CC BY
24
В-седьмых, по сравнению с взаимодействиями «лицом к лицу» текстовая SMS коммуникация носит более афористичный характер. Кроме того, используя их, люди могут выразить чувства, которые затрудняются передать при личном контакте.
Другой составляющей рассматриваемой коммуникативной системы являются средства коммуникации, под которыми понимаются знаки и символы. Именно благодаря им можно вести речь о функционировании культуры мобильной коммуникации как знаковой системы.
С появлением текстовой мобильной коммуникации возникла новая семантика повседневных интеракций. В ее основе лежит рационалистический подход примитивной символизации, зачастую выражающейся в практически полном отсутствии пунктуации и иных проявлениях минимизации текста.
На самом деле сокращение слов и фраз, а также использование акронимов в процессе текстовой коммуникации способствуют увеличению скорости коммуникативного обмена, а значит, сокращению смысловых пауз. При осуществлении процессов синхронной коммуникации пользователь должен быстро набирать на клавиатуре ответы, иначе его корреспондент может счесть, что к нему относятся без должного уважения или даже оскорбительно. Экономия усилий по набору сообщений и ускорение этого процесса - основной мотив опытных пользователей, уменьшающих линг-
Северо-Кавказская академия государственной службы
вистическую сложность процессов осуществления интеракций.
Литература
1. См.: Begam R. Samuel Beckett and the End of Modernity. Stanford:, 1996; Grossman E. L'Esthétique de Beckett. P., 1998.
2. См. Koskinen I. Mobile Asynchronous Communication: Exploring the Potential for Converged Applications // Personal Technologies. 2000. № 4. Р. 45-53.
3. См. Berg S., Taylor A., Harper R. Mobile Phones for the Next Generation: Device Designs for Teenagers // Proceedings of CHI 2003. Florida, 2003; Taylor A., Harper R. Age-old practices in the «New World»: A study of gift-giving between teenage mobile phone users // CHI 2002. Minneapolis, 2002.
4. Ong W.J. Orality and Literacy: The Technologizing of the Word. L., 1982. Р. 82.
5. См.: KasesniemiE., RautiainenP. Life in 160 characters. The text message culture of Finnish teenagers // AakhusM., Katz J. (eds.). Perpetual contact: Mobile communication, private talk, and public performance. Cambridge, 2002. Р. 170-192.
6. См.: Ling R., Yttri B. Hyper-coordination via mobile phones in Norway // Katz J.E., Aakus M. (eds.). Perpetual Contact: Mobile Communication, Private Talk, Public Performance. Cambridge, 2002.
7. См.: Senge P. The Fifth Discipline: The Art and Practice of the Learning Organization. N.Y., 1990.
_6 декабря 2006 г.
© 2006 г. К.Г. Дубровский
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ГРУППОВЫХ ПРОЯВЛЕНИЙ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОТЕСТОВ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
В настоящей статье будут рассмотрены политические особенности групповых проявлений протестной активности. В 90-х гг. ХХ в. большое влияние оказали на формирование общественных настроений и дискурс политических акторов, к примеру, протестные акции шахтеров (голодовки, забастовки, пикеты) [1]. Для понимания политической составляющей проявлений социальной напряженности, важное значение имеет изучение процессов формирования и развития групповой солидарности, имеющей прямое отношение к солидарности органической, о которой еще в XIX в. писал Э. Дюркгейм. Рассматривая феномен органической солидарности, он отмечал: «Этот социальный тип основан на принципах, настолько отличных от предшествующих, что он может развертываться только в той мере, в какой эти последние отходят на второй план. В самом деле, люди группируются не в соответствии с отношениями родства, а по особенностям общественной деятельности, которой они себя посвящают. Их естественной и необходимой средой становится теперь не среда, в которой они родились, а профессиональное окружение. Теперь уже не кровное родство, действительное или вымышленное, определяет место каждого, а функция, которую он выполняет» [2].
М. Олсон, один из авторов теории коллективного действия, ввел в научный оборот термин «латентная группа» для обозначения тех сообществ с общими интересами в коллективном благе, которые не построили организационную структуру для решения коммуникативных и координационных задач [3]. Именно такие группы, материализуясь в форме квазигрупп, образуют центры объединения протестующих. Наряду с первичными требованиями экономического, социального и иного характера, они формулируют и политические требования, связанные с принятием или пересмотром тех или иных законов, нормативных актов, с отстранением от должности должностных лиц, нарушающих права протестующих и т.д.
Теоретический концепт квазигрупп был обоснован С.С. Фроловым, полагавшим, что указанные социальные образования имеют следующие отличительные черты: своеобразность образования; неустойчивость взаимосвязей; отсутствие разнообразия во взаимодействиях (это либо только прием или передача информации, либо только выражения протеста или восторга и т.д.); кратковременность совместных действий.
Квазигруппы чаще всего существуют непродолжительное время, после чего либо окончательно распада-
ются, либо под воздействием ситуации превращаются в устойчивые социальные группы [4]. При этом квазигруппы не создаются целенаправленно, а являются стихийным ответом на резко изменившие социальные, политические и экономические условия. Такие группы возникали в начальный период «монетизации» льгот, осознания дольщиками жилья невозможности получения квартиры, нарушения прав автомобилистов в результате принятия не соответствующих реалиям нормативных актов и т.д.
Указанные социальные образования могут превратиться в социальные группы, если в ходе постоянного взаимодействия будет возрастать степень социального контроля между их участниками. Для осуществления последнего необходима некоторая степень кооперации и солидарности. В данных квазигруппах и агрегациях социальный контроль почти отсутствует, так как это чисто абстрактные выделения сообществ по одному признаку, несмотря на то, что у индивидов, входящих в эти общности, можно заметить определенную идентификацию с другими членами (например, по возрасту).
Как отмечает Н.В. Шахматова, квазигруппы появляются непреднамеренно, случайно, в них отсутствует устойчивое ожидание, а взаимодействия, как правило, бывают односторонними (например, только беседа и никаких других видов действий). Такие спонтанные, неустойчивые группы она наряду с С.С. Фроловым называет квазигруппами [5]. Итак, квазигруппы могут рассматриваться как некоторые переходные образования на пути к устойчивым социально-возрастным группам с устоявшимися взаимосвязями. Анализ признаков квази- и социальных групп показал, что они различаются степенью организованности, устойчивости, взаимодействия, сфор-мированности внутренней структуры [5]. Во многом развитие таких групп и использование ими тех или иных форм политического действия зависит от стадии развития послужившей «спусковым механизмом» социального недовольства общественно значимой проблемы.
Ведя речь о стадиях проблемы приводящей к социальным протестам, мы ориентируемся на теоретическую модель известных западных политологов М. Спектора и Дж. Китсьюза, включающую четыре стадии:
«Стадия 1. Группа (или группы) пытается утверждать, что некоторое условие существует, определяет его как оскорбительное, вредное, нежелательное, предает эти утверждения гласности, инициирует обсуждение, делает это условие предметом общественного и политического внимания.
Стадия 2. Признание легитимности этой группы некоторой официальной организацией или институтом. Это может привести к официальному расследованию, предложениям реформ, созданию организации с целью отреагировать на эти утверждения-требования.
Стадия 3. Повторное выдвижение утверждений-требований первоначальной группой (или другими группами), выражающее неудовлетворенность установленным порядком ведения дел относительно данного условия, бюрократическим обращением с утверждениями-требованиями, неспособностью создать условия сотрудничества и доверия в рамках этого порядка и бездушным отношением к утверждениям-требованиям.
Стадия 4. Отказ группы, выдвигающей утверждения-требования, от деятельности официальной организации или института или отсутствие официальной реакции и разворачивание деятельности по созданию альтернативных, параллельных или противодействующих институтов» [6]. Отметим, что эта модель не предполагает строгой последовательности вышеперечисленных стадий.
Поясняя указанную схему, Н. Мэннинг подчеркивает, что официальные органы часто реагируют на выдвижение утверждений-требований рутинным или неэффективным образом (стадия 2). В политической практике этой стадии соответствует создание специальных государственных комиссий. Последние, как правило, состоят из представителей правящей элиты и занимаются тем, что рассматривают факты, выслушивают мнения заинтересованных сторон и дают некоторые рекомендации. Эта процедура может продолжаться длительное время, в течение которого начальное условие или событие может измениться само собой. Правительство может отреагировать позитивно на эти рекомендации, но обычно, не будучи связано ими, не предпринимает каких-либо действий. Третья стадия предполагает два возможных варианта развития событий: либо происходит возврат ко второй стадии, при этом требование группы может завязнуть в этой «петле» и исчезнуть, либо происходит переход к четвертой стадии, когда группа решает, что необходимо создать альтернативу стадии второй. Группа может решиться на самостоятельные действия с целью исправления ситуации или сосредоточиться на неспособности официальных структур удовлетворить их интересы и попытаться изменить их более или менее решительным образом [7].
К сожалению, российские реалии таковы, что в результате инерционности государственной машины принятия решений, чиновники редко оперативно реагируют на требования протестующих. В качестве примера приведем волнения в Кондопоге, реальные меры были приняты только после вмешательства федерального центра, а губернатор Катанандов, несмотря на всю сложность общественно-политической обстановки, отправился на отдых в Португалию и вернулся только после публично выраженного негативного отношения к происходящему со стороны Президента РФ В.В. Путина.
В рамках методологии сравнительного политологического анализа сравним паттерны политического поведения в условиях социальных кризисов российских и американских чиновников. Р. Патнем, изучавший проблемы конфликтов на уровне отдельных регионов США, отмечает, что «политики в регионах с более давними гражданскими традициями не отрицают реальности конфликтующих интересов, но они не боятся созидательного компромисса» [8]. Готовность к последнему - надежный признак зрелости политической культуры, а ее неразвитость - один из факторов обострения протестной активности в современной России. Чиновники различного уровня попросту не готовы эффективно действовать в условиях спонтанно появляющихся протестных групп.
А.Н. Кулик пишет: «Современное общество характеризуется высокой степенью фрагментации, и многочисленные группы давления, отстаивающие свои корпоративные интересы перед государством, социальные движения и инициативы становятся не менее чем партии, значимыми акторами политического процесса. Эти... сообщества людей с общими интересами определяют во многом социальную и политическую повестку дня и изменяют дискурс социальных и политических дебатов по широкому кругу вопросов» [9]. При этом необходимо учитывать масштаб и глубину вовлечения самых широких слоев населения в обсуждение, анализ, принятие решений и контроль над реализацией общественно значимых проблем [10]. Г. Блумер основное внимание уделяет спонтанным формам коллективного поведения, возникающим в точках роста социальной нестабильности, в нашей терминологии - точках роста социальной энтропии. «Интересно в исследовании коллективного поведения прослеживание того пути, по которому элементарные и спонтанные формы развиваются в организационные. Обычаи, условности, институты и социальные организации претерпевают определенное развитие, представленное переходом от расплывчатого и неорганизованного состояния к устоявшемуся и организованному статусу. Определение путей и характера подобного развития становится в изучении коллективного поведения весьма важным аспектом» [11].
Такой переход, о котором пишет Г. Блумер, может зависеть от множества случайных факторов, напрямую связанных с существующим в стране политическим и социальным порядком. При этом инициаторами протестов не обязательно выступают малоимущие граждане. С. Дженнингс, генеральный директор московского инвестиционного банка Renaissance Capital, считает, что требование перемен может вырасти из более прозаичных, но конкретных вопросов. «У тебя хорошая работа, есть деньги, симпатичная дача, но ты не можешь туда добраться, потому что дороги ужасны, - говорит он. - Я думаю, что следующая волна перемен пойдет скорее снизу. Вот почему феномен среднего класса так силен» [12].
В данном случае, как считает Р. Капелюшков, «следует говорить о деформализации институционального пространства переходных обществ, поскольку формальные „правила игры" отходят здесь на второй план, уступая место неформальным отношенческим сетям. В конечном счете, этот сдвиг - от формальных институтов к неформальным, от явных контактов к неявным, от стандартных трансакций к персонализованным сделкам - определяет их институциональную структуру» [13].
Необходимость переноса исследовательского акцента с иерархических аспектов на самоорганизационную сторону институционального процесса анализа про-тестной активности осознается многими отечественными исследователями. К примеру, В.А. Иноземцева пишет: «В условиях российской действительности, когда в стране сложился целый кризисный комплекс, проблемой является не столько стабильность демократии, сколько само ее становление, что во многом опре-
деляется наличием условий предупреждения и успешного регулирования конфликтов. Решение этой задачи зависит не только от формального существования парламентских институтов, но и от развитости гражданского общества, которое играет большую роль в деле формирования политического менталитета, трансляции новых социальных форм и культурных образцов политической среды общества в целом.
На уровне гражданского общества происходит организация групп интересов - конфликтных групп, с последующим переходом конфликта из латентной стадии в открытую. Исторический опыт показывает, что вне организации групп интересов регулировать развитие политического конфликта невозможно: этому препятствует диффузный характер, рассеянность противостоящих власти группировок и объединений. Следовательно, очень важно наличие условий для организации конфликтующих сторон и их зрелость в этом отношении» [14, с. 96].
В современном российском обществе мы наблюдаем результаты игнорирования политической элитой проблематики создания условий для самоорганизации населения в сфере решения общественно значимых проблем. Достаточно показательно, что на протяжении полутора десятков лет вопросы развития структур гражданского общества были делом западных фондов. После того как у российской элиты возник синдром «цветных революций», было сделано все возможное для вытеснения зарубежных благотворительных организаций из сферы формирования гражданского общества, без которого нет и политической демократии.
«Если отсутствует институционализация конфликтов на уровне гражданского общества, то любой частный конфликт, возникающий в групповых ячейках, самим положением вещей сразу же возводится в ранг общегосударственного, хотя возможности государства часто ограничены отсутствием адекватных средств. Лишь зрелое гражданское общество, представленное многочисленными группами интересов, партийно-политической инфраструктурой, агрегирующей эти интересы, может принять на себя миссию смягчения и „облагораживания" политических конфликтов.
Однако для институционализации конфликтов на гражданском уровне - необходимо еще достичь сопряженности групповых интересов с общенациональным, публичным интересом. Лишь в том случае, когда частный интерес поднимается до уровня осознания своей причастности к публичному интересу, появляются гражданская ответственность, гражданский долг» [14, с. 97]. Когда же политическая культура населения низка, а гражданская ответственность практически не проявляется в повседневных практиках, возникает благодатное поле для манипулирования общественным мнением.
Провокаторская работа по разжиганию внутренней вражды является серьезной проблемой, на которую недостаточно обращают внимание политические партии, а некоторые даже пытаются сорвать на этом политический куш. Показательно, что в Карелии, где ЛДПР пыталась разыграть националистическую карту после
событий в Кондопоге, партия Жириновского получила вдвое меньше того, что предсказывали партийные «социологи». Избиратели отказались верить в то, что ЛДПР, по спискам которой проходят в Госдуму бизнесмены Сулейман Керимов, Ашот Егиазарян, Арсен Каноков, Станислав Магомедов, братья Михаил и Саит-Салам Гуцериевы, всерьез выступает «за русских, за бедных». Кстати, именно Михаил Сафарбекович Гуцериев, разбогатевший в 1990-е гг. на свободной экономической зоне в Ингушетии, а ныне владеющий компанией под названием «Русснефть», в 1996-1999 гг. по воле главного «защитника русских» занимал кресло вице-спикера Госдумы от ЛДПР. Даже в Кондопоге процент ЛДПР снизился с 15,8 в 2003 г. до 12,3 % в 2006 г. [15]. В данном случае мы имеем дело с неудачей конкретной политической партии, однако роль партий в уменьшении/увеличении социальной напряженности достаточно велика.
В условиях монополизации одной партией, т.е. «Единой Россией» каналов политической коммуникации и зарегулированности любых проявлений инициативы социума, указанный подъем вряд ли возможен. В свое время С. Хантингтон лаконично констатировал: «Демократия не означает решения проблем; она означает лишь возможность смещения правителей» [16].
Не случайно в наши дни даже спикер Совета Федерации С. Миронов утверждает: «Сначала нам нужно избрать эффективную Госдуму и сделать так, чтобы она снова стала местом для дискуссий. Сейчас она мало соответствует конституционной сути парламента. Правительство говорит: Госдума, примите закон! „Есть", отвечают в Госдуме! Госдума сегодня - некая дополнительная часть то ли правительства, то ли администрации Президента, довольно бездумно, некритически пропускающая многие непроработан-ные законы. В прямом смысле бездумно - мы довольно много возвращаем или на ходу правим, они соглашаются... Сколько раз было, что Президент вето накладывал из-за того, что в законах обнаруживались элементарные технические нестыковки, о которых мы говорили, но ведь всегда нужно быстро-быстро. Мы же хотим, чтобы в парламенте не было монополии одной фракции, чтобы Дума не стояла навытяжку перед правительством, чтобы была фракция, которая могла как минимум блокировать какие-то законы, а как максимум, - находя возможных сторонников из других фракций, принимать законы в интересах простых людей, чтобы им было удобно жить. Сейчас у нас все наоборот. Правительство само пишет себе законы и оформляет их через Госдуму» [17].
С точки зрения политолога Е.И. Степанова, возникновению и усилению всех своих болезненных состояний российское общество вообще и его регионы, в частности, обязаны «в первую голову» поведению элит всех уровней и направлений, своими «руководящими» действиями не только не обеспечивших движение к социально благополучному государству и соответствующей социальной политике, но и прямо, намеренно препятствующих тому и другому (что особенно отчетливо показали не только нынешние законодательные инициативы центральной власти - закон № 122 о так называемой
«монетизации льгот», законы о реформировании ЖКХ, здравоохранения и образования, которые как раз и затрагивают основное содержание социальной политики и реализация которых либо уже началась, сразу вызвав резкий протест огромных масс населения по всей стране, либо почти готова начаться в скором времени, но уже сейчас также вызывая массовый протест во многих российских регионах, в том числе и в регионах Северного Кавказа), то единственно действенным лекарством от них может служить, как все настойчивее подчеркивают многие российские обществоведы, только обращение всей совокупности российских элит - центральных и региональных - к действительно сильной и эффективной социальной политике, способной обеспечить экономическую и политическую стабилизацию положения российского населения как в целом по стране, так и по отдельным ее регионам, привлечь инвестиции для перевооружения и устойчивого развития их экономики и создать на основе всего этого достаточно мощный потенциал для повсеместного повышения - достаточно быстрого и эффективного - народного благосостояния [18].
«Элиты, прежде всего, должны отчетливо понять и внутренне принять ту достаточно простую и вряд ли опровергаемую истину, что проведение социальной политики не является благотворительной деятельностью государства и соответствующих органов и институтов власти, деятельностью которых они руководят. Это - насущная необходимость, как для общества, так и для самого государства. Социальная политика -один из основных способов производства и воспроизводства стабильного и гармоничного бытия общества и составляющих его членов. Последовательное и организованное проведение социальной политики с соответствующей данному уровню развития общества материальной базой должно являться непременной составляющей государственного управления» [19]. Особо подчеркнем - речь в цитате идет о теоретической модели, в настоящее время не реализуемой в современной России.
Литература
1. См. Жигунов Л.Э. Шахтеры. Социальная идентичность и протестное политическое поведение. Ростов н/Д, 1999.
2. Durkheim E. La division du travail social. P., 1978. P. 158.
3. См.: Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge, 1965.
4. Подробнее см.: Фролов С.С. Основы социологии. М., 1996. С. 148.
5. Шахматова Н.В. Поколенческая организация современного российского общества / Под ред. Г.В. Дыльнова. Саратов, 2002.
6. СпекторМ., КитсьюзДж. Конструирование социальных проблем // Контексты современности-II: Хрестоматия / Сост. и общ. ред. С.А. Ерофеева. Казань, 2001. С. 163.
7. Manning N. Constructing Social Problems // Social Problems and Welfare Ideology. Aldershot, 1985. Р. 10-11.
8. Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. Гражданские традиции в современной Италии. М., 1996. С. 105.
9. КуликА.Н. E-democracy и электронная демократия: западная концепция в российском контексте // Проблемы ста-
новления гражданского общества в России: Материалы научного семинара. Вып. 4. М., 2003. С. 91-116.
10. См.: Прогнозное социальное проектирование: теоретико-методологические и методические проблемы / Отв. ред. Т.М. Дридзе. М., 1994; Дридзе Т.М. Диалог как механизм организации социокультурного пространства-времени // Культурный диалог города во времени и пространстве исторического развития. М., 1996.
11. Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 169.
12. Buckley N. From shock therapy to consumer cure: Russia's middle class starts spending // The Financial Times. 2006. 31 Oct.
13. Капелюшков Р. «Где начало того конца?» (К вопросу об окончании переходного периода в России) // Вопросы экономики. 2000. № 1. С. 143.
14. Иноземцева В.А. Роль гражданского общества в предупреждении и урегулировании политических конфликтов
Северо-Кавказская академия государственной службы
// Новые политические процессы на постсоветском пространстве: Тез. докл. междунар. конф. СПб., 19-20 апреля 2006 г СПб., 2006.
15. Тульский М. «Тонущего» Жириновского спасут фальсификации? // Русский журн. 2006. 30 окт.
16. Huntington S. The Third Wave. Democratization in the Late Twentieth Century. Norman, 1991. P. 262-263.
17. Цит. по: Самарина А. Сергей Миронов: политпространс-тво деградирует // Независимая газета. 2006. 14 нояб.
18. См.: Устойчивое развитие Юга России. Ростов н/Д, 2003.
19. Степанов Е.И. Обеспечение сбалансированности административной и муниципальной реформ в регионах как фактор демократизации российского общества реформы // Административная реформа (региональный уровень): российский и европейский опыт: Материалы рос.-герм. конф. Ростов н/Д, 30 сентября - 2 октября 2005 г. Ростов н/Д, 2005. С. 273-274.
_6 декабря 2006 г.
© 2006 г. И.С. Дуров
СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ НОВОЙ ДЕМОГРАФИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
Одним из негативных факторов, которые сказываются на состоянии экономики современной России, является продолжающееся сокращение численности населения. Проблема эта - не исключительно российская, с ней уже не одно десятилетие сталкиваются практически все экономически развитые страны. К примеру, во Франции в 1945 г. генерал де Голль сформировал высший совет по народонаселению и сам стал его председателем, чем подчеркнул значимость проблемы. Кроме того, был создан специализированный институт демографических исследований, сотрудники которого готовили материалы по анализу эффективности реализации демографической политики государства.
Демография, в которой, как в зеркале, отражаются общественные и семейные отношения, культурный и социальный контекст, а также политические перемены, позволяет наблюдать и быстрые, и постепенные изменения. Кроме того, используя методологию сравнительного анализа, возможно понять образ жизни народа на разных этапах его истории [1]. В этом контексте 2006 г. стал годом новой демографической политики нашего государства.
В 2006 г. в Послании Федеральному Собранию Российской Федерации Президент России В.В. Путин сказал: «Проблемы экономического и социального развития страны тесно связаны с простым вопросом: для кого мы все это делаем? Вы знаете, что в среднем число жителей нашей страны ежегодно становится меньше почти на 700 тыс. чел. Мы неоднократно поднимали эту тему, но по большому счету мало что сделали. Для решения этой проблемы необходимо следующее.
Первое - снижение смертности. Второе - эффективная миграционная политика. И третье - повышение рождаемости». И далее Президент продолжил: «Начав реализацию крупнейших за последние годы социальных проектов, мы заложили с вами неплохую базу, в
том числе для решения демографических проблем, однако и это недопустимо мало, и вы знаете почему. Положение в этой сфере критическое» [2]. Позже на заседании Совета безопасности 20 июня 2006 г. он предложил преобразовать Совет по реализации приоритетных проектов в Совет по национальным проектам и демографической политике. По мнению В.В. Путина, это поможет более эффективно координировать деятельность в данной сфере. Не случайно в качестве пятого приоритетного национального проекта названо решение демографической проблемы. Затраты на новый проект по ее решению первый вице-премьер Д. Медведев оценил в 195 млрд руб. без учета индексации. Как он сообщил, в 2005 г. в России родилось 1,5, а умерло 2,3 млн чел. Средняя продолжительность жизни россиян составляет 65,5 года, в среднем мужчина живет на 13 лет меньше, чем женщина (59 лет и 72 года). По информации первого вице-премьера, в 2005 г. на 100 женщин детородного возраста пришлось только 134 ребенка.
Надежды руководства страны на то, что увеличение финансирования соответствующих мероприятий исправит демографическую ситуацию, разделяют не все ученые. По мнению научного руководителя Центра социальных исследований и инноваций Евгения Гонтмахера, влиять на рождаемость экономическими инструментами государство в принципе не в силах: «Это интимная проблема каждой семьи, в подавляющем большинстве случаев она не зависит от количества денег». Некоторый эффект, считает он, возможен лишь в том случае, если 195 млрд руб. будет потрачено на меры по снижению смертности населения и привлечение в страну мигрантов: «Этих денег и на 20, и даже на 10 лет будет мало. Но на здравоохранение, улучшение условий труда и уменьшение смертности от ДТП их вполне можно потратить». Главный промах, пола-
