CC BY
25
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2015. № 3
М.М. Репенкова
ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ РОМАН В ИЗРАИЛЬСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. ВЗГЛЯД ПОСТОРОННЕГО
В статье исследуется дебютный роман известного современного израильского прозаика Меира Шалева. На основе проведенного дискурс-анализа доказывается, что в «Русском романе» (1988) концепция национальной истории у М. Шалева базируется на постмодернистском миропонимании, в котором деконструкция идеологического (сионизм) и религиозного (иудаизм) дискурсов имеет определяющее значение. Характеризуются способы игровой перекодировки дискурсивных кодов и практик (принцип «двойного кодирования» и др.), порождающие в романе пародийно-смеховой эффект.
Ключевые слова: Меир Шалев, художественная философия национальной истории, деконструкция, идеологический и религиозный дискурсы.
The article investigates a debute novel by Meir Shalev, a famous Israeli prosaist. Proceeding from the discurs-analysis it is proved that the national history concept in Shalev's "Russian novel" (1988) is based at the post-modernist understanding of the world in which discurses deconstruction of ideological (Zionism) and religion (Judaism) had the determining meaning. The methods of the discursive codes and practices ("double coding principle" and others) play-mode re-coding give rise to the parody-laughing effect in the novel.
Key words: Meir Shalev, national history art philosophy, deconstruction, ideological and religious discourses.
Тюркологу браться за исследование романного творчества израильского писателя - дело непростое. Но я осмелилась взять на себя этот труд, поскольку романистика М. Шалева с ее постмодернистской эстетикой и поэтикой оказалась мне близка и понятна. Видимо, сказалось многолетнее изучение постмодернизма в литературе Турции, с которым творчество данного автора имеет типологическое сходство.
Меир Шалев (род. в 1948 г.) признан самым известным прозаиком Израиля. Его романы «Русский роман» (1988), «Эсав» (1991), «Как несколько дней...» (1994), «В доме своем в пустыне...» (1998), «Фонтанелла» (2002), «Голубь и Мальчик» (2006), «Дело было так»
(2009), переведенные на шестнадцать языков мира1, национальные критики сравнивают с прозой М. Павича и Г.Г. Маркеса.
«Русский роман» - это первая часть романного цикла о национальной истории2. В романах цикла нет общих героев и сюжетных линий. Их объединяет лишь постмодернистское осмысление автором истории возникновения и развития Израильского государства на землях Палестины в прошлом веке. Но это не просто исторические романы (романы исторических фактов), это скорее историософские романы3 (романы историко-философских идей), в которых история рассматривается исключительно в культурном плане, как нарратив, шире - дискурс. На основе этого у М. Шалева выстраивается художественная философия национальной истории, в которой на первый план выдвигается постмодернистская деконструкция сионистской идеологии, превращенной евреями в «новую религию».
С первых страниц «Русского романа» ощущается, что это только пробы пера писателя, что он еще ищет себя, оттачивая романную технику. Сюжет несколько затянут, много повторов, что приводит к значительному увеличению объема произведения (более 600 страниц). Травестийная игра образами-симулякрами только намечается, а авторская позиция - непримиримость по отношению к метанарра-тивам религии и идеологии, корежащим жизнь еврейского народа -порой выражается прямолинейно, в высказываниях героев. И все же основные принципы постмодернистской поэтики и эстетики в этой книге уже заложены. В дальнейшем М. Шалев будет их лишь совершенствовать. Его романная форма в плане сюжетостроения приобретет большую емкость и одновременно сжатость, в плане содержания будет фонтанировать аллюзиями и множественностью смыслов, а в плане образной структуры заиграет всей палитрой симуляционных пародий.
«Русский роман» рассказывает о жизни еврейских пионеров-первопроходцев, которые вдохновленные идеями сионизма покинули в начале ХХ в. Россию и приехали в Палестину, на Землю Обетованную, чтобы возрождать историческую родину, еврейский народ и самих себя. Герои романа, хотя они и евреи, но евреи необычные.
1 На русский язык были переведены романы: «Эсав» (2002); «Как несколько дней» (2004); «В доме своем в пустыне...» (2005); «Русский роман» (2006); «Голубь и Мальчик» (2008); «Фонтанелла» (2009).
2 Вторую и третью части цикла представляют соответственно романы «Эсав» и «Как несколько дней...»
3 Историософский роман в литературах стран Ближнего и Среднего Востока остается практически неизученным. Исключение составляет лишь турецкий историософский роман, рассматриваемый в О.В. Каревой на материале романистики писателя-постмодерниста И.О. Анара. См.: Карева О.В. Постмодернистская парадигма в романистике Ихсана Октая Анара: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2012.
Они пропитаны идеями русской революционной борьбы рубежа Х1Х-ХХ вв. А это означает, что они выросли из того же революционного теста, что и русские революционеры. Только свое утопическое счастье они решают организовать не на русской, а на палестинской земле. Сионистские идеи «религии труда» и «мистики почвы», частично опирающиеся на русское народничество и толстовство, осложненные многовековой верой в еврейское мессианство и библейской памятью - это «русский» сионизм. Евреи из России своими потом и кровью всего за полвека осушают малярийные болота и орошают безжизненные пустыни Палестины, создав государство Израиль. Но что за подобными усилиями стоит в человеческом плане? Почему эти люди, стремившиеся построить «рай на земле», сами не находят счастья в новом государстве и оказываются вместо рая в аду? Именно об этом повествуется в «Русском романе».
По своей проблематике «Русский роман» близок к творчеству турецкого постмодерниста И.О. Анара, также терзаемого проблемами национальной истории и являющегося создателем первого историософского романа в литературе Турции. Оба автора - и И.О. Анар, и М. Шалев - исследуют в рамках постмодернистской художественной парадигмы трансформацию «человеческого фактора»/национального архетипа в процессе революционного переустройства общества и создания нового государства.
Главные герои «Русского романа» - Яков Миркин, Мешулам Циркин-Мандолина, Элиезер Либерзон и Фейга Левин, являясь представителями Второй алии4, создают на земле Изреельской долины5 свое кооперативное хозяйство-мошав6, которое называют «Трудовой бригадой имени Фейги Левин». Постепенно «Трудовая бригада» разрастается, к ней присоединяются жена Циркина-Мандолины Песя, пчеловод Хаим Маргулис и его жена Рива, учитель Яков Пинес, брат Фейги Шломо Левин, Страж Рылов и его жена Тоня и др. Поселенцы-
4 Алия (ивр. «восхождение») - переселение евреев в Палестину, а также сами группы переселившихся евреев. Наиболее организованными считались Вторая и Третья алии. Вторая алия (1904-1914), насчитывавшая более 40 тыс. репатриантов, состояла в основном из молодых людей (пионеров-халуцим), выходцев из России и Восточной Европы. Третья алия (1919-1923) - это более 35 тыс. человек, прибывших из России, Восточной, Западной и Центральной Европы.
5 Изреельская долина (ивр. «Посей, Боже») - вторая по величине долина Израиля. Благодаря относительному изобилию воды и плодородным почвам стала сосредоточием многочисленных еврейских сельскохозяйственных поселений, в которых сложились основные формы кооперативного (мошав) и коллективно-коммунального (кибуц) хозяйства.
6 Мошав (ивр. «поселение») - кооперативное сельскохозяйственное поселение, сочетающее элементы коллективного и частного хозяйства. Первые мошавы возникли в Изреельской долине в 1920-е годы. Характеризуется коллективным снабжением и сбытом, частным семейным производством и потреблением.
сионисты все делают сообща - сообща живут и работают, используя общие орудия труда, сообща воспитывают детей, сообща радуются и плачут. Правила, регулирующие жизнь мошавников, устанавливает деревенский Комитет в лице отцов-основателей «Трудовой бригады». Правила весьма суровы, но включившиеся в «круговорот общественной жизни» члены бригады не ропщут, ведь на повестке дня воссоздание родины и воспитание «новых людей».
В этом «круговороте» все рационально и продумано до мелочей: живут по уставу, в бога не верят, каждую неделю слушают лекции о «великих целях и задачах Рабочего движения7», отказываются от благ цивилизации в порывах трудового аскетизма (используют палатки вместо домов, ручной труд - вместо техники, простую и грубую одежду и обувь - вместо удобной и модной). Например, покупка душистого дорогого мыла для Фани Либерзон ее мужем расценивается мошавниками, как предание интересов революциии, и всеми осуждается. А приданное Ривы Маргулис, которое было прислано ее родителями ко дню свадьбы с пчеловодом, сразу же конфисковывается деревенским Комитетом в пользу революции.
На собраниях мошава решается абсолютно все - и личное, и общественное. Так, общим голосованием был решен вопрос в пользу женитьбы Якова Миркина на Фейге Левин. Яков соглашается с решением товарищей, хотя и любит другую, «одесскую проститутку» Шуламит, оставшуюся на бывшей родине. Жизнь Якова и Фейги не складывается. Не улучшаются отношения супругов и после рождения троих детей. Любовь Фейги к мужу упирается в стену его отчуждения. По деревне ходят разговоры о том, что Яков Миркин делает жизнь Фейги невыносимой. Но она, осознавая революционную необходимость, мужественно терпит его нелюбовь до тех пор, пока также мужественно не умирает от тоски и от невыносимо тяжелого труда.
Жизнь, пропитанная жертвенностью ради общей цели, превращает мошавников в непримиримых врагов всего чувственного, иррационального, всего того, что выходит за пределы их революционно-рационалистического осознания реальности. Так, они ненавидят бродячий цирк Зейтуни с его фокусниками, канатоходцами, силачами, иллюзионистами, гадалками и женщиной-змеей. Члены «Трудовой бригады» считают, что «людям, которые возвратились к земле, чтобы пустить в ней корни после двух тысячелетий оторванности, незачем смотреть на еврея-циркача в воздухе ... Гадалка
7 Рабочее движение - общее название разветвленной сети сионистских рабочих организаций, партий, общественных объединений, молодежных и поселенческих движений, которые сыграли важную роль в формировании идеологического стержня поселенческой жизни 1920-1940-х годов.
же может предсказать такое будущее, которое будет несовместимо с идеалами революции»8.
М. Шалев создает постмодернистскую, абсурдистско-траве-стийную версию «романа воспитания». Пионеры буквально помешаны на идеях сионистского воспитания. Они воспитывают все, что попадается им на глаза - своих детей, самих себя, домашних животных и птиц, пчел. Абсурден главный человек в деревне - воспитатель поколений «новых евреев», учитель Яков Пинес, поскольку даже физиологические процессы в своем организме он стремится регулировать правилами революционной борьбы. Травестийное снижение образа «просветителя масс» призвана подчеркнуть и его фамилия, которая аллюзивна на мужской половой орган (Пинес/Пенис).
Вызывает недоумение и смех воспитательная деятельность Песи Циркиной. Активистка Рабочего Движения, большая начальница товарищ Песя фактически бросает свою семью в деревне, переезжая на работу в город, где во Дворце Трудящихся у нее имеется огромный кабинет. Не занимаясь воспитанием собственного сына Мешулама, из которого вырастает идиотического вида бездельник, она рьяно «руководит социальной и воспитательной работой в городских кварталах новых репатриантов, и даже в газете печатается ее фотография, где она купает марокканского ребенка. На фотографии под материнским выменем Песи имеется надпись: «Товарищ Песя Циркина объясняет новой иммигрантке, что такое материнская любовь»9.
Воспитанные в духе сионистской идеологии домашние животные и птицы демонстрируют чудеса идейности и патриотизма. «Каждая курица в мошаве несла не просто яйца, а Первые Яйца После Двухтысячелетнего Расселения»10. Дойная корова-рекордсменка Хагит давала не просто молоко, а рекордные количества молока, так что даже оказалась достойной того, чтобы ее чучело, набитое соломой, было выставлено после ее смерти в музее. Парадоксальна история с мулом Зайцером, которого мошавники упоминают исключительно, как «наш дорогой товарищ Зайцер». В годовщину основания мошава деревенская комиссия по культуре приглашает его подняться на сцену вместе с другими отцами-основателями. Образ мула Зайцера в рассказах деревенских жителей мифологизируется, обрастает атрибутами сионистской идеологии. Например, из поколения в поколение передается история о том, как товарищ Зайцер покинул соседнюю коммуну-кибуц и пришел в мошав «Трудовой бригады имени Фейзи Левин». Читатель даже не сразу понимает, что Зайцер не человек, а мул: «Зайцер почувствовал, что его пред-
8 Шалев М. Русский роман. М., 2010. С. 295.
9 Там же. С. 341.
10 Там же. С. 165-166.
ставление о коллективной жизни несовместимо с представлением кибуцников. Он покинул коммуну и отправился проверить идею мошава»11. Смерть старого Зайцера становится для деревни большой потерей. Как выражается на вечере памяти Зайцера в Народном доме Элиезер Либерзон: «Покойный Зайцер был одной из исполинских фигур нашего Рабочего движения»12.
Однако по странному стечению обстоятельств как бы мошав-ники не старались поставить свою жизнь на рельсы рационального, т. е. идеологии сионизма, бессознательное/иррациональное все время путает их планы, делая жителей деревни несчастными. Дети и внуки отцов-основателей по необъяснимым причинам не желают оставаться в родных домах и бегут из деревни. Первыми покидают родные пенаты дети Якова и Фейги - Эфраим, Эстер, Авраам, а также их внуки - Барух, Ури, Иоси. Так, Эфраим на одной из арабо-израильских войн оказывается раненным в голову и «теряет лицо». Оно превращается в безобразное месиво из мяса и кожи с одним глазом посередине лба, что делает Эфраима больше похожим на Циклопа, чем на человека. Вернувшись в деревню, он не может общаться с людьми, которые страшатся его уродства. На улицу он выходит только по ночам и даже тогда надевает на голову старую маску пасечника. Единственным другом в деревне для него становится белый французский теленок Жан Вельжан, которого он все время носит на плечах. Яков Миркин неоднократно обращается к товарищам и требует, чтобы они помогли ему вернуть сына в «круговорот общественной жизни». Он не устает повторять, что «замечательный, подробнейший устав бригады не предусматривал того, что кто-то из второго поколения мошавников будет изуродован на войне и станет носить на плечах теленка, весом в тысячу двести килограммов бесподобного говяжьего мяса»13. Позднее под недоуменные крики односельчан Эфраим навсегда уходит из деревни в неизвестном направлении вместе с труппой бродячего цирка Зейтуни, унося на себе племенного быка Жана Вельжана14.
Уезжают на Карибы в поисках лучшей жизни Авраам и Ривка. Изгоняется из деревни за развратное поведение их сын Ури. Погибает от рук арабских террористов Эстер и ее муж. Распродав землю предков, бежит из деревни «бездушное животное», «груда мяса и мускул» Барух, которого после смерти родителей воспитывали дед
11 Там ж. С. 479.
12 Там же.
13 Там же. С. 255.
14 Образ теленка вызывает аллюзии на романтического героя романа В. Гюго «Отверженные» - убегающего от общества каторжника Жана Вельжана и представляет собой травестийное снижение романтического кода.
и учитель Пинес, стараясь привить ему сионистские идеалы. Сам же Яков Миркин, как и многие другие первопроходцы-сионисты, заканчивает жизнь в полном одиночестве, в местном доме престарелых.
Сюжет романа основывается на истории семьи Якова Миркина, в которую вплетаются множество историй других жителей деревни-мошава. Хронотоп произведения двоится. Он включает жизнь повзрослевшего тридцатилетнего Баруха Шенгара, разбогатевшего на продаже земли под кладбище для первопроходцев-пионеров в «райском саду» деда. Барух на «заработанные» таким странным образом деньги покупает огромный дом на берегу моря, куда и переезжает. Второй пласт повествования включает воспоминания Баруха о детстве, которое он провел с дедом в мошаве. Таким образом, события в романе развиваются на протяжении всего ХХ в., вплоть до 1980-х годов.
М. Шалева интересует по преимуществу идеологический феномен сионизма и его негативное воздействие на состояние современного национального архетипа евреев. В романе писатель раскрывает, как идеология, сращиваясь с религиозным дискурсом, манипулирует человеческим сознанием - стирает его. Доводя до читателей свою концепцию истории страны, писатель играет дискурсами сионизма и иудаизма, накладывает друг на друга («принцип двойного кодирования»). Обойма цитат-метафор из книг видных деятелей сионистского движения (И.Х. Бреннер, Э. Зискинд, А.Д. Гордон, Б. Борохов, И. Табенкин и др.), составляющая сердцевину этого мета-нарратива («жизнь-подвиг», «новый еврей», «чистый взгляд», «гордо выпрямленная спина», «впитать идеалы Движения с материнским молоком», «цветущая пустыня» и т. п.), налагается на библейский дискурс («райский сад», «пророк», «ангел» и т. п.) и этим подвергается снижающе-пародийной перекодировке. Сионизм превращается в «религию труда», отцы-основатели - в новых пророков, их дети -в ангелов с нимбами над головами, а их деяния - в мифы-притчи о построении «райского сада» на земле, которые фиксируются в многочисленных «Книгах памяти» деревни. Эти книги представляют собой новую Библию, которую дети и внуки мошавников изучают и заучивают наизусть в школе. Например, в «Книгах памяти» можно найти рассказы о том, как Либерзон ходил по водам, как Миркин освобождал облака из пещеры, как ребенок-первенец деревни Авраам светился в темноте и т. п. При этом, чем больше обожествляются отцы-основатели и их потомки, тем больше стираются их личности, превращаясь в не-людей, в симулякры - в буквы на бумаге, в роботов-автоматов, в полуживотных.
Роботом-автоматом становится первенец деревни, старший сын Якова Миркина - Авраам: «Надежды, возлагавшиеся на первенца де-22
ревни, стали осуществляться. Авраам, в его белом халате и в желтых резиновых сапогах, добился в своем деле больше, чем первенцы всех других поселений. Но в механических движениях (курсив мой. - М.Р) его работающих рук было что-то пугающее. Он уже не массировал вымя коровы, а просто тер его, равнодушно и отчуждено, и больше не улыбался от удовольствия... Теперь его коровы маршировали, точно гигантские чучела, в свои стойла, и Авраам надевал им на соски резиновые чашечки электродоилки, как будто и сам был одним из тех автоматов, которые он установил в своем коровнике»15.
Писатель показывает, как сращенный с религией идеологический дискурс одновременно с роботизацией людей активирует в евреях самые темные и глубинные слои психики. На определенном этапе монстры коллективного бессознательного берут верх над сознанием героев романа, и вся деревня Баруха и его деда становится безумной. Страдает безумством брат Фейги - Шломо Левин, гоняясь за старым мулом Зайцером и виня его во всех несчастьях своей жизни. Дочь Якова Миркина Эстер до от умопомрачения ест сырое мясо, а внук Ури - занимается сексом. Сумасшедшая Тоня Рылова сидит на могиле Маргулиса и сосет пальцы. Рива Маргулюс, помешанная на идее чистоты, моет землю перед домом.
Одержим идеями подпольных вооруженных организаций евреев, тайными закупками оружия для предстоящей борьбы с арабами Великий Страж16 Рылов. Всю жизнь он сидит в отстойной яме с фекалиями, которую заполнил старыми ружьями и патронами. М. Шалев иронически обыгрывает выражение «член подполья». Он превращает его в метафору, которую подвергает прямой, дословной реализации: член подполья сидит под полом, в яме. В конце жизни яма престарелого Великого Стража взрывается сама по себе. «Пары мочевых кислот, которые годами просачивались в наглухо забитые ящики в рыловском тайнике, разъели залежавшиеся упаковки химических детонаторов. Взрыв оружейного тайника тряхнул всю деревню. Тысячи старых патронов для маузера, груды гранат и тонны гелигнитовых лепешек и динамитных шашек подняли в небо бушующую волну нечистот, молока, перемолотой земли и перекрученных ружейных стволов»17. От рыловского дома остается огромный котлован. Самого старика не находят. Лишь через несколько месяцев обнаруживают «подкованные сапоги старого всадника, наполненные гниющим
15 Шалев М. Русский роман. С. 491-492.
16 Страж - член военной организации «а-Шомер» (в пер. с ивр. «Страж»), основанной пионерами Второй Алии (1909-1920). Впоследствии ее члены участвовали в отражении арабских погромов в Палестине 1929 г., а также в подготовке восстания против британских мандатных властей.
17 Шалев М. Русский роман. С. 525.
мясным фаршем»18. Поэтому жители деревни хоронят одни сапоги без тела.
Сумасшедшим выглядит и Мешулам Циркин - сын пионера Циркина и активистки Песи. Ленивый идиот Мешулам, всю свою жизнь занимающийся коллекционированием никому не нужных вещей, после смерти отца отращивает белую бороду (это была единственная вещь, которую ему, «земледельцу», удалось вырастить) и объявляет всем, что теперь он займется настоящим делом -изучением различий между обычным комаром и малярийным. Каждый день Мешулам является на могилу отца, чтобы задать ему очередные вопросы из области его новых «научных интересов». «В старой рабочей одежде, перепоясанный истрепанным веревочным поясом покойного Мандолины, в белой бороде и с гривой исполо-санных проседью волос, Мешулам казался посетителям кладбища живым воплощением Гордона и других основателей и идеологов сионизма, а также пророка Исайи одновременно. Американские туристы, прибывшие с экскурсией школьники почтительно взирали на него и робко просили разрешения увековечиться с ним рядом на фотографии»19. Финансовый директор «Кладбища пионеров» Бук-сила даже предлагает Баруху платить Мешуламу «какую-нибудь мелочь», пусть так расхаживает целый день по кладбищу в своей старой кепке и с мотыгой в руках, привлекая туристов. Под пером М. Шалева карикатурная фигура полубезумного Мешулама - продукта сионистской идеологии, превращается в хорошо продаваемый туристический сувенир.
Безумие Мешулама доходит до высшей точки тогда, когда ему взбредает в голову возродить осушенные первопроходцами болота, чтобы убедить тех, кто сомневался в подвиге пионеров, что такие болота были на самом деле и что борьба с ними была одним из первоочередных дел первопроходцев. Он ломает водопроводные краны деревни. Вода начинает заливать поля жителей, превращая округу в новое болотное месиво.
Показывая обезумевших мошавников через десятки лет после того, как они «пустили корни» в родной земле20, М. Шалев проводит мысль о том, что идеология сионизма, оказывается не прогрессивным, а реакционным фактором в жизни евреев. Эта идеология не улучшает,
18 Там же. С. 526.
19 Там же. С. 531.
20 Метафора «пустить корни в родной земле» также подвергается в романе травестийному обыгрыванию. М. Шалев реализует ее буквально путем того, что некий птицевод Иошуа Кригер объявляет себя деревом, а свои ноги - корнями. Он все время стоит на одном месте и мешает окружающим пройти. Когда же требуется его подвинуть, то его выкапывают вместе с землей.
а калечит человека, деформирует его сознание, навязывает ему комплекс жертвы, для которой собственная жизнь не имеет ценности. Сознание подобных людей намертво блокировано идеологическими муляжами, подменяющими собой реальность. Именно поэтому в древне господствует бессознательное, превращающее жизнь мошавников в кафкианско-джойсовский кошмар. Картины, описываемые в романе, свидетельствуют о том, что отцы-основатели сотворили вместо рая на земле ад. Каждую ночь с водонапорной башни раздаются душераздирающие крики Ури, приводящие в ужас всю деревню. Коровники и курятники находятся в запустении. Их стены покрыты мхами и лишайниками, а доильные автоматы затянуты паутинами. Затопленные Мешуламом сады и поля вновь затянуты болотной тиной.
На фоне общего запустения деревни после того, как ушли из жизни многие ее отцы-основатели, а их дети и внуки покинули свои дома, здесь процветает лишь предприятие Баруха - «Кладбище пионеров». Абсурдность ситуации подчеркивается тем, что кладбище создается Барухом на месте «райского сада», выращиванию которого его дед посвятил свою жизнь. В летние ночи в «райском саду», т. е. на кладбище, любят гулять и обниматься парочки со всей Долины. Они предаются любви на каменных надгробиях под стоны покойников, доносящиеся из-под земли. Ощущение жути вызывают картины того, как из глубин земли в ночной тишине слышатся слабые стоны усопших «женщин и тяжелое пыхтение мужчин-первопроходцев, сопровождаемые приглушенными взрывами - это живот очередного покойника, завершая цикл набухания, вздувается так, что брюшная стенка уже не выдерживает газов и лопается с громовым треском <....> В эту минуту его внутренности вываливаются наружу и полчища белых червей, что доселе, как одержимые, слепо толкались в стенки гроба, врываются наконец внутрь»21.
В травестийном, абсурдистско-комедийном ключе приводится М. Шалевом сцена суда деревенского Комитета над Барухом, представленная в виде протокола заседания. «Товарищ Либерзон: Товарищи! Вот уже год товарищ Барух Шенгар хоронит покойников на территории хозяйства семейства Миркиных. Товарищ Шенгар похоронил там своего дедушку, утверждая, что такова была просьба покойного, не спросив разрешения уполномоченных органов. Спустя несколько месяцев он похоронил там же некую Шуламит Моцкин, новую иммигрантку из России, известную всем вам как та женщина, которая жила с Яковом Миркиным в его последние дни. После этого он начал хоронить там людей за плату и даже импортировать трупы иммигрантов, некогда бежавших из Страны.
21 Шалев М. Русский роман. С. 493-494.
Товарищ Рылов: За последние полгода в хозяйстве Миркина было захоронено не менее пятидесяти голов.
Адвокат Шапира: Попрошу господина Рылова выражаться более уважительно.
Товарищ Рылов: Тут вам не просто люди. Тут - Комитет. И как деревенский Комитет мы требуем от товарища Шенгара эвакуировать из хозяйства Миркина все могилы до единой и впредь прекратить подобные штучки»22. Смеховой эффект достигается за счет применения к кладбищу казенно-революционного языка Комитета: «хозяйство семейства», «разрешение уполномоченных органов», «не менее пятидесяти голов», «эвакуировать», «прекратить подобные штучки». Этот эффект усиливается за счет ироничных ответов адвоката Баруха - Шапира, в которых слышится издевка над членами Комитета: «Адвокат Шапира: Позволю себе заметить. Это никакие не штучки, а сугубо профессиональные занятия. Мой клиент зарабатывает тем, что предоставляет погребальные услуги людям, которые сами об этом просят»23. Издеваясь над членами Комитета, адвокат доказывает, что предприятие его клиента более прибыльное, чем их мошав: «Мой клиент зарабатывает трудом на земле - в прямом смысле этого слова. Он живет делом своих рук и считает себя несомненным земледельцем, а погребение людей - специфической отраслью сельского хозяйства. В своей работе он использует сельскохозяйственные орудия, предназначенные для копания, посадки растений, удобрения и полива, и его труд явно удостоился благословения, поскольку плоды этого труда прекрасно зарекомендовали себя как в экономическом, так и в сельскохозяйственном смысле. Его могилы устойчивы против засухи, мышей, заморозков и всяких болезней»24.
Фигура Баруха выполняет двоякую функцию в романе. С одной стороны, она призвана подчеркнуть абсурдность сионистского воспитания, а с другой - продемонстрировать травестийный вариант прозрения «жертвы», обнаружившей себя среди полусгнивших идеологических декораций. В Барухе идеи учителя Пинеса и его деда Миркина, оказываются вывернутыми наизнанку - он живет только ради собственного блага, предав и продав идеалы сионизма. Из Баруха вырос не человек, а животное, и даже еще хуже - чудовище-Цербер, охраняющее вход в адский сад-кладбище. М. Шалев, играя на понижение-повышение в фигуре Баруха, снижает образ «райского сада» до кладбищенского ада, а образ стража ада Цербера повышает до образа первого человека Адама, которого Творец-Создатель поселил в саду Едемском. Барух-Цербер, аллюзивный на библейского Адама,
22 Там же. С. 432-433.
23 Там же. С. 433.
24 Там же. С. 435.
«возделывает и хранит» свой «райский сад». Он прокладывает в нем дорожки, ставит скамейки, дает названия птицам и животным.
Барух ничего общего не имеет с деревней и общественным существованием. Он разбогател на желании евреев всего мира быть похороненными на Земле Обетованной, «рядом с Миркиным, пророком Миркиным с зелеными пальцами и нимбом тоски вокруг головы»25. Превращенный сионистским дискурсом в текстовой симулякр, начисто лишенный человеческих чувств, Барух играет чувствами других, объясняя, что «цена на кладбище соответствует расстоянию от Якова Мир-кина, да защитит нас праведность этого выдающегося человека»26.
«Русский роман» М. Шалева, написанный в русле постмодернистской парадигмы и наполненный историософским содержанием, осуществляет комедийный залп по дискурсам религии и идеологии, предлагая один из вариантов их десакрализации. В этом романе писатель создает примитивно лубочные образы симуляционных героев, которых характеризует предельная степень шаблонности, выстроенная на пародийно имитируемых языках еврейской Библии и сионистской доктрины. Герои-симулякры М. Шалева обнажают явление «смерти» субъекта, вскрывают декорации несуществующей реальности, дезориентирующей людей, дают толчок к раскрепощению сознания читателя.
Список литературы
Репенкова М.М. Типологические схождения постмодернизма в литературах Турции и Израиля конца 1980-1990-х гг. // Ломоносовские чтения. Востоковедение. Тезисы докладов научной конференции (Москва, 14 апреля 2014 г.). М., 2014. Шалев М. Русский роман / Пер. с иврита Р. Нудельмана, А. Фурман. М., 2010.
References
Repenkova M.M. Tipologicheskiye shojdeniya postmoderrnizma v literaturah Turtsii i Izrailyakontsa1980-1990 gg. (Typological common features of postmodernism in the literatures of Turkey and Israel at the end of 1980-1990 years) // Lomonosovskiye chteniya. Vostokovedeniye. Tezisi dokladov nauchnoy konferentsii. Moscow, 2014. Shalev M. Russkiyroman (Russian novel) / Per. s ivrita R. Nudelmana, A. Furman. Moscow, 2010.
Сведения об авторе: Репенкова Мария Михайловна, докт. филол. наук, профессор кафедры тюркской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mmrepenkova@rambler.ru
About the author: Repenkova Maria Mikhailovna, Doctor of Science (Philology), professor of Turkish Philology Department, Institute of Asian and African Studies, Lo-monosov Moscow State University. E-mail: mmrepenkova@rambler.ru
25 Там же. С. 252-253.
26 Там же. С. 297.
