as the final stage of the Revolution. At this stage the processes, caused by that revolutionary flash that had happened in 1917, continued to be developed. The Russian Revolution, as well as all revolutions in general, comes to the end with the reaction period. The Stalin period is a period of reaction and reality of what we call a totalitarian regime. As in political, and in a more extend in the publicistic relation this period is well comprehended, the author in this article concerns exclusively a psychological aspect of this period. He sets before himself the purpose to explain why at this stage of revolutionary history the person took power, who as L. Trotsky states, is considered to be less known, than those revolutionary leaders who declared themselves at an early, i.e. romantic stage of the Revolution. Answering this question, the author as a culturologist sees need to pay attention to the psychological complexes, which arose in revolutionary processes, in particular, to mentality of the masses. This mentality is a result of many century historical
© Хренов Н. А., 2018
experience, where it is possible to find both positive, and negative, and, even more precisely, conservative tendencies. It should be noted that in the psychological relation the Revolution of 1917 is badly studied. Trying to focus attention on this aspect, the author of the article notes that revolutionary mentality peculiar to the masses, which historians usually call «razinovshchina», having flashed in the Revolution of 1917 and having presented in the subsequent expansion of the Civil War, was replaced by a conservative complex -the need for order and a strong leader. Respectively, the order, that the masses see it, is connected with the strong and cruel leader demanding general and implicit obedience. Explosion of this conservative complex, that paints the reaction period in the history of the Revolution in special psychological tones, means only that instead of freedom, which is a revolution purpose, there is unfreedom, and together with it the regress is developed in the history. This regress appears in the form of new «barbarity» provoked by the Revolution. And the things that happen in post-revolutionary reality abolish all romantic ideas about revolution, which were the sense of life for some generations of the Russian people trying to realize the dream of the better life, justice and freedom.
Keywords: revolution, the reaction period, Stalin, the post-revolutionary period, the creative answer, psychoanalysis, crisis of identity, mentality, the masses, a leader, ancient layers of culture, new barbarity, rehabilitation of the imperial complex, will to the power, World War II.
Хотя в последние десятилетия Сталину, как и ситуации его прихода к власти, а также методам его управления страной, было уделено достаточно внимания, все же какие-то нюансы, связанные с этой эпохой, все еще остаются недостаточно осмысленными. Если Сталин как не самый известный политик в среде большевиков пришел к власти, то, конечно, это можно объяснить, в том числе, и его характером, и его волевыми качествами. Но это всей сложности момента все же не исчерпывает. Мы обратим внимание на факторы, что способствовали и его восхождению к власти, и тому, что ему в течение длительного времени эту власть удавалось сохранить.
Пытаясь воссоздать обстоятельства, благоприятствующие приходу Сталина к власти и возникновению ситуации в годы второй мировой войны, когда в экстремальной ситуации нужно было давать «творческий ответ», мы никак не можем обойтись без характеристики личности Сталина, хотя очевидно, что этот аспект всей сложности возникшей ситуации объяснить не может. В личности будущего вождя было нечто такое, что на романтическом этапе революции в полной мере проявиться не могло. Это «нечто» проявилось в период, когда революция завела общество в тупик. Ему приходилось выводить страну из тупика. Он давал «творческий ответ». Давал, в том числе, и в ситуации совершенно экстремальной, то есть в ситуации войны. Но был ли этот «творческий ответ» верным? Была ли альтернатива?
Личность Сталина явно нуждается в психоаналитическом истолковании. Не случайно такая попытка истолковать личность Сталина с точки зрения З. Фрейда уже имела место. В незаконченной биографии Сталина, написанной Л. Троцким, имя З. Фрейда упоминается [3]. Но раз З. Фрейд упоминается, то тут, разумеется, невозможно обойтись без Эдипова комплекса, а, следовательно, без драматических взаимоотношений отца и сына. Естественно, что раз сын стал бунтовщиком, мя-
тежником, революционером, то нельзя отрицать травмы, связанной с жесткими установками отца к сыну. Как можно предположить, мстительность будущего вождя, принявшая в период его пребывания у власти, столь гипертрофированные и чудовищные формы, берет начало в этой детской травме, в Эдиповом комплексе. Как свидетельствуют знавшие юного Иосифа в детстве люди, отец Иосифа, перебравшийся из деревни в город, был сурового нрава, к тому же был алкоголиком. Своим поведением он изгонял из сердца ребенка любовь к людям, отцу и богу («Незаслуженные, страшные побои сделали мальчика столь же суровым и бессердечным, как был его отец» [3]). Не удивительно, что эту враждебность Сталин будет переносить на всех, кто мог иметь какую-либо над ним власть. Таким образом, предпосылки к садизму, принявшему в период, когда Сталин оказался на вершине власти, были заложены еще в детстве. В том, что Сталин представляет классический тип садиста, не приходится сомневаться. Под этим углом зрения характер Сталина пытался проанализировать Э. Фромм, используя приводимые Р. Медведевым факты [6].
Однако когда Л. Троцкий негативных черт в характере Сталина касается, то акцент с семейных отношений он переносит на социальные отношения, в частности, на переживания ребенка Иосифа, связанные с социальными перегородками. Сын бедного ремесленника-сапожника, каким был его отец, рано ощутил унизительность социального неравенства. В последующий период Иосиф Джугашвилли предстает одним из самых бедных учеников духовного училища в Гори. Весьма показательна фраза юного Сталина, сказанная одному из его товарищей: «Знаешь, нас обманывают, бога не существует...». За духовным училищем в Гори последовала духовная семинария в Тифлисе. Сталин, однако, не стал священником. Ряса священника была сброшена. Он так и не овладел искусством смирения. Вкус к богословию утрачен.
Происходит разрыв с религией. Любимый герой юного Сталина - восставший против властей романтический вождь горцев - Коба из романа Каз-беги «Нуну». Далее - марксистский кружок, в границах которого ressentiment юного бунтаря Иосифа приобретет революционные и, следовательно, идеологические формы. Так, собственно, и бывает. Бунтарский дух юноши может получить выражение в сообществе, утверждающем какое-либо мировоззрение «В околодвадцатилетнем возрасте молодые люди, - пишет Э. Эриксон в монографии, посвященном Лютеру - даже при отсутствии явной идеологической вовлеченности или интереса, отдаются с преданностью отдельным лидерам и группам, напряженной деятельности или сложным делам...» [7].
Но это принимаемое юношей новое мировоззрение может способствовать развитию как конструктивных, так и деструктивных комплексов. В случае со Сталиным получил развитие деструктивный комплекс, направленный на разрушение социального строя, который явился слагаемым марксистской идеологии. Подчеркивая роль идеологии в преодолении кризиса юношеской идентичности, Э. Эриксон пишет: «Идеологии канализируют юношескую взрывную нетерпимость и искренний аскетизм, равно как юношескую склонность к острым впечатлениям и к бурному негодованию, в направлении того социального фронтира, где наиболее оживленная борьба между консерватизмом и радикализмом» [7]. Что касается Сталина, то воспринимаемая им марксистская идеология не только преображала деструктивные инстинкты в высшие формы борьбы с социальной несправедливостью, но и давала возможность проявиться им в непосредственных деструктивных формах. Речь в данном случае должна идти о той деятельности Сталина, о которой партия всегда умалчивала, а именно, об экспроприациях.
Сегодня не столь важно, какие субъективные мотивировки для оправдания единоличной власти были у Сталина. Важно уяснить, насколько с объективной точки зрения оправдан взятый им политический курс. Чтобы это понять, необходимо «творческий ответ» Сталина осмыслить одновременно с нескольких точек зрения. Когда Л. Троцкий пытается понять феномен перерождения революционеров в новой ситуации, ему на память приходит аморализм, характерный для эпохи упадка Римской империи и западного Ренессанса. А. Лосев об эпохе Ренессанса пишет, что тогда выдвинулись сильные личности, отличавшиеся беспощадной жестокостью и неистовой яростью
[1]. Л. Троцкий, проводя такую параллель, утверждает, что революция вернула к этим эпохам и даже превзошла их по масштабу жестокостей и зверств. Вспоминая о применении ядов для отравления врагов во времена Нерона, он пишет: «Доверие при римском дворе не было очень высоко, как и в нынешнем Кремле» [3]. Л. Троцкий делает переход от цезаризма Древнего Рима к Сталину («Власть Сталина представляет собою современную форму цезаризма» [3]).
Вакханалия подозрительности, недоверия и насилия характерными также оказались для эпохи Лодовико Сфорца, Лоренцо Медичи и Цезаря Борджиа. В ту эпоху распространялись жажда мести, ложь и подлог, преступления и человекоубийства, кровожадная жестокость. Не отказывая названным фигурам в положительных чертах, поскольку они были яркими личностями и в них сочетались честолюбие и беззаботность, легкомыслие и беспощадность, свирепость и великодушие, Л. Троцкий этого противоречия лишает Сталина, который хотя и напоминает сверхчеловека Ренессанса, но представляет лишь самую мрачную сторону его души и начисто лишен светлой. «Чтобы быть похожим на сверхчеловека эпохи Возрождения, Сталину не хватает красок, личности, размаха, соображения, капризного великодушия. В ранней молодости, после того, как он оказался вынужден покинуть семинарию за неуспешность, он одно время служил в тифлисской обсерватории бухгалтером. Хорошо ли он вел приходно-расходные книги обсерватории, осталось неизвестным. Но бухгалтерский расчет он внес в политику и в свое отношение к людям. Его честолюбие, как и его ненависть, подчинены строгому расчету. Люди Возрождения были дерзки, Сталин осторожен. Он долго носит свою ненависть, пока она не превращается в отстой. Его месть имеет гигантский размах потому, что он стоит не на земле, а наверху самого грандиозного из всех аппаратов. Аппаратом же Сталин овладел так как был неизменно верен ему. Он изменял партии, государству, программе, но не бюрократии» [3].
Переключая внимание с эмпирической истории революции как истории событий на глубинные трансформации российской истории ХХ века, мы претендуем на рассмотрение всего периода, который в истории представлен Сталиным, с точки зрения российской ментальности, как, впрочем, и российской культуры. Необходимо проследить не только императивы его политического курса, но и трансформации культуры, происходящие под воздействием этого курса, как, впрочем, и трансфор-
мацию большевистского курса и, в частности, курса Сталина под воздействием ментальности русских. Так, Октябрьская революция оказалась событием, которое не только приближало будущее, но и возвращало прошлое, до того остающееся упрятанным в подсознание народа.
Об этой трансформации ментальности, вышедшей из подсознания, хорошо сказал Г. Федотов, обративший внимание на то, что как бы ни были резки разрывы исторических эпох, они все же не в силах упразднить историческую непрерывность. Мы делаем это наблюдение Г. Федотова определяющим для понимания «творческого ответа», данного Сталиным. «Сперва подпочвенная, болезненно сжатая, но древняя традиция выходит наружу, - пишет Г. Федотов - сказываясь не столь в реставрациях, сколько в самом модернистском стиле воздвигаемого здания. Однако старина эта бывает не похожа на недавнее, только что убитое прошлое. Из катастрофы встают ожившими гораздо более древние пласты. Можно сказать, пожалуй, что в человеческой истории, как в истории земли, чем древнее, тем тверже: гранит и порфир не легко рассыпаются. Вот почему, не мечтая о воскрешении начал Х1Х века, мы можем ожидать - и эти ожидания отчасти уже оправдываются - воскрешения старых и даже древних пластов русской культуры» [5].
В данном суждении Г. Федотов затронул то, что нам хотелось бы проиллюстрировать на примере восхождения Сталина к власти и пребывания его на протяжении десятилетий на вершине власти. Что же все-таки было главным в выходящем из исторической памяти на поверхность ментальном комплексе народа, являвшегося до радикальных изменений подданным империи? Дело в том, что революция хотя и позволяла проявить анархический комплекс, сопровождавший порыв к свободе, но этот период долго не продолжался. Очень скоро масса ощутила дискомфорт от утраты империи и готовность ее вернуть. Так, уже в 1922 году Н. Устрялов диагностировал эту готовность к реабилитации империи. «В русской душе рядом с инстинктами анархического бунтарства (отрицательно связанными с повышенным чутьем предельной правды) искони уживалась воля к здоровой государственности большого размаха и калибра. Быть может, тем тверже и действенней была эта воля, что для торжества своего ей приходилось преодолевать не только внешние исторические препятствия, но и неумолимую внутреннюю самокритику» [4]. Но то, что случалось в истории не раз, то проявилось и в первые постреволюци-
онные годы. «Но и разрушив конкретную форму своего государственного бытия, под конец, утратившую жизненные соки, он не мог перестать и, конечно, не перестал быть государственным народом, и, предоставленный самому себе, затосковал по государственности в бездне анархии и бунтарства» [4]. Изменяющаяся ментальность, несомненно, потребовала и тех типов личности, которые могли бы быть способными вывести массу из всех исторических бурь.
Однако вот ведь что интересно. Сталина окружало множество революционно настроенных молодых людей, и они могли иметь такие же детские травмы, как и Сталин. Но вождями они не стали. Сталин таким вождем стал. Его жизнь - это иллюстрация идеи Ф. Ницше по поводу воли, сведенной философом к воле к власти, которая постепенно трансформируется в планетарный комплекс. Ведь как утверждает Д. Андреев, идея мировой революции и была таким планетарным комплексом. Посвящая свое психоаналитическое исследование молодому Лютеру, Э. Эриксон невольно обращается к диктатору ХХ века - Гитлеру. Но биография Лютера в еще большей степени провоцирует на сопоставление с биографией Сталина. Ведь и тот и другой должны были стать смиренными верноподданными церкви и богу. Правда, революция Лютера развертывалась в границах религии, и он все делал, чтобы религиозная реформа не развертывалась в формах социального движения и революции. Тем не менее, как и Лютер, Сталин смог преодолеть кризис юношеской идентичности с помощью принятия радикальной идеологической доктрины. Как и в случае с Гитлером, так и в случае со Сталиным мы имеем дело с жестоким отцом и с противостоянием отцу. Касаясь этой темы, Э. Эриксон пишет: «Понадобился бы очень обстоятельный анализ, чтобы показать, какими путями некий мальчик может вплавить свою мечту в историю и стать гением зла, и как целый народ оказался готов принять эмотив-ную власть этого гения как воплощение надежды на осуществление национальный устремлений и как гарантию против преступности» [7].
В случае со Сталиным необходимо тоже понять, как целый народ оказался готовым принять императивы этого лидера. Выяснение этого обстоятельства требует ответа на вопрос: достаточно ли личных свойств будущего лидера для того, чтобы занять место на вершине власти и удержаться на этой вершине в самых экстремальных ситуациях, случившихся в истории, какой, например, явилась вторая мировая война? Ведь в определенном смысле
вторая мировая война предстает очередным актом мировой драмы, а первым ее актом была первая мировая война и русская революция. Именно в первом акте свобода, которая понималась в соответствии с идеалами французской революции, то есть как политическая свобода, представала еще и в других одеждах, а именно, в цивилизационных. Если первая мировая война была не только причиной, но и следствием заката Запада, то русская революция была следствием этого заката. Революционная Россия оказалась первой и единственной страной, продемонстрировавшей выход за пределы императива вестернизации.
Но что означает выход? Чтобы выйти из западной цивилизации, необходимо сначала туда войти. А вошла она туда лишь на поздних этапах истории. Это вхождение было весьма поверхностным. Ментальность русских к этому времени была сформирована византийской традицией. Россия обернулась. Из послушной ученицы она превратилась в бунтарку. Воспользовавшись маргинальной для Запада концепцией, а именно, концепцией Маркса, не имеющей столь серьезного значения для самого Запада, эту концепцию Россия обратила против Запада.
Выставляя заслон против красной заразы во второй мировой войне, Запад пытался смирить и подавить некогда возникший в его недрах комплекс сопротивления, который, тем не менее, в границах собственно западной цивилизации постоянно имеет место. В начале ХХ века этот комплекс, соприкоснувшийся с русской ментально-стью и спровоцировавший в ней активность, начал принимать очевидные и угрожающие Западу формы. Именно поэтому уже в новой ситуации Сталину пришлось завершать то действие, которое в первые десятилетия ХХ века случилось в России. Можно даже утверждать, что судьба революции, столь неясная не только в 20-е, но еще и в 30-е годы, когда Сталин уже объявил построение социализма, все еще представляла проблему. Несмотря на сталинскую пропаганду, невозможно было не ответить на вопрос: так что же принесла революция, что она дала народу, явилась ли она конструктивной или деструктивной? Нужно было вводить жизнь в какие-то берега и, может быть, не совсем в те, в которые ее, как казалось, вводил Сталин.
Эта ситуация неопределенности и нестабильности как следствие распада старой империи подводила к острой проблеме идентичности русских. Вот почему в России с таким интересом вчитывались в диагноз «заката» европейского мира, пред-
ставленный Шпенглером, этим, как некоторые считали, «прусским славянофилом», поскольку он ставил акцент не столько на родстве России и Запада, сколько на их несходстве. Более того, закату Запада Шпенглер противопоставил оздоровляющий мир свет с Востока, что, конечно же, соотносилось с Россией. Трактат Шпенглера появился в Германии в 1918 году, а его издание в России было предпринято в 1923 году. Этому интересу к Шпенглеру в России благоприятствовал начавшийся после первой мировой войны и революции процесс новой мировоззренческой и культурной самоидентификации [2].
В любом случае в очередном акте мировой драмы активное участие должны были принять и другие народы. Вторая мировая война в определенном смысле была реакцией на русскую революцию 1917 года. Она должна была под этой революцией подвести черту. Тот сценарий, который возник в сознании русских марксистов, начали реализовывать Ленин и Троцкий. Но продолжить его реализацию обязан был Сталин. Этот финал революции совершался именно во второй мировой войне. Эта война выносила приговор совершенному некогда большевиками деянию - конструктивным или деструктивным оно было? Война решала судьбу революции, судьбу России, но, между прочим, и судьбу самого Сталина, ведь утверждал же Гегель, что война способна укреплять власть.
Библиографический список
1. Лосев, А. Эстетика Возрождения [Текст] / А. Лосев. - М, 1978. - С. 125.
2. Тиме, Г. Закат Европы как центральная мысль русской философии. Полемика о Шпенглере в России начала 1920-х годов [Текст] // Россия и Германия в ХХ веке : Т. 2. Бурные прорывы и разбитые надежды. Русские и немцы в межвоенные годы. - М., 2010. -С. 460.
3. Троцкий, Л. Сталин [Текст] : В 2-х т. : Т. 1 / Л. Троцкий. - М., 1990. - С. 11-28.
4. Устрялов, Н. Под знаком революции [Текст] / Н. Устрялов. - Харбин, 1925. - С. 244-254.
5. Федотов, Г. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры [Текст] : Т. 2 / Г. Федотов. - СПб., 1992. - С. 164.
6. Фромм, Э. Анатомия человеческой деструктив-ности [Текст] / Э. Фромм. - М., 1994. - С. 248.
7. Эриксон, Э. Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование [Текст] / Э. Эриксон. - М., 1996. - С. 82-83, 198.
Bibliograficheskij spisok
1. ЬоБеу, А. 1е81ейка Vozrozhdenija [Тек^] / А. ЬоБеу. - М., 1978. - 8. 125.
2. Time, G. Zakat Evropy kak central'naja mysl' russ-koj filosofii. Polemika o Shpenglere v Rossii nachala 1920-h godov [Tekst] // Rossija i Germanija v HH veke : T. 2. Burnye proryvy i razbitye nadezhdy. Russkie i nemcy v mezhvoennye gody. - M., 2010. - S. 460.
3. Trockij, L. Stalin [Tekst] : V 2-h t. : T. 1 / L. Trockij. - M., 1990. - S. 11-28.
4. Ustrjalov, N. Pod znakom revoljucii [Tekst] / N. Ustrjalov. - Harbin, 1925. - S. 244-254.
5. Fedotov, G. Sud'ba i grehi Rossii. Izbrannye stat'i po filosofii russkoj istorii i kul'tury [Tekst] : T. 2 / G. Fedotov. - SPb., 1992. - S. 164.
6. Fromm, Je. Anatomija chelovecheskoj destruktivnosti [Tekst] / Je. Fromm. - M., 1994. - S. 248.
7. Jerikson, Je. Molodoj Ljuter. Psihoanaliticheskoe istoricheskoe issledovanie [Tekst] / Je. Jerikson. - M., 1996. - S. 82-83, 198.
Reference List
1. Losev A. Aesthetics of the Renaissance / A. Losev. - M., 1978. - Page 125.
2. Tim, G. Sunset of Europe as central thought of the Russian philosophy. Polemic about Spengler in Russia the beginnings of the 1920s years // Russia and Germany in the XX century: V. 2. Rough breaks and the shattered hopes. Russians and Germans in interwar years. - M., 2010. - Page 460.
3. Trotsky L. Stalin : In 2 v.: V 1 / L. Trotsky. - M., 1990. - Page 11-28.
4. Ustryalov N. Under the sign of revolution / N. Ustryalov. - Harbin, 1925. - Page 244-254.
5. Fedotov G. Fate and sins of Russia. The chosen articles on philosophy of the Russian history and culture : V. 2 / G. Fedotov. - SPb., 1992. - Page 164.
6. Fromm E. Anatomy of human disruptiveness / E. Fromm. - M., 1994. - Page 248.
7. Eriksson E. Young Luther. Psychoanalytic historical research / E. Eriksson. - M., 1996. - Page 82-83, 198.
Дата поступления статьи в редакцию: 11.04.2018 Дата принятия статьи к печати: 16.05.2018
