CC BY
47
© 2011
М.А. Коротенко, Л. Н. Мишина
ПОНЯТИЕ МУЧЕНИЧЕСТВА В ПЕРИОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ РУССКОЙ ЦЕРКВИ ОТ ВИЗАНТИЙСКОЙ (XI-XIV ВВ.) И РАСКОЛА РУССКОЙ ЦЕРКВИ (XVII В.) КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ИДЕОГРАФИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ
В статье рассматривается понимание христианского мученичества в те периоды истории России и Русской православной церкви, когда оно было наиболее актуальным и вызывало наибольшее количество споров — во время становления независимости русской церкви от византийской, обретения собственных святых (XI-XIV вв.) и в период раскола русской церкви XVII в.
Ключевые слова: христианское мученичество, древнерусские жития XI-XIV вв., литература раскола русской церкви (XVII в.), лексема, устойчивый словесный комплекс.
Понятие мученичества является одним из центральных в христианстве, а мученики представляют собой древнейший разряд святых, прославляемых христианской церковью [Живов http]. После принятия христианства концепция мученичества была воспринята славянским средневековым религиозным сознанием. Средневековое общество унаследовало почитание раннехристианских мучеников , а также породило своих, что привело к появлению и в церковном учении, и в массовом сознании новых моделей мученичества как формы религиозной избранности [Парамонова 2003: 334]. Жития святых мучеников в древнерусской агиографической традиции являлись наиболее популярным жанром литературы: «Из всех жанров византийской житийной литературы самую широкую известность получили в древнерусской книжной традиции мартирии, которые в количественном отношении практически вытеснили из русских четьих сборников все другие переводные агиографические произведения» [Минеева 1999: 131]. Позже центральное место в христианском сознании занял идеал монашества [Акимов http]. Однако в XVII в. в России мученичество вновь стало актуальным — и как понятие, и как реальный факт жизни христиан — в связи с расколом русской православной церкви, объединившим ярких бунтарей и правдоискателей, готовых принять страдания за «сохранение в чистоте» православной христианской веры. Именно в этот период возрождается жанр агиографии — создаются жития нового типа: Записка о жизни Ивана Неронова, Житие Григория Неронова, Житие протопопа Аввакума, Житие Епифания и т. д. Несомненна близость этих памятников XVII в. древнерусским житиям святых — та же точность, лаконичность, тот же детализированный быт, те же народного характера чудеса в помощь человеку, то же бытовое просторечие. Однако эти произведения создаются раскольниками
Коротенко Мария Александровна — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Научно-исследовательской словарной лаборатории Магнитогорского государственного университета. E-mail: m.korotenko@gmail.com
Мишина Людмила Николаевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: owl81@ mail.ru
XVII в. с полемическими целями — здесь самая жизнь пронизана идейной борьбой, чего не было в житиях, создаваемых ранее.
В данной статье будет рассмотрено понимание мученичества в те периоды истории России и Русской православной церкви, в которые оно было наиболее актуальным и вызывало наибольшее количество споров — т. е. в период становления независимости русской церкви от византийской, обретения собственных святых (период Х1-Х^ вв.) и в период церковного раскола.
Слово моученичьство в значении 'мучения, страдания и смерть, принятые кем-либо за приверженность вере в Иисуса Христа', в древнерусском языке XI-XIV вв. зафиксировано только в одном употреблении, и в качестве его словарного толкования приведён греческий эквивалент — цартирю' ('свидетельство') [Срезневский, 2, 1989: 199]. Моученичьство является частью синонимического ряда: моученичьство — моучени© — мука — томлени© — страсть: все эти слова содержат в своей семантической структуре компонент 'страдание', 'мучение' и могут быть объединены значением 'страдание во имя христианской веры'.
Лексема страсть, помимо значения 'мука, мучение, страдание', могла иметь в структуре значения дополнительную сему добровольности и обозначать сознательное, добровольное принятие мучений во имя христианской веры. Сема добровольности у данной языковой единицы отмечена в словаре В. И. Даля ('страданье, муки, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска; особ. в знач. подвига, сознательное принятые на себя тяготы мученичества' [Даль, 4, 1991: 336]). Словари древнерусского языка не отмечают у лексемы страсть семы сознательности принятия страдания; тем не менее, мы можем утверждать, что потенциально она присутствует в семантической структуре слова, что подтверждается контекстом её употребления в «Сказании о Борисе и Глебе». Князь Борис перед принятием мучения обращается к богу со следующими словами: «Господи, Исусе Христе! Иже симь образъмь явися на земли изволивы волею пригвоздится на крьст ^ и приимъ страсть гр^хъ ради нашихъ, сподоби и мя прияти страсть!» [СБГ: 286]. Для древнего русича образцом мученика является Христос, сознательно принявший смерть ради спасения человечества. Осознанность выбора Христом мученической смерти подчёркивается тавтологическим сочетанием изволивы волею. Вол# трактуется как 'желание, хотение', форма творительного падежа этого существительного волею употреблялась в древнерусском языке в значении наречия 'добровольно, по желанию' [ СДЯ Х!-ХГУ, 1, 1988: 472]. Глагол изволити имел в древнерусском языке значение 'хотеть (захотеть), желать (пожелать)', 'избрать, выбрать' [ СДЯ Х!-ХЩ 3, 1990: 474-475]. Таким образом, факт сознательности принятия мученической смерти первым канонизированным русским мучеником особо подчёркивался (Борис добровольно избрал страдание), и для древнего русича важным было не только собственно страдание, но и осознанность, добровольность его принятия. Соглашаясь безропотно принять мучения, Борис ссылается на Священное писание, предписывающее христианину покоряться любым испытаниям: «Да аще кровь мою прол^етъ и на убииство мое потъщиться, мученикъ буду господу моему. Азъ бо не противлюся, зане пишется: Господь гърдыимъ противиться, съм^ренымъ же даеть благодать» [СБГ: 80]. Непротивление мучениям, выраженное глаголом не противлюся, таким образом, является не слабостью, а осознанным выбором
верующего, в котором проявляется сила его духа и готовность выполнять предписания христианской религии. Сознательность принятия мучений во имя христианской веры подчёркивается также в одном из житий, входящих в состав Пролога, где рассказывается о том, как святой, встретив готовых отречься от веры христиан, убедил их принять смерть за веру, укр^пивъ и ув^щавъ мучитися [Из Пролога: 392]. Значение сознательности выбора мучений формируется при помощи глаголов укр^пити — 'дать силу, утвердить', 'ободрить' [ Срезневский, 3, 1989: 1191] иув^щати — 'уговорить, убедить', 'ободрять' [Там же: 1127]. Глагол убедить имеет значение 'склонить к чему-н., заставить согласиться на что-н.', утвердить — 'заставить окончательно убедиться', ободрить — 'внушить бодрость, бодрое настроение кому-н., поощрить' [Ушаков, 2, 1938: 680]: христиане соглашаются принять мучения, убеждённые в их необходимости, уверенные в своём добровольно сделанном выборе.
Помимо слов моучени©, мука, страсть и томлени©, синонимом слова моученичьство является в древнерусском языке лексема подвигъ в значении 'религиозный подвиг, подвижничество' [СДЯ ХГ-ХГУ, 6, 2000: 522-523]. Данное значение совпадает с одним из лексических значений слова моучени© — 'у христиан — мученический подвиг во имя Христа' [ СДЯ ХГ-ХГУ, 5, 2002: 45]. Данное слово зафиксировано в исследуемых памятниках в одном употреблении, в начале «Жития Михаила Ярославича Тверского», в котором автор произведения обращается к богу с просьбой дать ему достаточно умения, чтобы рассказать о мучении святого: «Владыко Господи Иисусе Христе, подай же ми умъ и разумъ и отверзи ми устн^, да възвестят хвалу твою, да провещаю подвигъ блаженаго раба твоего» [ЖМЯТ: 70].
К числу вербализаторов представлений о видах физических мучений, принятых за христианскую веру, в древнерусском языке относятся единицы процессуальной семантики: тьрп^ти имене Господа ради, при#ти подвигъ, при#ти страсть, въдатис# въ моукы, моукы при#ти, кръвь проливати за Христа, пострадати за Бога/за Христа и др. В их семантической структуре актуализируются две семы — указание на цель (христианская вера) и добровольность принятия страдания. Значение 'за христианскую веру' в семантической структуре значения УСК тьрп^ти имене Господа ради, кръвь проливати за Христа, пострадати за Бога/за Христа актуализируют входящие в их состав наименования христианского бога: «Но терплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будетъ пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» [ЖМЯТ: 82]; «Княжения не хочю а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, якоже и князь мой!» [СОМЧ: 234]; «... в память убиения твоего, страстотерпче княже Андрею, удивишася небеснии вои, видяще кровь, проливаему за Христа...» [ПУАБ: 328]. Сема 'за христианскую веру' содержится и в структуре значения УСК при#ти страсть, где она заключена в значении лексемы страсть: «... великыи князь Михайло Ярославичь свое царство, уметы вм^нивъ, остави, приятъ страсть нужную, положи душу свою за люди своя, помня слово Господне, еже рече: "Аще кто положит душу свою за други своя, сей великий наречется въ царствии небеснемъ ". Сии словеса измлада навыче от Божественаго Писания, положи на сердци си, како бы пострадати» [ЖМЯТ: 68]. Наличие в структуре значения данной единицы семы 'за христианскую веру'
усиливается контекстом её употребления: чтобы подтвердить намерение святого пострадать за веру, автор жития ссылается на авторитет Священного писания, в котором путь мученичества указан как приводящий к спасению души.
Сема сознательности принятия боли, физических страданий заключена в структуре значений УСК въдатис# въ моукы и при#ти подвигъ. В первом УСК сема добровольности передаётся глагольным компонентом въдатис# — 'предаться, отдаться чему-л.' [СДЯ Х^ХЩ, 1, 1988: 519], предаться — 'всецело отдаться', отдаться — 'увлечься чем-н., заняться чем-н. исключительно' [Ушаков, 2, 1938: 915]. Глагол въдатис#, следовательно, обозначает добровольно совершаемое действие, которому человек отдаётся полностью и совершает его с увлечением, желанием выполнить его до конца. Во втором УСК сема добровольности мучений заключена в структуре лексического значения существительного подвигъ — 'душевное движение, побуждение' и 'религиозный подвиг, подвижничество' [ СДЯ Х^ХЩ, 6, 2000: 522-523]. Мученик, подвергая себя лишениям, действует согласно собственным душевным движениям и собственным побуждениям: «Слава теб^, Владыко члов^колюбче, яко сподобил мя еси прияти начаток мучения моего, сподоби мя прияти и кончати подвигъ свой, да не прельстят мене словеса лукавыхъ, да не устрашат мя прещения нечестивых» [ЖМЯТ: 80].
Степень осознанности и добровольности принятия страданий могла быть различной. Мученик мог просто не сопротивляться, принимая страдания и смерть: «Да аще кръвь мою прол^етъ и наубииство мое потъщиться, мученикъ буду господу моему. Азъ бо не противлюся...» [СБГ: 280]. Следующим этапом осознания ценности страдания и, как следствие, добровольности его принятия было желание испытать муки и смерть за христианскую веру, которые выражались в древнерусских текстах при помощи модальных глаголов хот^ти и жаждати ('страстно хотеть' [Ушаков, 1, 1935: 842]): «Княжения не хочю а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, якоже и князь мой!» [СОМЧ: 234]; «Но терплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будетъ пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» [ЖМЯТ: 82]. На осознанность, осмысленность выбора пути мученичества указывает УСК положити на сьрдьци — 'прийти к какому-л. решению, к мысли сделать что-л.' [СДЯ Х^ХЩ, 7, 2004: 83]: «Сии словеса измлада навыче от Божественаго Писания, положи на сердци си, како бы пострадати» [ЖМЯТ: 68]. Осмысление процесса принятия мучений за веру приводит к пониманию страдания как ценности. Ценностное отношение к процессу принятия мучений заключено в структуре значений лексем сподобити и благодать, которые описывали процесс принятия мучения: «Мних же рече: «Великы благодати сподобилъ мя есть богъ днесь пострадати» [Сл. 16: 484]; «Господи боже мои! <... > сподоби и мя прияти страсть!» [СБГ: 286]. Глагол сподобити имел в древнерусском языке значение 'счесть достойным, удо-стоить чего-л.; дать, даровать что-л.' [СДЯ XI-XVII, 27, 2006: 55], существительное благодать — 'благодать, дар, милость [божья]' [СДЯ Х^ХЩ, 1, 1988: 180]. Употребление данных лексем по отношению к языковым единицам со значением 'испытывать/испытать боль, физическое страдание' свидетельствует о том, что мучение воспринималась древними русичами как дар высшего божества, который получали только наиболее достойные.
В структуре значения языковых единиц, называющих процесс принятия страданий во имя христианской веры, функционировавших в языке в период раскола русской церкви, также можно выделить две составляющих — сему 'за христианскую веру' и сему 'добровольное принятие страданий'. Первая сема эксплицируется в единицах за имя Христа пострадати, благочест1я ради страдати, страждити/страдати за истинну, испов^довати страдаше, душу положити за в^ру и пр. К ним примыкают единицы о истинне стояти, стояти мужествен-не, стояти крепко, глагольный компонент стояти в составе которых объединяет в денотативной зоне семы 'держать чью-л. сторону', 'проявлять стойкость' [Цейтлин 1994: 626]. Контекстуально УСК этой группы во всех употреблениях связаны с православной верой и соседствуют с лексемами, отражающими понятия Бог, Истина, Церковь.
Как правило, в текстах расколоучителей компонент истин(н)а неразрывно связан с религиозным сознанием и идентифицируется с «учением Христовым»: «известно же буди яко о истинне стоимъ и нимало сомнимся уповаше имуще на <... > Исуса Христа вся бо он весть яко человеколюбецъ и владыко неточию настоящая но и впредь быти хотящая» [Материалы.., 1, 1875: 74]. Святые «угодники Божш» и чудотворцы в сочинениях, напр., старца Григория «издревле за истинну стоятъ» [Материалы.., 1, 1875: 98]. В исследуемых текстах УСК за истинну стояти нередко ассоциируется с активными действиями, которые всегда получают безусловную положительную оценку: «А кои Бога любятъ и они <... > смерти не боялися за истинну стояли крепко... » [Материалы.., 1, 1875: 48].
Но нередко в сочинениях идеологов раскола защита высшей божественной Истины подменяется борьбой за правду старообрядческой оппозиции: «Аще ли же не тако, лучше да враги будем ему (патриарху Никону — М.К., Л.М.), нежели Богу: <...> яко о истинне стоимъ... » [Материалы.., 1, 1875: 74].
В сочинениях расколоучителей УСК с общей сложной семой 'страдать за веру' отнюдь не характеризуются тем, что некоторые исследователи русского менталитета называют «серьёзным недостатком русского православия» — «пассивностью» и «бездейственностью» [Лосский 1991: 15]. Напротив, синонимическая пара страдать — терпеть в исследуемых текстах составляет оппозицию: «Мне бо страдати радость издавна, не могу терп^ти благочестию вред... », — пишет один из идеологов движения раскола в послании к царице [Материалы.., 1, 1875: 82].
В УСК с семой 'страдать за веру', извлечённых из текстов раскольников, сложная сема 'пассивно испытывать мучения' [ Ожегов 1985: 670] вообще не актуализируется. Контекстуально выводится на первый план сложная сема 'предпринимать что-л. заведомо рискованное, наказуемое; действовать против силы с негодными средствами'. Так понятие христианского мученичества трансформируется в сочинениях расколоучителей.
В текстах идеологов раскола слово страдати наделяется семой воли, получает значение целенаправленного осознанного действия, что опирается на «культ страдания», т. е. восприятия всевозможных страданий как «великого блага, обеспечивающего верующему кратчайший путь к спасению» [Христианство 1994: 452]. Культ страдания в текстах раскольников отражается, напр., в окружении УСК (любити) по Христе страдати, (любити) истинны ради страдати, а также
в компонентах УСК испов^довати страдаме и страдати радость. Ярче всего это просматривается в сочетании компонентов последнего УСК — страдати радость.
Глагольный компонент страдати контекстуально обозначает физические страдания, мучения; компонент же радость указывает на чувственно-психическую природу: радость — 'удовольствие души и духа' [Пеньковский 1991: 150]. Показательно, что непременными спутниками радости в общеязыковых сочинительных рядах являются покой, состояние душевной гармонии, утешение и благодать, вера, надежда, любовь, а также истина (ср. [Пеньковский 1991: 152]). Так сознательные физические страдания открывают путь к духовному просветлению и истине, именно через них познается «истина Божия» и открывается быстрый путь к спасению. УСК до смерти пострадати и душу положити, обнаруженные в текстах раскольников, содержат в структуре интенсионала семы достижения предела и характеризуют эмоционально-психологическое напряжение отправителя речи.
Таким образом, наличие УСК с семой 'страдать за веру' в сочинениях рас-колоучителей с присутствующим в них контекстуально абсолютным плюсом указывает на признание авторами страдания как ценности, на стремление к осуществлению в своём поведении «кенозиса» Христа, т. е. его «зрака раба», смирения и кротости [Федотов 2000: 243].
Итак, понятие христианского мученичества в русском сознании на протяжении XI-XVII вв. претерпело значительные изменения. С течением времени на первый план выходит не свойственное традиционному христианству осмысление мученичества как свидетельства верности богу и религии, а осознание его собственной ценности и, как следствие — восприятие его не как покорного следования пути, предназначенному человеку богом, а как осознанного выбора, сделанного человеком вопреки тем обстоятельствам, в которых он оказался.
ЛИТЕРАТУРА
Акимов В. В. Христианское мученичество и монашество в интерпретации церковных историков IV-V вв. [Электронный ресурс]. URL: http://www.church.by/resource/Dir0301/ Dir0302/Page0365.html (дата обращения: 15.05.2011).
Алексеев: Церковный словарь или истолковаше Славенскихъ, такъже маловразуми-тельныхъ древнихъ и иноязычныхъ речений, положенныхъ безъ перевода въ Священномъ Писанш, и содержащихся въ другихъ церковныхъ и духовныхъ книгахъ: в 5 ч. / сост. П. Алексеевы — СПб.: Тип. Ивана Глазунова, 1817-1819.
Арутюнова Н. Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 21-30.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — М.: Рус. яз., 19891991.
Дьяченко: Полный церковно-славАнскш словарь: ок. 30 000 слов / сост. Г. Дьяченко . — М.: Издат. отд. Москов. Патриархата, 1993. — 1121 с. — Репр. воспр. изд. 1900 г.
Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов [Электронный ресурс]. URL: http://www.avorhist.ru/help/sanct.htm (дата обращения: 15.05.2011).
ЖМЯТ: Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV — середина XV века / под ред. Д. С. Лихачёва [и др.]. — СПб.: Наука, 1999. — С. 68-91.
Из Пролога // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 2. XI-XII вв. / под ред. Д. С. Лихачёва [и др.]. — СПб.: Наука, 1999. — С. 388-405.
Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: основы этики; характер русского народа. — М.: Политиздат, 1991. — 368 с.
Материалы для истории раскола за первое время его существования / под ред. Н. Субботина. — Т. 1. — М.: Братское слово, 1875. — 569 с.
Минеева С. В. Проблемы комплексного анализа древнерусского агиографического текста (на примере Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких): моногр. — Кур -ган: КГУ, 1999. — 198 с.
Ожегов С. И. Словарь русского языка: 70000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. — М.: Рус. яз., 1985. — 797 с.
Парамонова М. Ю. Мученики // Словарь средневековой культуры / под общ. ред. А. Я. Гуревича. — М.: РОССПЭН, 2003. — С. 331-336.
Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 148-154.
ПУАБ: Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1980. — С. 324-337.
СБГ: Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1978. — С. 278-303.
Сл. 16: О блаженном Евстратии-постнике. Слово 16 // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1980. — С. 488-491.
СДЯ XI-XIV: Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): в 10 т. / РАН. Ин-т рус. яз. — М.: Рус. яз.: Азбуковник, 1988-2008. — Т. 1-8 (изд. продолжается).
СРЯ XI-XVII: Словарь русского языка XI-XVII вв. — М.: Наука, 1975-2008. — Вып. 1-27 (изд. продолжается).
СОМЧ: Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Фе-одора // Памятники литературы Древней Руси: XIII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1981. — С. 228-235.
Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка: в 3 т. — М.: Книга, 1989.
Ушаков: Толковый словарь современного русского языка: в 4 т. / гл. ред. Д. Н. Уша-ков. — М.: ОГИЗ, 1935-1940.
Федотов Г. П. Святые Древней Руси // Г. П. Федотов. Собрание сочинений: в 12 т. — М.: Мартис, 2000. — Т. 8. — 268 с.
Христианство: словарь / под ред. Л. Н. Митрохина и др. — М.: Республика, 1994. — 559 с.
Цейтлин: Старославянский словарь (по рукописям Х-Х! вв.) / под ред. Р. М. Цейтлин [и др.]. — М.: Рус. яз., 1994. — 842 с.
MARTYRDOM PERCEPTION DURING THE PERIODS OF RUSSIAN CHURCH RISE TO INDEPENDENCE OF BYZANTINE CHURCH (11th — 14th CC.) AND RUSSIAN CHURCH SCHISM (17th C.) AS IDEOGRAPHIC PRESENTATION
MATERIAL
M. A. Korotenko, L.N. Mishina
The article deals with the perception of Christian martyrdom throughout Russian history and that of Russian Orthodox Church when it was most relevant and provoked considerable dispute, i.e. during the period of the Russian Church rise to independence of Byzantine Church when it declared its own saints (11th — 14th cc.), and during Russian Church schism in the 17th century.
Key words: Christian martyrdom, Old Russian biblical narratives of the 11th — 14th cc., Russian Church schism literature, lexeme, fixed verbal complex.
