CC BY
66
УДК 82-1 Мороз Олег Николаевич
доктор филологических наук, профессор кафедры публицистики и журналистского мастерства Кубанского государственного университета
ПОЭЗИЯ КАК ТИП ЗНАНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КОНСТРУКЦИИ «ИНОСКАЗАТЕЛЬНОЙ ЭПОПЕИ» С.С. БОБРОВА «СВЯЩЕННАЯ НОЧЬ ВСЕЛЕННОЙ,
ИЛИ СТРАНСТВУЮЩИЙ СЛЕПЕЦ»
Аннотация:
В статье анализируется представление С.С. Боброва о поэзии как типе знания, структуру которого поэт соотносит с богословским и философским типом знания. Подробно рассматривается вопрос о системе взглядов С.С. Боброва, их генезисе и специфике, осмысляется место и роль в системе взглядов поэта идей выдающего теоретика русской культуры XVIII в. В.К. Тредиаковского.
Ключевые слова:
богословие, философия, поэзия, откровение, метафизика, жанр, героическая поэма, роман, классицизм, сентиментализм, нормативная система, поэтика, С.С. Бобров, В.К. Тредиаковский.
Moroz Oleg Nikolayevich
D.Phil. in Philology, Professor, Political Journalism and Journalistic Professional Skills Department, Kuban State University
POETRY AS A TYPE OF KNOWLEDGE IN THE FICTION STYLE "ALLEGORICAL EPOPEE" BY S.S. BOBROV "THE OLD NIGHT OF THE UNIVERSE, OR THE FARTRAVELLING BLIND"
Summary:
The article analyzes the idea of S.S. Bobrov about the poetry as a type of knowledge, the structure of which the poet relates to the theological and philosophical type of knowledge. The author considers in detail the system of views of Bobrov, their genesis and specificity, and conceptualizes the influence of the ideas of a prominent theoretician of the Russian culture of the 18th century, V.K. Trediakovsky, on the views of the poet.
Keywords:
theology, philosophy, poetry, revelation, metaphysics, genre, heroic poem, novel, classicism, sentimen-talism, normative system, poetics, S.S. Bobrov, V.K. Trediakovsky.
Художественные особенности «Ночи» определяются представлением Боброва о поэзии как о типе познания, связанном с особенностями чувственного восприятия. Так, приводя определение книги, Бобров писал, что «Ночь» не является извлечением из Священной или языческой истории, но представляет собой «среднюю черту», покушающуюся к ним приблизиться, но без принижения первой и возвышения второй [1, с. 1]. Откровение, содержащееся в Библии, и философия Платона, стоящие за Священной и языческой историей, являют типы познания [2, с. 123]. «Ночь» же Боброва, будучи поэзией и только поэзией, - «средняя черта» христианского откровения и платоновской метафизики именно как тип знания. Хотя поэт и использовал Священную и языческую историю при создании «Ночи» как рабочий материал [3, с. 76-79], можно утверждать, что с точки зрения нормативной системы классицизма они выступают типами «материи» (предмета поэтической речи). Такой подход оправдывается тем, что Бобров прямо соотносит Священную и языческую историю с жанровыми номинациями, в отношении которых он определяет жанр своей книги: «Ночь» не есть героическая поэма или роман точно так же, как она не является извлечением из той или иной истории; «одна философская истина в иносказательной эпопее», - жанр «Ночи», как его определяет Бобров, - по сути, «средняя черта» героической поэмы и романа. Очевидно, что, выходя за рамки классицистической нормативности, поэт тем не менее соотносит «материю» и жанр, что характерно как раз для классицизма.
Бобров отклоняется от классицистической нормативности, выдвигавшей требования чистоты как «материи», так и жанра [4, с. 107], но в то же самое время признает эти категории. Однако нельзя будет сказать, что Бобров в «Ночи» смешивает элементы разных «материй» и жанров, хотя формально это выглядит именно так. В книге нет смешения «материй» и жанров; к этому выводу подводит анализ замысла «Ночи» - не менее парадоксальный (противоречивый), чем вопросы о «материи» и жанре. Бобров отмечал в предисловии, что цель его книги - утвердить истину бессмертия души [5, с. 12]. Между тем эта цель не отвечает специфике поэтической деятельности, так как вопрос о душе входит в компетенцию, с одной стороны, богословия, а с другой - философии. Тем не менее эту (непоэтическую) цель поэт берется достичь именно средствами поэзии. Это значит, что поэзия, по Боброву, обладает неким ресурсом, который позволяет ей достичь цели, лежащей, на первый взгляд, в сфере богословия или философии; что и делает «Ночь» как поэтическое произведение «средней чертой» Священной и языческой истории. С этой
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
точки зрения и «материя», и жанр «Ночи» обладают внутренней целостностью, соотносимой с чистотой «материи» и жанра в классицизме, и хотя эта целостность ни содержательно, ни категориально не вписывается в классицистическую систему нормативных требований, она учитывает самый фактор нормативности.
В теоретических трудах русских классицистов, и в частности В.К. Тредиаковского, Бобров и нашел поэтический ресурс, позволяющий обратиться в поэтическом произведении к цели, которая традиционно входит в сферу богословия или метафизики, но не поэзии. В трактате «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» В.К. Тредиаковский писал, что происхождение поэзии относится ко времени возникновения (создания) самого человека [6, с. 101]. Такая «датировка» выступает необходимым условием различения поэзии и стихов, которое, хотя и было установлено еще Аристотелем (в «Поэтике»), но по формальным признакам. Согласно В.К. Тредиаков-скому, стихи более позднего происхождения, нежели поэзия [7, с. 101], и тот факт, что они часто использовались не в поэтической функции (например, исторической или философской), показывает, что поэзия предшествовала историческому, философскому и прочим видам творчества [8, с. 102]. Более того, поэзия была источником всех этих видов творчества. Ссылаясь на авторов как античного, так и христианского времени, автор трактата утверждал, что поэзия изначально содержала в себе то, что затем получит оформление в богословии и философии [9, с. 103]. Этот философско-богословский потенциал, реализованный впоследствии в специализированных видах творчества, согласно В.К. Тредиаковскому, присущ поэзии как таковой, в том числе -и позднего времени, когда люди стали ее употреблять «и на мирские многие потребности, отвративши от первого установления» [10, с. 104]. В итоге своих рассуждений о поэзии и стихах В.К. Тредиаковский приходит к обоснованию - это, строго говоря, и являлось его целью - нормативной системы классицизма, которая, по мнению автора трактата, в требованиях соблюдать чистоту «материи» и жанра, как раз и актуализирует поэзию «в первом установлении». То есть поэзию как таковую, а не стихи, выдающие себя за поэзию.
По всей видимости, Бобров усвоил от В.К. Тредиаковского представление о поэзии как о деятельности, сопоставимой с богословским и философским творчеством, поскольку по происхождению она первична и является истоком этих видов деятельности. Поэзия может заниматься вопросами, закрепленными ныне за богословием и философией, но своими средствами. Однако следует учесть, что речь идет не о поэзии в том смысле, в котором признаком поэзии выступают стихи, но о поэзии, отвечающей ее «первому установлению». В.К. Тредиаковский находил это «установление» поэзии в нормативной системе классицизма [11, с. 105]; однако нормы классицистов были восприняты от античных авторов, которые, и это показал сам В.К. Тредиаковский, стали употреблять поэзию «на мирские потребности» и соответственно отступили от ее «первого установления». Для Боброва было очевидным, что классицизм не отвечает поэзии «в первом установлении» и именно потому, что она не имела нормативных требований, специфицирующих ее как творческую деятельность. Отсюда следует, что Бобров, ставивший в «Ночи» цель создать поэзию, соотносимую как тип знания с христианским откровением и метафизикой Платона, должен был использовать стратегию ухода от классицистической нормативности, и именно эту стратегию мы видим в его «иносказательной эпопее». Иначе говоря, приняв нормативную систему классицизма за своего рода точку отсчета, Бобров начал производить сдвиги в классицистических категориях в сторону их расфокусировки. Формально эта расфокусировка категорий «материи» и жанра проводится у Боброва как смешение «материй» и жанров, но ее задача показывает, что она являет собой процесс создания таких «материи» и жанра, границы которых были бы «проницаемы» или, точнее, потенциальны (если смотреть на них с точки зрения классицизма).
Характеризуя жанровую структуру «Ночи», Бобров писал, что его книга не героическая поэма и не роман. Это соответствует действительности, и именно потому что в ней присутствуют элементы как героической поэмы, так и романа. Жанры, элементы которых Бобров задействовал в «Ночи», относятся к художественным традициям - классицизму и сентиментализму, исключающим, каждая со своей стороны, возможность совместного присутствия этих элементов в рамках единой художественной конструкции.
Расфокусировка жанра в «Ночи» не в меньшей степени, чем классицистическую нормативность, затрагивает и сентиментализм. Как и классицизм, сентиментализм был нормативной системой, и в определенном смысле - еще более жесткой. Так, с точки зрения стилевой проблематики противостояние сентиментализма классицизму являет собой противопоставление системе «трех штилей» одного из них - «среднего». Поле поэтической деятельности, в классицизме распределенное между всеми тремя стилями, сентименталисты стремились охватить средствами исключительного «среднего» стиля. Говоря объективно, сентиментализм конструировал язык поэзии, игнорируя широкий спектр речевой практики; об этом свидетельствует не только догматизация «среднего штиля», но и инкорпорирование в него иноязычных заимствований и языковых калек. Это был
сословно-групповой язык, адаптированный к русской речевой стихии, но при этом - противопоставленный общенародной речевой практике. Очевидно, что противостояние классицизма и сентиментализма представлялись Боброву противоборством двух нормативных систем, далеких, пусть и по-разному, от поэзии «в первом установлении».
Противопоставленность героической поэмы и романа, которая определяется отнесением этих жанров к противоборствующим художественным традициям - классицизму и сентиментализму, присутствует в «Ночи» в снятом виде. Ни та, ни другая традиция не являли собой поэзию «в первом установлении», поэтому их противоборство не имело для поэта принципиального значения. Однако для Боброва было чрезвычайно важным самое напряжение, которое имело место в отношениях классицизма и сентиментализма, - напряжение, взаимным отрицанием этих традиций указывавшее на неспособность ни той, ни другой являть поэтическую истину. Прямо обратиться к поэзии «в первом установлении» Бобров не мог: он, разумеется, не знал, какой она должна быть. Однако поэт понимал, что поэзия «в первом установлении» должна представлять собой нечто другое - быть, с одной стороны, не такой, как классицизм, а с другой - как сентиментализм. То есть движение Боброва в сторону поэзии «в первом установлении» предполагало создание такого поэтического качества, которое предстало бы другим как в отношении к классицизму, так и в отношении к сентиментализму - другим с точки зрения отношений этих художественных систем друг с другом. В отношении к классицизму, ориентированному на строгую систему жанров, этим другим для поэта становится собственно жанровая расфокусированность «Ночи», так сказать, «замутненность» жанра. В отношении же к сентиментализму, представлявшему собой в меньшей степени альтернативную систему жанров и в большей - «руины» классицистической жанровой системы, - стремление представить поэзию именно жанровой структурой, а не «аморфной» поэтической массой.
Ссылки:
1. Бобров С.С. Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец. Ч. 1. СПб., 1807.
2. Мороз О.Н. Источники поэмы С.С. Боброва «Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец» // Классическое наследие русской литературы и современность: Концепции, интерпретации, опыты анализа текста. Краснодар, 2011.
3. Мороз О.Н. «Языческая история» в иносказательной эпопее С.С. Боброва «Древняя ночь вселенной» // Историко-функциональное изучение литературы и публицистики: истоки, современность, перспективы. Ставрополь, 2012.
4. Коровин В.Л. Семен Сергеевич Бобров. Жизнь и творчество. М., 2004.
5. Бобров С.С. Указ. соч.
6. Тредиаковский В.К. Мнение о начале поэзии и стихов вообще // Тредиаковский В.К. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. М., 2010.
7. Там же.
8. Там же.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же.
