CC BY
44
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ Б.Н. ЧИЧЕРИНА И КОНСТИТУЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Совсем недавно исполнилось сто лет со дня подписания первой Российской Конституции и начала работы первого ее парламента— Государственной Думы. Борис Николаевич Чичерин не дожил до этих знаменательных для России дней всего два года. Если бы довелось дожить, то увидел бы, что это произошло, как он и полагал, единственно возможным в России способом: Конституция и Дума были дарованы царем, то есть были продуктом решения самодержавной власти (пусть и под давлением народного восстания, к тому времени по сути уже подавленного силой). Таким образом, самодержавным решением было положено начало процессу ограничения самодержавия, который, опять же согласно Чичерину, должен был завершиться преобразованием последнего в конституционную монархию, соединяющую начало власти (направленное на благо народа), начало свободы (олицетворяющее возможность народа участвовать в управлении) и начало аристократии (свидетельствующее о приоритете естественного порядка) [10]. То есть процесс «догоняющей модернизации» от традиционного общества в современному (классическому, цивилизованному, западному), в которую вошла Россия (еще раз) реформами Александра И, дополнился публичным политическим процессом постепенного преобразования российской государственности. Этот процесс продолжался одиннадцать лет и прервался крушением российского государства и созданием невиданного еще коммунистического (антилиберального) всемирного проекта общества и государства.
С точки зрения либерализма (можно сказать, что и Чичерина) Россия с принятием второй своей Конституции 1993 года оказалась почти в той же точке, что была в начале века — вновь в состоянии «транзита» на сей раз от бывшего тоталитарного государства и общества к обществу и государству, построенному на либеральных, демократических принципах. И текст этой Конституции куда больше соответствует либеральным принципам, которые отстаивал Чичерин всю свою жизнь. Среди них для него важнейший — это характеристика государства как «союза свободных лиц».
Конституция эта провозгласила Россию «правовым государством», гарантирующим «равенство прав и свобод человека и гражданина», в котором «все равны перед законом и судом». Авторы фундаментального труда «История России: конец или новое начало?» [1] Александр Ахиезер, Игорь Клямкин, Игорь Яковенко, опирающиеся на классическую либерально-демократическую позицию, вполне спра-
ведливо утверждают, что Конституция 1993 года — с учетом закрепленных ею же природной естественности и неотчуждаемости прав и свобод — вводила страну во второе осевое время1. С формально-юридической точки зрения многовековой извилистый «путь в Европу» был тем самым завершен: с этой точки зрения отечественная государственность стала государственностью западного типа, каковой раньше никогда не была.
Это значит, что юридически Россия вошла в число конституционных государств, в которых единственной формой вмешательства его в сферу свободы индивида может быть вмешательство, опирающееся на закон. В таком государстве правят законы, а не люди. Осуществляя руководство, администрация лишь следует существующим позитивным нормам. Легитимность конституционного государства обусловлена законностью всех действий его властей.
Необходимо отметить, что и эта Конституция, как и первая, была «подарена» обществу пусть не монархом, а президентом, и президентом, обладавшим тогда фактически всей полнотой власти. То есть и теперь, вполне по Чичерину, это власть добровольно законодательно ограничила свои полномочия, а не общество заставило ее это сделать. Возможно поэтому, большая часть российских граждан теперь и не помнит факта ее легитимации на референдуме. Как показали результаты опроса, проведенного ВЦИОМ в конце 2005 года, правильный ответ на вопрос о том, как именно принималась Конституция, дал только каждый третий из опрошенных. Большинство убеждены, что это продукт творчества лично президента или затрудняются ответить [2].
Соотношения полномочий различных ветвей власти в Конституции имеют своеобразную конфигурацию и прописаны недостаточно четко, но поскольку это Конституция государства, находящегося в процессе «демократического транзита»2, то эти недостатки должны быть исправлены в дальнейшем, когда гражданское общество в России станет реальностью,
1 «Новое (или второе) осевое время», понятие которого ввел Карл Ясперс, берет свое начало в эпоху Возрождения. В политической сфере оно, по мнению данных авторов, характеризуется возникновением и распространением нового типа государства (state — Staate) — суверенного национального государства, опирающегося на Конституцию как на высший закон, регулирующий как отношения между государством и обществом, так и отношения внутри самого государства.
2 См. Мельвиль А.10 Демократический транзит в России: сущностная неопределенность процесса и его резуль-
реальностью, осознающей свои политические интересы. То, что распределение полномочий в ней очевидно «наклонено» в сторону президента, представлялось сторонникам либерализма лет десять назад не столь существенным (даже могло оказаться полезным для ускорения реформ в отсутствии сформировавшегося гражданского общества), гораздо важнее, что в ней впервые в истории России четко прописана ответственность государства перед своими гражданами: «Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц»[3, ст. 53].
Однако теперь либеральные оценки той государственной и общественной реальности, которая выстроилась на основе данной Конституции, безусловно, пессимистичны. Авторы уже упоминавшейся выше книги «История России: конец или новое начало?» утверждают, что российская государственность застыла в «имитационно-правовой и имитационно-демократической» форме, которую «бюрок-ратическо-авторитарная модель властвования» использует «как идеологический инструмент своей легитимации» [1, с, 666]. По сути такова же оценка известного либерального политолога Лидии Шевцовой: «Формируется новый традиционализм, на сей раз без коммунистической шелухи. Под “традиционализмом” я понимаю персонифицированную и никем не ограниченную власть лидера...» [2]. Заведующий отделом социально-политических исследований Левада-Центра Л. Гудков в свою очередь утверждает, что современный политический процесс характеризуется «архаизацией и склеротизацией социальной жизни, внешне напоминающей последние годы брежневской эпохи» [4]. Известный теоретик в области российской политической истории, член-кор. РАН Ю. Пивоваров в своей статье, опубликованной в «Полисе», подводит черту под «демократическим транзитом»: «Видимо, к началу второго срока президентства В.Путина в основном завершилась эпоха «транзита». Выйдя из пункта «А», Россия пришла к пункту... «А» [5, с. 13]. То есть, получается, что все усилия по модернизации, по крайней мере политической системы, окончились ничем: «...русский транзит обладает особыми свойствами. Его траектория всегда замысловата, так сказать, в процессуальном отношении, но «провиденциальна» в содержательном. Я бы сформулировал это так: отречемся от старого мира, разрушим его до основания, построим новый и вдруг обнаружим, что все это на самом деле было спасением мира старого — не по форме, по существу [6, с. 13].
тата//Космополис. Альманах 1997. — М. . Полис, 1997; он же. Опыттеоретико методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // Полис.— 1998. — № 2; он же. Демократические транзиты: Теоретико-методологические и прикладные аспекты. — М. : МОНФ. 1999
Что за заколдованный пункт «А», в который всякое реформирование российской государственности непременно возвращается? Что такое политический «традиционализм» по-российски? Какой старый политический мир был снова спасен? Тут почти все специалисты в области политической науки — классические либералы, консервативные, сторонники российской самобытности — единодушны — это самодержавие. Названия для современного самодержавия теоретиками придумываются разные: «постком-мунистическое самодержавие» (М. Ильин), «выборное самодержавие» и «коституционно-выборное самодержавие» (И. Клямкин), еще одно воплощение Русской Власти (именно так, с большой буквы — Ю. Пивоваров и А. Фурсов), однако все они подчеркивают, что в государстве по-прежнему главенствует неограниченная персонифицированная власть, которая, как и в предыдущие столетия, является главным субъектом российской истории.
Это хорошо известно и обыденному сознанию российских граждан. Если обратиться к упоминавшемуся выше опросу ВЦИОМ, то можно увидеть, что, несмотря на конституционное положение о народе как суверене в российском государстве, сам народ в большинстве своем (55 % опрошенных) считает, что суверенитет в государстве принадлежит его главе, то есть президенту [2].
И тут вновь совершенно современной оказывается характеристика роли власти в российской истории, данная Чичериным полтора столетия назад: «Отличительная черта русской истории, в сравнении с историей других европейских народов, состоит в преобладании начала власти» [8, с. 27]. И в этом «преобладании власти» Чичерин видел как главное основание всех достижений России, так и причину всех ее бед. С одной стороны, именно самодержавная «власть расширяла, строила и скрепляла громадное тело, которое сделалось русской империей. Власть стояла во главе развития, власть насильно насаждала просвещение, обнимая своею деятельностью всю жизнь народа — от государственного устройства до частного быта» [8, с. 27]. С другой стороны, в 1894 он писал: «Ныне Россия управляется отребьем русского народа, теми, в которых раболепство всё превозмогло и в которых окончательно заглохло даже то, что в них было порядочного смолоду. При таких условиях ограничение самодержавной власти становится насущною потребностью. Оно одно может очистить охватывающую нас со всех сторон удушливую атмосферу, внести жизнь в гниющее болото и дать вздохнуть тем здоровым элементам, которые таятся в недрах русской земли» [9, с. 224].
Среди современников Чичерина совсем немногие разделяли точку зрения на самодержавие как на главную действующую силу российской истории, теперь же она стала почти общим местом. Либералы видят в неизбывном самодержавии в первую
Философия
очередь источник всех российских бед, а почвенники — основу всех наших достижений.
Именно опираясь на взгляды Чичерина и Ключевского, Ю. Пивоваров и А. Фурсов создали наиболее заметную в настоящее время концепцию политической истории России — концепцию Русской Системы3. Ключевые понятия они определили следующим образом: «Русская Система — это такой способ взаимодействия ее основных элементов, при котором Русская Власть — единственный социально значимый субъект. Русская Система есть способ контроля Русской Власти над русской жизнью... Процесс взаимодействия, с одной стороны, Русском Системы и Русской Власти, а с другой — Русской Системы и русской жизни... и есть Русская История [5, с. 184]. Таким образом, Власть — ключевой элемент и в русской жизни и в истории, ее деятельной силе ничего противостоять не может, она источник всех изменений и все ее проблемы, в конечном счете, результат ее собственных действий. Авторы утверждают, что в русской истории систематизирующий элемент — Власть в ее метафизическом облике. Власть вообще, называется ли она при этом самодержавной или коммунистической. Потому понятия «реформы» и «контрреформы» отражают точку зрения наблюдателя или участника, но бессмысленны по отношению к самому историческому процессу: «... Власть в России не была ни реакционной, ни революционной. Она была просто Властью, а потому выступала одновременно и как главный революционер... и как главный вешатель, как главный реформатор и как главный охранитель, консерватор» [5, с. 179— 180]. То есть реформы и контрреформы, революции и реакции — все это по существу были способы сохранения и усиления могущества Русской Власти. Потому российское «государство» и в настоящее время очень далеко отстоит от европейского state — Staate (которые составляют Вестфальскую систему). Сколь либеральной ни выглядела бы Российская Конституция, она всего лишь еще один инструмент в руках Русской Власти, необходимый для ее самосохранения в теперешних условиях.
Может быть авторы данной концепции слишком демонизировали российское самодержавие, но с тем, что теперешний государственный порядок вновь опирается на самодержавный стержень, согласны все. Либералы — с разочарованием вплоть до уныния, почвенники-державники — с оптимизмом и даже воодушевлением.
Правда, либеральные авторы упоминавшейся выше книги полагают, что «правовая и демократическая имитационность», использующаяся властвующей бюрократией «как идеологический инстру-
3 См. Пивоваров, Ю. Русская система /10. Пивоваров, А. Фурсов // Рубежи — 1996 — Nа 2; Пивоваров, Ю. Русская система и реформы / Ю. Пивоваров, А. Фурсов // Pro et contra — 1999 — Т. 4 — № 4 — C. 166—197 и др.
мент своей легитимации», способствует созданию лишь «ситуативного государства», которое не способно ответить на глобальные вызовы современного мира, потому «его ситуативная природа и очевидная неэффективность рано или поздно сделают его трансформацию неизбежной» [1, с. 667]. Более того, они полагают, что это произойдет скорее рано, потому что в обществе нарастает «социокультурный раскол»: «На этот раз — между формирующейся культурой гражданства с его установкой на приоритет личности по отношению к государству и культурой подданства с его ориентацией на верховенство государства над личностью, патерналистскую опеку над ней. При этом в многонациональной стране обе культуры скорее всего будут искать опоры в этнических, а, быть может, и конфессиональных идентичностях. В таком случае Россию ждет судьба СССР или утверждение радикально-националистического политического режима, апеллирующего к амбициям и фобиям этнического большинства, что лишь отсрочит ее распад» [1, с. 666].
Получается так, что распад ждет Россию в любом случае, если политическая элита страны не одумается и не займется вновь осуществлением «демократического транзита», что позволит России, наконец, войти в круг цивилизованных государств «второго осевого времени»: «Упредить такое развитие событий может только российская элита, если сумеет консолидироваться, но — не ради сохранения и упрочения ситуативного государства, а ради его исторического преодоления на основе демокра-тически-правового базового консенсуса» [1, с. 666].
Проблемой этого самого вхождения в круг цивилизованных государств и занимался всю свою жизнь Чичерин и также свои надежды возлагал на разумное самоограничение самодержавной власти и разумную же, болеющую за Россию элиту, только тогда под ней понималось просвещенное дворянство, ибо, как он полагал и вполне справедливо, самостоятельного, осознающего свои общие интересы среднего сословия в России тогда не было. Однако в начале прошлого века российское самодержавие (Русская Власть) после десятилетних колебаний предпочло сменить форму ради сохранения содержания и выбрало революцию вместо конституционных реформ. В конце века опять вместо реформирования теперь уже «большевистского самодержавия» (М. Ильин) случилась либерально-демок-ратическая революция (так она себя квалифицировала, судя по официальным и неофициальным лозунгам), в результате чего самодержавие, несколько поколебавшись, сумело приспособить конституционную форму к своему подлинному содержанию, которое есть по-прежнему неограниченная персонифицированная власть.
В результате такого замысловатого политического процесса в последнем столетии российской истории Чичерин как политический мыслитель и в
нынешнем либеральном дискурсе ничуть не менее современен и уместен, чем, скажем, Клямкин, Ахи-езер или Пивоваров, а теперешние почвенники его и вовсе ничем не смогли бы удивить в-сравнении с его тогдашними оппонентами — Данилевским, Леоньевым или Катковым.
Проблемы, которые волновали Б.Н. Чичерина и его современников: происхождение, сущность и значение государства в истории народа и страны; формы государственного устройства; представительные учреждения и их место в системе государственных структур; роль личности в истории, особенно в переломные эпохи; соотношение прошлого, настоящего и будущего; государства и общества; государства и демократии; власти и закона; соотношение центральной и местной властей; власти и политики с моралью и нравственностью; революционного и эволюционного путей развития — все эти проблемы и не могут устареть, но не устарел и сам подход Чичерина к их осмыслению и поискам способов решения. Благодаря разнообразию своих интересов, а он был и философом, и историком, и политологом, и социологом, и правоведом, его поиски ответов двигались разными дорогами, и ответы получались не частными, одномерными, но напротив, «име-
ли в себе много слоев», и именно эта многослой-ность, многогранность делает их совершенно уместными и теперь, по прошествии стольких лет в этот наш узко специализированный век.
Литература
!. Ахиезер, А. История России: конец или новое начало7 / А. Ахиезер, И. Клямкин, И. Яковенко. — М. ■ Новое изд-во, 2005. — 708 с.
2. Известия, 25.02.2004.
3. Конституция Российской Федерации. Официальное издание. — М. : Юрид. лит., 2000. — 64 с.
4. Независимая газета, 28.05.2004.
5. Пивоваров, Ю.С. Русская власть и публичная политика / Ю.С. Пивоваров // Полис. — 2006. — №1, —С. 12—32.
7 Пивоваров, Ю. Русская система и реформы / Ю. Пивоваров, А. Фурсов // Pro et contra. — 1999, —Т. 4. — №4.—С. 166—197.
8. Чичерин Б.Н. Областные учреждения в России в XVII в. / Б.Н. Чичерин — М.: Тип. Ал-pa Семена, 1856.— 592 с.
9 Чичерин Б.Н. Воспоминания Б.Н. Чичерина: Русское общество 40—50-х годов XIX в. Ч. 2 / Б.Н. Чичерин. — М. • Изд-во МГУ, 1991. — 252 с.
10. Чичерин, Б.Н. Философия права / Б.Н. Чичерин — М.: Наука, 1998, — 655 с.
