УДК 316.7:324
А. В. Шевцов
Понятие «электоральная культура» в отечественной отраслевой социологии и политологии
Статья посвящена бытованию понятия «электоральная культура» в отечественной отраслевой социологии и политологии. Рассмотрены вопросы: адаптации данного понятия к предметному полю российского социально-гуманитарного знания и политической реальности; определения соотношения понятий «электоральная культура» и «политическая культура»; внешних и внутренних факторов, влияющих на трансформацию данного понятия в отечественной научной традиции.
Ключевые слова: электоральная культура, политическая культура, политическая коммуникация, политические выборы
Alexey V. Shevtsov
The concept of «electoral culture» in the domestic industry of sociology and political science
The article is devoted to the existence of the notion of «electoral culture» in the domestic branch of sociology and political science. The considered questions: adaptation of this concept to the subject field of the Russian socio-humanitarian knowledge and political reality; determine the relationship between the concepts of «electoral culture» and «political culture»; external and internal factors influencing the transformation of this notion in Russian scientific tradition.
Keywords: electoral culture, political culture, political communications, political elections
Освоение норм и идеалов либеральной демократии в последние два десятилетия в России сопровождалось принятием ее основной идеологемы: приравниванию демократии к власти, избранной в процессе «свободных, честных и ответственных» политических выборов. А это неизбежно вело к утверждению в отечественной политической традиции понятия «электоральная культура».
Данному обстоятельству способствовала так называемая культурологическая направленность современных западных научных исследований. Эти позиции нашли отклик в современном отечественном социально-гуманитарном знании. Так, по утверждению К. В. Бандорина область электоральных социологических исследований традиционно делится между академическими социологами и бихевиористски ориентированными политологами. В качестве последних выступают «классики-американцы» П. Лазарсфельд и Б. Берельсон, а также англичане Д. Батлер и Д. Стоукс, Р. Маккензи и А. Сильвер, Дж. Голдторп и Д. Локвуд.
«Большинство публикаций, посвященных теоретическим и технологическим вопросам избирательных кампаний, написано людьми, непосредственно принима-
• Том 208 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 2 •
229
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
ющими участие в работе с командами кандидатов, политическими консультантами, экспертами по имиджу партий и политических акторов, социологами-полевиками, исследующими особенности электорального поведения социально-демографических или социально-территориальных групп. Солидный опыт избирательных технологий, институциализированный в ритуалах и риторике политических кампаний, накоплен в США. Методы ведения выборной кампании основываются здесь на разработках социальных ученых, занимающихся социально-антропологическими исследованиями культуры, психологии и социальных институтов (М. Абельс, М. Новак, Д. Керцер. Дж. Маклеод, Х. Херцог, Р. Бэрк). Дж. Маклеод применяет антропологическую метафору, рассматривая предвыборные публичные действия кандидатов как политическую драму с особыми ритуалами и риторикой. Отечественные ученые признают важность исследования политических ритуалов, символов, ригорики и мифологии для понимания современного управления (Е. М. Акимкин, А. Г. Здравомыслов. П. В. Романов). Ритуальный характер официальной и массовой идеологии в современной России отмечают С. И. Барзилов, А. П. Новиков, Е. И. Федосеев. С. А. Шандыбин рассматривает сферы применимости современной социокультурной антропологии, В. В. Ильин, А. С. Панарин разрабатывают направления политической антропологии. Т. В. Евгеньева, И. Н. Ионов, В. Д. Нечаев специально анализируют мифологическую составляющую политической культуры. О. Ю. Рыбаковым дана социально-антропологическая характеристика политического поведе-ния»1.
Элементы политической культуры приобретают большое значение в объяснении электорального поведения. В рамках электоральной географии («экологического анализа») выявляются «экологические единицы», специфические электоральные зоны, в пределах которых своеобразное сочетание природных, экономических, социальных, политических, социокультурных и других факторов обеспечивает относительную устойчивость специфического распределения электоральных ориентаций (Зигфрид А. «Политическая картина Западной Франции в период III Республики»). «Сфера использования „экологического анализа" в классическом виде с 20-х гг. XX в. стала сужаться, что связано, с одной стороны, с развитием практики опросов общественного мнения, сочетание двух видов индикаторов давало возможность выделять электоральные зоны, в которых устойчиво преобладал определенный тип участия в выборах и голосовании; а с другой - усилением социальной и географической мобильности населения2.
Исправить эти недостатки в середине века взялся швейцарский исследователь М. Доган. С помощью «комбинированного метода» выделялись типические зоны (промышленная, аграрная, смешанная), определялись доминирующие в них типы политической и религиозной ориентации. Опросы помогали выявить реально существующие субкультуры. Метод позволял снять недостатки экологического анализа относительно исследования индустриальных районов.
230
• Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры • 2015 •
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
Ориентированное на всестороннее исследование поведение избирателя и электората в целом так называемое «бихевиористское направление», в отличие от опирающегося на изучение территории экологического анализа, изначально не могло обойтись «без применения специально разработанных программ опросов общественного мнения»3. Отсюда разработка панельного метода группой П. Лазарсфельда и Б. Берельсона (президентская кампания США 1940 г.) с особым вниманием к коммуникационным факторам (воздействие СМК и межличностного общения), программа А. (Э.) Кемпбелла по исследованию факторов мотивации избирателей-горожан по их идентификации с определенной партией и/или кандидатом («воронка причинности»), совершенствование Дж. Гэллапом выборочного метода, использование Э. Ноэль-Нойман «железнодорожного теста».
И. В. Охременко отмечает недостатки рационально-инструментальной теории, основывающейся на экономическом выборе электората. Противоположностью ей являются «экспрессивные теории», к которым он относит социологическую (выбор избирателя определяется принадлежностью к большим социальным группам) и социально-психологическую (избиратель солидаризируется с партией, воспринимаемой в качестве референтной группы) интерпретации. В социально-политической плоскости учитывают следующие факторы, оказывающие решающее значение на характер электорального поведения:
объективные: социальное происхождение избирателей; социальная принадлежность тех или иных групп избирателей (их социально-экономический статус); социальное окружение (влияние неформальных и формальных групп); пол, возраст избирателей; национальный состав избирательного корпуса; религиозность; внутренняя и внешняя политическая обстановка страны; географические условия.
Субъективные: специфика политической культуры, манипуляторское воздействие партий и организаций, выражающих их социальную и политическую стратегию; психологическое давление СМИ4.
Подобные тенденции проявляются и в таком «частном случае», как определение структуры и содержания электоральной социологии. Так, немецкий ученый Б. Зондерман полагает, что социология выборов изучает определяющие факторы индивидуального политического участия в выборах. Цель социологического анализа выборов заключается в описании, объяснении и прогнозировании участия в выборах, формирования индивидуальных избирательных решений, распределения партийно-политических, персональных (в отношении отдельных кандидатов) и тематических предпочтений в избирательном корпусе в целом, а также в различных социальных, культурных, территориальных сегментах электората.
Различаются структурные и ситуативные детерминанты электорального поведения. Социальная структура, система политических институтов, структура общественных интересов на макроуровне, а также социоструктурная укорененность избирателей в своей социальной среде, культурном и организационном окружении
• Том 208 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 2 •
231
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
и др. относятся к структурным условиям партийно-политической избирательной конкуренции. Число и виды избирательных альтернатив (партий или кандидатов), вопросы внутренней и внешней политики, экономические перспективы или особенности проведения избирательных кампаний относятся к факторам ситуативного влияния. Стойко закрепленные привычки, нормы и стереотипы поведения, вытекающие из процесса политической социализации, рассматриваются как личностные факторы избирательного поведения5.
Как видим, интересующая нас проблематика обозначена достаточно явно, что неизбежно ставит вопрос об объединении понятийных элементов, относящихся к области культуры, в общее понятие «электоральная культура».
Соответственно, наиболее удобный способ позиционировать новый термин, это вписать его в рамки уже давно существующей «политической культуры». Так, по версии В. Ф. Коврова, «электоральная культура» является разновидностью политической культуры, включающей в себя способ деятельности и поведения политических лидеров, организаций и отдельных групп электората6. Первое понятие относится к изучению относительно узкой сферы общественной жизни -проблемы выбора субъекта политической власти электоратом в ходе избирательной кампании, второе - к исследованию широкой системы явлений, связанных с государством и властью, ее формами и методами, субъектами ее осуществления, определенными отношениями между различными социальными субъектами и т. п. «Электоральную культуру можно представить в качестве непосредственного активного компонента политической культуры, так как вне периода выборов политическая активность населения практически не проявляется, либо носит эпизодический немассовый характер.
Особенность электоральной культуры в отличие от политической заключается в том, что ее наличие в любом обществе совсем не обязательно»7.
Эти положения можно интерпретировать следующим образом: наличие электоральной культуры - это один из критериев, отличающие современные политические системы и режимы от их «архаичных» сестер и собратьев. В качестве основного преимущества современных выборов как формы политической коммуникации выступает отказ от вооруженного насилия, перевод политической борьбы в смягченные, относительно мирные формы.
«На рубеже XXI в. мир не знает, несмотря на многие недостатки выборного механизма - цивилизованной альтернативы демократическим выборам. Там, где их нет, где они не вошли в политическую культуру общества, там господствуют насилие и страх, там процветают дворцовые интриги и перевороты, заговоры, путчи и политические убийства. Поэтому, наряду с ростом задач и функций власти, все больше назревает потребность в цивилизованных формах функционирования политической системы. Внедрение демократических выборов, овладение культурой выборов - необходимая перспектива для многих и многих народов в XXI в.»8.
232
• Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры • 2015 •
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
Как видим, апологеты современной либеральной демократии абсолютизируют этот принцип, представляя данные режимы как «царство политической гармонии», а их альтернативы - как «царства зла и хаоса».
Разумеется, далеко не все ученые принимают данный постулат за доказанный тезис. В первую очередь речь идет не о «развитости» или «недоразвитости» политической культуры определенной страны/государства/нации, сколько о готовности признания действующих норм и механизмов за «действенные» и «полезные».
Недаром в западной политической науке, особенно в американской, понятие «электоральная культура» используется редко и неохотно - как правило, применительно к странам «транзита» (Россия, Украина, Нигерия, Казахстан и др.). Иногда его относят и к относительно маргинальным политическим силам в странах «старой» демократии. Так, Д. Ортон рассуждает об электоральной культуре канадских «зеленых» с их экоцентричным сознанием, отличающимся от традиционного антропо-центричного видения мира.
Что же касается собственно электоральных исследований, то западные ученые говорят не об электоральной культуре, а об электоральном поведении, электоральных ориентациях9.
Отсюда рассуждения о практике современной либеральной демократии в духе знаменитой сентенции У. Черчилля о «лучшей из худших» политических форм. Основное направление критики - выявление плутократической «подкладки» современной либерально-демократической демократии.
В реальной политической практике, как правило, наиболее существен разрыв между сущим и должным. Понятно, что в идеале политическая борьба должна быть честной и здоровой конкуренцией за то, чтобы государственная власть выражала интересы целого и не становилась средством удовлетворения групповых, узкопартийных клановых и личных интересов отдельных людей. Однако должное расходится с реальным. Даже в демократическом избирательном процессе широко применяются неправедные средства. Активное избирательное право требует значительных финансовых, административных и информационных ресурсов, что по плечу единицам. Простой «смертный» реально не может воспользоваться этим правом. Таким образом, в выборах незримо, подспудно присутствует имущественный ценз. Политическая рулетка избирательной кампании накручивает колоссальные суммы.
Наличие политической борьбы, достигающей пика в периоды избирательных кампаний, ставит вопрос о политической безопасности10.
В действительности «демократические выборы» - иллюзия. При дороговизне не то что избирательных технологий, а самого выборного процесса участвовать
• Том 208 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 2 •
233
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
в нем могут лишь единицы, представляющие истеблишмент <...> Народ принуждают проголосовать за того или иного кандидата посредством психотропной обработки его подсознательного уровня. Для реализации глобального избирательного имиджмейкерства требуются колоссальные затраты. Побеждает тот, кто купит более дорогостоящую электронную технологию. Таким образом, результаты выборов оказываются предопределены степенью финансовых ресурсов кандидатов11.
Как же столь неоднозначная объяснительная схема реализуется в современной отечественной науке и политической практике? Г. Л. Кертман выдвинул три варианта реагирования российской политической культуры на «имплантацию» модели альтернативных выборов: 1) отторжение, неприятие, при котором выборы воспринимаются как вредная или, как минимум, бесполезная для страны инновация; 2) освоение и усвоение новой практики, сопровождающееся интериоризацией ее мировоззренческих оснований, т. е. демократических ценностей и релевантных им политических установок, что означает постепенную трансформацию фундаментальных характеристик самой российской политической культуры; 3) реинтерпретация этой практики, ее смысла и политического предназначения, позволяющая «вписать» институт выборов в традиционный для российского социума ценностнонормативный контекст и на этой основе выработать органичные для российского избирателя мотивации электорального поведения. Причем на практике речь идет об одновременной реализации сразу всех трех вариантов (тенденций)12.
Новые правила политической игры предъявляли российским социолагм особые требования со стороны власти. Как писали А. В. Дмитриев и Ж. Т. Тощенко по поводу «большого конфуза» 1993 г. : «Складывается впечатление, что опрос представляет собой по-прежнему дискуссионный объект, и споры вокруг него будут продолжаться до тех пор, пока его будут использовать в чисто политических или экономических целях. Власти, несмотря на некоторую культурную ограниченность ее представителей, вот уже несколько лет как осознали, что общественное мнение - основа легитимности их существования.
Стало быть, сегодня опрос представляет их обычную апелляцию к суждениям людей.
Именно поэтому одновременно выявляется и неравенство опрашиваемых и тех, кто заказывает, кто проводит и кто интерпретирует опросы.
При таком неравенстве мнению легко придать представительную и отрежиссированную формы, которые и преподносят публике. И здесь душевные призывы ведущих социологов (Б. А. Грушин, Т. И. Заславская, А. Г. Здравомыслов, Г. В. Осипов, М. Н. Руткевич, В. А. Ядов) к более молодым и предприимчивым организаторам опросов к методологической и методической „чистоте" и „ответственности", к сожалению, не нашли адекватного ответа»13.
234
• Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры • 2015 •
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
Еще один фактор: новая ситуация, сложившаяся с массовым внедрением в России компьютерно-сетевых технологий, и, соответственно, формированием интернет-сообщества:
<...> «политический Рунет» обладает четко очерченной спецификой (альтернативность информации, сочетание сетевых и чисто-политических акторов, широкое распространение манипулятивных электоральных технологий).
Можно говорить о становлении новой политической культуры и, соответственно, новых электоральных стандартов, что особенно ярко проявилось в конце 1990х гг. Особое внимание исследователи обратили на оперативность новых коммуникативных средств (информативность, интерактивность, доступность и т. п.), что давало особые преференции использующих их кандидатов и политических организаций.
В ходе избирательных кампаний Интернет выполняет весьма разнообразные функции (информационную, коммуникационную; политико-имиджевую, политикорекламную, политико-маркетинговую, политико-мобилизационную, политической социализации электората; контрольную)14.
Относительно влияния норм электоральной и политической культуры на адаптацию иностранного социологического инструментария к российским условиям, можно привести два примера.
1) Д. Г. Ротман, при проведении рейтинговых замеров способом «укол» использовал следующий вопрос: «„Кто из политических деятелей является для Вас наиболее авторитетным?", „Если бы выборы состоялись в ближайшее воскресенье, то за кого бы Вы проголосовали?" и т. д. Ответы на вопросы такого типа дают общие представления об отношении электората к ведущим субъектам политического поля. Самым неудачным вариантом является вопрос: „В какой мере доверяете следующим кандидатам (партиям)?", поскольку является копией заимствованной из западной социологической практики, и не вполне отвечает особенностям отечественной политической культуры, вследствие этого данные, полученные при его помощи ненадежны»15.
2) Классическая модель «воронки причинности», была представлена группой сотрудников Мичиганского университета во главе с А. (Э.) Кемпбеллом в монографии «Американский избиратель» в 1960 г. :
- первый слой («вход в воронку») - социально-экономические и культурные условия, порождающие социально-политические противоречия: экономическая структура, социальная дифференциация, исторические традиции (эти условия сказываются на структуре партийной системы, прямо не влияя на голосование);
- социально-групповая лояльность (классовая, региональная и т. п.) и ценностные ориентации, формирующиеся под воздействием социально-экономические факторы, непосредственно отражающиеся на голосовании: аттитюды (установки) по отношению к 1. кандидатам, 2. политическим курсам, 3. групповым «бенефици-
• Том 208 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 2 •
235
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
ям» (выгодам) (образуются под влиянием первого слоя, оказывают относительно независимое влияние на электоральный выбор, особенно в краткосрочной перспективе);
- партийная идентификация - фильтр, через который пропускается информация, относящаяся к трем установкам, указанным в предыдущем слое.
Внешние факторы (деятельность правительства, мнения друзей, СМИ, ход избирательной кампании, конкретные политические и экономические условия) опосредуются слоями «воронки».
Однако попытки применить эту модель вне жесткой американской дихотомической системы («демократы - республиканцы») натолкнулись на серьезные сложности.
Е. Ю. Мелешкина попыталась адаптировать данную модель к современной российской реальности:
- базовый уровень - показатели, охватывающие специфику страны в целом: социальные размежевания, политические традиции, особенности переходного периода, институциональный дизайн;
- политические ценности и ориентации, позиции избирателей по отдельным проблемам;
- ретроспективная и перспективная оценки конкретных политических сил и кандидатов, участвующих в выборах;
- факторы, непосредственно влияющие на голосование: установки по отношению к конкретным кандидатам и политическим партиям (намерение голосовать «за» или «против»).
Как нерелевантные местным условиям были изъяты основные факторы: партийная идентификация (и также заменяющая ее в отечественных исследованиях идеологическая идентификация), оценка избирателями различных политических курсов (в России конкурируют конкретные политики, а не «курсы»).
Выделенные группы «эндогенных» для «воронки» факторов находятся в динамическом взаимодействии друг с другом, что обуславливает нерекурсивный характер конструируемой модели. Воздействие политических ценностей и ориентации на оценку деятельности «партии власти», президента, возможностей отдельных политических сил и т. д. абсолютно очевидно и не нуждается в дополнительном обосновании. Несколько сложнее обстоит дело с обратной зависимостью. Однако и в этом случае можно установить наличие взаимосвязей. Так, по оценкам некоторых исследователей, в посткоммунистических странах, в отличие от стран стабильной демократии, изменения в экономике влияют на формирование политических предпочтений опосредованно, своеобразным фильтром здесь выступают установки по отношению к институциональным проблемам, связанным с демократизацией и экономической вестернизацией. Неудовлетворенность экономической ситуацией может привести избирателей к разочарованию в рыночных и демократических
236 • Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры • 2015 •
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
институтов и заставить голосовать за партии, занимающие антидемократические и антирыночные позиции. В конструировании модели следует учитывать роль ряда экзогенных для воронки обстоятельств, таких как деятельность СМИ, характер ведения избирательной кампании, влияние друзей, знакомых, экономическая и политическая конъюнктура. Не оказывая определяющего влияния на выбор избирателей они могут служить своего рода «возмущающими» импульсами в краткосрочной перспективе16.
Освоение норм и идеалов либеральной демократии в последние два десятилетия в России неизбежно вело к утверждению в отечественной политической традиции понятия «электоральная культура».
Данному обстоятельству способствовала так называемая культурологическая направленность современных западных научных исследований. Эти позиции нашли отклик в современном отечественном социально-гуманитарном знании.
Элементы политической культуры приобретают большое значение в объяснении электорального поведения («экологического анализа», «комбинированного метода», социологического и социально-психологического подходов).
Структура и содержание электоральной социологии включает в себя многие элементы политической культуры. Отечественный исследователь В. Ф. Ковров определяет электоральную культуру в качестве непосредственного активного, но факультативного, компонента политической культуры.
Эти положения можно интерпретировать следующим образом: наличие электоральной культуры - это один из критериев, отличающие современные политические системы и режимы от их «архаичных» сестер и собратьев.
В качестве основного преимущества современных выборов как формы политической коммуникации выступает отказ от вооруженного насилия, перевод политической борьбы в смягченные, относительно мирные формы.
Г. Л. Кертман выдвинул три варианта реагирования российской политической культуры на «имплантацию» модели альтернативных выборов (отторжение и неприятие, освоение и усвоение, реинтерпретация).
Новые правила политической игры предъявляли российским социолагм особые требования со стороны власти. Еще один фактор: новая ситуация, сложившаяся с массовым внедрением в России компьютерно-сетевых технологий, и, соответственно, формированием интернет-сообщества.
Нормы электоральной и политической культуры повлияли на адаптацию иностранного социологического инструментария к российским условиям.
Примечания
1 Бандорин К. В. Социальная организация избирательной кампании: автореф. ... канд. филос. наук: 22.00.08 / Сарат. гос. техн. ун-т. Саратов, 1999. С. 2.
2 Ковров В. Ф. Электоральная социология: учеб. пособие / Баш. гос. ун-т. Уфа, 2005. С. 14.
• Том 208 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 2 •
237
Раздел VIII. Политическая и правовая культура
3 Там же. С. 15.
4 Охременко И. В. Электоральное поведение: теория вопроса: учеб. пособие: в2 ч. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2002. С. 40-43.
5 Зондерман Б. Подходы к исследованию выборов: введение / пер. с нем. В. С. Авдонина // Выборы органов государственной власти Рязанской области: сравнит. полит. анализ: сб. ст. / Ряз. гос. пед. ун-т им. С. А. Есенина; под общ. ред. В. С. Авдонина. Рязань, 2002. С. 6-7.
6 Ковров В. Ф. Указ. соч. С. 8-12.
7 Там же С. 122.
8 Тер-Газарян А. В. Выборы как политический институт в условиях современного российского общества: автореф. ... канд. филос. наук / Ин-т молодежи. М., 1995. С. 11.
9 Цит. по: Фадеева Л. А. Электоральная культура: теорет. конструкт или очередная концептуальная натяжка? // Рос. электорал. обозрение. 2010. № 1. С. 32.
10 Анциферова И. В. Избирательный процесс как соревнование социальных и политических сил // Социология власти. 2006. № 1. С. 97.
11 Багдасарян В. Э. Феномен квазидемократии: критика процедуры полит. выборов в ист. ретроспективе // Власть. 2007. № 5. С. 38.
12 Кертман Г. Л. Статус выборов в российской политической культуре // Социологические наблюдения, 2002-2004 / сост. А. А. Ослон и др.; Фонд «Обществ. мнение». М.: Ин-т фонда «Обществ. мнение», 2005. С. 73.
13 Дмитриев А. В. Социологический опрос и политика // Социс. 1994. № 5. С. 42.
14 Шевцов А. В. Интернет и российская электоральная социология // Изв. Рос. гос. пед. унта им. А. И. Герцена. 2013. № 156. С. 149-150.
15 Ковров В. Ф. Указ. соч. С. 162.
16 Мелешкина Е. Ю. «Воронка причинности» в электоральных исследованиях // Полис. 2002. № 5. С. 50-51.
238
• Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры • 2015 •