CC BY
79
7. Лихачёв Д. С. «Слово о законе и благодати» Илариона // Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси. /2-е изд., доп. М.: Современник, 1980. С. 33 -46.
8. Молдован А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. 383 с.
9. Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI - начало XII века./вступит. статья Д. С. Лихачёва; сост. и общая ред. Д. С. Лихачёва и Л. А. Дмитриева. М.: Изд-во худож. лит-ры, 1978. 413 с.
10. Шапошников Л. Е., Фёдоров А. А. История русской религиозной философии: учеб. пособие для вузов. М.: Высшая школа, 2006. 447 с.
M. Kogiaev.
Power doctrine in compliance with “Speech about Law and Beatitude.
The investigation article “Power doctrine in compliance with “Speech about Law and Beatitude ” is dedicated to studies of the first fatherland philosophy-political tractat of mitropolit Ilarion. The work’s author uncovers christian principles of state power and formules an ideal of the ancient-russian administrator.
Keywords: the power, piety, historical process, historiosophia, activity of the master, the Divine craft.
Получено 17.03.2010 г.
УДК 323.23:327.88
О.В. Сарычев, канд. филос. наук, доц., (4782) 33-23-45, [email protected] (Россия, Тула, ТулГУ)
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИГРА КАК СРЕДСТВО СИМУЛИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ЭПОХУ ПОСТМОДЕРНА
Рассматривается роль политической игры в симулировании социальной реальности. Трансформация политической игры в постиндустриальном обществе, а также перспективы существования данного феномена.
Ключевые слова: политическая игра, симулякр, модерн, постмодерн.
В последние годы в научной литературе выявился стойкий интерес к игровым аспектам человеческой деятельности. Современное общество во многих своих сферах переживает активный период «лудификации».
Исторически это совпало со становлением постмодернизма как новой «мифологемы» западноевропейского общества. Немецкий философ В. Вельш отмечал, что «конгруэнция постмодернистских феноменов в литературе, архитектуре, как в разных видах искусства вообще, так и в общественных феноменах от экономики вплоть до политики и сверх того в научных теориях и философских рефлексиях просто очевидна» [10, с. 6].
Начиная с 80-х годов ХХ века, постмодернизм ищет подтверждение
своим тезисам везде, где имеются признаки проявления его духа. Как отмечает И. Ильин: «...постмодерном пытаются объяснить весь
современный мир, вместо того чтобы из своеобразия этого мира вывести постмодернизм как одну из его тенденций и возможностей» [5, с. 210].
Отталкиваясь от этого положения И. Ильина, мы склонны будем рассматривать «постмодерн» как одну из возможностей и тенденций «модерна», так как продолжаем жить в институциональном и языковом пространстве, сконструированном еще эпохой Просвещения.
Многое, что взращено и воспитано в рамках предшествующей культуры, органично вливается в новую постмодернистскую реальность. Например, лозунг Ницше о превращении жизни в «дионисийское празднество» был поддержан постмодернистским дискурсом. Поэтому, несмотря на всю сложность данного явления, автор, подобно В. Вельшу, удовольствуется привычными «старинными сложнословиями типа Postamt, Post-bote, Post-scheck» и больше не будет ломать голову над постмодерном [3]. Тем более, что «ситуация постмодерна», пусть даже и внешне, соответствует общей ситуации в современном мире.
Каким же образом «модерн» адаптировался к новым условиям, пусть даже созданным им самим?
Во-первых, «модерн» провозгласил, а «постмодерн» поддержал идею о ценности человека как единственного субъекта, потребляющего, осмысляющего и оценивающего мир во всех его проявлениях. «Человек модерна», собственно как и постмодерна, - гетерогенен.
Во-вторых, постмодерн возвел на новый уровень идеи «свободы» и «прогресса», провозглашенные «модерном». В частности, постмодерну идеально соответствует идея «интернета» как принципиально децентрализованного, свободного, независимого пространства «миров-экранов».
Однако необходимо признать, что именно на этом уровне историческая программа «модерна» дала сбой. Оказалось, что идеи «свободы» и «прогресса» не коррелируются друг с другом. Если сфера промышленности и экономики ориентируется на критерии функциональной рациональности и эффективности (прогресс), то культура, взяв за основу примат свободы, напротив утверждает самореализацию и наслаждение. Разбив ключевые сферы жизни человека на разные аксиологические векторы, «модерн» открыл путь социальному конфликту, а политическая сфера стала непосредственным полем битвы.
Провозгласив в качестве необходимой основы развития «свободу», «равенство» и «братство», модернисты выработали три политические стратегии разрешения социально-культурных противоречий: коммунизм, либерализм и национал-социализм. Однако исторический опыт показал, что стремление «превратить общество, состоящее из «атоминизированных» индивидуумов, в органическое целое» только
увеличивает разрыв между сферами экономики и культуры [6]. Конфликты между ними все неизбежнее, а примирение невозможно.
В этих условиях модерн взял на вооружение «риторику уничтожения» времен Римской империи. Помните слова Катона Старшего: «Карфаген должен быть разрушен!». В ХХ веке, после Второй мировой войны, появились лозунги об искореняющей борьбе с национал-социализмом; потом, в период «холодной войны», - с коммунизмом; и, наконец, в конце ХХ - начале ХХ1 веков в условиях нестабильной экономической и политической жизни - с либерализмом.
Поэтому неслучайно, что на рубеже веков постмодернисты заявили о качественно новом подходе к любым ценностям, о переоценки роли ключевых категорий, с помощью которых мы, исторически, привыкли воспринимать и описывать реальность.
Базовым понятием, положенным в основу переосмысления основ «модерна», стал термин «симулякр». Французский философ Жан Бодрийяр довольно удачно его применял для характеристики самого широкого круга явлений: от общефилософских проблем до политики. Подход Бодрийяра заключался в определении симулякра как результата процесса замены реального знаками реального. В результате симулякр оказывается несоотносимым с реальностью напрямую, если вообще соотносимым с чем либо кроме других симулякров, одним из которых в конце ХХ - начале ХХ1 веков стала политика.
Для того, чтобы появился симулякр в политической сфере, должны были пройти ряд последовательных трансформаций:
- искажение базовой реальности,
- маскировка отсутствия базовой реальности,
- отрыв от какой-либо реальности вообще, становление «чистого симулякра».
На первой стадии искажение политической реальности происходит за счет имитации развития тех политических процессов, которые «де факто» состоялись.
Чтобы была понятна эта идея, проиллюстрируем ее на бытовом уровне. Один из фашистски настроенных американских преподавателей долгое время рассказывал своим ученикам свою версию Второй мировой войны, в которой победила Германия, а Гитлер был ныне живущим ее главой. Симулякром выступил, например, процесс поиска США оружия массового уничтожения в Ираке. Искажая реальность, США и их партнеры «симулировали» борьбу за освобождение страны от тирании Саддама Хусейна, выступали против угрозы демократическим свободам, ратовали за дальнейшее развитие Ирака по пути демократии. Как отмечает один из публицистов И.Л. Бражников: «Вся внешняя политика Соединенных Штатов Америки носит характер искусственно продолженного Модерна» [2].
В рамках ценностей и приоритетов «модерна» мы расценили бы все эти события как очередной пример «политических игр». Автор полагает, что в этом сопоставлении политических игр и симулякра прослеживается связь не только внешняя, но и более глубинная, генетическая. Этим во многом объясняется потребность постмодернистов в анализе политической игры и игры вообще как феномена современной социальной реальности.
От Платона до Шиллера игра трактовалась как сфера свободной деятельности, противопоставленная повседневному труду, как «иное бытие», стоящее вне обычной жизни. Уже этого было достаточно, чтобы привлечь интерес со стороны апологетов постмодернизма. Исследователь М.Р. Торбург отмечает: «Бодрийяр, по всей видимости, испытал влияние концепций игровой культуры, получивших широкое распространение в значительной степени благодаря работе Й. Хейзинги «Homo Ludens» (1938), признанной классической в современной культурологи» [9, с. 92].
Действительно, Й. Хейзингой были перечислены все существенные черты игры: свобода, произвольность, антиутилитаризм, сакральность, наличие собственного игрового пространства и правил, способность игры к умножению реальности.
Первое, что роднит игру и симулякр, - это умножение, искажение и перерождение реальности. Это особенно видно в работе Й. Хейзинги «Осень Средневековья». Философ размышляет о том, что действительность полна страстей, трудна и жестока, что ее возводят до прекрасной мечты о рыцарском идеале. Даже жизнь строится как игра для того, чтобы сделать ее более прекрасной.
Это второй аспект, который роднит развитие игрового процесса в социальной реальности и появления в ней симулякров. Перефразируя Хейзинга, можно сказать, что стремление к более прекрасной жизни наполняет общество игровыми симулякрами. По Бодрияру, чем социальная реальность позитивнее, тем вернее ее симулятивный характер, проявляющийся в игнорировании структурных изменений в различных сферах общественной жизни, в бесконечной заботе о гражданском обществе, толерантности, правах человека и т.п. Искусственное же игнорирование бессмысленности всех этих забот (события в Югославии, Афганистане, Иране) доводят «общество спектакля», мифологему, популярную для модерна, до своего апогея - фальши.
Позднебуржуазная культура, отмечает в свою очередь Й. Хейзинга, теряет игровую традицию, «де факто» происходит становление суррогатной игры, в которой перепутались «игровое» и «серьезное». Работа, отдых, жизнь в целом не воспринимаются современным человеком серьезно, и, наоборот, игровая деятельность приобретает серьезный характер. Политические речи ведущих лидеров, замечает философ, напоминают «злое озорничание».
Все это говорит о становлении второй стадии в трансформации
симулякров в политической сфере, заключающейся в маскировке отсутствия базовой реальности.
Так исторически сложилось, что в серьезные политические игры в разные исторические эпохи было втянуто большое количество участников: стрельцы и «преображенцы», декабристы и народовольцы, солдаты и матросы. Потребность в развлечениях, жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам делала политические игры важным фактором маскировки реальности.
Чтобы понять, как работает данный механизм, обратимся к простому примеру из цирковой среды. Фокусник, прячет шар в правом кармане, делает ряд манипуляций, показывает зрителям, что карман пуст и достает шарик из другого (левого) кармана. Фокус? Обман? Нет. Симулякр! Все дело в том, что шарика - два.
В политических играх для симулирования социальной и политической реальности используется тот же прием - удвоение. Так, правящая власть постоянно симулирует наличие оппозиции, которой «де факто» нет. Никто не отрицает наличие в России так называемой «про-кремлевской» оппозиции в виде различных политический партий. В результате маскируется отсутствие базовой реальности в виде этой самой оппозиции.
Другой пример подобного рода построения политических симулякров - различные молодежные движения. Разобраться в «реальности» «Наших», «Своих», «Местных», «Идущих вместе» или «Идущих порознь» - невозможно. Невозможно определить их мировоззренческую, социальную и порой политическую платформу. Политическая система, маскируя истинное положение вещей, постоянно что-то тиражирует и воспроизводит. Флэш-моб, кросспост, пикетирование, «марширование» («марши согласных», «марши несогласных») - все это искусственно генерируемые по определенным законам симулякры.
Конечно, на этой стадии есть еще место, в том числе, и реальной оппозиции; но и она, «симулируя» сама свою оппозиционность, стремится слиться с властью. Если реакционеры и оппозиционеры не будут голодать, маршировать, попадать в милицию и объективы видеокамер СМИ, что они перестанут существовать. Власть не будет нуждаться более в их услугах, как не будет нуждаться в услугах власти сам народ.
Заслуга постмодернистов, на наш взгляд, состоит в том, что о ш показали, что сдвиг ценностей модерна к ценностям постмодерна ведет к постепенному разрушению властных институтов индустриального общества. В условиях возрастающей роли ценностей постмодерна падает уважение к власти. Общество больше не нуждается в ней как в «управителе» и «распорядителе». Процессы демократизации, демилитаризации, деполитизации, дебюрократизации - все они осложняют положение правящих элит.
В обществе же постмодерна акцент смещается с голосования на все более активные и более проблемно-специфицированные формы массового участия. Яркий пример тому: совершенное новое политическое явление, окрещенное политтехнологами как «майдан-симулякр». Теперь вне зависимости от исхода выборов, их легитимности и законности собирается «майдан». «Майдан» собирается и если «выиграли», и если «проиграли». Даже если вы в выборах не участвовали, то вы тоже можете собрать «майдан». Это свойство хорошо поставленного спектакля эпохи постмодерна, в котором главными «актерами» являются политики, а зрители становятся инструментом производства политической иллюзии. Последнее время дало нам два классических примера - «революцию роз» и «оранжевую революцию».
В этих условиях остается только один выход - симулировать социальную реальность с помощью тех же самых «политических игр». Как говорится: вышибать клин клином.
Предметом симуляции, как мы вначале отметили, будут являться базовые ценности модерна, в частности, идея участия в каком-либо «общем деле». Сегодня - это борьба с терроризмом или экономическим кризисом. Опасность возможного экономического краха, снижения уровня жизни и безопасности делает всех нас солидар шми в деле бор йы с мировым кризисом.
Происходит обмен симулякрами: власть с помощью «политических заигрываний» симулирует заботу о гражданах, а граждане, участвуя в этих «политических играх», симулируют участие в жизни страны. При этом каждый участник получает обоюдную выгоду, ибо симулякром остается доволен каждый: власть - остается нужной, а граждане - довольными.
Со временем политическая система научится создавать необходимую бинарную связь, не привлекая чью-либо личную инициативу. Обезличенная политическая система - это перспектива развития постиндустриального общества. Несмотря на всю парадоксальность этого положения, оно, возможно, - наша скорая реальность. Виртуальные «ведущие» уже читают новости и ведут развлекательные программы (вспомним бешеную популярность «Масяни»). Сегодня мы в шаге от того, чтобы нами управляли «виртуальные президенты».
Наступает время «чистых симулякров» - третьего этапа их трансформации.
В политическом смысле «чистым симулякром» можно будет назвать моделирование несуществующего события. Используя технологию построения «чистого симулякра», Ж. Бодрийяр в статье «Войны в Заливе не было» (La Guerre du Golfe n’a pas eu lieu) описал войну 1991 года в Персидском заливе. Философ отмечал, что у телезрителей не было никакой возможности знать, было ли там что-то на самом деле или эта война просто пляска картинок и взволнованных пропагандистских репортажей на
экранах их телевизоров.
Этим провокационным заявлением Бодрийяр привлекает внимание читателей к становлению новой эпохи, где главную р <ль будет игр аъ «гиперреальность» (конструируемая СМИ), помноженная на политику и деньги. Деньги выступают основой реальности, в которой «что-то происходит». У нас постоянно вырабатывают познавательнопотребительский интерес. Вот название некоторых заголовков статей газеты «Комсомольская правда», вышедшей в свет 20 февраля 2010 г., в период подготовки автором данной статьи: «В Москве канализационные стоки превратят в электроэнергию», «Скандал в фигурном катании: как у Плющенко отнимали «золото»», «Снялась голой - получила медаль», «Звездопад: Медведев снял сразу 17 генералов МВД» и т.д.
Человека направляют туда, где от него можно получить прибыль. И, как видим, ведущую роль в поддержке этого «познавательного эклектизма» играют средства массовой информации. СМИ, пропагандируя гедонистическое отношение жизни, закрепляют состояние бездумного потребительского отношения к ней. Изображение события на телеэкране словно заменяет собой саму реальность, делает излишней само изображаемое событие. Нас постоянно и методично отгораживают, отводят, отсекают от реальности. В реальности вы идете в магазин, чтобы купить рыбу, а вечером по телевизору вам говорят, что то, что вы купили - это не рыба, и даже не мясо.
«Гур у> гипер реальности (от р щио в далеком ур шьском селе до интернета 40 в Москве) уже выбрали для нас порошок, которым мы будем стирать; новости с которыми нас ознакомят; болезни, от которых мы будем лечиться; президента, которого мы выберем. От «нас» требуется только одно - «погружение» в эту реальность, а от «них» - политическая воля.
В условиях становления глобализации яркие примеры формирования социальной реальности с помощью «политических решений» мы можем наблюдать в международной политике, где реальные войны заменяются «войной-пропагандой». Так, американский журналист Крис Блэкхерст считает, что целью руководства США и Великобритании на начальном этапе во йны являлось убедить не только людей у себя на родине, но и в Афганистане, и на Ближнем Востоке в справедливости «контртеррорстической оперции»; для этого информация подвергалась цензуре: все новости поступали к прессе от командующих союзными войсками, а «они сосбщают нам только о том, о чем мы, по их мнению, должны знать» [1, с. 8]. И для воздействия на мусульманский мир союзники «обрабатывают» его утверждениями, что Усама бен Ладен - это особист, пекущийся о собственных интересах.
Таким образом, политические решения, помноженные на усилии СМИ, пр водят нас к утверждению о том, что р ждаемые ими «политические игры» становятся основной симулирования социальной
реальности на данном этапе развития общества. При этом симулякрами становятся базовые ценности самого общества. Например, общественный идеал «свободы» мы отменить уже не в силах. Но его успешно можно симулировать.
Можно успешно симулировать заботу о свободе, ограничивая ее. В этом случае, мы имеем явление, не представленное в реальности. Свобода
- становиться симулякром. Посмотрим, какие решения об ограничении свобод принимаются в самой развитой стране мира - США, где защита незыблемости свобод есть априорное положение государственности.
«Акт об объединении и усилении Америки» (2003 г.) - это свод всех правительственных и депутатских инициатив по ограничению гражданских свобод ради безопасности. По этому акту в США перестает существовать институт банковской тайны, разрешается в течение семи дней держать иностранцев, подозреваемых в террористической деятельности, а для объявления в розыск, как и для прослушивания всех телефонов подозреваемого, достаточно одного решения суда.
Давление на СМИ оказывается в виде подтасовки рейтингов телевизионных каналов. Если ТВ-каналы не поддерживают политику администрации, значит они не поддерживают большинство американцев, а, следовательно, теряют рейтинг. Так, например, Уолтер Исаксон, глава CNN, написал для всех журналистов этой телекомпании, работающих за рубежом, следующие рекомендации: «Мы должны стараться не заострять внимание на жертвах среди гражданского населения Афганистана, которые являются неизбежным следствием этой войны. Нельзя также забывать, что в том, что сейчас происходит в этой стране, виновато правительство талибов» [8, с. 8]. Далее мистер Исаксон рекомендует чтобы каждый кадр, снятый специальными корреспондентами CNN в Афганистане, сопровождался комментарием, напоминающим, что «талибы укрывают террористов, виновных в гибели более 5000 человек» [8, с. 8].
Через полторы недели после взрывов 11 сентября американская радиовещательная компания «CCC, Inc.» разослала всем радиостанциям США список из 162 песен, не рекомендованных для эфира. В списке оказались в основном песни в стилистики «heavy metal»: AC/DC, Metallica «The Doors» и т.д. Нежелательной в исполнении стала даже песня Френка Синатры «New York, New York». Кроме того, не рекомендованы песни, связанные с «самолетной» тематикой: «Fly away» Ленни Кравитца, «Knocking on Heaven's Doors» группы «Guns and roses». В классической для нашей страны манере представители американской администрации задали главам «индустрии развлечений» вопрос: «Что может сделать Голливуд для борьбы с терроризмом?».
Несомненно, что аналогичные примеры в массовом масштабе мы найдем во внутренней и внешней политике любой страны. Отличие от аналогичных явлений эпох и модер m будет состоять в том, что отныне
реальность не меняется, а создается заново, с нуля.
Вспомним, не так давно вышедшие в свет, голливудские блокбастеры: «Годзилла» (1998), «Кинг-Конг» (2005), «День
независимости» (1996), последняя часть «Люди Х» (2009) и т.д. И теперь
фантазии становятся реальностью. Отзывается как «несвоевременный» фильм с участием А. Шварценеггера «Побочный ущерб»», в котором рассказывается история о пожарном, у которого погибли жена и дети при атаке террористов на небоскреб.
Какова тенденция развития этих процессов? Деконструкция ценностей очевидна. Исправить за один день данную ситуацию мы не в состоянии. Современные журналисты (например, Плахов А., Плющев А.), отталкиваясь от дихотомии модерна «консерватор-либерал», говорят о том, что грядет эра консерватизма. «Искусство вновь станет тотальным, так как ему предстоит нести определенный набор ценностей, а не
деконструировать их, как постмодернизм», - пишет А.Захаров [4].
Однако возвр а к пр шлому вр д ли возможен. Гр дет вр мя «чистых симулякров»! При этом все то, на чем основывается эпоха модерна, отомрет окончательно.
Что такое, по сути, «политическая игра» в сегодняшнем мире»? Это
- мост, соединяющий «рацио» модерна и деконструкцию постмодерна. Это одновременно и рудиментарный орган политики и средство становления новой политической реальности постиндустрианого (информационного) общества. И как только информационное общество станет реальностью «де-факто», все, что относится к реальности, - отомрет, в том числе и такие феномены как «политическая игра». Нет реальности - нет игры, нечего симулировать, не с чем играть (явно или тайно).
Уже сегодня мы видим, как «политическая игра» проигрывает информационной цивилизации. Сегодня политические события сами себя создают. Поскольку созданы глобальные информационные сети, достаточно только совершить какое-нибудь заметное зло и все средства информации станут работать на него, повсеместно сея панику. В эпоху «чистых симулякров» смена событий реальности («дня и ночи», «завтра и вчера») будет заменена на смену «картинок». «Оружие террористов, -отмечает Г.Павловский, - это не ракета какая-нибудь, а схема, благодаря которой террористы начинают манипулировать средствами массовой информации... террористы как бы рисуют что хотят на телевизионном экране в каждом доме» [7].
Сегодняшняя действительность такова, что любые перестройки в духе постмодернизма будут менять облик экономической, политической и социальной жизни. В каждый дом придет иная реальность или ее симулякр. В свою очередь, эти изменения повлияют на стратегические установки политических партий и на перспективы для демократических институтов.
Подводя итог вышесказанному, отметим ряд следующих положений.
Активизация к проблеме «политических игр» происходит во время смены парадигм общественного развития. Интерес к игре, условности, инаковости, зыбкости характерен и для средневековой эпохи («карнавальность» М. Бахтина), и для современного мира. И также, как и раньше, культурологические трансформации являются результатом использования политических технологий.
«Политическая игра» на сегодняшний день является мощным средством конструирования социальной реальности. В основе этого лежит уникальность самой игры, которая востребована была как в условиях «модерна», так и в условиях постмодерна.
С одной стороны, «политическая игра» способствует становлению симулякров в социальной сфере. С другой стороны, «политическая игра» представляет собой оставшийся от модерна «рудиментарный» метод управления политическими процессами.
Можно предположить, что востребованная в переходный период, «политическая игра» просуществует ровно столько, сколько просуществует та реальность, которую она «имитирует», «скрывает», «симулирует».
Список литературы
1. Блэкхерст К. Война пропаганды //Коммерсант. 2001.15 октября.
2. Бражникова Я., Бражников И. Православие и постмодерн: иллюзии и перспективы. URL: http://www.religare.ru/article30780.htm (дата обращения 10.02.2010).
3. Вельш В. «Постмодерн». Генеалогия и значение одного спорного понятия. URL: http://www.ido.rudn.ru/ffec/philos/chrest/vel.html (дата обращения 10.02.2010).
4. Захаров А. События 11 сентября 2001 года и постмодернизм.
URL: http://historia-site.narod.ru/chronik/11sept.htm (дата обращения
29.01.2010)
5. Ильин И. Постмодернизм: словарь терминов. М.: Изд-во «Интра-да», 2001. 384с.
6. Пайпс Д. Наследие фашизма: либерализм /пер. А. Курицкого URL: http://ru.danielpipes.org/article/5378 (дата обращения 10.02.2010).
7. Россия разобралась с глобализмом //Коммерсант. 2001. 13 сентября.
8 . Русело Ф. СНН объясняет журналистам правила поведения //Коммерсант. 2001. 3 ноября.
9. Торбург М.Р. Проблемы религии в постмодернистской философии: дис.... канд.филос. наук. 09.00.13. М. : РГБ, 2002. 152 с.
10. Welsch W. Unsere postmodeme Modeme. - Weinheim, 1987. 344 р.
O. Sarichev.
РвШС tricks role in feigning of a social reality in a postindustrial society.
In article the politics tricks role in feigning of a social reality is considered. Politics tricks transformation in a postindustrial society, and also prospects of existence of the given phenomenon.
Keywords: politics tricks, симулякр, a modernist style, a postmodern.
Получено 17.03.2010
УДК 1:330
М.С. Фатиев, аспирант, (4872) 33-23-45, [email protected] (Россия, Тула, ТулГУ)
БОГАТСТВО КАК КАТЕГОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ И ЕГО ФИЛОСОФСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Рассматривается феномен богатства и его философская интерпретация в трудах Платона, Боэция и Иоанна Богослова. Прослеживается развитие данной экономической категории в различные исторические эпохи.
Ключевые слова: богатство, добродетель, благо, спасение души.
Традиционно понятие богатства рассматривалось в рамках более общей темы философии хозяйства, исследующей общие закономерности хозяйственно-практической и теоретико-экономической сфер
человеческого бытия. Базовыми категориями философии хозяйства изначально полагались: богатство, капитал, благосостояние.
На современном этапе развития общества в отношении философии хозяйства сложилась ситуация деконструкции ее экономических концептов. Предметом философского анализа стали конкретные социальноэкономические категории, в том числе и понятие богатства.
Отметим, что в философской интерпретации понятие богатства нуждалось еще на заре становления философского знания. Древнегреческий философ Платон определял богатство как «имущество, достаточное для благополучной жизни; изобилие средств, направленное на укрепления счастья» [1, с. 622 ] При этом для Платона богатство - это «меньшее» из человеческих благ, нуждающееся к тому же в постоянном контроле со стороны разума - главенствующего божественного блага. Однако в силу слабости сил души человек сам не может контролировать свой путь к богатству, предпочитая «умеренности» «ненасытность». Поэтому Платон считает, что фунщию по контролю за благосостоянием человека нужно возложить на государство, в лице его законодателей. Философ предлагает свою философию богатства, в основу которой ставится морально окрашенное понятие «справедливости».
В различных главах своего главного труда «Законы» Платон предлагает законодательные механизмы борьбы с чрезмерным богатством:
