CC BY
28
К.Ф. ЗАВЕРШИНСКИЙ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА КАК СПОСОБ СЕМАНТИЧЕСКОГО КОНСТИТУИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ
Понятие «культура» является как раз историческим понятием, а модерному обществу следовало бы уяснить себе, когда и почему оно ввело это понятие: предположительно, ради того, чтобы переструктурировать свою память и приспособить ее под требования современного, высокосложного общества, обладающего собственной динамикой.
Н. Луман
The article discusses a cognitive opportunities for conceptualization of political culture through correlation of political phenomenon with temporal horizons of political communications. The researcher argues that concept of political culture carries out function of temporal designing of political communication through process of meaning-making. The analysis of temporal aspects of semantic structures of the concept of political culture is especially important taking into consideration the socio-cultural urgency of political designing and methodological problems in a theoretical field of cultural researches in political science.
Несколько лет назад, находясь на «родине» современных политико-культурных исследований, в ответ на ремарку о необходимости новых теоретических подходов к пониманию политической
культуры автор статьи услышал слегка ироничное и весьма симптоматичное, как представляется, замечание одного из американских коллег: «Кто из нас не имел теоретического романа с политической культурой...» Критическая рефлексия политической действительности посредством апелляции к концепту политическая культура и одновременно интеллектуальный скепсис по поводу продуктивности подобной познавательной процедуры для объяснения политической динамики общества стали своего рода интеллектуальными константами современной политической науки.
Любой исследователь, озадаченный выбором методологических приоритетов при изучении «политической культуры», а значит, и проблемой «определения политической культуры», сталкивается с дилеммой: либо идентифицировать свое видение с той или иной трактовкой («школой», «традицией», «направлением»), либо вступить на чреватую эклектикой дорогу «методологического синтеза». Эти попытки рано или поздно - в зависимости от способности автора противостоять доктринально-му догматизму - ведут к выводу о тщетности усилий и скептицизму относительно перспектив использования понятия «политическая культура» в современном научном дискурсе. Вместе с тем подобный критицизм так и «не отменил» потребности политических акторов в самоидентификации посредством отсылки к «политической культуре», что уже само по себе стимулирует постоянное «возрождение» интереса к способам научной концептуализации «политико-культурных» феноменов.
В ситуации, когда термин «политическая культура» все очевидней являет свойства «семантической ловушки», на первый план выдвигается не проблема поиска ее «объективных» и «субъективных» оснований или интерпретации «значимости» культуры в социально-политическом процессе1, а выявление роли данного концепта в структурировании пространственно-временных режимов политических коммуникаций. Важными в этом отношении видятся методологические посылки тех исследователей, которые подчеркивают, что «культура не постигается как лучшая из всех возможностей» (Н. Луман), а является специфической «памятью общества», своего рода фильтром не только «запоминания», но и «забвения», существующих в «референциальных
1 Показателен в этом отношении сборник статей авторитетных авторов, вызвавший в свое время позитивный отклик у специалистов в области исследования социокультурных процессов, с симптоматичным названием: Culture-Matter: How values shape human progress / Ed. by Harrison L.E., Huntington S.P. - N.Y.: Basic books, 2000.
рамках современности» (Я. Ассман), который используется для определения пределов «варьирования будущего»1. Традиционная проблема культурных исследований - взаимосвязь «культуры и структуры» - переформулируется в вопрос: «почему» и «как» общество «изобретает» понятие «культуры»? Аналогичный вопрос можно задать и в отношении понятия политическая культура. Тем самым посылка об исторических основаниях «культурной системы», предполагающая появление образцов и «матриц» политической культуры в процессе социальной дифференциации, замещается видением политической культуры как динамичного и весьма специфического способа маркирования, оформления семантических различий с последующей их легитимацией в процессе политических коммуникаций.
Автор статьи полагает, что решение проблемы обоснованности использования концепта «политическая культура» в дискурсах политической науки связано не столько с констатацией неопределенности такого рода «зонтичных понятий» или критикой дилетантского обращения отечественной политологии с «западными» методологиями, сколько со сменой «позиции наблюдения». В связи с этим статья нацелена на артикуляцию новых подходов к концептуализации знаний «о политической культуре» с учетом фактора темпоральности и специфики конструирования смысловых ориентаций политической коммуникации. Исследование политической культуры - изучение процесса «понимания» (обобщения смысловых ориентаций) как необходимого условия конституирования политических идентичностей, которые всегда выявляются в проекции времени (соотнесенности с «прошлым» и «будущим») и составляют содержание политической памяти. Концепт политическая культура выполняет роль «семантического инструмента», который организует процесс политической коммуникации, обеспечивая конденсацию смысла для возможных взаимодействий как политических акторов, так и исследователей, изучающих смысловые структуры политических коммуникаций.
Сама по себе постановка вопроса о политической культуре как разновидности «социальной памяти» и важнейшего компонента политической коммуникации не чужда политологическим исследованиям. Так, Люсьен Пай еще на первом этапе концептуализации
1 См.: Луман Н. Эволюция. - М.: Логос, 2005. - С. 204; Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. - М.: Яз. слав. культуры, 2004. - С. 94-95.
феномена политической культуры акцентировал, что он является комплементарным продуктом «коллективной истории» и «жизненных историй» членов политической системы1. Однако отсылка к «историческому» почти всегда уходит на второй план; внимание исследователей чаще сосредоточено на социальных или «ментальных» основаниях политических «установок», «убеждений», «ценностей», что существенно упрощает представления о темпоральных измерениях культурного процесса. Культурная память интерпретируется как присутствие «следов прошлого» в сознании политических акторов и институциональных практиках политики, без объяснения причин вариативности этого «прошлого» и его влияния на «настоящее» и «будущее». Характерно, что многие представители исторической науки интуитивно дистанцируются от теоретических моделей и дискуссий политологов. Приверженность традиции интерпретации политической культуры как «матрицы», «политического генотипа», «ценностно-смысловых оснований», «нравственного схематизма» политической жизни, складывающихся в процессе исторического становления социума, достаточно часто можно обнаружить в работах современных отечественных политологов2.
В последние годы проблематика культурных исследований фокусируется и на аспектах «культуры политических коммуникаций». Вместе с тем понимание содержания политических коммуникаций чаще всего редуцируется к взаимоотношениям политических и ме-диаакторов, опосредованных структурами политической системы, а «культура политических коммуникаций» описывается по аналогии с теоретической моделью Г. Алмонда - как эмпирически наблюдаемые ориентации акторов в системе продуцирования политических «со-
1 Pye W.L. Political culture // International encyclopedia of the social sciences / Ed. by Sills D.L.. - N.Y.: Macmillan: Free press, 1965. - Vol. 12 - P. 218.
2 См., напр.: Баталов Э.Я. Политическое - «слишком человеческое». - М., 2000. - С. 52; Гаман-Голутвина О.В. Политическая культура как компонент культуры // Теоретическая культурология. - М.: Акад. проект; Екатеринобург: Деловая кн., 2005. - С. 186; Гаман-Голутвина О.В. Развитие категории «политическая культура» в общественно-политической мысли // ПОЛИТЕЭКС = POLITEX: Политическая экспертиза: Альманах.- СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. - Вып. 2. - С. 48; Ахиезер А. Специфика российской политической культуры и предмета политологии: (Историко-культурное исследование) // Pro et rantm. - М., 2002. - T. 7, № 3. - С. 51-76.
общений»1. Несмотря на то что многие сторонники коммуникативного подхода акцентируют внимание на роли смысловых аспектов коммуникативных практик политики в исторической преемственности, их интерпретация содержательно не выходит за рамки существующих способов объяснения взаимосвязи «культуры» и «структуры» и тяготеет к упрощенному объяснению взаимосвязи темпорального и смыслового аспектов подобных коммуникаций.
Можно согласиться с посылкой социолога А.Ф. Филиппова, предложившего сосредоточиться на изучении «способов коммуникации по поводу фактов», несколько переформулировав ее применительно к политической науке2. Теоретическую политологию также можно разграничить на «преимущественно» пространственную или временную, в зависимости от приоритета пространственного или временного сопряжения фактов политической действительности. Можно сказать, что политологи, занимающиеся изучением динамики оформления и легитимации смысловых образцов (политической культуры), фокусируют свои наблюдения в проекции времени, те же, кто большее значение придает директивным и функциональным аспектам власти, ориентированы на пространство. Политическая коммуникация, как и всякая иная, «порождает» различные временные и пространственные диапазоны в процессе продуцирования и циркуляции знания, «принуждая» как непосредственных участников политических интеракций, так и тех, кто их «наблюдает», в частности политологов, жить «во времени и пространстве»3.
1 См., напр.: Pfetch B. From political culture to political communication culture // Comparing political communication: Theories, cases and challenges / Ed. by Esser F., Pfetsch B. - Cambridge (UK): Publisher, New York : Cambridge univ. press, 2004. - P. 348.
2 См., напр.: Филиппов А.Ф. Перспективы теоретической социологии. - Режим доступа: http://www.sociolog.net/filippov.html.
3 В трактовке природы коммуникативного процесса автор статьи руководствуется интеллектуальными интенциями Н. Лумана (см., напр.: Луман Н. Общество как социальная система. - М.: Логос, 2004; Он же. Медиакоммуникации. - М.: Логос, 2005; Эволюция. - М.: Логос, 2005; Он же. Реальность массмедиа. - М.: Праксис, 2005). Концептуальный подход немецкого социолога можно рассматривать как развитие эпистемологических принципов изучения коммуникативного процесса, предложенных Т. Парсонсом, Ю. Хабермасом, П. Бурдье, Э. Гидденсом. При всей вариативности методологической стратегии названных авторов их объединяет нацеленность на интерпретацию социальной коммуникации как смыслопорождающего процесса, не сводимого к его
Отсюда вполне логично предположить, что концептуализация предмета политико-культурных исследований напрямую и преимущественно зависит от диапазона времени, в котором «присутствуют» «наблюдатели» и собственно политические акторы, а также от способности политолога учитывать (различать) качественную специфику этих диапазонов при осмыслении причинно-следственных закономерностей политического процесса. Поэтому обоснованная теория политической культуры невозможна вне учета уровней темпоральных проекций, предопределяемых динамикой политической коммуникации.
Отталкиваясь от «темпорально-коммуникативной природы» политической культуры, обратимся к проблемам ее концептуализации. Проблема облегчается тем, что ныне дискутируемые теоретические вопросы остаются по сути «теми же самыми, что и в 60-70-х годах», когда их поднимали Л. Пай, Р.С. Такер, К. Гирц, Л. Дитмер и другие представители социального и гуманитарного знания1. Вскоре после выхода в свет работы Г. Алмонда и С. Вербы стали появляться исследования, авторы которых предпринимали попытки методологической доработки предложенной в ней исследовательской программы2. Да и сами классики продолжали работать. Вместе с тем на рубеже веков интерес политологической мысли к значению понятия «политическая культура» сменился дебатами о достоинстве тех традиций, школ, парадигм в исследовании политико-культурных феноменов, в ходе которых констатировалась необходимость диалога между ними и «насыщенного описания» различных уровней и пространств политической культуры. Методологический плюрализм такого рода начал рассматриваться как индикатор
технологической и организационной стороне или таким отдельным процессуальным звеньям, как «сообщение» и «информация». Общество в этом контексте можно представить как систему, конституирующую смысл, который являет себя во временных и пространственных различениях (проекциях). Обобщение, оформление смысловых ориента-ций, прежде всего посредством временных проекций, рождает идентичности, которые «наполняют» социальную память - культуру.
1 Весьма интересным представляется взгляд историка на проблему использования политической культуры: Формизано Р. Понятие политической культуры // Pro et contra. - М., 2002. - T. 7, № 3. - С. 123.
2 См., напр.: Pay L.W., Pay M.W. Asian power and politics: The cultural dimensions of authority. - Cambridge; Massachusetts; London: The Belknap press of Harvard univ. press, 1985. - P. 18- 25, 30; Bluhm W.T. Ideologies and attitudes: Modern political culture. - Englewood Cliffs: New Jersey Prentic-Holl, 1974. - P. 5-10.
перехода на новую ступень в осмыслении политической культуры1. Причем фиксируемый исследователями конфликт интерпретаций на поверку часто оказывался не столько свидетельством творческой ком-плементарности, сколько воспроизведением, пусть и в усложненной форме, дихотомии когнитивных схем, обозначившихся в момент становления концепта политической культуры.
Это прослеживается в спорах о взаимосвязи политической культуры и социальных структур, социологического и антропологического подходов, постоянства и изменчивости культурных переменных, рациональности и иррациональности в мотивации политического поведения, формального и неформального содержания нормативной стороны политической культуры и т.п. При этом способ концептуализации политико-культурных явлений, предложенный Г. Алмондом и С. Вербой, подвергается критике со стороны как сторонников «рационалистического» и «реалистического» подходов, так и ее новых психологических, субъективистских и антропологических версий. Критики отмечают недостаточную результативность данной исследовательской программы, содержательную неясность понятий «политическая» и «гражданская» культуры, а также сопутствующих базовых терминов (в частности -установка), противоречивую сопряженность уровней и объектов политических ориентаций, слабую корреляцию моделей политической и гражданской культуры с политической динамикой реального мира и культурной спецификой различных обществ и т.п.2
1 См., напр.: Almond G. A discipline divided: Schools and sects in political science. - Newbury Park, California: Sage publ., 1990. - P. 142-155; BrintM. A genealogy of political culture. - Boulder etc.: Westview press, 1991. - P. 1-8, 133; Culture matters: Essays in honor of Aaron Wildavsky / Ed. by Ellis R.J., Thompson M. - Boulder (Col.): Westview press, 1997. - P. 153-156, 166; Wedeen L. Conceptualizing culture: Possibilities for political science // Amer. polit. science rev. - Beverly Hills, 2002. - Vol. 96, N. 4, - P. 713-728.
2 Примеров такого рода «возвратной критики», переходящей из работы в работу, достаточно много. См., напр.: Street J. Politics and popular culture. - Philadelphia: Temple univ. press, 1997. - P. 125-134. Обстоятельные критические обзоры «многоголосия политико-культурных исследований» и перспектив использования новых стратегий культурного анализа политической культуры с ремарками по поводу проблем комплементарности политико-культурных исследований на основе использования «классических» подходов представлены, в частности: Wilson R.W. The many voices of political culture: Assessing different approaches // World politics, 2000. - Vol. 52, N 2. - P. 264-273. Wedeen L. Conceptualizing culture: possibilities for political science // Amer. polit. science rev. - Beverly Hills, 2002. - Vol. 96, N. 4. - P. 713-728. Критическая рефлексия на этот счет представлена в работах и
Но следует ли из этого вывод об изначальной «презумпции виновности» исследовательской программы Алмонда и Вербы и ее методологической «несостоятельности» в отношении современных реалий России? Сам факт структурирования и умножения проблемного поля политико-культурных исследований на протяжении почти тридцати лет уже можно считать выдающимся результатом научной эвристики, даже в той форме околонаучной публицистики или эклектики «социологических впечатлений», которую он нередко приобретает в России.
Существующую критику способов концептуализации культурных феноменов в политической науке следует признать «фоновой», так как за ней скрываются более глубокие проблемы. Превращение понятия культура в некую «магическую пулю» (используя метафору одного из американских исследователей) для «убийства» «виртуальных призраков» в социальных исследованиях -следствие вступления политической науки в новую фазу, предполагающую выработку более сложного кодирования процедур обмена и обобщения информации, и это не может не сопровождаться диверсификацией смыслосодержания концепта культуры.
Представляется, что легитимация «плюрализма» в исследованиях политической культуры, как условие проектирования их дальнейшей эволюции, предполагает выход за рамки трех основных теоретических оппозиций, которые можно проследить на примере дискуссий о «политической культуре», обусловленных онтологическими и эпистемологическими особенностями сложившихся способов концептуализации этого феномена. Речь, конечно, идет о смысловом маркировании проблемного поля политико-культурных исследований, а не создании еще одной «концепции политической культуры». Мы отнюдь не собираемся оспаривать значения работ талантливых исследователей политической культуры как «за рубежом» (это понятие не более чем метафора, так как «рубежи» современной науки не могут ограничиваться государственными), так и в России. Принципиально значима не «война» академических дискурсов, нацеленная на уничтожение «оборотней-метафор», возникающих в процессе попыток «насыщенного описания» политиче-
отечественных авторов, среди которых можно выделить работы Ю.С. Пивоварова. См., напр.: Пивоваров Ю.С. Политическая культура: Методологический очерк. - М.: ИНИОН, 1996; Пивоваров Ю.С. Русская политическая культура и «political culture» (Общество, власть, Ленин) // Pro et contra. - М., 2002. - T. 7, № 3. - С. 23-50.
ской культуры, с помощью отливки «серебряных пуль» субъектно-объектного анализа, а содержательная «инвентаризация» социальной памяти науки посредством легитимации новых предпочтений.
Первая группа оппозиций, нуждающихся в научной легитимации, связана с онтологией исследования политической культуры. Оппозиции такого рода проявляются, в частности, в дискуссиях о субъективности или объективности политической культуры, культуры и структуры, уровнях «политических установок» и т.п. В основе данных оппозиций - онтологический редукционизм субстанционалистского толка, который стимулирует попытки отыскать некое исходное звено, объясняющее истоки «политических верований», - психологические предрасположенности, нормы, мифы, религиозные представления и т.п. Такого рода редукционизм может быть социологическим, психологическим или антропологическим. Он ведет к подмене анализа содержания политической коммуникации изучением структурных и организационных особенностей тех или иных политических институтов или, наоборот, акцентированию субстанциональной первичности «архетипов», «мифов» и аналогичных им семантических конструкций. Выявить точки пересечения научных дискурсов политической культуры в этом случае весьма проблематично, поскольку каждая из субстанциональных интерпретаций понимания политического дает свою принципиально отличную версию природы политической реальности, что неизбежно сказывается на эвристичности концептуального инструментария политико-культурных исследований.
Представляется, что решение проблемы возможно при смене онтологических приоритетов в пользу интерпретаций политической культуры, подчеркивающих коммуникативную, процессуальную сторону политического. «Культурность» выступает не некой субстанциональной данностью, а процессом понимания, обобщения смысловых ориентаций («памятью») и предполагает изменчивую «геометрию» временных проекций. Изучение культуры должно быть связано с различением темпоральных масштабов политических коммуникаций, тогда как нередко оно подменяется изучением смысловых комплексов политического пространства, связанных с формами концептуализации статусных и ролевых представлений.
Вторая оппозиция культурных исследований, нуждающаяся в «снятии», связана с дихотомией эпистемологических «полюсов» - тяготением к продуцированию либо номотетического («законоустанав-
ливающего»), либо идеографического (описательного) знаний1. Номо-тетические дисциплины выстраивают «теории расширенного диапазона» (grand theories), нацеленные на универсальное объяснение человеческой действительности. Идеографические - конструируют «теории ближнего диапазона», или казусные (casual theories), нацеленные на уникальное описание непосредственно наличного предмета.
В первом случае создаются универсалистские схемы и системные модели политической культуры, выстраиваются иерархии социально-политических ценностей и принципов, лежащие в ее основании; во втором - объясняется политическая динамика, опирающаяся на частные поведенческие конструкции или социологические модели рационального выбора, символических практик и т.п. И в том, и в другом случае наблюдается недостаток соотнесения универсалистского знания с конкретным его описанием. Этому неизбежно сопутствует эпистемологический редукционизм, когда теоретический инструментарий, успешно применяемый для анализа повседневных практик, используется для объяснения в горизонте исторического времени. Проблема конституирования промежуточного, эмпирического (empirical theories) звена в анализе политических феноменов, на роль которого претендует сравнительная политология с ее стремлением соотнести с помощью специально создаваемых методологических средств «универсальное видение действительности с уникальным ее описанием»2, остается во многом нерешенной. Соответственно обретение политической наукой, особенно отечественной3, более эффективных инструментов сравнения
1 Подробнее о дилемме номотетических и идеографических исследований в политической науке см.: Ильин М.В. Сравнительная политология: научная компаративистика в системе политического знания // Полис. - М.,2001. - № 4; Ильин М.В. Основные методологические проблемы сравнительной политологии // Полис. - М., 2001. - № 6. - С. 140-143.
2 М.В. Ильин аргументированно полагает, что конституирование сравнительной политологии как эмпирической науки позволит соединить «содержательный» план - абстрактное моделирование смысла политических явлений - с «объемным» планом значений - фиксированием и описанием данных о явлениях.
3 Аргументированная оценка концептуального состояния исследований современной российской политики и в частности политической культуры представлена в статье В.Я. Гельмана, метафорически охарактеризовавшего процесс теоретической интерпретации политической реальности как «столкновение с айсбергом», проистекающее из-за неверного формирования теоретических концептов, которые обладают низкой позна-
политико-культурных феноменов (идеальных типов, моделей, способов классификации) остается пока перспективной задачей.
Теоретическая неопределенность и отсутствие внутренней согласованности в предметной области политико-культурных исследований, концептуальным центром которой является понятие политическая культура, обусловлены не только «столкновением с айсбергом» концептуальных натяжек, порожденных нормативным уклоном, неэффективным решением эмпирических задач и неверным построением логических схем анализа, на что справедливо обратил внимание В.Я. Гельман. Корни эпистемологической эклектики политологических работ, нацеленных на систематизацию различных школ, направлений, способов интерпретаций политико-культурных феноменов, видятся несколько глубже. Да и сам вывод о злом роке «концептуальных натяжек» есть известная абсолютизация истинности и продуктивности рационалистического инструментализма, которому не чуждо научное сектантство.
Представляется, что выход из «методологического сектантства» в политико-культурных исследованиях, динамичное сопряжение разноплановых исследований политической культуры в единое смысловое пространство и соответственно «обуздание» стихии концептуальных натяжек заключаются в артикуляции природы этого разнообразия, обусловленного положением и ролью «наблюдате-ля»1. Подобная теоретическая посылка позволяет фиксировать «различия» и соответственно «значимость» (культурный аспект) политического взаимодействия с позиций «своего видения» и «видения участниками наблюдаемого взаимодействия» (социальные представления), в частности, в таких его разновидностях, как самоочевидное и коммуникативно-структурированное. Опираясь на концепцию «перспектив научного наблюдения» участников политических коммуникаций, можно более последовательно осуществить тематизацию и систематизацию многообразия культурных интерпретаций политики по этим основаниям. Принципиальным при этом является «учет фактора» «горизонтов времени» (Н. Луман),
вательной ценностью и неадекватно применяются для решения конкретных познавательных задач (Гельман В.Я. «Столкновение с айсбергом»: формирование концептов в изучении российской политики // Полис. - М., 2001. - № 6. - С. 9-12).
1 Филиппов А.Ф. Пространство политических событий // Полис. - М., 2005. - № 2. - С. 6-25.
«масштаба темпоральности» в ее Повседневности, Истории и Развитии, пользуясь терминологией М.В. Ильина1.
С проблемой «переводимости» уровней концептуализации политико-культурных явлений связана третья оппозиция - выбор методов, адекватных для изучения политических феноменов. Представляется, что такой инструментарий логично искать в области политической семиотики, ориентированной на дискурсивный анализ политической власти посредством выявления когнитивных схем политических дискурсов. Подобная стратегия фокусирует инструментарий политологического анализа на исследование смысловой составляющей, открытый как качественным, так и количественным методам. Проделанные представителями данного направления исследования изменений в смысловом содержании политических концептов позволяют обосновать многие важные моменты в культурном процессе2.
Симптоматично, что сторонники подобной стратегии изучения политики исходят из посылки, что дискурс является средством упорядочения политической реальности, превращая политику в «универсального посредника», коммуникацию. В этом аспекте их методологические ориентиры комплементарны исследовательским стратегиям сторонников коммуникативной природы политико-культурных явлений и анализа семантических кодов легитимации3. Перспективным направлением в исследовании когнитивных схем политической деятельности в рамках дискурс-анализа представляется методология концепт-анализа4. Расходясь в трактовке онтоло-
1 См., напр.: Луман Н. Эволюция. - М.: Логос, 2005. - С. 185-193; Ильин М.В. Феномен политического времени // Полис. - М., 2005. - № 3. - С. 5-20.
2 Особое значение в связи с этим приобретает использование методологических наработок европейской и американской школ исследований в области научной истории социально-политических концептов, представленных, в частности, в работах таких авторов, как Э. Бенвенист, Кв. Скиннер, Р. Козеллек, Д. Покок. (См., напр.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. - М.: Прогресс-Универс, 1995; Skinner Qv. The fondations of modern political thought. - N.Y., 1979. -Vol. 1: The Renaissance. Binghamton. - Р. X-XV; Koselleck R. Futures past: On the semantic of historical time. - Massachusett; L.: MIT press Cambridge, 1985.)
3 Ball T. Conceptual history and the history of political thought // History of concept: Comparative perspectives. Amsterdam, 1998. - P. 79-80; Ильин М.В. Политический дискурс как предмет анализа // Полит. наука. - М., 2002. - № 3. - C. 8-11.
4 Ильин М.В. Между вещами и смыслами: Основания концепт-анализа // Принципы и направления политических исследований. - М.: РОССПЭН, 2002. - С. 161-183.
гических оснований политических концептов, сторонники развития политического концепт-анализа в целом солидаризируются по поводу того, что политическая концептуализация является способом репрезентации, компонентом социальной реальности и легитимации институциональной динамики, а концепты выступают «инструментами» и «блоками» политической коммуникации, обосновывая политическую деятельность и реализуясь в ней1. Подобная методологическая стратегия в своих основаниях нацелена на выявление когнитивных схем базовых политических концептов, составляющих содержание того или иного дискурса, посредством изучения исторической эволюции их семантического поля. Будучи дополнена современными методологиями социологического, куль-турантропологического и политологического анализов морфологических особенностей политических институтов (организаций), стратегия дискурс-анализа политических концептов может способствовать созданию общей темпоральной карты того или иного политического дискурса и прояснить логику политической институ-ционализации, на которую он влияет.
Исходя из возможности преодоления дихотомий теории политической культуры можно обратиться к приоритетам при прогнозировании перспективных векторов ее развития. При этом следует признать, что методологические установки «культурального подхода», обозначившегося в исследованиях политической культуры в 90-е годы прошлого столетия, при всей условности этого термина, можно считать более «предпочтительными». Важно также, что трактовка культурного процесса как конституирования «смысловых предпочтений» характерна для многих политологов, в том числе ранее упомянутых в связи с обзорными исследованиями Р. Вильсона и М. Бринта, отстаивавших идеи о преференциальном, а не кумулятивном характере развития научного дискурса о политической культуре, что созвучно интенциям коммуникативных стратегий изучения социальных феноменов. Симптоматично, что именно в рамках этого подхода наиболее очевидна комплементарность с набирающим все больший теоретический потенциал изучением «политических ком-
1 Gaus G.F. Political concepts and political theories. - Boulder, 2000. - P. 46; Heywood A. Key concepts in politics. - L., 2000. - P. 4-5; Pocock J.G. A. Politics, language and time: Essays on political thought and history. - Chicago, 1989. - P. 38-39; Skinner Q. Visions of politics. - Cambridge; N. Y., 2002. - Vol. 1. - P. 186-187.
муникаций». При этом, конечно, надо учитывать обремененность этого подхода эпистемологическим редукционизмом преимущественно антропологического плана, сводящего символические практики к универсальным основаниям культурного процесса.
Несмотря на различия в исходных методологических посылках, теоретиков «культурального подхода» объединяет понимание культуры как социального запаса знаний, символов, а процесса легитимации - как структурирования, упорядочивания системы символов, позволяющих обосновывать идентичность и солидарность сообществ1. Это позволило вывести на новый уровень исследования символической и коммуникативной природы публичной власти, начатые такими учеными, как Э. Кассирер, Х. Арендт, Т. Парсонс, Ю. Хабермас, Ш. Эйзенштадт. В контексте подобных установок феномены, обозначаемые словосочетанием «политическая культура», при всей вариативности трактовок их содержания, в сущности, есть многообразные знания о практиках коллективного целедости-жения, разделяемые достаточно значительным числом членов того или иного социума2.
1 Показательна в этом отношении ситуация с исследованиями политической культуры в США, где наряду с традиционно влиятельными разнообразными версиями «политического номинализма» и «реализма» растет авторитет синтетических научных парадигм, ориентирующих на понимание политической культуры как «ценностной легитимации социальных практик» (А. Вильдавски). Отталкиваясь от подобной установки, ряд исследователей (М. Дуглас, М. Томпсон, Р. Эллис, Х. Экстейн, В. Остром и др.) стремятся обнаружить базовые когнитивные и ценностно-нормативные «схемы» конструирования социального порядка и социальной природы человека, лежащие в основании вариативности политико-культурных форм (См., напр.: Culture matters: Essays in honor of Aaron Wildavsky / Ed. by Ellis R.J., Thompson M. - Boulder: Westview press, 1997). Качественный анализ феномена политической легитимации как содержательного компонента политической культуры представлен в работе: Bukovansky М. Legitimacy and power politics: the American and French. Revolutions in international political culture. - Princeton; N.J., 2002.
2 Теоретические интенции подобного взгляда на политико-культурные феномены наиболее отчетливо можно отыскать в работах Т. Парсонса и Х. Арендт. В рамках их трактовки природы политики власть предстает как средство всеобщей связи (коммуникация), обеспечивая выполнение взаимных обязательств, а не только со своей директивной или функциональной стороны. Продуцирование символических систем (посредников в коммуникации) составляет суть культурного процесса, а взаимоотношение между обществом и культурой является содержанием легитимации, причем легитимация социального порядка необходимо требует легитимации
В соответствии с этой посылкой основное содержание политической культуры составляет символическая интеграция политического пространства и общества в целом, увеличивающая степень взаимной ответственности участников процесса коллективного целедостижения (легитимация). Главное назначение политической культуры - обобщение смысловых ориентаций субъектов властного взаимодействия (символическое кодирование), позволяющее оформиться политическим идентичностям и коммуникативным программам публичного целедо-стижения. Индивиды, усваивая и приспосабливаясь к этим символическим структурам, совмещая их с имеющимися, конструируют индивидуальные и групповые политические идентичности. Политические идентичности и их символические проекции выступают источником формирования групповых общностей и политических институтов, символически очерчивая их границы. Процессы легитимации, групповой идентификации и институционализации составляют основу динамики политической культуры - кризисов легитимации политических институтов, их преодоления или углубления, ведущих к разрушению политических институтов и социума в целом. Понятие «легитимность» в данном случае приобретает смысл не столько «узаконивания» отношений господства, сколько наличия некоего «общего горизонта смысла» публичного целедостижения, служащего точкой отсчета для социальных акторов в ходе их действий, что отчетливо фиксируют многочисленные версии «культуральных» концепций политической культуры. Посредством обращения к термину «легитимность» обосновывается процесс дифференциации политических коммуникаций на основе синхронизации властных влияний посредством соотнесения новых форм политической деятельности с «прошлым» или «будущим».
Таким образом, прослеживается достаточно отчетливое смещение в сторону изучения процесса «понимания» (обобщения смысловых ориентаций) как необходимого условия конституирования политических идентичностей в горизонте времени. Концепт политической культуры выполняет при этом роль важнейшего «семантического конструкта», обеспечивая конденсацию смысла для возможных проекций политических коммуникаций. Поэтому завер-
использования власти (См.: Парсонс Т. Система координат действия и общая теория систем действия: Культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль: Тексты. - М., 1996. - С. 468-472, 501; Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. - СПб.: Алетейя, 2000. - С. 265).
шить статью хотелось бы посылкой о «презумпции невиновности» теории политической культуры, которая, отвечая на «вызов времени», творит смысловые различения и ищет способы их легитимации. За «конфликтом цивилизаций» и «культур» все отчетливей проступает «конфликт времен», обусловленный многослойностью социальных коммуникаций и качественным отличием политической памяти их участников, что предполагает еще достаточно долгую академическую жизнь концепта политическая культура.
