CC BY
76
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2014. № 3. С. 116-120.
УДК 130.1 А.В. Хряков
ПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТУАЛЬНОСТЬ «ИСТОРИИ НАРОДА».
НЕМЕЦКИЙ ИСТОРИК ФРАНЦ ПЕТРИ О ФРАНЦУЗСКО-ГЕРМАНСКОЙ ГРАНИЦЕ
Рассматривается возникновение и развитие в немецкой исторической науке вест-форшунга - направления, ориентировавшегося на соседние с Германией западноевропейские страны. Немецкие западные исследования возникли в рамках ревизионистской политики правительства Веймарской Германии. Ревизионистские работы историков и прежде всего медиевиста Франца Петри были высоко оценены в национал-социалистической Германии и лично А. Г итлером.
Ключевые слова: история народа, медиевистика, вестфоршунг, Франц Петри, Третий рейх, регионоведение.
Одним из наиболее обсуждаемых сегодня в немецкой историографии направлений является «история народа» (УЫквРсгвсЬи^). Возникнув в Германии 20-х гг. XX в. в рамках националистического движения фёль-кише (уб1ЫвсЬе), она сделала понятия «народ», «раса», «почва» своими основными исследовательскими категориями [1]. В ее рамках произошел сдвиг исследовательского интереса от внешней политики, доминировавшей в национальной историографии XIX в., к истории географического пространства. После проигранной Первой мировой войны и Версальского мирного договора традиционные научно-исторические подходы, ориентировавшиеся на исследование политико-дипломатических отношений суверенных государств, ничего не давали для обеспечения ревизионистских претензий Германии в отношении отторгнутых у нее территорий. В рамках истористской парадигмы, где главными действующими субъектами выступали великие личности, а взаимоотношение стран друг с другом строилось на признании суверенитета, вернуть потерянные земли не представлялось возможным. Для реваншистских целей «история народа» подходила гораздо больше, так как опиралась на понятие народа, неразрывно связанного со своей территорией.
Одной из важнейших проблем того времени как в дипломатическом, так и научно-историческом дискурсе стала проблема границ. Вместе с поражением Германского рейха в 1918 г. трансформирующиеся границы приобрели огромное политическое, идеологическое и символическое значение. Послевоенные события и поведение союзников способствовали закреплению мнения о границах не как о фиксирующих и гарантирующих нормальные отношения между соседями, а, напротив, как изменяемых и насильно навязанных. Пограничная территория стала восприниматься как пространство между соседями, в котором последняя битва еще не состоялась и последнее слово еще не сказано.
Понятие «пространство», «территория» стали ключевыми категориями для всей «истории народа». Ключевые функции этих понятий, по мнению ахенского историка Томаса Мюллера, состояли в том, что «пространство» стало обозначать не «актуальный или исторически реальный регион», а как бы абстрактный уровень, возвышающийся над историческими и географическими структурами немецких и ненемецких регионов, расположенных по обе стороны немецкой границы. Согласно Мюллеру, прежнее понимание границы как линии превратилось в понимание границы как пространства - эта своеобразная концепция ставила под сомнение не
© А.В. Хряков, 2014
только территориальную целостность государств, но и суверенитет ближайших соседей, конституируя совершено новое поле для политической мысли и политического действия - пограничную политику [2].
Можно назвать несколько авторов, которым удалось разработать, обосновать и сделать категориями научно-исследовательского анализа такие актуальные политические понятия, как: «немцы пограничья», «немцы зарубежья», «немецкая национальная почва» и «культурная почва». Макс Хильдеберт Бём (1891-1968), философ и социолог, принадлежавший к ближайшему окружению Меллера ван ден Брука свои представления о реорганизации национальных отношений в Европе развил еще в 1923 г. в работе «Европа ирре-дентизма» [3]. Отталкиваясь от произошедшей после Первой мировой войны реорганизации европейского мира, он признал невозможным согласование границ государства и народа. Он предлагал создание центрально-европейской федерации, в которой немецкий Рейх, учитывая его демографическое, культурное, историческое и хозяйственное значение, должен был играть роль ведущей и оборонительной силы.
В работе 1932 г. «Самостоятельный
народ» он предпринял попытку представить «народ» и родственные ему понятия «народное сообщество», «народный дух» как политическую «сущностную определенность», независимую от проведенной границы, чья «национальная историчность» и «миссия» ведет к непрерывному развитию [4]. Под народом он понимал органически растущее тело, которое находится под влиянием своего окружения и может это влияние усваивать и перерабатывать. Подобное понимание сути народа не предполагает обязательно того, чтобы линия границы государства была идентична границам территории, на которой расселены немецкие семьи. В данной традиции в основе понимания народа лежала идея территории, с которой у народа имеются крепкие связи.
Берлинский профессор географии Альбрехт Пенк (1858-1945) разработал такие основополагающие для «истории народа» понятия, как «национальная почва» и «культурная почва». Под «национальной почвой» Пенк понимал заселенные немцами территории, где можно «услышать немецкую речь и увидеть результаты немецкого труда» [5]. Гораздо шире «национальной почвы» была «культурная почва», представляющая собой облагороженный и упорядоченный немцами в соответствии с определенным планом ландшафт. По словам Пенка, «культурная почва» - «это величайшее немецкое достижение», которое можно встретить повсеместно и в Восточной Европе, и в Чили, и в бразильских тропиках, и на юге Африки. «Немецкая культурная почва - это не результат особых географических или клима-
тических условий», «она есть дело людей определенного склада, меняющих природу по своей воле». Так, например, Пенк, распространял немецкую «культурную почву» вплоть до немецких поселений в Крыму, в Молдавии и на Волге [6]. Отныне главным предметом исследований являлась не Германия в определенных политических границах, но германство, разбросанное не только в Европе, но по всему миру.
Сразу после подписания Версальского мира в Германии зародилось движение, охватывающее почти 2000 общественных организаций, которые стремились к пересмотру условий Версальского договора и тезиса о единоличной вине Германии. Изменившаяся международная обстановка способствовала возникновению уже в начале 20-х гг. ХХ в. многочисленных исследовательских центров, ориентировавшихся на региональные исследования. Не случайно, что первые институты появились на берегах Рейна.
Важной вехой в институциональном оформлении всех немецких регионоведов стало создание в 1926 г. в Лейпциге «Фонда исследования национальной и культурной почвы» (Stiftung fur deutsche Volks- und Kulturbodenforschung), который в 1931 г. превратился в «Фонд изучения этнических немцев» (Volksdeutschen Forschungsgemein-schaft) [7]. Этот «мозговой трест» состоял из пяти регионально разделенных исследовательских сообществ (Юго-Восточногерманское, Северо-Восточногерманское, Альпийское, Западное, Заокеанское) и объединял около 1 000 ученых различных специальностей: историков, географов, лингвистов, демографов и др. [8]. Эта междисциплинарная система возникла при непосредственном участии МВД и МИД Веймарской Германии. В среде государственных чиновников сформировалось мнение, что якобы из-за отсутствия у немецких участников Парижской мирной конференции 1919 г. политико-географических знаний, а также признанных экспертов по этому вопросу во время обсуждения территориальных вопросов с представителями Антанты им не удалось отстоять собственные позиции. «История народа» поддержала инициативу немецкого государства, активно включившись в начавшуюся «пограничную национальную борьбу», прежде всего с соседней Францией. Здесь можно вспомнить «анти-французский фестиваль», устроенный в 1925 г. по случаю «тысячелетнего юбилея» принадлежности Рейнской области (Рейн-ланда) «немецкой почве» [9].
Таким образом, за годы Веймарской Германии была создана институциональная среда «народной истории», и некогда маргинальный дискурс был признан научным сообществом не только в качестве инструмента национальной борьбы, но и возможной
альтернативой традиционной немецкой истории идей и истории государства. Известный специалист по этнической истории немцев Эрих Кейзер (1893-1968) так определил дальнейший вектор развития исторической науки: «Вероятно, в будущем останутся лишь политические историки, но не в устаревшем смысле, что каждый историк исключительно или по преимуществу будет заниматься государственной историей, но в том смысле, что он везде и всегда будет ориентировать свое исследование и свое преподавание на политические потребности своего народа» [10].
Одним из таких историков, ориентировавшим свои штудии на «политические потребности своего народа», являлся Франц Петри, ставший благодаря этому директором Немецко-Нидерландского института при университете Кельна, а после захвата Бельгии привлекавшийся немецкими оккупационными властями в качестве эксперта по национальным и культурным вопросам. Ф. Петри (1903-1993) родился в Вольфен-бюттеле в семье библиотекаря. Он учился в Берлинском университете, специализируясь на истории и лингвистике, философии и евангелической теологии. Родителей он лишился слишком рано, поэтому ему приходилось подрабатывать частными уроками. Как и большинство сверстников, Ф. Петри являлся членом многочисленных молодежных союзов и движений. Он был активным участником движения «Перелетные птицы», членом Немецко-христианского союза студентов, а также многих других христианских объединений и союзов, ориентированных на социальную благотворительную деятельность (подробнее о биографии Ф. Петри см. [11]).
В соответствии со своими социальнохристианскими убеждениями и по рекомендации своего научного руководителя известного берлинского историка Дитриха Шеффера (1845-1929) Ф. Петри посвятил свою первую диссертацию четырехсотлетней истории благотворительной деятельности Евангелической церкви в Бремене (1925). Тема второй диссертации также была подсказана Шеффером и касалась германо-романской языковой границы. Шеффер сам когда-то занимался вопросами языковых границ, но, опубликовав достаточно давно несколько статей, отошел от данной проблематики [12]. Вернуться к языковым проблемам Шеффера побудило намерение Берлинского университета включить в штатное расписание специалиста по истории зарубежного и приграничного герман-ства, и Ф. Петри мог бы претендовать на это место в качестве эксперта по западной границе Германского рейха.
Но если инициатива в выборе темы принадлежала Шефферу, то конкретный план будущей диссертации родился благо-
даря контактам Петри с Институтом исторического краеведения Рейнланда в Бонне и личному знакомству с Германом Аубином, Францем Штейнбахом и германистом Теодором Фрингсом. Молодой историк стал последователем Штейнбаха, возглавившего Боннский институт в 1925 г. после отъезда Аубина. Один из основополагающих тезисов Штейнбаха заключался в признании динамичности культурных границ и в отказе от жесткой корреляции между границами языковыми и поселенческими. При рассмотрении немецко-французской языковой границы он установил, что она не совпадает с природными границами и не является, как считали прежде, прямым результатом переселения германских племен, но явилась следствием вытеснения германцев в позднефранкское время [13]. Таким образом, Штейнбах впервые обратился к внешним факторам в деле установления франкогерманской границы и выдвинул на передний план эпизоды раннесредневековой европейской истории.
Первоначально Петри, как и его учитель Шеффер, исходил из старого тезиса об идентичности на западе Германии языковой границы и границы расселения. Но после знакомства с работой Штейнбаха он согласился с его выводом о том, что древние германцы проживали намного западнее современной французско-германской границы. Опираясь на тезис Штейнбаха, он сосредоточил свое внимание на области немецко-бельгийско-французских контактов, используя не только лингвистические методы, но и археологические свидетельства.
В мае 1935 г. Ф. Петри защитил свое докторское сочинение «Франкское поселение во Франции и Нидерландах и образование германо-французской языковой границы (Народность, государство и нация на западной немецкой границе)». Через два года диссертация была опубликована с более удобным для читателя названием «Германское национальное наследие в Валлонии и Северной Франции» [14].
В предисловии немецкий историк подробно останавливается на мотивах, побудивших его к написанию данного труда, и мотивы эти преимущественно политические, что немецкого историка нисколько не беспокоило. Несмотря на то что его интересует история земель, уже не входящих в состав немецкого государства, он, не стесняясь, пишет, что «в ходе насильственной национальной борьбы, которая развернулась после основания империи франков в Валло-нии и Северной Франции, решался вопрос о расширении и оформлении нашей собственной национальной почвы на Западе»
[15]. «Мы убеждены, что господствующая историческая картина в этом пункте требует основательной ревизии». По его мнению, здесь имеет место распространенная в ис-
торической науке методическая ошибка -рассматривать современное состояние как извечное, не изменявшееся с древних времен, тогда как современная языковая франко-германская граница возникла значительно позже и проходит совсем не там, где остановилась экспансия германского племени франков, а значительно восточнее. Обвиняя предшествующих историков в перенесении современных реалий в прошлое, Петри сам совершает ту же ошибку, называя германские племена «нашими», связывая их достижения с современной немецкой историей и политикой. По словам Петри, «актуальность, которую в связи с этим приобретает данное исследование, лежит на поверхности» [16].
Исторический рубеж между античностью и средневековьем являлся для Петри основополагающим в становлении всего Западного мира, и тот, кто преуменьшает его значимость, принижает тем самым роль германцев, а значит и современных немцев, в возникновении современной цивилизации. По мнению немецкого историка, этим особо грешили французские историки. «Духовная борьба за оценку франкской эпохи для французской истории является во Франции такой же древней, как и сама историческая наука» [17]. По мнению немецкого автора, француз стоит перед особым фактом, что сама Франция и французы получили собственное наименование благодаря германскому племени, и даже несмотря на это, германское наследие во Франции не пользуется заслуженным вниманием и уважением.
Отталкиваясь от мнения Штейнбаха, Петри стал искать свидетельства расселения германцев (франков) по ту сторону современной немецко-французской языковой границы. На основе данных языка, полученных благодаря анализу топонимов и микротопонимов, а также данным археологии, он пришел к выводу, что территория расселения франков находилась в районе, ограниченном на западе границей с Бретанью, на юге - течением Луары, на востоке -Тевтобургским лесом [18]. Область между Сеной и верховьями рек Мозель, Маас и Марна, а также Нидерландами Петри обозначил как «территориальное ядро франкской культуры» [19]. Захват Галлии франками не привел к чистому оккупационному господству, к поселениям властителей в чуждом народе, расселение стало народным завоеванием. «Характер франкского поселения в Валлонии и Северной Франции являлся абсолютно германским», здесь через столетия образовалась собственная национальная культура [20]. Современная языковая граница, по мнению Петри, - это не столько «линия отступления», сколько «линия компромисса», которая возникла около 1000 г. в ходе культурного противостояния между
романскими народами и германцами [21]. Этим утверждением Петри фактически поделил раннесредневековую Галлию на германский Север и романский Юг. Причины германского отступления из Галлии для Петри лежали в «цивилизаторском» превосходстве римского мира, т. е. в силе воздействия романской городской культуры и обращении франков в христианство [22].
Работа Ф. Петри подверглась серьезной критике и прежде всего со стороны французских и немецких филологов, указавших на спорность интерполяций, которые произвел Петри, распространив отдельные слова и находки на огромную территорию. По мнению одного из ведущих специалистов Эрнста Гамильшега, земли, рассмотренные немецким историком, скорее являются областью смешения и языковых анклавов, а не территорией господствующего франкского расселения. «Предположение, что когда-либо вся Северная Галлия вплоть до Луары будто бы принадлежала германскому большинству, - пишет немецкий филолог, - является несостоятельным» [23]. При этом никто не подвергал сомнению значимость работы Петри, смелость его выводов, глобальность исследуемой проблемы и, конечно же, использование междисциплинарных сравнительных методик.
Но, пожалуй, самые «правильные» политические выводы из сочинения Ф. Петри были извлечены национал-социалистическим руководством. Работы Петри были высоко оценены самим Гитлером, который не скрывал того, какие выводы он сделал из прочитанного. В записи от 5 мая 1942 г. зафиксировано, что фюрер прочел работу Ф. Петри «Историческое наследие германского народа в Валлонии и Северной Франции», написанную в 1937 г. «Он с большим интересом почерпнул для себя, что эти территории, судя по названиям местностей, представляют собой исконно германские земли, которые у нас отняли и возврата которых мы можем с полным правом потребовать» [24].
В годы Третьего рейха «история народа» стала неотъемлемой частью немецкой исторической науки. Используя изменившуюся общественно-политическую ситуацию, ее представители смогли серьезно потеснить конкурентов в борьбе за властные и материальные ресурсы. Конечно, не только власть использует ученых-историков и предлагаемые ими аргументы, но и сами историки используют властные ресурсы как для становления собственной карьеры, так и для продвижения дисциплины в целом.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Hettling M. Volk und Volksgeschichte in Europa //
Volksgeschichten im Europa der Zwischenkriegs-
zeit / Hrsg. von M. Hettling. Gottingen, 2003.
S. 7-38.
[2] Muller Th. Imaginierter Westen im das Konzept des «deutschen Westraums» volkischen Diskurs zwischen Politischer Romantik und National-sozialismus. Bielefeld, 2009. S. 9.
[3] Boehm M. H. Europa Irredenta. Eine Einfuhrung in das Nationalitatenproblem der Gegenwart. Berlin, 1923.
[4] Boehm M. H. Das eigenstandige Volk. Volkstheo-retische Grundlagen der Ethnopolitik und Ge-schichtswissenschaft. Gottingen, 1932.
[5] Penck A. Deutscher Volks- und Kulturboden // Volk unter Volkern. Bucher des Deutschtums. Bd. 1. Fur den Deutschen Schutzbund / Hrsg. von K.C. von Loesch, A. Hillen Ziegfeld. Breslau, 1925. S. 62.
[6] Ibid. S. 70.
[7] Fahlbusch M. «Wo der deutsche... ist, ist Deutschland!» Die Stiftung fur deutsche Volks-und Kulturbodenforschung in Leipzig 1920-1933. Bochum, 1994.
[8] Fahlbusch M. Wissenschaft im Dienst der natio-nalsozialistischen Politik? Die «Volksdeutschen Forschungsgemeinschaften» von 1931 bis 1945. Baden-Baden, 1999 ; Handbuch der volkischen Wissenschaften / Hrsg. von I. Haar, M. Fahlbusch. Munchen, 2008.
[9] Pabst K. Die «Historikerschlacht» um den Rhein // Historische Debatten und Kontroversen im 19. und 20. Jahrhundert / Hrsg. von J. Elvert, S. KrauU. Stuttgart, 2003. S. 70-81 ; Schottler P. Der Rhein als Konfliktthema zwischen deutschen und franzosischen Historikern in der Zwischen-kriegszeit // Zeitschrift fur Sozialgeschichte des 20/21 Jahrhunderts. 1994. Bd. 9. Heft. 2. S. 54.
[10] Keyser E. Die Volkische Geschichtsauffassung // PreuUische JahrbQcher. 1933. S. 19.
[11] Ditt K. Die Kulturraumforschung zwischen Wissenschaft und Politik. Das Beispiel Franz Petri (1903-1993) // Westfalische Forschungen. 1996. № 46. S. 73-176.
[12] Schafer D. Die deutsch-franzosische Sprachgren-ze (1910) // Schafer D. Aufsatze, Vortrage und Reden. Bd. 2. Jena, 1913. S. 382-402 ; Schafer D. Deutsche Sprachgrenze und Sprachkampfe (1912) // Ibid. S. 403-425.
[13] Steinbach Fr. Studien zur westdeutschen Stam-mes- und Volksgeschichte. Jena: Fischer, 1926.
[14] Petri Fr. Germanisches Volkserbe in Wallonien und Nordfrankreich. Die frankische Landnahme in Frankreich und den Niederlanden und die Bildung der westlichen Sprachgrenze. Bonn: Rorscheid,
1937.
[15] Ibid. S. V.
[16] Ibid. S. VI.
[17] Ibid. S. VIII-IX.
[18] Ibid. S. 996.
[19] Ibid. S. 793.
[20] Ibid. S. 775.
[21] Ibid. S. 997.
[22] Ibid. S. 981.
[23] Gamillscheg E. Germanische Siedlung in Belgien und Nordfrankreich. I: Die frankische Einwande-rung und junggermanische Zuwanderung. Berlin,
1938. S. 170.
[24] Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера / пер. с нем. И.В. Розанова. Смоленск, 1993. С. 252.
