Покрывало Федры и губительный свет в "Ипполите" Еврипида Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Б. М. Никольский

ПОКРЫВАЛО ФЕДРЫ И ГУБИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ В «ИППОЛИТЕ» ЕВРИПИДА

Памяти Григория Дашевского

Цельность трагедии Еврипида «Ипполит» создается тщательно продуманной системой сквозных мотивов, в которой наряду с драматическими мотивами (повторяющимися драматическими ситуациями) и лексическими мотивами (повторяющимися словами и понятиями) важную роль играют сценические жесты. Эти сценические визуальные мотивы переплетаются с мотивами словесными, вписываются в их общее движение и именно с их помощью наделяются смыслами. В статье рассматривается жест открытия и покрытия головы Федры в начале первого эписодия и его связь с проводимым сквозь всю трагедию мотивом губительного воздействия света. Этот мотив выражает важную тему трагедии - жизнь с ее светом есть зло, а смерть с ее мраком, которая несет с собой и избавление от несчастий и боли, и нравственное очищение, и подлинное знание, есть благо.

Ключевые слова: Еврипид, структура, мотив, жест, свет, мрак, покрывало, закрытие, раскрытие, смерть.

В книге, посвященной «Ипполиту» Еврипида (№кокку 2015), я попытался показать, что эта трагедия обладает тщательно продуманной, сложной, но единой целостной структурой. Цельность «Ипполита» создается прежде всего не единством линейного действия и не единством характера, а перекличками между разными драматическими событиями и ситуациями, находящимися друг с другом в отношениях сходства или контраста. Эти переклички подчеркиваются с помощью повторяющихся слов и образов, одинаково описывающих различные ситуации. Таким образом, для понимания архитектоники драмы особенно важным оказывается изучение ее повторяющихся элементов. Для удобства работы с такими элементами я использовал понятие мотива, под которым вслед за русской структурной школой понимаю всякий повторяющийся элемент, наделенный смыслом. Это может быть слово или понятие, выраженное синонимичными словами (тогда мы говорим о лексическом мотиве), или же повторяющийся поэтический образ (поэтический мотив, или образ). Поскольку греческая

трагедия - это произведение прежде всего словесное, самыми важными элементами ее структуры являются именно такие мотивы, выраженные словесно. Однако есть некоторые примеры и мотивов другого рода - внимание зрителей может приковывать к себе неоднократно возникающий перед их глазами сценический предмет, или элемент сценического пространства, или же повторяющийся сценический жест \ Подобные сценические визуальные мотивы переплетаются с мотивами словесными, вписываются в их общее движение и именно с их помощью наделяются смыслами.

В этой статье я хочу остановиться на одном значимом сценическом жесте в «Ипполите», показав, как он связан со словесной структурой трагедии и как он, вписываясь в систему словесных мотивов, он выражает ее общий замысел.

В самом начале пьесы, в пароде, рассказывая о болезни Федры, хор говорит о покрывале на ее голове:

твфоц^оу vooepa ко(та вvт6¡; е%е™ oííкюv, ^епта 8е фарп ^аv0av кефа^ау скш^егу-2 в мучениях, лежа на ложе болезни, она держит тело внутри дома, и тонкие покрывала затеняют русую голову

(131-134).

В начале первого эписодия страдающую от любовной болезни Федру выносят из дома на открытое пространство орхестры, и героиня просит кормилицу помочь ей снять покрывало с головы - мучительная страсть рвется наружу, ее тяжело сдерживать и скрывать:

Рарй кефа^а^ ¿mкраvov е%е™-афе^', dцлexаoov p6GTрu%ov юцоц. Тяжело мне нести на голове покрывало. Сними, распусти мои кудри по плечам (201-202).

Этот жест - сбрасывание покрывала - сопровождается неожиданными и неподконтрольными воле героини признаниями: Федра мечтает перенестись в мир дикой природы, в мир лесов, охоты и конных упражнений, где пребывает ее возлюбленный Ипполит (208 сл.). В конце сцены героиня

1 На важную роль, которую могут играть в греческой трагедии сценические элементы, в том числе предметы и жесты, обратил внимание О. Таплин (Taplin 1978); покрывало Федры, которое выражает стыд и сдерживание страсти, он упоминает на с. 70.

2 Текст «Ипполита» приводится по изданию Barrett 1964.

стыдится своих невольных речей и просит вновь покрыть ей голову:

цшя, nabv цои Kpuyov квфа^у,

а!8оице0а yap та ^e^ey^eva ^oi.

Матушка, покрой мне опять голову

Я стыжусь того, что я сказала (243-244).

Покрывая голову, Федра вместе с тем обращается к молчанию, которое будет продолжаться на протяжении шестидесяти стихов.

Открытие головы одновременно с признаниями, а затем покрытие ее со стыдом и молчанием - это жесты, которые сценически выражают важнейший мотив, определяющий главную композиционную линию «Ипполита». Все сюжетное развитие трагедии состоит в противодействии и борьбе раскрытия и сокрытия: постепенного раскрытия тайны Федры, которая становится известна все большему кругу персонажей, и попыток скрыть ее или укрыться от страшной реальности, заканчивающихся гибелью Федры и Ипполита.

Раскрытие тайны предсказано еще в прологе Афродитой: Sei^rn Se ©n^ei прауца, какфау^сеш1 'Я объявлю об этом деле Тесею, и оно раскроется' (42) (с корнем фа- 'свет'). Однако движение пьесы к окончательному обнаружению этой тайны происходит рывками, всякий раз преодолевая попытки персонажей его остановить. В первом эписодии Федра признается кормилице и хору лишь вопреки всем своим усилиям и после долгого молчания. Во втором эписодии движение очень быстрое и бурное; тайна Федры открывается Ипполиту, а реакция Ипполита становится известна Федре. Затем, в третьем эписодии, новость о любви достигает Тесея, но искажается новым сокрытием и молчанием: Федра скрывает от Тесея правду о своей любви, обвиняя Ипполита, а Ипполит молчит, будучи связан клятвой.

Все ситуации раскрытия построены схожим образом и описываются в одинаковых понятиях. Всякое раскрытие происходит из тьмы на свет, то, что открывается, есть «зло» - и раскрытие приносит героям несчастье.

Как мы видели, в начале трагедии, в пароде, хор рассказывает о том, как Федра скрывает свою болезнь в темноте дома, «затеняя» голову покрывалами (133-134). Затем, в начале первого эписодия, как уже говорилось выше, героиня выходит из дома на светлую орхестру (xoSe ooi феууо^ ^^npov,

68' ai0^p 'Вот тебе свет, вот сияющее небо', 178), снимает покрывало (201-202) и одновременно с этим открывает первую частицу своей тайны, нарушая молчание невольными речами о своих запретных желаниях (208). Когда героиня приходит в себя, эти невольные признания вызывают у нее раскаяние и стыд, и она вновь скрывает свое лицо и голову под покрывалом.

Затем, в ответ на настойчивые уговоры кормилицы, Федра открывается еще более, рассказывая о страсти к Ипполиту. Хор реагирует на признание Федры словами, которые подчеркивают губительность этого раскрытия: о^ю^ад, е£ефПУас eg фаос кака 'Ты погибла - ты явила на свет [свое] зло' (368) (дважды повторяя корень фа-). Федра осознает, что открываемая ею тайна есть зло, и потому всеми силами пытается скрыть ее, но тайна эта обнаруживается с той неизбежностью, о которой автор со свойственной ему иронией заставляет рассуждать саму Федру: какойд 8е Bv^trov е£ефпу', 6xav /.../ %povog «Дурных смертных выявляет ... время» (428-430) (вновь с корнем фа-).

Следующий этап распространения новости наступает, когда кормилица рассказывает о любви Федры Ипполиту. Хор сопровождает и это, новое раскрытие словами о его губительности: та крипта yap лг.фпут,, 8ia 8' o^Aucai, 'Она [кормилица] явила скрытое, и ты погибла' (594).

Теперь, когда тайна становится известна Ипполиту, мотив раскрытия и явления на свет получает еще один смысл. С точки зрения Ипполита, сообщенная ему новость показывает кормилицу и Федру порочными женщинами. Он восклицает:

ю Zeti, т( 8^ кíp8n^оv avOpronoig rarav

уцуаТкад eg фгод ^Нои катфкшад

Зевс, зачем ты поселил женщин, это лживое зло для людей,

На солнечный свет?» (616-617),

соединяя в своих словах, как прежде хор и Федра, темы света и зла. Однако мы понимаем, что Ипполит заблуждается: ни госпожа, ни ее служанка не виноваты, поскольку их подлинные помыслы были добрыми. Таким образом, оказывается, что свет не просто показывает зло - он создает видимость зла и являет грехи, которые на самом деле не были совершены.

По трагической иронии, эта обманчивость света сыграет роковую роль в судьбе самого Ипполита - героя, который в противоположность Федре тянется к свету и надеется на него. В следующем, третьем эписодии происходят два раскрытия: сначала раскрываются двери дома, и Тесей видит мертвое тело

Федры, а затем Тесей раскрывает табличку с посланием Федры. Вследствие этого Тесей убеждается в виновности Ипполита, который «явлен» его глазам порочным и преступным:

океуаобе 8' ед т6v8', оотц е^ ецой уеуюд

таца ^ектра ка^е^ву%ета1, прод т^д 0аvойоnс ¿цфа\'(7)с какштод Посмотрите на него - он, рожденный мною, Опозорил мое ложе, и умершая

Явственно обличает его в том, что он - самый дурной

человек(943-945).

Ипполит тщетно пытается оправдаться, призывая свет в свидетели своей честности. По его словам, он самый целомудренный из всех, кого освещает свет солнца:

ешорад фаод т68е

ка! yaíav• ¿V тош8' ойк ^еот' ау^р ецой,

ой8' ^ ой ц^ ф^д, oюфроvеoтерос уеуюд.

Ты видишь этот свет

И землю. Посреди них нет никого -

Даже если ты не согласишься - целомудреннее меня

(993-995).

Однако отец, хотя и видит свет солнца, не видит истины. Наконец Ипполит осознает, что выявляемое светом есть лишь видимость, но не реальность. Когда слова како^ 'дурной, злой' и фагуесбаг 'являться, выглядеть' вновь оказываются рядом, фашесбаг имеет смысл субъективного 'казаться':

8aкрuюv еууйд т68е,

е! 8^ какбд уе фщуоцац 8окю те 001.

Я вот-вот зарыдаю,

Если я выгляжу и кажусь тебе дурным (1070-1071).

Итак, композиция «Ипполита» включает в себя череду последовательных «раскрытий», или «явлений» на свет, и всякое «явление» так или иначе сопряжено со «злом». Свет выявляет пороки и вину, обнаруживая их даже там, где их нет; свет неспособен показать невиновность; любое раскрытие приносит только страдания и несчастье.

Враждебность света проявляется и в воздействии на человека самой страшной губительной силы в этой трагедии -эроса. В первом стасиме, представляющем собой гимн Эроту, в первых стихах первой строфы это божество изображено

льющим любовное желание в глаза влюбленных, а в конце строфы сила его сравнивается с силой светящих звезд:

ойте yap nupog ойт' aoтpюv unepTepov Pe^og, olov то Tag Aфpo8íтag 'incw ек xeprov Трюд, о Aiog naig.

Стрелы огня и звезд не превосходят Стрел Афродиты, что пускает из рук Эрот, сын Зевса» (530-533).

Затем, в конце первого стасима, ассоциация эроса со светом получает зловещее продолжение. Хор рассказывает миф о Семеле, которую Киприда погубила пылающей молнией - в образе молнии Семеле явился влюбленный в нее Зевс:

Ppovra yap ацфшйрю

тока8а Tav 8iyovoio Вак-

Хои vu^euca^eva потцю

фovíф raTnuvaGev.

Обручив обоюдоогненной молнии

Родительницу двурожденного Вакха,

Она упокоила ее

Кровавым жребием (559-562).

Потому, когда в четвертом стасиме Эрот назван %риоофа^д 'сияющий золотом' (Be^yei 8' 'Ъpюg, ф ^aivo^eva кpa8ía / nravog ¿фopцаo^ %puGOфa^g 'Эрот околдовывает тех, на чье сердце, охваченное безумием, / Он устремляется на крыльях, златосветный', 1274-1275), этот традиционный позитивный эпитет несет в себе негативные коннотации, которые свет успел получить в течение драмы.

Губительность света подчеркнута и именем Федры, корень которого выражает идею света. Его этимон - свет (фаод) -точно так же несет гибель обладательнице этого имени, как и этимон имени Ипполита («развязывающий коней»): кони губят Ипполита.

Негативная оценка света важна не только сама по себе; она имеет в драме и более общий символический смысл. Слово «свет» не раз употребляется в выражении «видеть свет», которое служило традиционной метонимией для человеческой жизни. Так, в первых стихах пролога Афродита называет смертных 'видящими свет солнца' ^rog oprovTeg ^Мои, 4); неумолимое приближение смерти Ипполита означает, что герой 'видит последний свет' ^aog 8е Аообют p^eпюv то8е, 57); когда

Ипполит обнаруживает мертвое тело Федры, он удивляется: она ведь 'недавно еще видела свет' (^ фаод т68е / ойпю хр6vоv па^а^ еше8еркето, 907-908), то есть была жива (ср. т^о8' орюопд феууод 'когда она видела свет', 1023); уходя в изгнание, Ипполит надеется, что Тесей узнает правду, будь то после его смерти или когда он еще будет 'видеть свет', то есть при жизни (^то1 0av6vтaс ^ фаод 8е8орк6тад, 1193); после крушения Ипполит 'едва видит свет' (8е8орке цеуто1 фюд еп! оцкрад роп^д, 1163), то есть находится на пороге смерти. Этот повторяемый образ превращает неприятие света в неприятие жизни вообще, а стремление к темноте и сокрытию находит свое наиболее полное выражение в желании смерти. Не случайно почти всякое раскрытие тайны, причиняя героям страдания, пробуждает в них стремление укрыться в смерти. Например, первое откровение Федры, ее безумные речи о лесах, охоте и скачке, которое заканчивается тем, что героиня испытывает раскаяние и стыд и просит кормилицу закрыть ей голову и лицо, вызывает у той мысль о смерти. Примечательно, что в ответной реплике кормилицы образ «сокрытия» в смерти перекликается с мотивом «покрытия» головы Федры:

криптю- то 8' ¿ц6V п6те 8^ 0avaтос оюца каАмуег; Я покрою - а мое тело Когда сокроет смерть? (250-251).

В следующей сцене, после того как Федра 'явила свету' (е^еф^ад ед фао^, 368) тайну своей страсти, кормилица проклинает 'враждебный свет дня': ¿%0р6V "лцар, ¿%0р6V ешорю фаод 'Враждебный день, враждебный свет я вижу!' (355), и неприятие света переходит в желание умереть:

р(ую це0^ою оюц', апа^а%0^ооца1 р(ои 0ауойоа-Я брошусь, упаду, Умру, уйду из жизни (356-357).

Во мраке Аида желает скрыться и Тесей:

то ката уад 0е^ю, то ката уад куефад цето^кеш ок6тю о т^aцюv

В подземный, в подземный мрак я хочу Переселиться, во тьму, умерев, несчастный (836-837),

когда ему открывается горестная новость о гибели Федры и когда происходит буквальное раскрытие - раскрываются двери дома, являя ему тело его жены. То же самое желание, по словам Артемиды, должно вызвать в Тесее и последнее открытие -правды о невиновности Ипполита и его собственной роковой ошибке:

фаvерav 8' ес%е0ед ат^.

люд ой% йпб у^д тартара криптец

8ецад аÍG%uv0еíд,

Явственно видно теперь, что за несчастье ты получил.

Так что же ты не скроешься в подземный Тартар

От стыда? (1289-1291).

Смерть оказывается той предельной формой сокрытия, к которой стремятся все персонажи, убеждаясь во враждебности света, выявляющего их даже и несуществующую вину и несущего с собой боль и несчастья. Смерть должна сокрыть их проступки и избавить их от боли. Именно ища сокрытия своей обнаруженной страсти, Федра идет на самоубийство и убийство Ипполита (ср. ее реплику пюд 8е п^ца криую, фйш; «Как мне скрыть беду, милые подруги?», 674, предвосхищающую эти поступки). Наконец, в последний момент драмы связь между сокрытием и смертью выражается сценически. В завершающих стихах Ипполит просит отца покрыть ему голову и лицо, как принято было поступать с умершим:

о^ю^а уар, патер.

крйyov 8е цои пр6oюпov юд та%од пеп^оц.

Я погиб, отец.

Закрой мне скорее лицо пеплосом (1457-1458).

Все действие «Ипполита» обрамляется, таким образом, двумя жестами - открытием и вслед за тем вновь покрытием головы Федры в момент ее первого появления на сцене в начале первого эписодия и покрытием головы Ипполита в конце. Открытие головы начинает череду всех последующих открытий, которую невозможно остановить и которая завершается смертью. Однако парадоксальным образом только в последний момент, в момент финального закрытия и соприкосновения с мраком смерти, Тесею открывается подлинная правда - о достоинстве и добродетели его сына. Только теперь Тесей может сказать сыну: ю ф'^таб', юд yеwаюд г.кчра'уд патр( 'Родной мой, ясно стало, как благородно оказывается ты

относился к своему отцу' (1452). Тьма смерти выявляет настоящую добродетель Ипполита, в то время как свет жизни заставлял видеть его мнимую порочность.

Итак, свет отождествляется с самой жизнью; свет, как и жизнь вообще, несет с собой обман, несчастья и страдания; люди - жертвы света, единственным прибежищем им может служить только мрак смерти; активная губительная сила света ассоциируется с богами - Эротом и Кипридой. Такая трактовка света сближает этот образ с образом моря, который также символически обозначает в «Ипполите» несчастья человеческой жизни и враждебную силу богов. Схожая роль этих двух образов хорошо видна в одном пассаже в самом начале трагедии, где именно они вместе - морские пределы и свет солнца -определяют пространство человеческого существования, то самое пространство, которое постепенно предстанет юдолью скорби и слез:

ocoi те novxou xep^ovrov т' At^vi^^ vaíouolv ешю фю^ oprovte^ ^Мои

Все те, кто живут между Понтом и Атлантовыми пределами И видят солнечный свет (3-4).

Но если море в греческой поэзии оценивалось обычно негативно, то такая же оценка света должна была выглядеть необычной и парадоксальной. Почти всегда в поэтической традиции образ света нес в себе положительный смысл. Как заключила Д. Таррант (Tarrant 1960: 183), рассмотревшая многие примеры этого образа в трагедиях, «свет имеет коннотации со спасением, славой, добродетелью, а также с надежным знанием и истиной». Лишь в редких случаях мы сталкиваемся с парадоксальным переворачиванием традиционной оценки. Например, в «Царе Эдипе» «видящий свет» Эдип не способен разглядеть истину, которую знает слепой Тиресий - то есть свет связан с заблуждением, а тьма со знанием.3 Уверенность зрячего Эдипа в его превосходстве над Тиресием, выраженная словами:

Mia^ треф^ про^ vukto^, госте ц^т' еце ц^т' a^ov остц фю^ opa рМуа1 пот' av. Только ночь тебя лелеет, так что ты не сможешь Причинить вред ни мне, ни кому другому из тех,

кто видит свет (Софокл «Царь Эдип» 374-375),

3 См.: Musurillo 1957: 42-43; Helmbold 1951. Об образе света в «Царе Эдипе» и у Софокла в целом см. также: Musurillo 1967.

оказывается ошибочной. Кроме своей обманчивости, свет обладает в «Царе Эдипе» еще одной характеристикой, напоминающей текст «Ипполита»: когда он освещает подлинную реальность, он причиняет боль. В конце трагедии, когда Эдип освобождается от заблуждений и начинает видеть действительность такой, какова она есть, его зрение не может вынести ее вида, и герой предпочитает мрак, ослепляя себя. Подобно Эдипу, тьму выбирает и Аякс в «Аяксе», будучи не в силах вынести зрелище своего позора. Его тьма - уже не тьма слепоты, как в «Царе Эдипе», но тьма смерти, как в «Ипполите». Парадоксальная мучительность света и спасительность мрака выражены героем в его обращении к тьме, содержащем сильнейший оксюморон:

'1ю

ок6тод, ец^ фаод,

ереРод ю фаеw6татоv, юд ецо'

О тьма - мой свет,

О мрак - самый светлый для меня! (Софокл «Аякс» 394-395)

Еврипид точно так же переворачивает общепринятые смыслы света и тьмы, но делает это не просто в конкретных частных ситуациях, как Софокл, - он использует новые значения этих образов, чтобы выразить с их помощью особенное понимание вообще устройства мира и человеческой жизни. В художественной реальности «Ипполита» жизнь с ее светом есть зло, а смерть с ее мраком, которая несет с собой и избавление от несчастий и боли, и нравственное очищение, и подлинное знание, есть благо. Трагедия заставляет нас поверить в правоту слов кормилицы, сказанных ею в первой же ее реплике, где она рассуждает о привлекательном, но лживом блеске жизни в этом мире, мешающем нам поверить в возможность блаженства в мире ином, в царстве Аида, скрытом от нас тьмою:

пад 8' о8иупр6д Р'од аv0рЮпюv, койк еот1 п6vюv ауапаио^д. аАА,' о т1 той фí^тероv а^о окбтод dцпíо%юv крипте1 vефе^аlд. той 8' о т1 тойто от'^Рег ката у^у 8иоерютед 8^ фа™6це0' бvтед, 81' апефооот^ а^ои Рютои койк ап68е1,^1У тюv йпб уа'ад-цибоц 8' а^юд фер6цео0а.

Вся человеческая жизнь полна мучений, И нет отдыха от страданий.

Но если есть что-то другое, более желанное, чем жизнь,

Его, окружая облаками, скрывает тьма.

А мы слишком страстно влюблены

В то, что блестит здесь, на земле -

Оттого, что не ведаем иной жизни

И нам не явлен мир под землей,

Но лишь носят нас пустые сказки (189-197).

Литература

Barrett, W.S., 1964: Euripides. Hippolytus. Oxford.

Helmbold, W.C. 1951 The Paradox of the Oedipus. American Journal of

Philology 72, 293-300. Musurillo, H., 1957: Sunken Imagery in Sophocles' Oedipus. American

Journal of Philology 78, 36-51. Musurillo, H. 1967: The Light and the Darkness: Studies in the Dramatic

Poetry of Sophocles. Leyden: E. J. Brill Nikolsky, B., 2015: Misery and Forgiveness in Euripides: Meaning and

Structure in the "Hippolytus". Swansea. Taplin, O., 1978: Greek Tragedy in Action. Oxford.

Tarrant, D., 1960: Greek Metaphors of Light. Classical Quarterly 10, 181187.

Boris Nikolsky. Phaedra's Veil and Ruinous Light in Euripides' Hippolytus

The unity of Euripides' tragedy Hippolytus is created by a well-thought-out system of recurrent motifs in which, alongside dramatic motifs (repeated dramatic situations) and lexical motifs (repeated words and concepts), onstage gestures play an important part. These onstage visual motifs intertwine with verbal motifs, are inscribed in their general movement and, through their help, are imparted with meanings. This article examines the gesture of Phaedra's covering and uncovering of her head in the opening of the first epeisodion and its connection with a motif running through the entire tragedy—that of ruinous effect of light. This motif expresses the tragedy's major theme—namely, that life with its light is evil, while death with its darkness, which brings with it deliverance from misery and pain, moral purification, and true knowledge, is blessing.

Keywords: Euripides, structure, motif, light, darkness, veil, gesture, covering, uncovering, death.