Поле боя – историческая память военная история России ХХ века в контексте психологической войны и современной геополитики Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Александр СеняВскмЛ, Елена СеняВская

Поле боя -историческая память

военная история России ХХ века в контексте психологической войны и современной геополитики*

В

холодной воине, как известно, «полями битвы» были не только военно-техни-

ческая, экономическая, технологическая области. В общем-то, при неравных стартовых возможностях и всех отставаниях СССР эту гонку выдержал и, как признавали все советологи, практически до конца 1980-х гг., даже после утраты в 1970-е гг. динамизма развития, мог существовать как влиятельная мировая сила в течение многих десятилетий. «...Никто из зарубежных аналитиков не предсказывал развала Советского Союза и ликвидации социализма в обозримом будущем».1 Важнее была конфронтация в нематериальной, «ментальной» сфере, в сфере сознания: в идеологии, культуре, ценностях, «образах». Именно здесь советская мобилизационная модель развития оказалась наиболее уязвимой, начав сдавать одну позицию за другой уже в середине 1950-х гг. И если атаки извне в этой области сначала весьма легко отбивались, то внутренний удар оказался куда опаснее.

Решающей вехой стал ХХ съезд, нанесший сокрушительный удар по ключевым символам советской системы - по ее вождю Сталину, еще недавно непререкаемому авторитету и триумфатору в победе над германским фашизмом; по коммунистической идее, практическое воплощение которой стали связывать с массовыми жертвами террора; по советскому государству, дискредитированному собственным высшим руководством, охарактеризовавшим его как инструмент репрессий; по советской модели социализма, отныне неизменно связываемой в пропаганде политических оппонентов с социальным насилием. Именно после ХХ съезда стали рассыпаться крупные западные компартии, дан старт «еврокоммунизму», в союзных соцстранах активизировалась оппозиция, поддержанная Западом, произошли волнения в Польше и Венгрии, внутри СССР начало формироваться

диссидентское движение, проявился идейный раскол общества. Произошла также историческая дезориентация населения страны, была подорвана преемственность авторитетов лидеров: почти каждый последующий руководитель начинал свою деятельность с дискредитации предшественника, была подорвана едва сформировавшаяся единая система ценностей советского общества, народов СССР. Всем этим искусно воспользовались противники СССР в «холодной войне», развернув наступление на важнейшем ее «фронте» - в психологической войне.

Одной из решающих областей противостояния стала «битва за прошлое» - за историческую память, за интерпретацию истории. Причина в том, что именно историческая память является ценностной опорой национального самосознания, источником самооценки народа, его самоуважения, а во многом - ценностей и идеалов, определяющих силу нации, ее способность к развитию, к преодолению трудностей и препятствий, способность выдерживать исторические испытания. В этом смысле прошлое (не только в материализованном, вещественном и институциональном, но и в духовном плане) в решающей степени предопределяет настоящее и будущее. Особое значение в этом контексте имеет память о военной истории, поскольку войны, и тем более мировые, являются апогеем напряжения сил, проверкой «на прочность» стран и исторической состоятельности народов и государств.

Войны в исторической памяти: теоретический аспект

Любая война после своего окончания продолжает существовать в памяти многих людей - непосредственных участников, современников, ближайших потомков носителей экстремального военного опы-

Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект № 08-01-00496а.

та. Если война оказывается значимым для социума событием, то память о ней сохраняется не только в индивидуальном, но и в коллективном сознании,

может закрепляться в ....................

официальном (идеологическом, политическом и т.д.) дискурсе на протяжении жизни нескольких послевоенных поколений.

При этом образ войны, то есть комплекс представлений о ней, включает в себя как интеллектуальные, так и эмоциональные компоненты. Интеллектуальные - это попытки рационально, логически осмыслить само явление. Эмоциональные представляют собой совокупность чувств, эмоциональных отношений к данной войне.

Субъект восприятия, формирования этого образа может быть весьма дифференцированным: это и массовое общественное сознание, и высшее политическое и военное руководство, и, наконец, армейская масса, включающая низшее и среднее командное звено. Именно для обозначенных категорий существуют свои специфические закономерности формирования образа войны, хотя, разумеется, эти субъекты не отделены друг от друга непроходимыми барьерами, и потому существуют еще более обобщенные, даже универсальные психологические механизмы, характерные для всех. Естественно, чем ближе субъект к высшим звеньям управления, то есть к точкам пересечения информационных потоков и структурам, принимающим решение, тем выше доля интеллектуальных, рациональных компонентов как в формировании образа войны, так и в его структуре. Соответственно, массовое общественное сознание ориентируется, прежде всего, на эмоциональные компоненты, во многом определяемые так называемой «психологией толпы», а также формируемые под воздействием пропаганды, в том числе ретроспективной.

Каково содержание категории «образ войны»? В широком смысле она включает в себя и собственный образ, и образ врага, и образ союзника (если таковой имеется). Здесь же и представления о ее характере и масштабах, соотношении сил, развитии событий и др. Образ войны никогда не бывает статичным. Его можно весьма четко подразделить на три типа: прогностический, складывающийся иногда задолго до того, как война началась; синхронный, формирующийся непосредственно в ходе военных действий, по мере приобретения реального опыта; и ретроспективный, оформляющийся уже после окончания войны.

Именно историческая память является ценностной опорой национального самосознания, источником самооценки народа, его самоуважения, а во многом - ценностей и идеалов, определяющих силу нации, ее способность к развитию, к преодолению трудностей и препятствий, способность выдерживать исторические испытания

Нас интересует ретроспективный образ войны, который становится, с одной стороны, предметом профессионального анализа разными специалистами (историками, военными, идеологами и политиками), а с другой, - фактом исторической памяти народа. В профессиональном отношении этот образ оказывается более дифференцированным в зависимости от того, на какой его аспект направлено основное внимание. По прошествии времени информация становится доступнее, раскрываются архивные документы, и историки получают возможность более детального, полного и спокойного осмысления хода событий, их исторического значения. Военные специалисты анализируют прошедшую войну с точки зрения извлечения необходимого опыта для будущих войн, тем самым выполняя весьма противоречивую работу: позитивную и негативную одновременно. Ретроспективный образ, как правило, частично вбирает в себя и прогностический, и синхронный образы войны, естественно, с очень большой и содержательной, и ценностной корректировкой. В нем же заложены основы прогностических образов будущих войн, содержащие как элементы адекватного предвидения, так и заведомые искажения в силу особенностей человеческого мышления, недостатка информации и объективной неопределенности будущего. Полезным оказывается осмысление всего нового, что привнесла конкретная война в стратегию и тактику, в военное искусство в целом. Но здесь же кроется негативная сторона - почти неизбежная абсолютизация прошлого опыта, тогда как последующая война всегда оказывается весьма отличной от предыдущей.

Если рассматривать войну в целом как элемент исторической памяти, то ее событийная насыщенность, эмоциональная составляющая и общественная значимость постепенно со временем угасают, но остаются «ключевые вехи», которые выполняют социальную функцию опорных точек национального самосознания. Не случайно за соответствующее отражение конкретной войны в исторической памяти народов всегда борются идеологи, поскольку оно становится одним из средств в решении внутриполитических и идеоло-

Если рассматривать войну в целом как элемент исторической памяти, то ее событийная насыщенность, эмоциональная составляющая и общественная значимость постепенно со временем угасают, но остаются «ключевые вехи», которые выполняют социальную функцию опорных точек национального самосознания

весьма небольшое личество событий

ко-

исторических и имен. Как

гических задач, а также инструментом международной политики и дипломатии.

Историческая память - весьма сложный феномен общественного сознания. В ней много пластов, формирующихся разными путями. С одной стороны, она принадлежит области массовой социальной психологии, причем во многом стихийной; с другой, - идеологической сфере, а значит, как правило, является предметом особой заботы государства, общества и их официальных институтов (политических организаций, структур образования и воспитания, средств массовой информации, религиозных организаций и др.). В последние годы историческая память все больше привлекает внимание исследователей, как историков, так и социо-логов,2 причем предметом исследования становится и память о военных событиях.3

Механизмы формирования исторической памяти включают как институционализированные формы передачи информации (например, систему образования, СМИ и т.д.), так и языковые формулы, устную традицию, фольклор, семейные предания и т.п. Историческая память - основа национального самосознания, которое, в свою очередь, имеет решающее влияние на развитие страны, жизнеспособность народа и государства, особенно в условиях тяжелых национально-государственных кризисов. Травмированное и дезориентированное массовое сознание, в том числе в отношении исторического прошлого своей страны, - один из сильнейших факторов подрыва национальной безопасности, способных привести к катастрофе.

Историческая память подразделяется на документальную, зафиксированную в источниках своей эпохи, и интерпретационную, в виде различных ретроспективных толкований (от мемуаров участников и очевидцев до учебников истории, исторической публицистики и т.д.), на память нарратива и актуализированную память массового сознания.

Следует отметить несколько важных особенностей, связанных с механизмами функционирования исторической памяти как явления массового сознания:

- историческая память избирательна. Это связано с тем, что ее емкость ограничена, поэтому в сознании обычного человека сохраняется

правило, они связаны с экстремальными для жизни страны и обще.................... ства явлениями - войнами, социальными потрясениями, крупными политическими событиями;

- историческая память делится на долговременную и кратковременную. Кратковременная связана с событиями, иногда в масштабах истории малозначительными, но о которых помнят их современники и непосредственные свидетели, или, косвенно, в основном через устную традицию, ближайшие потомки. Долговременная имеет более сложный механизм формирования и функционирования, в основе которого лежит избирательность;

- долговременная историческая память в массовом сознании всегда символична и мифологизирована. В ней остается не точная подробная передача исторических фактов, а предельно обобщенный образ;

- еще одной особенностью исторической памяти является ее оценочная бинарность (белое - черное, хорошее - плохое, герой - злодей и т.п.). Она почти не знает оттенков, переходных форм, сложностей и противоречий, которые характерны для реальной жизни. В значительной степени именно это позволяет манипулировать общественным сознанием, в том числе и исторической памятью, меняя оценочные знаки с плюса на минус и наоборот;

- исторические символы - основное содержание исторической памяти - одновременно являются и опорными точками национального самосознания, ориентирами для представителей социума в отношении к себе и миру, самоидентификации и опознании чужого, инородного. Размещая себя на оси времени, общество, имеющее прочный исторический фундамент из различных испытаний и трудностей и опыта их преодоления, может достаточно уверенно формировать традиции, выстраивать свою перспективу, сохранять оптимизм даже в условиях сильных потрясений. Утрата исторической памяти или ее сильная деформация дезориентируют общество также в настоящем и будущем, порождают массовый пессимизм;

- в определенных условиях для исторической памяти характерен механизм актуализации, то есть избирательного интереса к событиям прошлого, вызывающим ассоциации с настоящим. Например, актуализируются даже плохо зафиксированные в исторической памяти войны при новой войне с тем же историческим противником.

В Великую Отечественную часто вспоминали Первую мировую, современные события в Чечне вызвали повышенный интерес к Кавказским войнам XIX века и т.д.

Представления о прошлом формируются разными путями. В современной России, по данным социологических обследований, основными источниками исторических знаний являются: «учебники» - указали более 70 %, «кинофильмы» - более 60 %, «телепередачи» - более 50 % опрошенных.4 Таким образом, подавляющая часть исторической информации население получало через систему образования, наиболее массовое искусство и самый распространенный вид СМИ. Все это в основном институционализированные и пассивные формы потребления. «Чтение мемуаров, художественной литературы, газет и журналов» назвали источником исторических знаний лишь около 40 %, «рассказы старшего поколения» - около 30 %, а «семейные архивы» - 5 % опрошенных. То есть, прямая передача исторических знаний явно уходит на второй план и характерна лишь для относительно небольшой части общества. Из этого следует особенно большая ответственность государства, регулирующего систему исторического образования, а также деятелей киноискусства и средств массовой информации, популяризирующих и интерпретирующих исторические события, в том числе отечественной военной истории.

Доминирующая роль институциональных механизмов формирования исторической памяти общества нового и новейшего времени предопределяет особую значимость идеологии и политики в отборе и интерпретации событий, явлений и персонажей истории, закрепляемых в массовом сознании. Государство и власть влияет на этот процесс либо непосредственно (через учебные программы), либо косвенно (через культуру и СМИ). В советском обществе это влияние было всеохватывающим и, как правило, прямым, в постсоветском - чрезвычайно широким, хотя и косвенным. В условиях «перестройки» историческая память использовалась как поле политической борьбы, причем разрушались не только классовые символы советской эпохи, но ставились под сомнение героические символы Великой Отечественной войны, а наиболее радикальными публицистами и журналистами - многие общенациональные символы российской истории. На рубеже 1980-х -1990-х гг. пытались даже термину «патриотизм» придать негативный оттенок и отождествить с реакционностью (патриоты - «красно-коричневые»: попытка навесить ярлык, с прямым намеком на фашизм, однозначно негативно воспринимаемым массовым российским сознанием).

Категории войн и национально-историческое сознание народов в ХХ веке

Военное прошлое и военный опыт занимают в исторической памяти особое место. Войны - это всегда экстремальное состояние для страны и государства, причем, чем масштабнее военные события и их влияние на развитие общества, тем они потенциально занимают более значительное место в структуре общественного сознания. А наиболее важные из войн, «судьбоносные» для конкретных стран и народов, превращаются в важнейший элемент «опорного каркаса» национального самосознания, предмет гордости и источник, из которого народы черпают моральные силы в периоды новых тяжелых исторических испытаний.

Так, в исторической памяти россиян, прежде всего в русском национальном самосознании, особое место занимают войны не столько победоносные, сколько те, в которых народ проявил жертвенность, стойкость и героизм, иногда даже независимо от исхода самой войны. В исторической памяти русского народа сохранились имена, связанные с военными событиями и приобретшие характер символов - Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Петр Великий, Суворов и Кутузов, маршал Г.К. Жуков и генералиссимус И.В. Сталин. Если мы вспомним исторических персонажей военной истории «второго плана», то есть не вождей и полководцев, а простых людей и рядовых воинов, то ответы, как правило, ограничатся героическими символами Великой Отечественной войны, как индивидуальными (Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, Николай Гастелло и др.), так и коллективными (защитники Брестской крепости, панфиловцы, «молодогвардейцы»). От более ранних войн события и персонажи сохранились в исторической памяти большинства наших современников почти исключительно благодаря популярным (особенно классическим, изучаемым в рамках школьной программы) произведениям литературы и искусства.5 Но именно Великая Отечественная война закрепилась в народной памяти как самое значительное событие в истории России (всей, а не только ХХ века!), как опорный образ национального сознания и национального единства.

У других народов также есть свои «героические вехи», ценностные ориентиры из давнего или недавнего прошлого, заключающие в себе мощный импульс дальнейшего развития. При этом у каждой страны историческая память - сугубо «индивидуальная», содержащая собственные оценки событий, не похожие на взгляды и оценки иных социумов.

Войны можно оценивать по многим параметрам: по количеству вовлеченных в них участни-

ков и роли каждого из них в мировой политике, по величине территории, охваченной боевыми действиями, по масштабу материальных потерь и человеческих жертв, по тому влиянию, которое данная война оказала на положение ее участников, в особенности «великих держав», и на международные отношения в целом и др. Но все они - мировые и локальные, «большие» и «малые» - имеют разную значимость в общеисторическом масштабе и в истории отдельных народов. Так, для одних народов даже крупнейшие мировые события, не коснувшиеся их непосредственно, остаются на периферии исторической памяти, а то и вовсе выпадают из нее. Вместе с тем, даже незначительное для мировой истории

военное столкновение, затронувшее маленькую страну и ее народ, нередко оказывается в фокусе исторической памяти этого народа и может даже превращаться для него в элемент героического эпоса, закладывающего основы национального самосознания. Тем более значимыми для национальной исторической памяти становились войны, которые выводили страну и народ на широкую международную арену. Таким событием стала русско-японская война 1904 - 1905 гг. для Японии, впервые одержавшей победу над круп-£ ной европейской державой.

1 Другой пример - советско-польская война | 1920 г., которая практически не отложилась в ис-! торической памяти россиян, поскольку была все-

Q.

g го лишь одним из эпизодов длительной и много* образной по театрам боевых действий и составу

к

£ противников Гражданской войны и иностранной

и

Л интервенции. Однако в Польше этой войне придается едва ли не всемирно-историческое значение.

§ В современных учебниках истории ее называют

§ «битвой, которая спасла Европу», имея в виду ги-

^ потетические планы нападения большевиков на

f другие европейские страны с целью экспорта ком-

^ мунистической революции.6

„г Аналогично малозначимой для СССР со-

J ветско-финской войне 1939 - 1940 гг. и боевым

§ действиям на второстепенном для Великой Оте-

s чественной войны Карельском фронте в 1941 -

(3 1944 гг. (в финской трактовке - Зимняя война

i и война-Продолжение) в Финляндии придает-

hj ся судьбоносное значение не только для нацио-

¡3 нальной истории маленькой северной страны, но

и для всей «Западной цивилизации и демократии». При этом сознательно умалчивается, что во Второй мировой войне Финляндия была союзницей Гитлера.

Есть и иная категория войн, являющихся для страны и ее народа источником психологической фрустрации (в ряде случаев - национальным позором), - войны, которые стараются вытеснить из исторической памяти или трансформировать, исказить их образ, «переписать историю» с тем, чтобы избавиться от неприятных эмоций, травмирующих массовое сознание, вызывающих чувство вины, активизирующих комплекс «национальной неполноценности» и т.п. Так, для Японии психологическим шоком на многие десятилетия стало ее поражение в 1945 г. Воспоминания о Второй мировой войне до сих пор болезненны для национального самолюбия японцев, а потому в этой стране «очень сильны праворадикальные националистические настроения», влияющие и на российско-японские отношения.7 При этом историческую память актуализирует так называемая «проблема северных территорий», а именно - передача СССР в результате капитуляции Японии Курильских островов, которую японцы считают незаконной. Обостряет ситуацию и отсутствие мирного договора между Россией и Японией. При этом японцы предъявляют России претензии не только территориального, но и морального порядка. Все настойчивее звучат требования к России «покаяться» за «агрессию СССР против Японии» и за «порабощение множества японских граждан» (имеются в виду интернированные в СССР военнопленные).8 Вместе с тем, «по удивительному стечению обстоятельств или в результате четко продуманной стратегии, японцы не питают ни малейшей обиды к американцам» и не требуют от США публичного покаяния за атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.9 В японских учебниках истории «идеализируется милитаризм времен Второй мировой войны», обеляются или умалчиваются вовсе «преступления японской военщины»,10 в чем отчетливо проявляется закономерная для побежденных психологическая тенденция найти самооправдание и предпринять попытки самоутверждения. Не случайно 70 % японских школьников сегодня искренне считают, что во Второй мировой войне пострадала именно Япония.11 Так историческая память превращается в «историческую амнезию».

В современной Европе к подобной категории событий, травмирующих национальное сознание,

Историческая память не бывает «линейной» и «статичной»: «воспоминания о войне» изменяются со временем, переставляются акценты, «забывается» и вытесняется из памяти все «неудобное» для национального сознания

относится участие разных стран во Второй мировой войне на стороне гитлеровской Германии. Одни из них в противовес политике правящих в то время режимов стараются подчеркнуть борьбу своих антифашистов. Другие, напротив, пытаются завуалировать и даже оправдать преступления своих соотечественников, сотрудничавших с нацистами, как это происходит в прибалтийских государствах.

Для российского исторического сознания весьма противоречивой оказалась память об Афганской войне 1979 - 1989 гг., о которой, пока она шла, в стране почти ничего не знали, а когда она завершилась, начался период острой политической борьбы, трансформации и распада советской системы и государства. Руководство М.С. Горбачева объявило введение войск в Афганистан «политической ошибкой», и в мае 1988 - феврале 1989 гг. был осуществлен их полный вывод. После Второго Съезда народных депутатов, когда было принято Постановление о политической оценке решения о вводе советских войск в Афганистан,12 - произошло изменение акцентов в средствах массовой информации в освещении Афганской войны: хотя она не закончилась военным поражением, ее стали изображать как проигранную. При этом распространившееся в обществе негативное отношение к самой войне стало переноситься и на ее участников.

К одной и той же войне у разных народов может быть проявлено разное отношение, в зависимости от вида самой войны, характера участия или неучастия в ней (так как в одних войнах позорно участвовать, в других - не участвовать), исхода войны для каждой из сторон, проявленных в войне качеств национального характера и т.д. Причем историческая память не бывает «линейной» и «статичной»: «воспоминания о войне» изменяются со временем, переставляются акценты, «забывается» и вытесняется из памяти все «неудобное» для национального сознания. Поток событий отодвигает ранее значимые имена, явления, факты на второй план. Для каждого нового поколения современные им события почти всегда кажутся более существенными, нежели ушедшие в прошлое и объективно более значимые для истории. В ментальной (а не документальной, зафиксированной в письменных источниках) исторической памяти всегда остается очень ограниченное число «единиц хранения». Поэтому можно констатировать как закономерность динамику исторической памяти трансформацию ее структуры, значимости, смысла и других оценок по мере удаления исторического события и смены поколений, в зависимости от политической конъюнктуры и т.д.

Огромное влияние на историческую память, на оценки минувших военных событий оказывают политические элиты, находящиеся в определенный период у власти и ориентированные во внешней политике на сохранение либо пересмотр итогов прошлых войн. В этом процессе, как правило, задействованы текущие геополитические, политические, экономические и другие интересы. В механизмах интерпретационных изменений исторической памяти особую роль играет влияние доминирующих смысловых контекстов общества, особенно его идеологические трансформации, как это произошло, например, в начале ХХ века в результате Первой мировой войны и последовавших революций в России, Германии, Австро-Венгрии и ряде других стран и в конце ХХ века при распаде «социалистического лагеря» и СССР. В этом контексте особенно сильно на историческую память народа влияла ретроспективная пропаганда, причем степень воздействия этого инструмента на массовое сознание оказалась столь мощной, что пропагандируемые события потеснили иные, гораздо более значимые для мировой истории, освещение и оценка которых были серьезно искажены. Тем самым наглядно высветилось такое явление социальной психологии, как отсутствие прямой, жесткой связи между масштабностью, объективной значимостью для страны события и его фиксированием в исторической памяти. Яркий тому пример - Первая мировая война, потрясшая до основания все российское общество, но память о которой была вытеснена событиями революции и Гражданской войны. Для русского сознания именно они объективно стали гораздо большим ис- ¡£ пытанием, заслонившим мировую войну, почему | она и оказалась на периферии общественного со- | знания своего времени. Однако не меньшую роль Ц

а

в этом «вытеснении» мировой войны сыграла £ идеологическая политика советского государства. Т

к

Называвшаяся современниками Великой, Оте- £ чественной, Народной, при большевиках Первая § мировая была радикально переосмыслена и пере- • оценена, получила ярлык «империалистической» и «захватнической» с обеих сторон. Идеология новой власти отвергла ее как классово чуждую, развела участников по разные стороны баррикад, активно формировала в исторической памяти народа ее негативный образ, запретила героям носить царские награды, да и сами герои перестали считаться таковыми. Было приложено максимум усилий, чтобы «вытравить» все позитивные патриотические оценки войны, образцы проявленного на фронтах героизма, да и саму эту войну из ^ народной памяти. Причем, в качестве противо- н поставляемого образца поведения, возводимого в ¡13

ранг героизма, средства пропаганды преподносили действия большевистских агитаторов по разложению русской армии и даже дезертирство.

Первая мировая война выявила широкий спектр психологических эффектов, связанных с отражением одного и того же события в исторической памяти разных стран, социумов, народов, социальных и иных слоев. Она выявила большую зависимость «официальной» исторической памяти от идеологии и политики, и, в то же время, определенную автономность «стихийной» памяти массового сознания, питаемой непосредственным опытом широких слоев и отдельных личностей. Наконец, выявилась очень значимая роль «культурной фиксации» военного опыта в произведениях литературы, мемуаристики и т.д. Относительно кратковременная историческая память о Первой мировой войне - в масштабах поколения ее участников и современников - стала важным фактором дальнейшего развития мировой истории, повлияв на мотивацию реваншизма в потерпевших поражения странах, на реакцию «избегания» и нерешительности в отношении потенциального агрессора среди элит «западных демократий» накануне Второй мировой войны, вылившуюся в политику «умиротворения» Гитлера и Мюнхенский сговор. Поздняя, «отсроченная» память о Первой мировой в массовом сознании была вытеснена более масштабными, значимыми, кровавыми событиями новой мировой войны, а в официальной исторической памяти - в политике, идеологии, системе образования и т.д. - фиксировалась в соответствии с интерпретацией властных £ элит конкретных стран, в том числе и для обес-| печения их текущих интересов и соответственно | международной конъюнктуре.

«и э" X

а о и? Память о Второй мировой войне в контексте Л современной геополитики

и

Л Ход и итоги войн нередко меняют вектор национально-государственного развития и радикально § трансформируют судьбы и сознание целых наций. | В этом смысле уникальное место занимает исто-^ рическая память о Второй мировой войне, для § нашей страны - о Великой Отечественной, пос-^ кольку именно ее ход и итоги на десятилетия предопределили авторитет и позиции СССР в системе международных отношений, соотношение сил в § мире, да и сам облик современного мира. Постсо-3 ветская Россия - как наследница и правопреем-(3 ник СССР - в не меньшей степени заинтересова-^ на в отражении в мировой исторической памяти ^ правды о той войне, о вкладе в победу советского Ь государства и советского народа, в объективном

отражении действительной роли всех сторон-участников, как в целом, так и в деталях.

Новым крупным, международного значения поворотным пунктом динамики исторической памяти о войнах ХХ века явился рубеж 1980-х -1990-х гг. Вследствие распада «социалистической системы» и Советского Союза подверглись переоценкам все военные события столетия и особенно - Вторая мировая война. Этот процесс затронул все страны: и ведущие державы Запада, и бывшие страны «соцлагеря» в Восточной Европе, и новые государства, прежде входившие в состав СССР, включая постсоветскую Россию.

Следует отметить, что исторический поворот конца 1980-х годов имел ряд составляющих, которые по-разному повлияли на разные страны и, соответственно, историческую память их народов. Во-первых, речь идет о капиталистической реставрации в странах бывшего «социалистического содружества» со всеми вытекающими последствиями, в том числе в области идеологии, пропаганды, воздействия на массовое сознание. В этом контексте интерпретация многих событий, особенно имевших отношение к социалистическому периоду в этих странах, закономерно подверглись инверсии: говоря упрощенно, знаки плюса и минуса поменялись местами. Так, в Российской Федерации во многом изменилась трактовка истории революции 1917 г. и Гражданской войны. Внесены были существенные коррективы и в оценку внешнеполитического курса советской эпохи, включая военные события, хотя здесь изменения были не столь радикальными. Аналогично в бывших соцстранах корректировалась их история, особенно периодов «революционных переходов» и связанных с ними или предшествовавших им военных событий.

Другой пласт перемен с конца 1980-х гг. затронул геополитические изменения на карте мира, соотношение сил между государствами и их коалициями. Соответственно, с одной стороны, победители в «холодной войне» получили явное преимущество и в текущей политике, и в возможности продвигать такие свои интересы, которые были нереальны в сложившейся исторически ранее системе международных отношений. С другой стороны, изменились или выявились скрывавшиеся прежде геополитические интересы стран - осколков «соцсодружества» и новых государств, возникших на развалинах СССР, что закономерно привело к попыткам ревизии многих исторических событий и вытекавших из них правовых следствий (в виде фиксированных международными нормами границ и т.д.). Продвижение НАТО на Восток явилось мощным фактором, подкрепляв-

шим эти претензии. Наконец, с третьей стороны, геополитический наследник СССР - Российская Федерация - оказалась в ситуации новых геополитических реалий и возможностей, существенно для нее урезанных. Одновременно она стала объектом и мощного давления со стороны стран Запада, навязывающего ей роль побежденной в «холодной войне» страны, и объектом разнообразных притязаний и претензий со стороны соседей, - как новых постсоветских государств, так и бывших союзников по «соцлагерю». И здесь интерес новой России во многом заключается в сохранении, возможно более полном удержании тех элементов системы международных отношений, которая способствует обеспечению ее геополитической безопасности, а она исторически сформировалась именно в советскую эпоху, главным образом в результате Второй мировой войны.

В такой, очень непростой ситуации происходила и трансформация исторической памяти, в том числе и о войнах ХХ века в указанных категориях стран с очень разными «историческими» интересами.

Ревизии или «корректировке» в той или иной степени подверглись оценки практически всех войн ХХ столетия. Но наиболее яростным атакам подверглись представления о Второй мировой войне и Ялтинско-Потсдамская система. Причина заключается в том, что эта система зафиксировала итоги войны и строилась на основе сложившегося тогда соотношения сил в мире.

Радикальные изменения этого соотношения к началу 1990-х годов, естественно, поставили под вопрос не только саму систему, но и интерпретацию Второй мировой войны, следствием которой она являлась. Критика стала раздаваться со стороны не только основных побежденных стран и их союзников, но и США, которые остались единственной сверхдержавой и претендуют на принципиально новое место в мире.

Причем в том, что касается России, в большинстве стран используется практика двойных стандартов. СССР, который действовал в рамках общепринятой практики международных отношений, обвиняется во всех смертных грехах, тогда как аналогичные или даже куда менее «корректные» действия других стран признаются правомерными. Например, замалчивается ответственность западных держав за Мюнхенский сговор, откровенно поправший нормы международного права и толкнувший Гитлера к территориальной экспансии в Европе, но «демонизируется» Пакт Молотова-Риббентропа, явившийся для СССР лишь ответом на англо-саксонскую стратегию подталкивания фашистской Германии к походу

на Восток. При этом парадоксальной и во многом комичной выглядит позиция некоторых стран, активно обличающих этот пакт, но при этом получивших от него очевидный выигрыш. Например, Литва именно благодаря секретному протоколу к этому пакту получила территориальные приращения в виде Виленской области со своей современной столицей Вильнюсом, причем в тот момент - в октябре 1939 г., то есть через два месяца после подписания протокола, получив Вильно, Литва ликовала, отмечая это праздничными манифестациями, а отнюдь не возмущалась «позорным сговором».13 Осуждая итоги Второй мировой войны, та же Литва почему-то не отказывается и от других территориальных приращений, в том числе порта Клайпеды.

Не отказывается и Польша, которая приобрела Силезию и часть Восточной Пруссии, при этом предъявляя многочисленные обвинения СССР и претензии к России. Поляки забывают, как их руководство накануне Второй мировой войны вело активные переговоры с фашистской Германией на предмет присоединения к Антикоминтерновско-му пакту и совместному походу на Восток, если та поддержит притязания Польши на Украину. Польша, которая пытается сейчас представить себя невинной жертвой двух агрессоров, отнюдь не являлась таковой. Обвиняя сегодня СССР в «четвертом разделе Речи Посполитой», сама она в 1938 г. с готовностью воспользовалась Мюнхенским сговором, чтобы выдвинуть собственные территориальные претензии при разделе Чехословакии, потребовав Тешинскую область Силезии. Между тем, СССР по этому пакту лишь возвратил территории ¡£ дореволюционной России, которые были отняты | у нее в период Гражданской войны и интервен- | ции, включая агрессию Польши в 1920 г. В 1939 г. Ц И.В. Сталин был отнюдь не более циничен, чем е польские политики того времени, а точнее - праг- Т

к

матичен, защищая национально-государственные £ интересы своей страны и стараясь обеспечить ее § безопасность в условиях агрессивной угрозы, в • том числе и со стороны Польши, сговаривавшейся с Гитлером о разделе СССР.

Не нужно забывать и о прогерманской позиции Прибалтийских государств в конце 1930-х годов, так что их попытки предстать невинной жертвой сталинской экспансии также не выдерживают критики. И уж совсем откровенно циничными являются реабилитация и даже возведение в ранг национальных героев пособников Гитлера в этих странах, установка им памятников и проведение маршей ветеранов СС. ^

Особенно наглядно тенденции усиления про- н фашистских настроений в Прибалтике прояви- ¡13

лись в год 60-летия окончания Второй мировой войны. Так, президенты Литвы и Эстонии отказались приехать в Москву на празднование Дня Победы. Несколькими месяцами ранее, в начале февраля 2005 г. президент Латвии Вайра Вики-Фрейберга публично оскорбила ветеранов войны, заявив о том, что невозможно изменить сознание пожилых россиян, которые «.. .9 мая будут класть воблу на газету, пить водку и распевать частушки, а также вспоминать, как они геройски завоевали

Память о Второй мировой войне весь послевоенный период являлась областью идеологических столкновений и попыток переписать историю в угоду геополитическим и иным интересам стран Запада, которые и ранее пытались приписать себе основную заслугу в победе над фашистской Германией

кументах в интересах СССР, при этом ни в коей мере не затрагиваются изменения, в которых до сих пор заинтересованы страны Запада и их нынешние союзники.18 Включение в орбиту НАТО стран Восточной Европы, в том числе ряда бывших союзных республик СССР, позволяет им не только ставить вопрос о ревизии некоторых итогов Второй мировой войны, предъявлять обвинения и претензии к России, но и лоббировать свои интересы в ведущих странах Запада, использовать их государственные ........................ институты для давления на Россию с

Балтию»,14 а 15 марта опубликовала официальное заявление, в котором призвала латышей воздержаться от празднования 9 мая. 16 марта при попустительстве президента в Латвии прошел нацистский митинг. В столице Эстонии 8 мая 2005 г. состоялось открытие мемориала гитлеровскому вермахту и эстонцам, воевавшим на стороне фашистской Германии, участникам «оборонительных боев против Красной Армии», причем на церемонии присутствовал премьер-министр страны Андрус Ансип.15 В ночь на 9 мая в центре Таллинна был осквернен монумент советскому воину-освободителю, а накануне мэрия города запретила ветеранам Великой Отечественной войны зажигать в День Победы у этого памятника вечный огонь.16 Два года спустя, 27 апреля 2007 г. по решению правительства Эстонии памятник «Бронзовому солдату» был разобран и перенесен из центра города на военное кладбище Таллинна. Демонтаж монумента и снос мемориальной стены повлекли за собой массовые волнения в Таллинне и других городах Эстонии.17 При этом прибалтийские государства требуют от России официальных извинений за «советскую оккупацию», «покаяния» за пакт Молотова-Риббентропа, несмотря на то, что еще в 1989 г. Верховный Совет СССР дал ему четкую правовую и моральную оценку.

Обращение к историческим событиям приобретает характер откровенного давления на современную Россию. То, о чем при существовании СССР в международных отношениях невозможно было и помыслить, превращается в реальность. Например, в странах Запада, которые сами были партнерами в строительстве Ялтинско-Потсдамс-кой системы, открыто подвергаются сомнению те аспекты в изменении миропорядка, которые были зафиксированы в международных правовых до-

целью переоценки истории и получения от этого реальных политических и иных дивидендов. Яркий тому пример - позиция правящих кругов США в отношении Прибалтики. Так, 20 мая 2005 г., всего 11 дней спустя после празднования 60-летия Победы над фашизмом во Второй мировой войне, Сенат США принял резолюцию с требованием к правительству России признать и осудить «незаконную оккупацию и аннексию Советским Союзом с 1940 по 1991 годы прибалтийских стран - Эстонии, Латвии и Литвы». В резолюции утверждалось, что их включение в состав СССР было «актом агрессии, осуществленной против воли суверенных народов». 23 июля аналогичную резолюцию приняла Палата представителей конгресса США.19

Память о Второй мировой войне весь послевоенный период являлась областью идеологических столкновений и попыток переписать историю в угоду геополитическим и иным интересам стран Запада, которые и ранее пытались приписать себе основную заслугу в победе над фашистской Германией. Причина идейных столкновений вокруг этой войны заключается, наряду с прочими, в ее особой значимости для целого ряда военных и послевоенных поколений. Так, по данным социологического опроса 1985 г., среди наиболее важных событий за последние полвека на первом месте американцы назвали Вторую мировую войну (почти 30 %).20 Причем многие респонденты подчеркивают, что это было «большое мировое столкновение», «война справедливая, в которой мы сражались и победили», и война значимая, которая вызвала «создание новой мировой структуры».21 Еще более существенное место Вторая мировая война занимала и занимает в российском историческом сознании. Поэтому «сражение за умы» в этом принципиально важном вопросе носило не только абстрактный характер, но и всегда имело политическое значение.

Вместе с тем, в период существования СССР попытки «подправить» историю были относительно ограниченными и не ставили под сомнение сами основы интерпретации причин и характера Второй мировой войны, в том числе общих для союзников по антигитлеровской коалиции задач в войне и итогов совместной победы. Теперь же, с конца 1980-х годов началась эскалация ревизии исторической памяти. При этом предметом «переосмысления» оказались инициаторы и виновники войны, характер войны для разных сторон, ее ход, вклад участников в Победу, цена Победы, роль руководства и народа, мотивы участия в войне власти и народа, кто являлся победителем, да и была ли сама Победа, и многое другое. После распада СССР беззастенчиво стали переставляться акценты в оценках не только роли участников войны, но и в причинах ее начала и в самом ее характере. Появилась тенденция ставить на одну доску Сталина и Гитлера, Третий Рейх и Советский Союз.

Историческая память о войне подверглась атакам как изнутри страны, так и извне. Наиболее радикальные российские политики, публицисты, историки не только раскрывали «белые пятна», ставя запретные ранее вопросы и рассекречивая документы, но многие из них необоснованно переставляли акценты в оценках и даже откровенно фальсифицировали историю по принципу «чем хуже, тем лучше», считая, что разрушение исторической памяти является необходимым условием разрушения «тоталитарного режима» и его идеологии. Но дело в том, что в своей деятельности они смыкались с внешними критиками России, которые руководствуются далеко не только формально-идеологическими соображениями, но и собственными геополитическими интересами, враждебными интересам России как таковой, в том числе и «новой». И сегодня ей, для того чтобы отстоять свои законные права, ранее обеспеченные нормами международного права и общепризнанными договорами с другими государствами, заключенными в результате исторических, в том числе военных событий, приходится часто напоминать об исторической правде и отстаивать ее от многочисленных посягательств, диктуемых не только абстрактными «общечеловеческими ценностями», но и вполне корыстными целями.

Вместе с тем, российское историческое сознание демонстрирует весьма значительную устойчивость. Как и ранее, в социологических исследованиях начала 1990-х гг. важнейшим событием ХХ века признается Великая Отечественная война, занимая первое место, причем этот порядок в оценке событий не изменился и в последующие годы. По данным репрезентативного обследования ВЦИОМ в 1989 г.

самым выдающимся событием ХХ века ее назвали 77 %, а в 1994 г. - 73 % опрошенных. Значимость этой войны для истории страны отметили 70 % молодежи в возрасте до 25 лет и 82 % людей старше 50 лет.22 В ноябре 2004 г. было проведено общероссийское социологическое исследование «Великая Отечественная война в исторической памяти народа», в ходе которого более 90 % респондентов указали, что события Великой Отечественной войны в той или иной степени их интересуют, а День Победы 9 мая является для них праздником.23 Таким образом, Великая Отечественная война рассматривается как позитивная символическая ценность, причем у всех поколений россиян. В условиях ценностной и идейной дезориентации современного российского общества она фактически остается одной из немногих опор национального самосознания, которое отторгло многочисленные попытки, предпринятые в 1990-е годы, по ревизии оценок событий и итогов этой войны.24 Для России историческая память о Великой Отечественной войне и Великой Победе играет особую роль, выступая в деморализованном обществе фактором его единения и мобилизации моральных сил народа на выдвижение позитивного и конструктивного сценария будущего развития.

Пожалуй, пик интереса к исторической памяти о Второй мировой войне и одновременно массированных атак на роль в ней СССР пришелся на 2005 год - год 60-летия Победы. Особенно активно на этот информационный повод отреагировали западные средства массовой информации. В специальном обзоре РИА «Новости», подготовленном на основе мониторинга теле- и радиоэфира 86 зарубежных радиостанций и телекомпаний ¡£ 19 апреля 2005 г., констатировалось: |

к га ас

«Информационная возня по поводу ис- Ц торической интерпретации Великой Оте- е чественной войны не обходится без арсенала Т

к

пропаганды ужасов. Опора журналистов на £ субъективную мемуарную память, личный § опыт бывших участников сражений и откро- • венные домыслы геббельсовской пропаганды приводит к тому, что на первый план выходят образы, связанные с местью, ненавистью и насилием, мало способствующие консолидации общественного мнения и воскрешающие прежние внешнеполитические установки. Постулируется наличие «темной стороны» освободительного подвига Красной Армии, которую якобы замалчивают в современной России».25

Таким образом, сознательно переставляются ^ акценты в оценках, возбуждаются отрицательные н эмоции в отношении страны и армии-освобо- ¡13

дительницы, фабрикуется их негативный образ, внедряемый в массовое сознание. При этом даже не упоминается главное - тот факт, что СССР и советский народ явились спасителями Европы от человеконенавистнической стратегии Гитлера на уничтожение целых государств и народов, причем огромной ценой десятков миллионов жизней и колоссальных материальных потерь. Забывается и то, что славянские и другие народы, в том числе Советского Союза, стали объектом фашистского геноцида. Не помнят и того, что СССР спас от уничтожения не только народы Европы, но и западные демократии, которые теперь пытаются ставить на одну доску агрессора и его жертву, гитлеровскую Германию и Советский Союз.

И вот уже со всех сторон звучат обвинения в том, что СССР «не так» пытался отсрочить фашистскую агрессию, что «плохо воевал», добывая победу большой ценой, «плохо освобождал» Восточную Европу, стремясь впоследствии не допустить повторения нашествия с Запада созданием барьера из дружественных себе стран. Запад формулирует эти претензии так: он требует от России «покаяться» «за вторжение в Восточную Европу и насильственное утверждение там марионеточных режимов, просуществовавших до рубежа 80-х -90-х годов».26 При этом политика двойных стандартов проявляется все более открыто. Выдвигая свои необоснованные обвинения, «демократические режимы Европы, требующие от России покаяния за тоталитарное прошлое, не стремятся извиняться за собственные преступления».27

Вторая мировая война глазами немцев и русских

Важный пласт проблем, связанных с исторической памятью о войне, заключен в теме «Война глазами победителей и побежденных». Историю войн с древности, как правило, писали победители. Однако после войн нового и новейшего времени обычно сохранялись побежденные страны, государства и народы с их самосознанием, культурой и т.д. Естественно, они тоже пытались осмыслить проигранную войну. И образы одной и той же войны у победителей и побежденных всегда существенно отличались.

Память о войне весьма дифференцирована. В случае победы война обычно ложится в «копилку» национальной памяти, становясь предметом гордости за свою армию, страну, государство и т.д. В случае поражения о войне стараются либо забыть, либо переставить акценты так, чтобы отсечь вызываемые ею отрицательные эмоции и, напротив, вызвать положительные, а для этого исполь-

зуются разные средства. Например, акцентирование внимания на героических или победоносных эпизодах войны, героизация отдельных воинов и военачальников, поиски «объективных причин» поражения и т.д.

Интересно то, как формировалась и эволюционировала историческая память Германии о Второй мировой войне. Немецкий историк Рейнхард Рюруп, рассуждая на тему о том, «как немцы обошлись с памятью о войне», констатировал, что:

«Большинство немецкого населения восприняло 1945 год как поражение, а освобождение от нацизма - как порабощение... За исключением некоторых известных публицистов значительное большинство немцев в первые послевоенные годы было не в состоянии открыто и беспощадно критиковать то, что совершила Германия в Советском Союзе. ...На первый план вышли собственные страдания и потери, боль от смерти близких, забота о военнопленных и пропавших без вести, бегство и ежедневная борьба за выживание. Казалось, что собственные страдания сделали народ неспособным к восприятию немецких преступлений и немецкой вины. Едва прошел первый испуг, начали говорить о несправедливости других, о «юстиции победителей».28

Эта тенденция переакцентировки, особенно по прошествии времени, в оценках войны психологически закономерна. Как высказался один из участников дискуссии в Интернете по поводу официальной трактовки истории Второй мировой войны, принятой сегодня в странах Прибалтики:

«...У разных народов существуют мало похожие друг на друга «альтернативные истории», и «причиной столь странного и совершенно разного отношения к историческим событиям... является отнюдь не желание человека узнать правду о дне вчерашнем, а желание комфортно жить в дне сегодняшнем... Именно поэтому так отличаются трактовки одного и того же исторического события у разных людей и разных народов... В прошлом человек ищет опору и оправдание для настоящего».29

Когда эти психологические закономерности дополняются государственными интересами, подобное явление переоценок и даже оценочных инверсий становится вполне объяснимым: политика смыкается с массовыми общественными настроениями и опирается на них, даже если «новые

интерпретации» полностью противоречат исто- в целом. Вот как выглядят тенденции в динамике

рической правде. исторической памяти о Второй мировой войне,

Вот как пишет об этом российский социолог выявленные А.Г. Здравомысловым в результате

А.Г. Здравомыслов: экспертных интервью с ее представителями:

«Для каждого из государств, участвовавшего в войне, существует собственный рассказ, который оказывается для стран-победителей - средством воспроизводства национального самосознания, для стран, потерпевших поражение - фактором, дезавуирующим роль национального начала! В силу этого обстоятельства рассказ о войне в этих странах, и, прежде всего, в Германии, непопулярен. Этот «рассказ» желательно вытеснить из памяти!.. Но поскольку это невозможно, постольку возникает искушение включить в него какие-то оправдательные аргументы, прежде всего, за счет такого представления победившей стороны, которое дезавуирует значение и смысл самой победы, приравнивает в каких-то отношениях «победителя» и «побежденного», палача и его жертву. Концепция тоталитаризма как раз и предоставляет логические средства для отождествления «фашизма» и «коммунизма». В постсоветский период это отождествление доведено до крайности в «Черной книге коммунизма». Основой этой работы является своего рода инверсия, осуществленная с помощью изменения оценки реальных исторических событий и фактов».30

Отношение к войне потерпевшими поражение (Германия и ее союзники) характеризуется попытками вытеснения из исторической памяти самого события, отказом от коллективной вины немцев и перекладыванием ответственности на руководство (остальные - «исполняли приказ»), подменой виновников развязывания войны (теория «превентивного удара»), палача и жертвы, обвинением победителей (в первую очередь, Красной Армии) в жестокости, насилиях, преступлениях, акцентированием внимания на частных вопросах, на страданиях самих немцев, и др. Однако наиболее объективные немецкие историки признают: «Не подлежит никакому сомнению, что эта война велась немцами преступным образом и что она должна быть отнесена к величайшим преступлениям в истории».31 Конечно, этот факт и эта оценка с трудом принимаются массовым национальным сознанием в современной Германии. Более того, тенденция «вытеснить» память о войне, провести ревизию и переакцентрировку оценок характерны и для профессиональных историков, и для немецкой интеллектуальной элиты

«Судя по публикациям на тему о войне и по оценкам моих респондентов, вектор движения немецкого общественного мнения может быть обозначен следующими вехами:

- стремление ввести в дискурс концепцию «равной ответственности» Германии и Советского Союза за развязывание войны и равной «ужасности» войны и, как следствие, дегероизация воинского подвига советской стороны. Например, вводится тема сотрудничества РККА с вермахтом в 20-е, и даже 30-е годы, при этом «проба сил» в Испании после франкистского переворота остается вне поля зрения;

- преуменьшение вклада Советского Союза и Красной Армии в разгром фашизма в пользу союзников. Сам СССР рассматривается как «неправильный союзник». Например, Сталинградская битва приравнивается к сражению при Эль-Аламейне;

- выделение и подчеркивание при обращении к истории войны в Советском Союзе темы «коллаборационизма». Так, Власов известен гораздо больше, чем Карбышев;

- продолжающаяся дискуссия об оценке окончания войны: что это было? - «поражение» или «освобождение»? Массовое сознание и средства массовой информации склоняются в пользу «поражения», несмотря на заявление отдельных политических деятелей Германии об «освобождении» (при этом ни 8-е, ни, тем более, 9-е мая не являются национальными праздниками Германии);

- интерпретация создания и истории ГДР как оккупации Восточной Германии со стороны Советского Союза, приравниваемое к гитлеровскому режиму. Особенно наглядно эта интерпретация представлена на постоянной выставке в Берлине «Топография террора»;

- введение в массовое сознание немцев темы изнасилования немецких женщин советскими солдатами якобы с ведома военного и политического руководства страны в качестве одной из доминирующих тем;

- признание вины за Холокост (уничтожение 6 миллионов евреев) при игнорировании вины перед русскими, поляками, белорусами, украинцами, то есть, перед народами, против которых проводились акции массового унич-

тожения».

Как отмечает А.Г. Здравомыслов, проблема вины и ответственности за военные преступления и преступления против гражданского населения в общественном мнении ФРГ ранее ставилась весьма остро, причем если в 1960-е годы преобладали мотивы индивидуальной ответственности, то к началу 1980-х годов утвердилась концепция «коллективной ответственности нации».33

Проблема вины немцев за нацистские преступления рассматривалась на трех уровнях:

«Во-первых, на индивидуальном уровне личной ответственности за деяния, совершенные именно этим человеком, включая членство в НСДАП и электоральное поведение 1932 - 1933 гг., участие в карательных и военных операциях на оккупированной территории. Во-вторых, на уровне институтов - организационных структур нацистского режима, часть из которых была признана Нюрнбергским трибуналом преступными организациями... Наконец, третий уровень ответственности и вины - общенациональный, состоящий в вычленении тех традиций и компонентов немецкой культуры и свойств национального характера, которые были активно использованы нацистской пропагандой в целях мобилизации. Это, прежде всего, касается идей расового и национального превосходства немецкого народа, миф о неполноценности других народов Европы и мира в целом».34

Вместе с тем, в немецком обществе происходит смена поколений, а значит, и существенные изменения в массовом сознании, ключевым моментом которых является тезис, что молодые поколения не должны чувствовать себя виновными за дела отцов и дедов. Поколенческие сдвиги, наряду с перечисленными выше содержательными изменениями в памяти о войне, позволяют утверждать, что трансформация исторической памяти немцев зашла достаточно далеко и характеризуется вытеснением «памяти побежденных и виновных». В этой связи важно отметить и официальную позицию германского руководства, выраженную Федеральным канцлером ФРГ г. Шрёдером в совместном интервью с Президентом России В.В.Путиным газете «Бильд» 7 мая 2005 г.:

«Одна из самых страшных войн в истории человечества была спровоцирована и начата Германией. Даже если наше поколение лично не виновато в этом, мы несем ответственность за все периоды нашей истории. В

нашем понимании это означает, что наша главная задача - строить мирное будущее для нашей страны в рамках единой Европы. Возможность участвовать в ее реализации я рассматриваю одновременно как вызов и обязанность. Память о войне и национал-социализме стала частью нашей национальной идентичности. Хранить ее - наша моральная обязанность, которую мы должны будем нести всегда».35

Эта ответственная позиция далеко не совпадает с массовыми настроениями послевоенных поколений немцев, особенно современной молодежи. Вместе с тем, тенденции, отмеченные А.Г. Здравомысловым, находят подтверждения и в данном интервью германского канцлера. Признав, что именно Россия вместе с союзниками по антигитлеровской коалиции освободила Германию и Европу от нацистской тирании, а русский народ заплатил за это наибольшую цену, г. Шрёдер подчеркнул, что «конец войны означал для многих людей в Германии и за ее пределами не только освобождение: с этой датой связаны также изгнания, несчастья беженцев и новая несвобода».36 Как видно из этих слов, акценты смещаются даже в официальной позиции немецкой стороны.

Интересно и то, как отразились в немецкой исторической памяти отдельные важные аспекты войны. Например, восприятие противника - как западных стран, так и СССР: «В отношении советских армий и после поражения продолжали сказываться антисоветские стереотипы, - отмечает Р. Рюруп. - Страх и ужас по отношению к советским войскам были распространены в значительно большей степени, чем в отношении англичан или американцев. Действительно, в первые дни прихода Красной Армии ее бойцами допускались значительные эксцессы, ограбления, насилие. Но публицист Э. Куби не ошибался, когда, оглядываясь назад, заявлял, что советские солдаты могли бы вести себя и «...как «карающая небесная рать», руководствуясь одной лишь ненавистью к немецкому населению. Многие немцы более или менее определенно знали, что именно произошло в Советском Союзе, и поэтому опасались мести или расплаты той же монетой. Немецкий народ в действительности может считать себя счастливым - его не постигло правосудие».37

В этом контексте примечательна распространенная мифология относительно массового изнасилования немецких женщин советскими военнослужащими при якобы отсутствии подобных фактов в зоне наступления западных союзников. Эта тема в контексте общего давления на Россию

активно муссируется в западных СМИ. Так, в год 60-летия Победы «...на Западе во всю мощь пропагандируется новая книга британского военного историка Макса Гастингса «Армагеддон: Битва за Германию, 1944-1945», посвященная преступлениям Советской Армии против мирного населения Германии и немецких военнопленных. Историк рисует буквально ритуальное возмездие, чинимое Советской Армией проигрывавшим войну немцам, и даже называет его «первобытным «изнасилованием» целой нации».38

Однако мораль войны - совершенно иная, нежели мораль мирного времени. И оценивать те события можно только в общем историческом контексте, не разделяя, и уж тем более не подменяя причину и следствие. Нельзя ставить знак равенства между жертвой агрессии и агрессором, особенно таким, целью которого было уничтожение целых народов. Фашистская Германия сама поставила себя вне морали и вне закона. Стоит ли удивляться актам стихийной мести со стороны тех, чьих близких она хладнокровно и методично уничтожала в течение нескольких лет самыми изощренными и изуверскими способами?

На протяжении Великой Отечественной войны тема возмездия была одной из центральных в агитации и пропаганде, а также в мыслях и чувствах советских людей. Задолго до того, как армия приблизилась к вражеской границе, проходя по истерзанной оккупантами родной земле, видя замученных женщин и детей, сожженные и разрушенные города и деревни, советские бойцы клялись отомстить захватчикам сторицей и часто думали о том времени, когда вступят на территорию врага. И когда это произошло, были - не могли не быть! - психологические срывы, особенно среди тех, кто потерял свои семьи, убитые оккупантами.

Кстати, закономерность ненависти к Германии со стороны вступавших на ее территорию советских войск понимали в то время и сами немцы. В апреле 1945 г. 16-летний житель Берлина записал в своем дневнике слова одного из солдат вермахта, обращенные к толпе беженцев:

«Прекратите нытье! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества. Если победят другие - русские, поляки, французы, чехи - и хоть на один процент сделают с нашим народом то, что мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!». 39

Он знал, о чем говорил.

Но руководство Советской Армии принимало меры против насилий и бесчинств по отношению к немецкому населению, объявляя такого рода действия преступными и недопустимыми, а виновных в них лиц предавая суду военного трибунала вплоть до расстрела. Так, выйдя на земли Восточной Пруссии, командующий 2-м Белорусским фронтом маршал К.К. Рокоссовский издал приказ № 006, призванный «направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя», карающий за мародерство, насилия, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения. Отмечалась опасность такого рода явлений для морального духа и боеспособности армии. 20 апреля 1945 г. была принята специальная директива Ставки Верховного Главнокомандования о поведении советских войск в Германии.40 Политическая работа в войсках также была направлена на то, чтобы «направить чувство ненависти к врагу по правильному руслу».41

В то же время, если мы обратимся к документам немецкой стороны, то увидим, что еще до начала войны против СССР было заранее объявлено, что «в борьбе с большевизмом нельзя строить отношения с врагом на принципах гуманизма и международного права»,42 тем самым изначально допускались любые нарушения международного права в будущих отношениях германских войск к мирному населению и советским военнопленным.

Как один из многочисленных примеров программных заявлений немецкого руководства процитируем Указ Гитлера как Верховного Главнокомандующего вермахта от 13 мая 1941 г. о военном судопроизводстве на войне с Советским Союзом: ¡£

X

га

с

«За действия против вражеских граж- | данских лиц, совершенные военнослужащими Ц вермахта и вольнонаемными, не будет обя- е зательного преследования, даже если деяние Т

к

является военным преступлением или про- £ ступком... Судья предписывает преследование § деяний против местных жителей в военно- • судебном порядке лишь тогда, когда речь идет о несоблюдении воинской дисциплины или возникновении угрозы безопасности войск».43

Или вспомним знаменитую «Памятку немецкого солдата» (ставшую одним из документов обвинения на Нюрнбергском процессе), где звучали такие «гуманные» призывы:

«Помни и выполняй: 1) ...Нет нервов, серд- Л

ца, жалости - ты сделан из немецкого железа... ^

2) ...Уничтожь в себе жалость и сострадание, н

убивай всякого русского, не останавливайся, ¡13

если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик... 3) ...Мы поставим на колени весь мир... Германец - абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки... уничтожай все живое, сопротивляющееся на твоем пути... Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир».44

В этом состояла политика фашистского руководства Германии по отношению к «расово неполноценным народам», к числу которых оно относило и славян.

В отношении немецкого населения или военнопленных советское руководство никогда не ставило перед своей армией такого рода задач. Следовательно, мы можем говорить именно о единичных (особенно по сравнению с действиями немецкой стороны) нарушениях международного права в ведении войны. Причем, все эти явления были стихийными, а не организованными, и со всей строгостью пресекались советским армейским командованием.

Между тем, документы показывают, что в западных зонах оккупации отнюдь не было той идиллии, образ которой сегодня внушается немецкому, да и всему западному сознанию. Например, в докладе 7-го отделения Политотдела 61-й армии 1-го Белорусского фронта от 11 мая 1945 г. «О работе американской армии и военных властей среди немецкого населения» сообщалось:

«Американским солдатам и офицерам запрещено общаться с местным населением. Этот запрет, однако, нарушается. За последнее время было до 100 случаев изнасилования, хотя за изнасилование получается расстрел».45

Особенно отличились американские негритянские части. В конце апреля 1945 г. немецкий коммунист Ганс Ендрецкий, освобожденный из тюрьмы западными союзниками, сообщал о положении в зоне Германии, оккупированной американскими войсками:

«Большая часть оккупационных войск в районе Эрлангена до Бамберга и в самом Бамбер-ге были негритянские части. Эти негритянские части расположились, главным образом, в тех местах, где оказывалось большое сопротивление. Мне рассказывали о таких бесчинствах этих негров как: ограбление квартир, отнятие предметов украшения, разорение жилых помещений и нападения на детей. В Бамберге перед зданием школы, где были расквартированы

эти негры, лежали три расстрелянных негра, которые несколько времени тому назад были расстреляны военно-полицейским патрулем за то, что напали на детей. Но также и белые регулярные американские войска проделывали подобные бесчинства...».46

Однако вопрос о «бесчинствах Красной Армии» против немецкого населения сегодня раздувается на Западе до мифических размеров, тогда как отнюдь не менее масштабные аналогичные явления со стороны западных армий, - которые отнюдь не имели под собой такой психологической основы, какая была у советских солдат, чей народ пережил все ужасы фашистской агрессии и оккупации, - замалчиваются и отрицаются.

Забывается и поведение в сходных ситуациях граждан стран Восточной Европы, которые проявляли по отношению к побежденным немцам куда большую жестокость, чем наступавшие советские части. Так, в секретном докладе заместителя наркома внутренних дел, уполномоченного НКВД СССР по 1-му Белорусскому фронту И.А. Серова наркому внутренних дел Л.П. Берия от 5 марта 1945 г. отмечалось, что «со стороны военнослужащих 1-й польской армии отмечено особенно жестокое отношение к немцам»,47 а в политдоне-сении политотдела 4-й танковой армии начальнику Политуправления 1-го Украинского фронта генерал-майору Яшечкину от 18 мая 1945 г. «Об отношении чехословацкого населения к немцам» сообщалось, что:

«За время пребывания в Чехословакии бойцы и офицеры наших частей были неоднократно очевидцами того, как местное население свою злобу и ненависть к немцам выражало в самых разнообразных, подчас довольно странных, необычных для нас формах... Все это объясняется огромной злобой и жаждой мести, которое питает чехословацкий народ к немцам за все совершенные преступления. Злоба и ненависть к немцам настолько велики, что нередко нашим офицерам и бойцам приходится сдерживать чехословацкое население от самочинных расправ над гитлеровцами».48

Подробное перечисление и описание этих «необычных по форме» расправ (сжигание живьем на кострах, подвешивание за ноги, вырезание на теле свастики, и т.п.) мало отличается от того, что творили в оккупированных ими странах сами немцы. Однако столь буквальное исполнение ветхозаветного принципа «око за око, зуб за зуб», судя по документам, вызывало недоумение и неприятие у советских

солдат, которые в понимании справедливого возмездия в большинстве своем исходили из принципа, что «не должны уподобляться немцам».49

Таким образом, сегодня на Западе и в Восточной Европе негативное отношение к русским целенаправленно подогревается и культивируется, в том числе искажением исторической памяти о Второй мировой войне: вытесняется память о советском солдате как освободителе и спасителе пострадавших от фашизма народов и внедряется фальсифицированный образ жестокого захватчика, «почти на полвека оккупировавшего восточноевропейские страны».50

В России в «образе войны» тоже присутствует такой важный компонент как «образ врага». В ХХ веке мы дважды сталкивались в смертельной схватке с немцами. Однако у русского народа восприятие немцев весьма существенно различалось после двух мировых войн: после Первой мировой недавнего противника вскоре уже не рассматривали в прежнем качестве, а после Второй враждебные чувства, неприязнь к немцам во многом сохранились в сознании нескольких поколений. И прошел ряд десятилетий, прежде чем отношение к ним стало более или менее нейтральным. Весьма точно отражает его эволюцию ответ в ходе социологического опроса молодого респондента, чей отец три года воевал на советско-германском фронте:

«Тот факт, что в первой половине века наша страна дважды воевала с Германией, наложил на сознание всех советских людей определенный отпечаток. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что Вторая мировая война прочно заслонила в сознании большинства молодых людей Первую, которая началась еще до революции... Последняя война в большей или меньшей степени коснулась всех, и послевоенные поколения - это дети и внуки погибших или воевавших в этой войне. Поэтому отношение к ней - плод не только приевшейся государственной пропаганды, но и семейного воспитания. Думаю, что если у старшего поколения здесь действуют не только разум, но и эмоции, то у молодежи эмоций меньше, и она винит в ужасах войны не немцев, а фашизм...».51

В феврале 2005 г., накануне 60-летия Победы, Институтом социально-политических исследований РАН было проведено крупномасштабное межрегиональное социологическое исследование «Ветераны о Великой Отечественной войне». В тематическом блоке, посвященном отношению к немцам, ответы распределились следующим образом. На вопрос: «Какие чувства испытывали советские

люди к немцам в годы войны?» 53 % респондентов назвали «ненависть к немецким фашистам», 24 % -«ненависть ко всем немцам», 18 % - «ненависть к солдатам и офицерам вермахта», 5 % затруднились ответить. На вопрос: «Какие чувства испытываете Вы к бывшему противнику сейчас?» самый большой процент ответов - 58 % - был - «никаких», «ненависть» назвали 15 %, «сострадание» (!) -17 %, «уважение» - 9 %, и только 1 % респондентов не смогли ответить на этот вопрос. Ответы на еще два вопроса оказались более дифференцированными. Так, на вопрос «Могут ли русские и немцы быть друзьями?» 56 % участвовавших в опросе российских ветеранов войны ответили положительно, 13 % - отрицательно и 31 % затруднились ответить. Наконец, когда респондентов спросили: «Есть ли у Вас желание встретиться с бывшими противниками?», 15 % подтвердили, что желали бы такой встречи, 60 % ответили, что такого желания не имеют, и 25 % затруднились ответить на этот вопрос.52

Естественно, что память ветеранов, переживших все ужасы войны, отличается от исторической памяти последующих поколений, которые уже не воспринимают события прошлого столь личностно и остро. В совместном интервью Президента России с Федеральным канцлером ФРГ господином Шрёдером газете «Бильд» от 7 мая 2005 г. В.В. Путин сказал:

«Даже в самый тяжелый период войны руководство СССР призывало население не идентифицировать всех немцев с нацистами: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». И это не было пропагандой. Это убеждение подавляющего большинства советских граждан... Немецкий народ во многом стал тогда жертвой политической безответственности своих тогдашних руководителей. Он был отравлен нацистской идеологией и втянут в кровавую бойню. Но . ненависть и ожесточенность, возникшие вследствие германской агрессии и установившиеся на оккупированных территориях, преодолеть было очень не просто. Для этого потребовалось время и немалые усилия политиков и миллионов людей, как в Германии, так и в нашей стране, чтобы вернулись чувства уважения и взаимной симпатии, веками существовавшие между нашими народами. И я с полным основанием могу сказать, что именно граждане Советского Союза, несмотря на все пережитое, смогли простить. При этом в некоторых других странах мира. многие граждане к такому примирению так и не пришли».

А канцлер Шредер подчеркнул, что «.ввиду ужасов войны германо-российское примирение до сих пор остается политическим чудом».53

Следует подчеркнуть и то обстоятельство, что люди, в наибольшей степени влияющие сегодня на историческую память, - политики, идеологи, журналисты, ученые, - принадлежат преимущественно к поколениям детей и внуков участников и современников Второй мировой войны. Следствия этого противоречивы: с одной стороны, отсутствие непосредственного опыта участия в тех драматичных событиях позволяет более спокойно и рационально подходить к их оценке; с другой -существует опасность и даже тенденция забвения и искажения образа войны и стоящей за ним исторической правды. Речь не только о «неинформированности», но и об отсутствии мотивации сохранить правду об уже далеком прошлом, о стремлении подменить истину такой интерпретацией, которая выгодна в рамках современной политической и иной конъюнктуры.

60-летие Победы

и актуализация исторической памяти

60-летний юбилей Победы явился мощным информационным поводом для очередного обращения к исторической памяти о Второй мировой войне, для активизации дискуссий о прошлом и его оценке, для соотнесения образа войны с современными многообразными политическими и иными интересами. Официальное празднование £ Дня Победы в Российской Федерации с приглаше-| нием на торжества глав государств и политичес-| ких лидеров многих стран еще более возбудило Ц интерес мировой общественности к этому собы-е тию, заставив и средства массовой информации, * и общественное мнение «сверить часы» в его ос-

к

£ вещении и оценке. Значимость этого юбилея под-§ черкивается еще и тем обстоятельством, что это был праздник, прежде всего, для ветеранов - для § уходящего поколения, из которого мало кто смо-| жет дожить до следующего юбилея. По существу, ^ это последний юбилей, который отмечался при § жизни непосредственных носителей памяти о ^ той войне. Тот факт, что центр празднования этой даты находился в России, куда приехали лидеры почти всех крупнейших государств, подчеркнул § определенную связь времен, связь исторической а памяти с политической значимостью этого собы-(3 тия в мировой истории даже сегодня. Он объек-^ тивно подчеркнул и фактическое признание реша-^ ющей роли СССР в разгроме немецкого фашизма, Ь хотя ряд государств (прежде всего Прибалтийс-

ких) воспользовался этим поводом для того, чтобы подчеркнуть свое неприятие этого праздника и исторической роли Советского Союза во Второй мировой войне.

В связи с многочисленными попытками ревизии исторической правды о Второй мировой войне российскому руководству пришлось напоминать о ней и расставлять адекватные акценты в интерпретации хода событий, их причин и следствий, роли СССР в Победе, значении Освободительной миссии Красной Армии в Европе и многих других вопросов.54

Позиция западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции в течение всего послевоенного периода состояла в том, чтобы приписать решающую роль в Победе себе, в частности, преувеличивая значимость других театров военных действий - на Тихом океане (при этом основные участники событий в этом регионе представляют их именно как отдельную войну, принципиально отличную от Европейского театра боевых действий), в Африке и в Западной Европе после запоздалого открытия в 1944 г. Второго фронта и высадкой англо-американских войск в Нормандии. В последние годы эта позиция усугубляется стремлением представить Освободительную миссию СССР в Европе не как освобождение, а как «новое порабощение» стран, оказавшихся в сфере советского влияния. Отсюда и откровенная ревизия Ялтинской системы, на которой строился послевоенный мир в Европе, и даже приравнивание ее к Мюнхенскому сговору. В этой связи весьма показательно заявление Президента США Дж. Буша, произнесенное им на праздновании приглашения Литвы в НАТО 23 ноября 2002 г.:

«Мы знали, что произвольные границы, начертанные диктаторами, будут стерты, и эти границы исчезли. Больше не будет Мюнхена, больше не будет Ялты».55

Тем самым, глава американского государства отождествил Ялтинскую систему с фашистской агрессией, а великого президента своей страны Ф. Рузвельта фактически поставил на одну доску не только с допустившими предательский Мюнхенский сговор лидерами Англии и Франции, но и с Гитлером.

Интересно и то, как в год 60-летия Победы оценивали Вторую мировую войну и роль в ней СССР лидеры ряда Европейских государств. Несмотря на мощную тенденцию на Западе к пересмотру характера и итогов войны, некоторые из них вполне объективны и считают необходимым предостеречь от попыток переписать историю, предупреж-

дают об опасности забвения ее уроков.56 Пожалуй, наиболее емко и убедительно охарактеризовал современную ситуацию с исторической памятью

о войне Президент Чешской Республики В. Клаус, подчеркнувший, что «Победа над нацистской Германией была Великой и действительно исторической победой». Он отметил, что в последнее время все чаще наблюдаются попытки пересмотра оценок итогов Второй мировой войны. «Историю, по его словам, нельзя переписать или исправить». В своем выступлении по случаю празднования 60-летия освобождения Северной Моравии президент, в частности, сказал:

«Мы часто слышим рассуждения, в которых окончание Второй мировой войны интерпретируется иначе по сравнению с тем, как оно было пережито миллионами наших сограждан. Исчезает понятие освобождения и начинает преобладать акцент на послевоенном периоде истории. Окончание Второй мировой войны рассматривается как начало новой тоталитарной эпохи, которая вскоре наступила в нашей части Европы на четыре долгих десятилетия. Я убежден, что подобная оценка этого исторического события, которая, вне всяких сомнений, означала освобождение от нацизма и окончание немецкой оккупации, а также, собственно, и всей Второй мировой войны, не должна возобладать... Мы не имеем права смотреть на прошлое с иной позицией, нежели с позиции исторической. Мы не имеем права забывать об очередности фактов, причинно-следственной связи. Мы не можем якобы «гуманистически нейтрально» анализировать трагические события войны и периоды непосредственно после нее, то есть с точки зрения некоей «симметрии страданий». Люди, которые сегодня выступают с подобными идеями, постоянно требуют от нас делать все новые и новые некие «жесты примирений», которые, однако, фактически уравнивают между собой палачей и жертв, а иногда даже и меняют их местами».57

Конструктивная память о Второй мировой войне должна быть направлена не на обострение проблем и противоречий, а на утверждение ценности единства мира и согласия. Однако базироваться они могут только на исторической правде, на тех ценностях, которыми руководствовались страны Антигитлеровской коалиции в борьбе с

Конструктивная память о Второй мировой войне должна быть направлена не на обострение проблем и противоречий, а на утверждение ценности единства мира и согласия

фашизмом, с нацистской агрессией, расизмом и геноцидом народов. Попытки умалчивать правду о войне, переписывать историю, переставлять акценты в ее интерпретации выгодны только тем силам, которые стремятся к разжиганию розни и конфронтации. В этом отношении гораздо более позитивной оказалась инициатива России и группы стран СНГ, к которым присоединились и другие государства, объявить 8 и 9 мая Днями памяти и примирения. Генеральная ассамблея ООН без голосования приняла соответствующую резолюцию, где говорится, что историческая победа в мае 1945 г. создала условия для учреждения Организации Объединенных Наций, призванной избавить грядущие поколения от бедствий войны, и что отныне 8 и 9 мая будут отмечаться ежегодно как день памяти жертв Второй мировой войны.58

Празднование 60-летнего юбилея Победы внесло свой вклад в защиту исторической памяти, правды о Второй мировой войне, и вместе с тем обозначило все болевые точки по этому вопросу как в массовом, так и в политическом мировом сознании.

См.: Дроздов В.В. Сценарии экономических реформ в России в позднесоциалистический и постсоветский периоды (прогнозы западных аналитиков в ретроспективе) // Материалы Межд. науч. конф. «Россия в контексте мирового экономического развития во второй половине ХХ века». М., 2004. С. 142 - 150. См.: Историческое сознание: состояние и тенденции развития в условиях перестройки (результаты социологического исследования) // Информационный бюллетень Центра социологических исследований АОН. М., 1991; Полянский В.С. Историческая память в этническом самосознании народов // Социологические исследования. 1999. № 3. С. 11 - 20; Тощенко Ж.Т. Историческая память и социология // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 3 - 6; он же. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 3 и др.

См.: Сенявская Е.С. Война в массовом сознании и исторической памяти // Власть. 2001. № 7; она же. Образ войны как феномен общественного сознания // Этот противоречивый ХХ век. К 80-летию академика РАН

2

Ю.А. Полякова. М.: РОССПЭН, 2002. 336 с.; она же. Проблема героических символов в общественном сознании России: уроки истории // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России». 2002. № 1; она же. Великая Отечественная война в исторической памяти и музейных экспозициях // Великая Отечественная война 1941 - 1945 гг. в музейном отражении. (Материалы научно-практической конференции музейных работников в г. Москве в 2003 г.). М., 2005; Меркушин В.И. Великая Отечественная война 1941 - 1945 годов в исторической памяти народа // Социология власти. 2004. № 6. С. 58 - 60; и др.

4 Респонденты указывали несколько источников получения исторической информации - Прим. авт.

5 Поэма А.С. Пушкина «Полтава», стихотворение М.Ю. Лермонтова «Бородино», роман «Война и мир» и «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого, роман «Петр Первый» А.Н. Толстого, и др.; картины В.М. Васнецова «Поединок Пересвета с Челубеем» и В.И. Сурикова «Переход Суворова через Альпы»; опера М.И. Глинки «Иван Сусанин», песня «Варяг» и др.

6 См.: Россия и страны Балтии, Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа, Центральной Азии: старые и новые образы в современных учебниках истории. Научные доклады и сообщения / Под ред. Ф. Бомсдорфа и г. Бордюгова. Библиотека либерального чтения. Вып. 15. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО - XXI, 2003. С. 45.

7 Стапран Н. Переломный этап истории: уроки, которые вынесла для себя Япония // 60-летие окончания Второй мировой и Великой Отечественной: победители и побежденные в контексте политики, мифологии и памяти. Материалы к Международному форуму (Москва, сентябрь 2005) / Под ред. Ф. Бомсдорфа и г. Бордюгова. Библиотека либерального чтения. Вып. 16. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО - XXI, 2005. С. 202.

8 Там же.

9 Там же. С. 210.

10 Там же. С. 207.

11 Там же. С. 206 - 209.

12 См.: Второй съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет. 12 - 24 декабря 1989 г. Т. IV. М., 1989. С. 432 - 454, 616.

13 Нарочницкая Н.А. За что и с кем мы воевали. М.: Минувшее, 2005. С. 36 - 37.

14 Комментарий Департамента информации и печати МИД России в связи с вопросом СМИ относительно отдельных высказываний Президента Латвии В. Вике-Фрейберги. 03.02.2005 г. URL: http://www.ln.mid.ru/ brp_4.nsf/0/BBA0F14BC6C1F9D4C3256F9D00567836 (дата обращения: 26.12.2009).

15 В Эстонии к 9 мая откроют памятник гитлеровскому вермахту. 26.04.2005 г. URL: http://top.rbc.ru/society/26/ 04/2005/90161.shtml (дата обращения: 26.12.2009).

16 Таллинн: осквернили монумент советскому солдату.

09.05. 2005 г. URL: http://www.proua.com/news/2005/05/ 09/142455.html (дата обращения: 26.12.2009).

17 См.: Википедия. Бронзовый солдат. URL: http:// ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 26.12.2009).

18 Нарочницкая Н.А. Указ. соч. С. 66.

19 Цит. по: Владимирский А. Предъюбилейная «альтернативная история»: Пакт Молотова-Рибентропа, оккупация Прибалтики и Катынское дело в российских СМИ и Интернете // 60-летие окончания Второй мировой и Великой Отечественной: победители и побежденные в контексте политики, мифологии и памяти. Библиотека либерального чтения. Вып. 16. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО - XXI, 2005. С. 237.

20 Г. Шуман, Ж. Скотт. Коллективная память поколений // Социологические исследования. 1992. № 2. С. 49.

21 Там же. С. 57.

22 Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1997. № 5. С. 12 - 13.

23 Меркушин В.И. Указ. соч. С. 58, 60.

24 Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 4.

25 «Зверства» Красной Армии, или кровавый след освобождения // Россия в зарубежном теле- и радиоэфире. РИА Новости. № 046. 6 - 19 апреля 2005 г. С. 9.

26 Крестовский В. Война и новые идеологические маркеры в англо-американских СМИ // 60-летие окончания Второй мировой и Великой Отечественной: победители и побежденные в контексте политики, мифологии и памяти. Библиотека либерального чтения. Вып. 16. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО - XXI, 2005. С. 148, 158.

27 Трубникова Н. Как публицисты Латинской Европы отмечали юбилей // Там же. С. 176.

28 Р. Рюруп. Немцы и война против Советского Союза // Свободная мысль. 1994. № 11. С. 80.

29 Цит. по: Владимирский А. Указ. соч. С. 228.

30 Здравомыслов А.Г. Немцы о русских на пороге нового тысячелетия. Беседы в Германии: 22 экспертных интервью с представителями немецкой интеллектуальной элиты о России - ее настоящем, прошлом и будущем - контент-анализ и комментарий. М.: РОССПЭН, 2003. С. 485.

31 Р. Рюруп. Указ. соч. С. 79.

32 Здравомыслов А.Г. Указ. соч. С. 502 - 503.

33 Там же. С. 516.

34 Там же. С. 516 - 517.

35 Совместное интервью Президента России В.В. Путина с Федеральным канцлером ФРГ г. Шрёдером газете «Бильд». 7 мая 2005 г. URL: http://www.mid.ru/brp_4. nsf/0/CC6729D638704446C3256FFC00363A0E (дата обращения: 26.12.2009).

36 Там же.

37 Р. Рюруп. Указ. соч. С. 80 - 81.

38 Крестовский В. Указ. соч. С. 148, 157 - 158.

39 Война Германии против Советского Союза. Документальная экспозиция города Берлина. С. 255.

40 См.: Семиряга М.И. Как мы управляли Германией. Политика и жизнь. М.: РОССПЭН, 1995. С. 314 - 315; Российский Архив. Великая Отечественная война. Т. 15 (4 - 5). Битва за Берлин. М.: Терра, 1995. С. 220.

41 ЦАМО РФ. Ф. 372. Оп. 6570. Д. 78. Л. 30 - 32.

42 Приказ верховного командования вермахта от 06.06.1941 г. относительно обращения с политическими комиссарами Советской Армии // Война Германии против Советского Союза 1941-1945. Документальная экспозиция города Берлина к 50-летию со дня нападения Германии на Советский Союз. Под ред. Р. Рюрупа. Berlin: Argon, 1992. С. 46.

43 Там же. С. 45.

44 Рагинский М.Ю. Нюрнберг: перед судом истории. М.: Политиздат, 1986. С. 5.

45 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 321. Л. 33.

46 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 321. Л. 99.

47 Жирнов Е. Часть населения кончает жизнь самоубийством. Власть. 2000. № 6 (357). 15 фев. С. 47.

48 РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 125, Д. 320, Л. 161 - 163.

49 Шерстяной Э. Германия и немцы в письмах красноармейцев весной 1945 г. // Новая и новейшая история. 2002. № 2. С. 148.

50 Крестовский В. Указ. соч. С. 148.

51 Медведев Р.А. Русские и немцы через 50 лет после мировой войны // Кентавр. 1995. № 1. С. 15.

52 Кузнецов В.Н., Иванов В.Н., Сергеев В.К. Юбилей Великой Победы. / Материалы к научной конференции «60 лет победы в Великой Отечественной войне». М.: ИСПИ РАН, 2005. С. 36 - 37, 56 - 57.

53 Совместное интервью Президента России В.В. Путина с Федеральным канцлером ФРГ г. Шрёдером газете «Бильд». 7 мая 2005 г. URL: http://www.mid.ru/brp_4.nsf/ 0/CC6729D638704446C3256FFC00363A0E (дата обращения: 26.12.2009).

54 Так, 7 мая 2005 г. во французской газете «Фигаро» была опубликована статья Президента России В.В. Путина. В тот же день В.В. Путин давал интервью газете «Бильд» и другим зарубежным СМИ. - Прим. авт. См.: Уроки победы над нацизмом: Через осмысление прошлого -к совместному строительству безопасного гуманного будущего. 8 мая 2005 г. URL: http://www.ln.mid.ru/brp_ 4.nsf/0/97B3AED890067D30C3256FFB0030159B (дата обращения: 26.12.2009); Совместное интервью Президента России В.В. Путина с Федеральным канцлером ФРГ г. Шрёдером газете «Бильд». 7 мая 2005 г.

55 Цит. по: Нарочницкая Н.А. Указ. соч. С. 66.

56 О юбилее Победы за рубежом. 7.05.2005 г. URL: http:// www.ln.mid.ru/brp_4.nsf/0/091195668ECBC03FC3256FF A004E45E8 (дата обращения: 26.12.2009).

57 Там же.

58 ООН объявила 8 и 9 мая Днями памяти и примирения. 23 ноября 2004 г. URL: http://www.from-ua.com/ news/41a2f33b6e002 (дата обращения: 26.12.2009).