CC BY
29
УДК 81'23
Е. С. Никитина
ПОРОЖДЕНИЕ-ПОНИМАНИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ В РАКУРСЕ КОММУНИКАТИВНОЙ ПАРАДИГМЫ
В статье проводится сопоставление характеристик процесса порождения-понимания речи, описываемых в деятельностном подходе изучения коммуникации и аксиом коммуникации, фиксирующих некоторые ее простые свойства в парадигме общей теории систем. Анализ выявил не соответствие структур коммуникативных процессов, хотя интуитивно кажется, что речь идет об одном и том же объекте изучения - знаковой организации сознания в процессах коммуникации. Из этого можно заключить, что только конфигурирование подходов в описании такого сложного образования как языковое сознание может давать более или менее истинную картину его строения и функционирования.
Ключевые слова: порождение, понимание, высказывание, текст, аксиомы, коммуникация, деятельностный подход, диалогическая парадигма, виды речи, пространство и время коммуникации.
«Большая часть моделей порождения, описанных во второй половине Главы 5, является в то же время и моделями восприятия речи. Теория анализа через синтез не предполагает обязательно полного тождества семантических и грамматических операций при порождении и восприятии речи. В последнем непременно
участвуют эвристические приемы».
А.А. Леонтьев
«Научиться говорить - значит научиться строить высказывания».
М.М. Бахтин
В теории коммуникации принят ряд аксиом, которые описывают некоторые простые свойства коммуникации. Проследим, как эти аксиомы сочетаются с психолингвистическими моделями порождения и восприятия речи. В качестве иллюстративного материала воспользуемся работой Горелова И.Н., Седова К.Ф. Основы психолингвистики: Учебное пособие - М.: Лабиринт, 4 изд., 2005. Почему мы избрали это пособие, а не какое-либо другое, коих уже насчитывается более десятка? В аннотации к книге говорится, что книга стала интеллектуальным бестселлером, что книга может использоваться как источник расширения и углубления знаний, а также, что она в доступной (по возможности даже веселой) форме излагает основы отечественной психолингвистики, -«при этом не упрощая и не уменьшая тео-
ретической глубины концепций и гипотез» [Горелов, Седов 2005: 3].
Итак, в первой аксиоме утверждается, что не вступать в коммуникацию невозможно. «Активность или пассивность, слова или молчание - все это передает информацию: влияет на других людей, которые, в свою очередь, не могут не ответить на эту коммуникацию и, следовательно, сами в нее вступают» [Вацлавик 2000: 57].
«Высказывание стимулируется мотивом данного акта речевой деятельности (Для чего, с какой целью я говорю?), а предварительно у говорящего должна быть сформирована установка на общение в целом (ее нет, например, во сне)» [Горелов, Седов 2005: 78].
Аксиома утверждает, что жизнь - это партнер, которого мы принимаем или от-
вергаем. Этому экзистенциальному партнеру, и, возможно, даже в большей степени, чем людям-партнерам, человек раскрывает самое себя, сообщает свое представление о себе самом и затем пытается понять, насколько подтверждается это представление. От этого партнера человек пытается получить какие-то намеки и подсказки относительно того, какова «реальная» природа их отношений. Сон здесь также не является исключением. Если вы видите сны, то можете вспомнить и спонтанные коммуникативные ситуации, в которых общение происходило или в форме воспоминаний, или переживаний, или прогноза («вещий» сон).
А какой мотив нужен в ритуальном поведении, чтобы сказать: «Привет», «Примите мои соболезнования», «Извините», «До свидания», «Спасибо» и т.п.? Или, например, какой мотив лежит за годовым финансовым отчетом, чтением лекций, вынесением судебного решения, написанием романа, произнесением тоста и т.д.?
Если и находить мотивы за всеми этими видами речевых произведений, то, по крайней мере, необходимо иметь хоть какую-то классификацию мотивов человеческих коммуникаций: какие задачи решает человек, вступая в общение? Если теория коммуникации утверждает, что это есть способ человеческой жизни, т.е., общаться для человека так же естественно, как петь для птицы; если в Западной культуре нужно обучаться молчанию, при условии, что оно не есть акт добровольного наложения на себя наказания. Психолингвистика же просто констатирует факт, что вначале, вопреки Евангелическому тексту, лежит мотив.
Поэтому, «когда взаимодействие рассматривается как производное от индивидуальных «характеристик», таких как роли, ценности, ожидания и мотивы, композиция - двое или более взаимодействующих индивидов - является суммарным множеством, разложимым на более простые (индивидуальные) составные части. В противоположность этому, из первой
аксиомы коммуникации (любое поведение является коммуникацией, отсутствие коммуникации невозможно) следует, что коммуникационная последовательность является, как раз наоборот, неразделимой; коротко это можно сформулировать так: взаимодействие несуммарно» [Вацлавик: 156].
Вторая аксиома гласит, что в коммуникации не только передается информация, но она в то же время детерминирует поведение. Эти две операции называются описательным и побудительным аспектом коммуникации. «Каждая коммуникация содержит содержательный аспект и аспект отношений, так, что последний систематизирует первый и, следовательно, является метакоммуникацией» [Вацлавик: 63]. В начале было отношение, утверждает такой диалогист как Мартин Бубер.
А вот вторая стадия из программы превращения мысли в слово («вербализация») по психолингвистическому источнику: «Первичная стадия формирования высказывания - стадия коммуникативного намерения, которое реализуется в виде настроя на определенную типичную ситуацию социального взаимодействия людей -на конкретный речевой жанр, будь то жанр приветствия, комплимента, ссоры, доклада, болтовни и т. п. В зависимости от конкретной ситуации социального взаимодействия у него формируется общая установка на определенную интонационную тональность коммуникации, модальность речи (на кооперативное или конфликтное общение, на понимание или коммуникативный саботаж и т.п.). В этой же стадии в сознании говорящего образуется представление о цели (интенции, иллокуции) будущего высказывания (На какой тип общения я настраиваюсь?)» [Горелов, Седов: 79].
Во второй аксиоме утверждается, что побудительный аспект касается восприятия информации (содержания). И поэтому практически полностью относится к взаимоотношениям между людьми, находящимися в коммуникации. Эти отноше-
ния лишь иногда полностью осознаются. На самом деле, чем они более спонтанны и здоровы, тем более этот аспект отходит на второй план. Напротив, «нездоровые», конфликтные отношения характеризуются тем, что за природу отношений идет постоянная борьба, а содержательный аспект коммуникации становится все менее и менее важным.
Следующая базовая характеристика коммуникации касается взаимодействия -обмена сообщениями между коммуникантами. «Природа отношений зависит от пунктуации коммуникационных последовательностей между коммуникантами» [Вацлавик: 70]. О чем толкует эта аксиома? О том, что в каждой культуре существует множество пунктуационных норм, они не лучше и не хуже других способов оценивания происходящих событий, просто они помогают организовать коммуникационные последовательности. Как писал М.М. Бахтин: «Границы каждого конкретного высказывания как единицы речевого общения определяются сменой речевых субъектов, то есть сменой говорящих. Всякое высказывание - от короткой (однословной) реплики бытового диалога и до большого романа или научного трактата - имеет, так сказать, абсолютное начало и абсолютный конец: до его начала -высказывания других, после его окончания - ответные высказывания других (или хотя бы молчаливое активно ответное понимание другого, или, наконец, ответное действие, основанное на таком понимании). Говорящий кончает свое высказывание, чтобы передать слово другому или дать место его активно ответному пониманию» [Бахтин 1979: 250]. Эти отношения между целыми высказываниями не поддаются грамматикализации. Паузы между высказываниями носят диалогический характер, - за ними ожидается ответ или ответное понимание другого говорящего. Бахтин утверждал, что завершенная целостность высказывания, обеспечи-
вающая возможность ответа, определяется тремя моментами, неразрывно связан-
ными в органическом целом высказывания. Это предметно-смысловая исчерпанность, речевой замысел или речевая воля говорящего и типические композиционножанровые формы завершения. «Этот замысел - субъективный момент высказывания - сочетается в неразрывное единство с объективной предметно-смысловой стороной его, ограничивая эту последнюю, связывая ее с конкретной (единичной) ситуацией речевого общения, со всеми индивидуальными обстоятельствами его, с персональными участниками его, с предшествующими их выступлениями -высказываниями. Поэтому непосредственные участники общения, ориентирующиеся в ситуации и в предшествующих высказываниях, легко и быстро охватывают речевой замысел, речевую волю говорящего и с самого начала речи ощущают развертывающееся целое высказывание» [Бахтин 1979: 256].
Однако на практике мы никогда не можем быть уверены ни в том, что другой обладает тем же объемом информации, ни в том, что другой обязательно сделает такие же выводы из этой информации. Решение вопроса о том, что является важным, а что нет, совершенно по-разному происходит у разных людей, причем есть основания предполагать, что критерии этого отбора находятся далеко за пределами сознания индивида. Поэтому, для того, чтобы взаимодействие протекало гладко и успешно, необходимо, чтобы каждый партнер был способен к децентра-ции, к пониманию точки зрения другого. Одним из механизмов такого взаимопонимания является метакоммуникация, то есть, когда сама коммуникация становится темой коммуникации. Участники должны все время выходить за пределы заданной ситуации, чтобы проверять, насколько они адекватны в понимании ее. Все это и включается в понятие пунктуаций коммуникации.
А что мы находим в психолингвистической модели? «От коммуникативного намерения процесс переходит к моменту
формирования смыслового содержания будущего высказывания (не только «для чего», но и «что именно буду говорить», начну с вопроса или с констатации?) в УПК (универсально-предметный код -Е.Н.) (по Жинкину). Это стадия общего замысла. Здесь формируется целостная (может быть, пока еще неотчетливая, диффузная) семантическая «картина» будущего высказывания: смысл, семантика уже есть, а конкретных слов и синтаксических структур еще нет» [Горелов, Седов: 79].
С позиции риторического канона в эту стадию попадают как инвенция, так и диспозиция материала. Да еще в схемном языке решается вопрос о типе предложений в высказывании («Вопрос или констатация?»). И все, вроде бы, совершается в одной голове (психолингвиста? - трудно представить то образование, где все это происходит) готовящей высказывание.
Четвертая аксиома гласит: «Люди используют как цифровой, так и аналогический способ коммуникации. Цифровой язык обладает чрезвычайно сложным и мощным логическим синтаксисом, но испытывает недостаток адекватной семантики в области отношений, в то время как у аналогического языка есть семантика, но нет адекватного синтаксиса для недвусмысленного определения природы отношений» [Вацлавик: 79]. Человек - единственный живой организм, о котором известно, что он использует как цифровой, так и аналогический способ коммуникации. Это означает, что в человеческой коммуникации на объекты можно ссылаться двумя способами: они могут быть представлены с помощью изображения (не вербально), либо с помощью имени. Аналогическая коммуникация более древняя, более надежная. Любая невербальная система, от жестикуляции до голосовых модуляций избыточна, пространственна, и всегда сопровождает коммуникацию цифровую. Два способа коммуникации не только существуют бок о бок, но и дополняют друг друга в каждом сооб-
щении. Причем, в зависимости от жанра, содержательные аспекты и аспекты отношений будут кодироваться в разных знаковых системах. Так, в живописи основное содержание передается аналоговым языком, а отношение - цифровым. Человек постоянно сочетает эти два языка, будучи одновременно и отправителем и получателем сообщения. Он постоянно «переводит» с одного языка на другой, сталкиваясь при этом с очень интересными дилеммами. Трудности перевода проявляются двояко: трудно не только перейти с цифрового способа на аналогический, не потеряв при этом массу информации. Но и обратный переход также чрезвычайно затруднителен: чтобы говорить об отношениях, нужно адекватно перевести информацию из цифровой в аналогическую форму коммуникации. Признанный мировым сообществом авторитет в области исследования когнитивных процессов Л. М. Веккер вообще называл мышлением только такие процессы перекодировки. Было экспериментально доказано, что «мышление как процесс представляет собой непрерывный обратимый перевод информации с языка симультаннопространственных предметных гештальтов, представленных образами разных уровней обобщенности, на символически-операторный язык, представленный одномерными сукцессивными структурами речевых сигналов. Отдельная же мысль как структурная единица и результат мыслительного процесса в ее психологической специфичности представляет психически отраженное отношение как инвариант обратимого перевода с одного языка на другой» [Веккер 1976: 136]. Из этого с необходимостью следует, что оба языка участвуют на всех этапах мыслительного процесса, взятого в его собственно психологической специфичности. Рассогласованность же этих языков и запускает мыслительный (речевой) процесс. «Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим» (К. Прутков).
Четвертый этап превращения мысли в
слово по Горелову и Седову выглядит так. «Сформировавшаяся внутренняя программа (замысел) начинает трансформироваться: начинает работать механизм перекодировки, перевода смысла с языка образов и схем на конкретный национальный язык - язык значений. Здесь появляется первичная вербальная запись будущего высказывания: ключевые понятия, предложения, обрывки фраз, которые несут ядерный (рематический) смысл. Первичный словесный конспект будущего высказывания, который возникает в сознании человека, наполнен личностными смыслами: первые вербальные образования (если их озвучить) понятны только самому говорящему» [Горелов, Седов: 79]. Главный вопрос здесь, как и насколько понятны вербальные образования самому говорящему?
И, наконец, в последней, пятой аксиоме коммуникации утверждается, что «все коммуникационные обмены являются либо симметрическими, либо комплементарными, в зависимости от того, основываются ли они на равенстве или на различиях» [Вацлавик: 83]. Невозможность не вступать в коммуникацию (первая аксиома) делает все ситуации, в которые включены два или более человек, межличностными. Позиции индивидов здесь - переменные в бесконечном множестве возможных значений, причем их величина не абсолютна, а может быть определена только относительно других. По-другому, паттерны поведения основываются на отношениях между партнерами, которые базируются на равенстве позиций в коммуникации или на отличие. В первом случае партнеры стараются скопировать поведение друг друга, и поэтому их отношения называются симметрическими. «Слабость или сила, нравственность или безнравственность не имеют здесь никакого значения, поскольку равенство может поддерживаться в любой из этих областей» [Вацлавик: 82]. Во втором случае поведение одного партнера дополняет поведение другого, формируя особый вид по-
веденческого гештальта, и такой тип взаимодействия называется комплементарным. Симметричные отношения характеризуются равенством и минимизацией различий, в то время как особенностью комплементарного взаимодействия является доведение различий до максимума. Природа этих отношений носит взаимозависимый характер, поскольку разные, но взаимодополняющие типы поведения подкрепляют друг друга. Здесь присутствует то, что М.Бубер называл «встречей». «В человеческом обществе, на всех его уровнях, люди, в той или иной степени, поддерживают друг друга практическим образом, своими личными качествами и способностями, и общество может именоваться человеческим в той степени, в какой его члены поддерживают друг друга. <...> Основа жизни человека с человеком - двоякая, с одной стороны - это желание каждого человека, чтобы его принимали таким, какой он есть, даже таким, каким бы он мог стать; и, с другой стороны, врожденная способность человека принимать своих собратьев таким образом. То, что эта способность так безмерно неразвита, составляет настоящую слабость человеческой расы и вызывает сомнение в ней: на самом деле, человечество существует только там, где эта способность раскрывается» [Бубер 1999: 154].
Без эффекта самоподтверждения человеческая коммуникация никогда не вышла бы за пределы взаимообменов, необходимых для защиты и выживания, поскольку просто не было бы причин поддерживать коммуникацию ради самой коммуникации (диалог, в понимании гуманистов).
Не справедливым было бы утверждение, что авторы пособия по психолингвистике не знают этих фактов. Напротив, они о них пишут, но, во второй главе: «Психолингвистика межличностного общения». А вот в разделе о порождении и понимании высказывания идет следующий этап: «Дальнейшее формирование речи представляет собой разворачивание
ядерного смысла (темы) в построенное в соответствии с психолингвистической нормой текстовости речевое целое. При этом сначала образуется синтаксическая схема будущего высказывания. «Внутренние слова», т.е. значения слов уже становятся «прообразами» слов внешних и занимают постепенно «свои» синтаксические позиции. Следующая стадия речепо-рождения - грамматическое структурирование и морфемный отбор конкретной лексики, после чего: реализуется посло-говая моторная программа внешней речи, артикуляция. <. > Не забудем и параллельного этапа контроля речепроизводства - допускаемые ошибки при «сбоях» и их исправления» [Горелов, Седов: 79-80]. Последняя оговорка предполагает, что модель высказывания уже существует в коммуникативном пространстве еще до того, как само высказывание актуализова-лось в нем. Иначе контроль бессодержателен. Ведь чтобы контролировать, необходимо иметь образцы готовой продукции. Линейную схему приходится замыкать на себя. В этом пункте мы усматриваем противоречие всей схемы поэтапного, последовательного развертывания высказывания, как с «чистого листа».
Итак, аксиомы описывают коммуникативное пространство, заданное культурными взаимообменами. В таком пространстве «личность не осуществляет коммуникацию; она вовлекается в коммуникацию или становится ее частью. Она может двигаться или издавать звуки, . но она не осуществляет коммуникацию. Другими словами, она не порождает коммуникацию, а участвует в ней. Значит, коммуникация является системой, несводимой к простой модели из действия и реакции, как бы сложно ни определялись последние. Как систему ее возможно осмыслить лишь на транзактном уровне» [Вацлавик: 84].
Из проведенного сопоставления следует, что экстраполяция аксиом коммуникации на психолингвистическую модель порождения-понимания высказывания прак-
тически невозможна.
В основе построения модели порождения-понимания высказывания лежит упрощенная психологическая структура деятельности с тремя сторонами ее анализа: мотивационной, целевой и исполнительной. Согласно гипотезе деятельностной природы психики, разработанной А.Н. Леонтьевым, деятельность рождается из потребности. Далее, используя социальные средства, знаки, мы планируем деятельность, ставя ее конечную цель и намечая средства ее осуществления. Наконец, мы осуществляем ее, достигая намеченной цели. Единичный акт деятельности есть единство всех трех сторон. Он начинается мотивом и планом и завершается результатом, достижением намеченной вначале цели; в середине же лежит динамическая система конкретных действий и операций, направленных на это достижение.
Правда, уже А. А. Леонтьев, основатель российской психолингвистики, осознавал ограниченность и гипотетичность такой аналогии. Поэтому он заметил, что «строго говоря, речевой деятельности, как таковой, не существует. Есть лишь система речевых действий, входящих в какую-то деятельность - целиком теоретическую, интеллектуальную или частично практическую. С одной речью человеку делать нечего: она не самоцель, а средство, орудие, хотя и может по-разному использоваться в разных видах деятельности. Но, несмотря на сказанное, мы будем далее все-таки говорить о речевой деятельности, помня при этом, что речь не заполняет собой всего «деятельностного» акта. Такая терминологическая неточность имеет свои преимущества: упоминание слова «деятельность» заставляет нас все время помнить о специфически «деятельностном» понимании речевых проявлений» [Леонтьев 1969: 19]. Продолжая деятельностную традицию в психолингвистических исследованиях, А. А. Леонтьев оправдано для этой работы игнорировал все иные аспекты не-
деятельностных речевых проявлений.
Сегодня мы находимся в иной социокультурной среде, в которой многие риторические фигуры деятельностного подхода необходимо должны быть переосмыслены, чтобы концепция смогла гармонично включить в себя достижения, наработанные в иных парадигмах изучения коммуникации.
В противном случае, в натурально понимаемую голову породителя высказывания может быть напичкано все что угодно, найденное в иных концепциях, школах, отдельных исследованиях: от фреймов, когнитивных карт, мотивов, намерений, смысловых содержаний, речевых жанров, национальных языков, семантических «картин», синтаксических схем, моторных программ, замыслов и т. д. Смешение языков, концепций, предложений и высказываний, психологии и лингвистики не поможет продвинуться в описании таинственных механизмов речения.
Перечислим некоторые соображения, которые подрывают пандеятельностный подход в изучении речи.
Сначала о различении языков внутри общающегося сообщества. Розеншток-
Хюсси разделил все виды речи на две половины, которые взаимно дополняют друг друга: формальный и неформальный язык. «Логически и исторически формальный язык предшествует неформальному; в свою очередь, формальный язык следует за звуками животных. Мы различаем, во-первых, неартикулированные, так сказать, предшествующие оформленности звуки животных, во-вторых, формальный человеческий язык, и в-третьих, неформальную, неофициальную речь, и эта неформальная речь живет за счет обоих видов языка - еще не получившего формы и формального; она представляет собой смесь их обоих. Наше различение прокладывает путь к новому пониманию языка: определенная разновидность речи существует и у животных. Историкам человечества не нужно его объяснять - он является дочеловеческим. Другая разновид-
ность, языка существует только у людей. Это должно быть четко понято, поскольку в противном случае человеческая история останется тайной. <. > Формальный язык не мог возникнуть внутри групп, все стремления которых сводятся к тому, чтобы жить неформальной жизнью. Например, отношения между матерью и ребенком должны быть исключены из той области, в которой мог возникнуть формальный язык. Сборище или толпа молодых парней, солдат или охотников столь же мало является той средой, в которой когда-либо родился человеческий формальный язык. Но наука обращалась именно к таким группам. Из их изучения она не извлекла никаких результатов. В этой среде всякий артикулированный язык деградирует. Напряжение ослабляется там, где мы говорим без умолку. Небрежность уничтожает, например, грамматические окончания и обходится простыми восклицаниями и пожатием плечами. Она разрушает даже лучший язык. Что за странное предположение, будто богатство грамматических и синтаксических форм должно восходить к той среде, которая так враждебно настроена по отношению к формам! Способен ли химический растворитель служить для того, чтобы объяснить процесс кристаллизации? Но именно такого рода попытки все снова и снова предпринимаются лингвистами и философами языка.
При этом преобладали два направления мысли. Одно из них сложилось под впечатлением мнимого факта, согласно которому и животные «говорят». Это впечатление превратило бездны между языком животных и человеческим языком в канавки пренебрежимо малой глубины. Либо объявлялось о согласии с тем, что язык можно объяснить, исходя из событий человеческой повседневности. Но если бы это было исходной точкой, то, как представляется, проще всего было бы сосредоточиться на изучении детей. Между тем, именно дети и их матери, равно как и ватаги мальчишек - это, прежде всего, дои-
сторические формы человеческого существования; если мы обратимся к этим группам, ближе всего среди нас стоящим к природе, то мы возложим на них задачу создания вещи, дальше всего в мире отстоящей от природы - артикулированного и грамматически оформленного языка. К счастью, если мы хотим понять происхождение формального языка, мы, можем взглянуть в противоположную сторону, отвернувшись от обезьян, от грудных детей, от мальчиков и девочек. Формальный язык должен быть созданием серьезных мужей и старцев. Гёте, Бисмарк и Лютер сделали для немецкого языка больше, чем весь Союз немецких матерей.
<...> Язык - это нечто большее, чем простое орудие и простая игрушка нашего сознания. Он пришел к нам как нечто глубоко серьезное с тем, чтобы мы могли следовать своему человеческому призванию. Говорить - означает войти в сверхчеловеческую область и руководствоваться, постоянно руководствоваться ею» [Розеншток-Хюсси 2000: 90-92].
Далее. Еще в 1974 году М.С. Каган на основании системного анализа выявил необходимые и достаточные компоненты деятельности, составляющие структуру из пяти блоков - мотивационного, ориентационного, операционного, энергетического и оценочного, обеспечивающего обратную связь. «.Мотивационный блок включает в себя такие конкретные психические явления, как потребности, идеалы, мотивы, установки, интересы, влечения личности.
Ориентационный блок включает в себя механизмы целеполагания, планирования и прогнозирования деятельности.
Операционный блок распадается на две взаимодействующих, но достаточно автономных раздела: один из них связан с тем, что владение различными средствами деятельности, орудийными или знаковыми, зависит от врожденных качеств индивида
- задатков, способностей, одаренности,
таланта, наконец, гениальности; другой связан с теми операциональными возможностями, которые психика приобретает в онтогенезе и которые выражаются в умениях, навыках, привычках, мастерстве. Поскольку реальная деятельность выступает, как мы помним, и в форме производства, и в форме потребления, постольку дифференцируется сама природная предрасположенность психики к обеим этим разновидностям деятельности.
<...>Энергетический блок складывается из взаимодействия таких психологических источников энергии, как внимание, обеспечивающее концентрированность всех операций вокруг основной оси действия; воля, придающая совершаемому действию высокую степень активности и целеустремленности; эмоциональный фон деятельности, от которого во многом зависят энергетические ресурсы каждой конкретной операции.
Оценочный блок включает в себя доступные психике механизмы эмоциональной и мыслительной оценки результатов действия, позволяющие субъекту испытывать удовлетворенность или неудовлетворенность от результатов его деятельности.
<...> Мы должны выделить здесь еще один компонент, не стоящий в ряду описанных только что пяти блоков, а выражающий их соотношение и связывающий их в единую духовную систему; имя его -характер. Если миросозерцание и самосознание воплощают результаты интегрирования психикой своего содержания, то характер есть интегрирование формы протекания всех психических процессов в сознании личности. Этим определяются и особенности той роли, которую играет в деятельности характер. Если миросозерцание и самосознание непосредственно влияют на мотивационный блок управления деятельностью, а через него - на всю ее направленность, то характер влияет на то, как деятельность эта будет протекать.
X А Р А К Т К Р
лл □ т ко П -цН*НН1 14
Блок
орйеита-
ЦМСНН^Ч
блок
■ перги -
1ИЧС(иНн
бп^к
сг1*ра-
ЦМ4НКМН
5)иц
■одиночный
6:1ПК
Поскольку взаимодействие всех смежных механизмов есть закон внутреннего функционирования такой сверхсложной системы, какой является психика, они, кроме того, оказывается соединенными прямыми и обратными связями. Последний агрегат, специализированный на управлении процессами деятельности, связан обратной связью с первым, специализированным на сборе информации. Формой этой связи являются установки -специфический механизм психики, изучению которого посвятил свою деятельность Д.Узнадзе и его школа. Таким образом, вся система приобретает характер замкнутого контура, оказываясь тем самым способной к саморегуляции не только в отдельных звеньях, но и в целом» [Каган 1974: 174-179].
И еще одно, ввиду ограниченного объема статьи, соображение относительно линейной схемы порождения-понимания высказывания.
Всякий процесс протекает в пространстве и времени. Без учета этих координат нашего разумы мы не можем описывать ни одно явление как действительно существующее. «Свойства действительности, писал П. Флоренский, при рациональном познании, куда-то должны быть помещены в модели, т.е. в пространство, вещи или в среду. Но куда именно - это не определяется с необходимостью самим опытом, и зависит от стиля мышления, и вообще от строения мышления, а не от строения опыта. Пространство, вещи или среда, любое из этих мысленных образований можно считать первым и от него отправляться; но что бы ни было взято за
первое, непременно выступят в дальнейшем или явно, или прикровенно и другие мысленные образования: каждое в отдельности, при построении модели действительности, бесплодно» [Флоренский
1993: 6-7]. Если помещать говорящего субъекта в пространство деятельности, то предварительно необходимо задать ее пространственно-временные характеристики, отделяющие деятельность от иных видов активности. Ведь если следовать логики теории деятельности, то, участвуя в иных человеческих занятиях, речь может строиться по моделям уже недеятельностных взаимодействий. Так, Эрик Берн предложил «экзистенциальную» систему структурирования времени человеческого общения: уход (попытка спрятаться от людей и общения, в том числе, например, в работу) - времяпрепровождение (совместные занятия без определенной цели и результата) - ритуалы (включают комплекс принятых в обществе «хороших манер») - игры (обязательно предполагают наличие скрытого мотива у одной из сторон) - близость (предполагает действительную искренность и открытость - в дружбе, любви) -деятельность (это совсем не обязательно только работа; развлечения, досуг, хобби также могут быть деятельностью, если продуцируют определенный, пусть и не материальный результат) [Берн 1992]. Все эти сценарии жизни, можно предположить, задают различные характеристики и речевым взаимодействиям, в том числе, моделям порождения-понимания высказываний. Время - показатель не только размеренной процессуальности, но и
уместности действий.
Совершенно очевидно, что не всякая речь деятельностна, и многое в ней к тому же спонтанно. Исключение риторики из программ обучения даже управляющего персонала есть тому доказательство. Как и возведение ассоциативного эксперимента в ведущий метод анализа языкового сознания.
Более того, речь как «средство, орудие», вовсе не должна копировать структуру самой деятельности. Инструмент имеет собственные характеристики, связанные также с материалом самого орудия (знака). Речь как предмет изучения - высказывание, произведение, текст, и речь как орудие, вовсе не одно и тоже. «Было обнаружено, что, для того чтобы данное сообщение могло быть определено как «текст», оно должно быть как минимум дважды закодировано» [Лотман 1981:
158]. Эта сторона текста изучалась в семиотическом анализе и почти никак не учитывается в психолингвистических механизмах порождения-понимания речи, в которых текст и высказывание употребляются как синонимы. А ведь из этого наблюдения Ю. Лотмана с необходимостью следует, что порождение отнюдь не симметрично пониманию, а анализ не повторяет синтез.
В психолингвистике и смежных с ней дисциплинах накоплены знания о тексте, мышлении и говорении, невербальной коммуникации, понимании, межличностном общении - но все они, почему-то, никак не отражаются в схемах порождения-понимания высказывания. А сами схемы,
на наш взгляд, не описывает никаких реальных процессов человеческой коммуникации. В качестве мысленного эксперимента, пусть читатель попробует поставить себя на место «порождающего высказывание» и в схеме психолингвистической модели что-либо породить. Первое, что потребуется, это означить ситуацию, в которую требуется включиться для обмена сообщениями. Отметим сразу же, что ситуация и «коммуникативные условия» совсем не одно и то же. Ситуацию еще надо осознать.
Что же касается синтаксических структур и моторной программы, то их придется считать «врожденными» элементами речевой способности или затерявшимися в подвалах памяти, если вас постигнет неудача.
Вывод. Всегда важно помнить, что любые схемы есть все-таки модели нашего познания, которые более или менее точно могут отражать реальные процессы взаимодействий. Чтобы быть рациональными эти модели должны удовлетворять принципам системного анализа: временем как переменной, пространством, отношением систем и подсистем, целостностью, обратной связью и равнорезультатностью открытой системы (одни и те же результаты могут иметь различное происхождение, поскольку определяющей является сущность организации).
В противном случае мы не выберемся из лабиринта научных и ненаучных интересов и предпочтений многочисленных исследователей языкового сознания.
Список литературы
1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Москва: «Искусство», 1979. - 424 с.
2. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений; Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы: Пер. с англ. - СПб.: Лениздат, 1992. - 400 с.
3. Бубер М. Диалог // М. Бубер. Два образа веры. - Москва. АСТ, 1999. - 592 с.
4. Пол Вацлавик, Дженет Бивин, Дон Джексон Психология межличностных коммуникаций; Пер. с англ. - СПб.: «Речь», 2000. - 300 с.
5. ВеккерЛ.М. Психические процессы. Том 2. Мышление и интеллект. ЛГУ, 1976.
- 342 с.
6. Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики: Учебное пособие - М.: Лабиринт, 2005. - 320 с.
7. КаганМ.С. Человеческая деятельность. (Опыт системного анализа). М., Политиздат, 1974. - 328 с.
8. Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. - М.: Просвещение, 1969. - 227 с.
9. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Ю.М.Лотман. История и типология русской культуры. - С.-Петербург: «Искусство-СПБ», 2002. -768 с.
10. Ойген Розеншток-Хюсси. Избранное: Язык рода человеческого. - М.; СПб: Университетская книга, 2000. - 608 с
11. Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественноизобразительных произведениях. - М.: Издательская группа «Прогресс», 1993. -324 с.
