CC BY
73
28. Новые книги и издания // Сев. пчела. - 1841. - 16 сент.
29. Огарев Н. П. Стихотворения и поэмы /' Н. П. Огарев. - Л. : Сов. писатель, 1956. - 920 с.
30. «Ольга, дочь изгнанника», опера в трех действиях, музыка соч. М. И. Бернара, слова
В. А. Солоницына // Сев. пчела. - 1845. - 12 сент.
31. Драматическая симфония Берлиоза «Ромео и Юлия» <...> // Пантеон рус. и всех европ.
театров. - 1840. — N° 1. — С. 155.
32. Письма зарубежных музыкантов : Из рус. архивов / сост. Л. А. Кутателадзе. - Л. : Музыка,
1967. - 378 с.
33. С. К. Музыкальные заметки / С. К. // Репертуар рус. и пантеон иностр. театров. -
1843. - № 3. - С. 136.
34. С. К. [рецензия на оперу А. Ф. Львова «Бианка и Гвальтьеро»] / С. К. // Театрал, летопись. - 1845. - № 6/7.
35. Смесь // Сев. пчела. — 1841. - 11 окт.
36. Собрание музыкальных пьес, составленных Глинкою (1839). — СПб., 1840. — Тетрадь 5.
37. Ф. Б. Смесь / Ф. Б. // Сев. пчела. - 1845. - 31 марта.
Поступила 15.01.10.
ПОНЯТИЕ КНИЖНОЙ ФОРМЫ ЭПОСА В ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ XIX - НАЧАЛА XXI века
Е. А. Шаронова
В статье рассмотрены труды российских литературоведов и фольклористов XIX — XXI вв., посвященные анализу книжных форм эпоса.
Проблемы теории книжной формы героического эпоса являются актуальными со времен «Илиады» Гомера и по настоящий день, хотя теория героического эпоса относительно хорошо разработана и в российском, и в зарубежном литературоведении. Ученые не могут однозначно определиться в том, что считать книжной формой эпоса. Полагаем, что следует сосредоточиться на идентификации формальных жанровых признаков, так как концентрация внимания на тематической составляющей произведений не способствует решению вопроса. Утверждение в качестве определяющего элемента активного использования фольклорного материала также не вносит ясности, ибо значение имеет не интенсивность авторского обращения к фольклору, а его характер. Чтобы избрать верное направление для исследования, нужно ориентироваться на классические тексты («Илиада», «Калевала», «Калевипоэг», «Мастора-ва»), природа которых относительно хорошо изучена, поэтому не вызывает сомнений.
Контакты и взаимовлияния устной и книжной эпических традиций привлекали внимание исследователей разных национальных литератур и фольклора. В русской фольклористике изучение эпической поэзии началось в середине XIX в. в связи с открытием П. Н. Рыбниковым живых очагов былинной, эпической традиции на русском Севере. Записи исследователя пробудили интерес к русскому богатырскому, героическому эпосу, следствием чего стало появление таких фундаментальных трудов, как «О былинах Владимирова цикла» Л. Н. Майкова (СПб., 1863) и «Илья Муромец и богатырство киевское» О. Ф. Миллера (СПб., 1869). Благодаря данным работам в русской фольклористике возникли две академические школы: историческая (Л. Н. Майков) и мифологическая (О. Ф. Миллер). Их исследования показали, что русский былинный эпос — уникальное явление.
В. Г. Белинский, родоначальник исторического изучения русского эпоса, в «Стать-
© Е. А. Шаронова, 2011
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 | N° 1
ях о народной поэзии» (1841) впервые предложил жанрово-тематическую классификацию былин, основанную на территориальном признаке. Согласно его точке зрения былины делились на киевские и новгородские.
Ф. И. Буслаев, автор труда «Русский богатырский эпос. Русский народный эпос» (1862), выступил в качестве не только основоположника мифологического направления в русской фольклористике, но и исследователя, выделившего героическое и богатырское начала в былинах. Вслед за ним фундаментальное исследование русского эпоса представил А. Н. Афанасьев в «Поэтических воззрениях славян на природу» (1865—1869). Статья В. В. Стасова «Происхождение русских былин» («Вестник Европы». 1868) пробудила интерес к культу рно-историческому исследованию русского эпоса, к привлечению значительного международного сравнительно-сопоставительного материала. Последователем литературоведа стал А. Н. Веселовский, пришедший к выводу, что заимствования и взаимовлияния в фольклоре возможны только тогда, когда народы находятся приблизительно на одном и том же историческом и культурном уровне развития и обладают так называемыми встречными культурными связями, или встречными контактами.
Крупнейшим исследователем русской эпической поэзии является В. Ф. Миллер, глава исторической школы конца XIX — начала XX в. Он дал теоретическое обоснование самобытности русских былин, что доказал ссылками на конкретные исторические события и лица как объекты эпического поэтического перевоплощения («Наблюдения над географическим распространением былин» (1894), «Русская былина, ее слагатели и исполнители» (1895) «Очерк истории русского былинного эпоса» (1924) и др.).
Теория В. Ф. Миллера и исторической школы в целом была пересмотрена и усовершенствована советскими исследователями русской былинной поэзии — В. М. Жирмунским, Д. С. Лихачевым, В. Я. Проппом, Е. М. Мелетинским, Б. Н. Путиловым, В. П. Аникиным, Ф. М. Селивановым и др. В центре научных интересов В. М. Жирмунского, одного из ведущих отечественных фольклористов и литературоведов, были сравнительные исследования в области устного героического эпоса. Е. М. Меле-тинский выделил аспекты, обозначенные В. М. Жирмунским как теоретиком эпоса: генезис героического эпоса и пути его жан-
ровой трансформации; классификация жанровых разновидностей эпоса; соотношение эпоса и сказки; поэтическая биография эпического героя; роль этногенеза в ходе развития и распространения эпоса; вопрос о проницаемости эпоса для международных влияний; его соотношение с историей; вопросы эпической метрики [4, с. 10]. В работе «Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравнительного изучения эпоса» [2, с. 234 — 350] В. М. Жирмунский раскрыл принципы сравнительного исследования устного героического эпоса на примере славянского фольклорного материала, представленного в сравнении с другими национальными эпосами, но преимущественное внимание в контексте проблемы уделил тюр-коязычному эпосу. Исследователь усовершенствовал теорию сравнительно-историче- I ского изучения эпоса, начал разрабатывать методологию историко-типологического исследования эпического творчества на фольклорном материале русского, тюркоязычных и других народов.
Выдающимся последователем В. М. Жирмунского стал В. Я. Пропп, автор фундаментального исследования «Русский героический эпос» (1955), в котором, опираясь на методы сравнительно-исторического и историко-типологического исследования былин, осуществил их текстологический, сюжетный, содержательный и поэтический анализ; исследовал соотношение мифологической и эпической традиций, связь былин с жизнью народа и его историей.
Особая роль принадлежит исследованиям Д. С. Лихачева («Возникновение рус- | ской литературы» (1952), «Эпическое время русских былин» (1952), «Поэтика древнерусской литературы» (1971) и др.), посвященным поэтике былинной поэзии, таким основополагающим категориям, как пространство и время былин в проекции на их сюжетику и конкретную русскую историю. Академик рассматривал былины как продукт художественного творчества, в которых история народа есть его поэтическая история в понимании создателей эпических произведений.
Е. М. Мелетинский в монографии «Происхождение героического эпоса» (1963)., представляя выдающиеся эпические памятники в их сюжетно-содержательном и поэтическом своеобразии (эпос* о Гильгамеше, «Песнь о Нибелунгах», «Песнь о Роланде», «Калевала» и др.), внес существенный вклад в теорию эпоса вообще, уточнив такие категории, как герой, героический эпос, генезис героической поэзии. Для нас работа
ученого интересна в том плане, что в ней он касается отчасти и мордовского героического эпоса, сопоставляя образ царя Тюштя-на с образом Вяйнямейнена, героя «Калева-лы». Теорию героического эпоса Е. М. Ме-летинский развил в «Поэтике мифа» (1976), «Палеоазиатском мифологическом эпосе» (1979) и в других работах, написанных на международном сравнительно-сопоставительном материале, что позволяет увидеть в национальном эпосе не только его уникальность, но и интернациональную сущность.
Ранее понятия «богатырство» и «героизм», «богатырский эпос» и «героический эпос» рассматривались исследователями как однопорядковые. Е. М. Мелетинский под героизмом понимал не богатырские воинские подвиги как таковые, а деятельность персонажа, выполняющего мироустроительные функции в период военной демократии, в так называемый героический век перехода к раннеклассовому обществу и возникновения этнических государственных образований. Данная точка зрения подтверждается материалом мировых классических эпосов (греческого, египетского, шумеро-аккадского, финского, мордовского). Б. Н. Путилов, автор таких работ, как «Методология сравнительно-исторического изучения фольклора» (1976), «Героический эпос и действительность» (1988) и др., наряду с В. М. Жирмунским и В. Я. Проппом в былинных событиях и персонажах видел художественные образы — поэтические олицетворения актуальных идей того или иного времени. В соответствии с его взглядами в былинах нашла отражение не столько гражданская история народа, сколько история его идейного развития. Данная установка является выдающимся вкладом и в теорию эпоса, и в теорию фольклора вообще.
Последователями историко-типологичес-кого направления в исследовании былин являются Ф. М. Селиванов («Поэтика былин», 1977) и В. П. Аникин («Русский богатырский эпос» (1964), «Былины. Метод выяснения исторической хронологии вариантов» (1984)). Предметом их исследования стали сюжеты, композиция, пространство и время, историзм былин, соотношение историзма с реализмом. Типологическое сходство, по В. П. Аникину, охватывает в фольклоре идейно-образное содержание, темы и мотивы, сюжетные ситуации, типы действующих лиц, типы композиционных структур, особенности стиля. Типология касается и сходства целого круга социально-исторических причин, порождающих похожий фольклор. Типологическая однородность
нередко приводит к совпадению не только темы фольклорного произведения, но и характера развертывания сюжета, действий персонажей. Б. А. Рыбаков в книге «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963) происхождение былин отнес к IX в. и связал их содержание с конкретными событиями русской истории, чем воздал дань историческому направлению в изучении эпоса.
С. Ю. Неклюдов посвятил ряд трудов сравнительно-сопоставительному анализу эпических произведений монгольской литературы и фольклора, книжных форм эпической поэзии. Размышляя над способом взаимодействия устной и книжной форм монгольского эпоса, ученый высказал мнение, что в Юго-Восточной Монголии устная эпическая традиция определила форму и тональность новой жанровой разновидности — «книжных сказов» (XVIII в.), созданием и исполнением которых занимались профессиональные певцы и музыканты. Данное умозаключение справедливо не только для монгольского фольклорно-литературного феномена, поскольку здесь отмечены главные составляющие книжного эпоса независимо от его национальной принадлежности: во-первых, творческая индивидуальность и профессиональность автора, во-вторых, качественное влияние фольклора на литературный текст в отношении формы. По мнению исследователя, книжноэпическая форма не только тесно связана с устным эпосом (первоначально она прямо отражает устную традицию), ее сложение типологически родственно процессам, протекающим в фольклоре. Сюда относятся вариативность рукописных текстов, их анонимность, способы их циклизации, составление новых произведений сразу в книжной форме по уже отработанным фольклорным канонам. Книжно-эпическое повествование «может сохранять некоторые качества прямой записи устного текста, это <...> еще „полуфольклор" Оно как бы сохраняет „обратную связь" с фольклором, будучи готово в любой момент вновь раствориться в нем. Сколько бы фольклорных элементов ни включала эпическая литература, она уже оторвана от устных истоков и упомянутой „обратной связи" с ними не имеет. Обладая в полной мере эпическим пафосом и эпической тональностью, она не способна вернуться в фольклорную стихию и вновь обрести формы, сходные с теми, которые были для нее прототипиче-скими. Хотя принципиальная гетерогенность ее компонентов подразумевает активное использование самых различных фольклор-
ВЕСТНИК Мордовского университета ) 2011 | М? 1
ных жанров, ее развитие происходит исключительно по законам литературного творчества, в конечном счете — индивидуально-авторского» [5, с. 266].
Рассматривая процессы развития устного и книжного эпоса, С. Ю. Неклюдов отмечал, что на «примере Гесериады можно проследить, как знакомство с тибетским эпическим сказанием и переработка его сюжетно-тематического ядра послужили исходным импульсом для создания общемонгольской эпопеи, обусловили возникновение книжно-эпической формы, интенсифицировали взаимосвязи монголоязычных литературно-фольклорных" традиций» [5, с. '267]. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем в случаях с «Илиадой» Гомера, «Калевалой» Э. Лен-нрота, «Масторавой» А. М. Шаронова, когда отдельный мифологический сюжет становится основанием для масштабного многоге-ройного и многолинейного эпического повествования.
История книжных форм героического эпоса в финно-угорских литературах начинается с «Калевалы» Э. Леннрота, которая вызвала появление таких произведений, как «Калевипоэг» Ф. Крейцвальда, «Лачпле-сис» А. Пумпура, «Песнь о Гайавате» Лонгфелло и, в XX столетии в литературах российских финно-угров, «Биармия» К. Жако-ва, «Масторава» А. Шаронова, «Югорно» А. Спиридонова. Финский профессор К. Салламаа в статье «Уральская философия и этнофутуризм как базис финно-угорской литературы» данный список значительно расширил, включив в него «Пермь» Д. Лехтонена, «Яг-Морт» И. Куратова, «Песню об удмуртских батырах» М. Худякова, «Мальчика раба» Ф. Жухаца [8, с. 36]. Данные тексты ученый федложил изучать с целью нахождения общей базы для создания уральской философии. В указанном контексте объединение названных произведений в группу национальных эпо-сов вполне уместно. Однако под понятие классической книжной формы героического эпоса, подобно «Илиаде» и «Калевале», подпадает довольно узкий круг текстов.
Длительное время поэтическая природа «Калевалы» являлась предметом рассмотрения ученых и критиков, придерживавшихся разных концепций и научных направлений. Основные расхождения касались соотношения фольклорного и авторского начал, меры фольклорности творения Э. Леннрота. Подавляющее большинство фольклористов так или иначе придерживались точки зрения, высказанной В. Г. Белинским об «Илиаде» Гомера: «Мы считаем за решительно неспра-
ведливое мнение, будто бы Илиада есть не что иное, как свод народных рапсодов: этому слишком резко противоречат ее строгое единство и художественная выдержанность» [1, с. 404]. Подобную оценку «Калевале» дал В. Я. Пропп, заявивший, что современ- | ная наука не может стоять на точке зрения I отождествления «Калевалы» и народного эпоса. Э. Леннрот «не следовал народной традиции, а ломал ее; он нарушал фольклорные законы и нормы и подчинял народный эпос литературным нормам и требованиям своего времени. Именно этим он создал ей величайшую популярность, угадав ! вкусы и эстетические потребности образованных читателей своего времени» [7, с. 304 —
305].
Говоря о художественной .природе героических эпопей, следует иметь в виду,, что фольклорный текст, подвергнутый в той или иной степени авторской обработке или даже включенный в композицию сюжетов, подчиненных единой линии развития или общей тематике, неизменно превращается в литературное произведение, ибо начинает жить по законам и нормам литературной поэтики и эстетики и теряет такие свойства, присущие фольклору, как отсутствие канонического текста, вариативности, коллективности исполнения и восприятия, устности и даже, в известной степени, анонимности.
Приведенный взгляд на «Калевалу» и другие эпопеи мы находим и в воззрениях на поэму К. Ф. Жакова «Биармия», которую А. К. Микушев, В. А. Латышева и Н. В. Немирова относят к коми литературному эпосу. В. А. Латышева выявляет сходство «Биармии» К. Ф. Жакова и «Калевалы» Э. Леннрота, анализируя ритм, персонажный мир, лирические мотивы, тематику, соотношение фольклорного и авторского начал в обеих поэмах.
Анализ структуры, формы, способов использования мифолого-эпического и литературного материала в «Биармии» делает Н. В. Немирова, утверждая использование К. Ф. Жаковым образов древнегреческой мифологии и поэмы А. С. Пушкина «Руслан \ и Людмила». При этом подлинный фольк- ] лорный материал подвергается писателем | серьезнейшей трансформации, традиционные \ мифологические образы наделяются в авторском тексте прямо противоположными чертами. Так, исследователь отмечает: «Легенда коми-зырян о Яг Морте подверглась глубокой „переработке'* в контексте литературного эпоса К. Ф. Жакова. Коми-зырянские мифологические персонажи Яг Морт и Рай-да символизируют принадлежность к коми
национальной культуре, однако их функции в системе персонажей „Биармии" не соответствуют тем функциям, которые они выполняли в легенде о Яг Морте. Эти образы являются яркой иллюстрацией „второго типа фольклоризма" К. Ф. Жакова, выделенного А. К. Микушевым, сущность которого заключается в том, чтобы, оттолкнувшись от „фольклорного источника", полностью преобразовать его...» [6, с. 363]. По А. К. Ми-кушеву, коми фольклорные сюжеты, мотивы, образы служат К. Ф. Жакову своего рода импульсом, толчком для выражения собственных мыслей. Поэт и философ, автор «Биармии», видимо, сознательно переосмысливал традиционные образы, жонглировал смыслами, подчиняя их законам философской игры.
При всей ориентированности на «Кале-валу» Э. Леннрота К. Ф. Жаков использовал совершенно противоположный метод работы с фольклорным материалом. Э. Лен-нрот не трансформировал народный источник, не переделывал его, стремясь уложить в созданную им сюжетную схему, а сюжет-I ную схему конструировал исходя из подлинных сюжетов и мотивов. Если он и фантазировал, то в рамках народной поэтической традиции и по ее законам, что нисколько не затрудняло идентификацию фольклорных и мифологических образов в пространстве «Калевалы». Согласно Э. С. Киуру «Калевала» «была создана не методом соединения отдельных народно-поэтических сюжетов, а путем переплавки фольклорной „словесной руды" (в основном в виде готовых поэтических строк), выработки Э. Леннротом ори-] гинального макросюжета, не существовавшего в природе, но включившего все множество народных эпических сюжетов, лирических тем, мифологических мотивов...» [3, с. 292].
Традиция книжных эпосов, заложенная Э. Леннротом («Калевипоэг», «Легенда о Гайавате», «Биармия», «Лачплесис»), вызвала появление на рубеже XX —XXI вв. эрзянской «Масторавы» А. М. Шаронова, марийского «Югорно» А. М. Спиридонова, удмуртского «Дорвыжы» В. М. Ванюшева. | Введение финно-угорских книжных эпосов в пространство современной литературы делает их элементом, способствующим этническому, культурному, научному развитию мира и выходу финно-угорских народов России на мировой уровень. В литературном произведении, созданном на основе фольклорного материала, проявляется этнический портрет народа, выявляются его ментальные и психологические приметы.
Перманентный процесс появления финно-угорских эпосов объясняется, на наш взгляд, не только наличием богатого фольклорного материала, но и особенностями менталитета финно-угров, подчиненного идее самопостижения и самоидентификации. Это обстоятельство вызывает активный научный интерес, который реализуется в трудах таких современных ученых, как П. Домокош, М. Дуганчи, Л. Леонард, Т. Хаккарайнен, П. Лентонен, К. Салламаа; А. М. Шаронов, В. М. Ванюшев, В. А. Латышева, Ю. А. Ка-лиев, Н. В. Морохин и др. Заметим, что лишь П. Домокош предпринимает попытки комплексного анализа финно-угорских эпосов («К вопросу об эпосе в фольклоре угро-финских народов» (1972), «Формирование литератур малых уральских народов» (1983), «Об эпосе и фольклоре финно-угорских народов» (2005). Другие ученые в качестве сравнительного материала используют только «Калевалу». Объясняется это недостаточной изученностью явления книжного эпоса вообще. Понятия национального аутентичного и книжного эпосов, по сути, складываются параллельно, поскольку книжные эпосы создают, как правило, исследователи эпосов аутентичных. Иллюстрацией может послужить опыт публикации эрзянского эпоса «Масторава» фольклористом и поэтом А. М. Шароновым и удмуртского эпоса «Дорвыжы» профессором В. М. Ванюшевым. Так, А. М. Шаронов обосновал художественную концепцию «Масторавы» результатами научного исследования аутентичного материала, изложенного им в монографии «Мордовский героический эпос: Сюжеты и герои» (2001). Он определил героические мифологические и эпические сюжеты и персонажи, придерживаясь дефиниций, принятых в современном эпосо-ведении, в работах А. Ф. Лосева, Д. С. Лихачева, Е. М. Мелетинского, Н. И. Кравцова, В. Я. Проппа, Б. Н. Путилова, Ф. М. Селиванова, В. П. Аникина. Стержневая идея А. М. Шаронова заключается в том, что герой есть мироу строитель, демиург государственности и связанных с ней институтов управления обществом, а героический эпос — многоплановое повествование о возникновении и становлении общества, начинающего жить на основе закона, разума, целесообразности. Героический эпос, в отличие от других жанров фольклора, обладает высоким самосознанием, ясно мыслит государственно образующие цели и задачи и пытается сделать их достоянием каждого человека. Он внушает людям, что национальное государ-
100
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 | 1
ство есть высший уровень бытия и вне его или без него их существование лишается смысла, данного им мировым разумом. Этот тезис иллюстрируется сюжетами о сотворении мира и человека. Бог создает все сущее для того, чтобы человек реализовал собственные способности и удовлетворил потребности, для чего, однако, людей следует разумно организовать, создать государ-
ство, внести в их жизнь закон, разум, порядок [9].
Опыт публикации «Масторавы», «Югор-но», «Дорвыжы» в конце XX в. показал: литературные версии древнего эпоса не имеют ограничений во времени для возникновения, они всегда актуальны, если свободны от фальсификации оригинала, выражают разум и дух народа.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья седьмая. Поэмы : «Цыганы», «Полтава», «Граф Нулин» / В. Г. Белинский // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. : в 13 т. — М., 1955. — Т. 7. - С. 385-431.
2. Жирмунский В. М. Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравнительного изучения эпоса / В. М. Жирмунский // Жирмунский В. М. Фольклор Запада и Востока : сравн.-истор. очерки. — М., 2004. — С. 234 — 351.
3. Киуру Э. С. Эпические песни и «Калевала» / Э. С. Киуру // Прибалтийско-финские народы России. - М., 2003. - С. 286-294.
4. Мелетинский Е. М. О фольклористических трудах В. М. Жирмунского / Е. М. Мелетин-ский // Жирмунский В. М. Фольклор Запада и Востока : сравн.-истор. очерки^ — М., 2004. — С. 7-21.
5. Неклюдов С. Ю. Героический эпос монгольских народов / С. Ю. Неклюдов. — М. : Наука, 1984. - 312 с.
6. Немирова Н. В. Прецедеитность коми литературного эпоса К. Жакова «Биармия» / Н. В. Не-мирова // История, современное состояние, перспективы развития языков и культуры финно-угорских народов : материалы III Всерос. науч. конф. финно-угроведов. — Сыктывкар, 2005. — С. 362 — 364.
7. Пропп В. Я. Фольклор и действительность / В. Я. Пропп. — М. : Наука, 1976. — 325 с.
8. Салламаа К. Уральская философия и этнофутуризм как базис финно-угорской литературы / К. Салламаа // V Международный конгресс финно-угорских писателей : сб. докл. и выступлений. —
Сыктывкар, 1999. — С. 32 — 39.
9. Шаронов А. М. Мордовский героический эпос : Сюжеты и герои / А. М. Шаронов. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2001. — 207 с.
Поступила 29.09.09.
