Первая российско-чеченская война (1994-1996):источники и факторы этнической мобилизации Текст научной статьи по специальности «История и археология»

София МЕЛИКОВА

Лиценциат в области международных отношений Северо-западной академии государственной службы (Санкт-Петербург, Россия), магистр гуманитарных наук (европейские исследования)

(Фленсбург, Германия).

ПЕРВАЯ РОССИЙСКО-ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА

(1994_199б):

ИСТОЧНИКИ И ФАКТОРЫ ЭТНИЧЕСКОЙ МОБИЛИЗАЦИИ

Резюме

В статье предпринята попытка вскрыть глубинные исторические корни и причины первой российско-чеченской войны (1994—1996) и проанализировать ее влияние на формирование региональной российской полити-

ки в Северо-Кавказском регионе в целом. Рассматриваются также связь этой войны с исламом как инструментом политической мобилизации и вовлеченность международных акторов в войну.

В в е д е н и е

Первую российско-чеченскую войну, продолжавшуюся с 1994-го по 1996 год, считают одним из самых жестоких конфликтов на Северном Кавказе — если оценивать жестокость войны по числу людских потерь и масштабу потерь материальных. С одной стороны, в этой войне участвовала одна из крупнейших в военном отношении мировых держав — Российская Федерация; с другой — она, как никакой другой конфликт, оказалась войной, в которой восставшее меньшинство сражалось не на жизнь, а на смерть.

Кроме того, война поддерживалась международными игроками, что придало конфликту немалое региональное и международное значение. Со временем конфликт слегка видоизменился, превратившись из войны с восставшими в войну с террористами.

Цель настоящей работы — исследовать причины и ряд специфических особенностей конфликта, роль религии и характер участия в нем международного сообщества. Предметом статьи является рассмотрение сепаратистского движения в Чечне с применением некоторых теоретических подходов, разработанных в рамках анализа национализма.

Исходная гипотеза настоящего исследования состоит в том, что краеугольным камнем для идеи создания самостоятельного чеченского государства, основанного на ценностях шариата, послужил опыт пережитой чеченцами массовой депортации и последующего возвращения в ходе кампании десталинизации. Чтобы анализ мог опираться на специфическую и детальную информацию и охватить разные стороны затронутой темы, автор ниже подробно рассмотрит историю межэтнических трений между русским населением и этническими группами горцев Северного Кавказа и попытается охарактеризовать главные этнокультурные особенности чеченской (вайнахской) идентичности. Будут также кратко изложены основные положения важнейших теоретических подходов к проблеме.

Таким образом, прежде чем перейти к анализу динамики первой российско-чеченской войны, следует охарактеризовать ее исторический фон и возможные мотивы.

Исторические предпосылки и причины конфликта

Прежде всего следует остановиться на трех главных группах исторических факторов, повлиявших на формирование чеченской идентичности в целом и на отношение к Российскому государству, перечисленных ранее Е. Сокирянской. Она выделяет три области исторической памяти: «память об обидах», «память об успехе» и «память о жизни в мультикультурной среде»1. Ясно, что возникновению сепаратистских идей в Чеченской Республике сильнее всего способствовала первая область воспоминаний. Поэтому события, которые привели к формированию воспоминаний данной категории, следует рассмотреть в первую очередь и наиболее детально.

«Память об обидах» включает прежде всего коллективную память о вооруженном сопротивлении русской и турецкой власти в ходе кавказских войн, за которыми следуют воспоминания о насильственной коллективизации и массовой депортации, происходивших в советский период. Впрочем, не следует забывать, что не только Чечня, но и весь Северный Кавказ как регион имеет за плечами кровавую историю затяжных войн, с одной стороны, с Османской империей, с другой — с Российской империей.

В конце 1917 года в условиях анархии, царящей после Октябрьской революции в России, делались попытки расколоть российское пространство; в частности, создать Северо-Кавказскую автономию на территории Дагестана и Терской области. 21 декабря 1917 года временное Северо-Кавказское правительство провозгласило независимость. Этому примеру последовали и другие кавказские соседи. Автономия просуществовала несколько лет. В 1921 году после победы Красной Армии в Гражданской войне она снова стала бесспорной частью территории Советской России. К середине 1920-х годов регион Северного Кавказа был разделен на административные единицы по признаку народно-

1 Sokirianskaia E. Ideology and Conflict: Chechen Political Nationalism prior to, and during, Ten Years of War. B kh.: Ethno-Nationalism, Islam and the State in the Caucasus: Post-Soviet Disorder / Ed. by M. Gammer. New York: Routledge, 2008. P. 104.

сти, численно преобладавшей в населении той или иной территории. Эта новая политическая карта основывалась на принципах этнофеодализма, который еще больше усиливался глубокими различиями и противоречиями между территориями, углубляя взаимное непонимание и ненависть между местными этническими группами. Кроме того, автономные республики и автономные области, в отличие от союзных республик, не имели всех атрибутов суверенитета. Согласно советской Конституции, автономные республики были не «суверенными государствами», как республики союзные, а «национальными государствами» и «были куда более ограничены в своих культурных правах, чем союзные республики. Среднее и высшее образование в автономных республиках, как правило, можно было получить только на русском языке»2. Точно так же обстояло дело с чеченцами и ингушами, которых в 1934 году объединили в рамках вновь созданной единой Чечено-Ингушской автономной области, позднее (в 1936 г.) преобразованной в Чечено-Ингушскую автономную республику. Здесь следует отметить один интересный факт: господствующий в гетерогенных обществах, в том числе и в Советском Союзе, принцип «разделяй и властвуй» вместе с советской практикой формирования «номенклатуры» в известной степени способствовал этнизации бюрократии. В случае Чечни местные элиты в очень большой степени включали в себя образованные слои среднего класса, которые впоследствии немало сделали для политической этнической мобилизации.

Кроме того, главной причиной подъема мятежных настроений, на которую в большинстве случаев указывают и сами чеченцы, является их массовая депортация, осуществленная Сталиным. Депортация чеченцев, обвинявшихся в сотрудничестве с нацистскими захватчиками, в Сибирь и Казахстан началась 23 февраля 1944 года и продолжалась до 9 марта того же года. Единая Чечено-Ингушская республика была упразднена. Следует отметить, что жертвами сталинских депортаций стали и некоторые другие народы: корейцы, немцы Поволжья, крымские татары, карачаевцы, балкарцы и калмыки. Никаких внятных и точных данных об общем числе убитых и депортированных лиц нет. Однако, согласно официальной советской статистике, в июле 1944 года Л. Берия сообщил Кремлю, что «в феврале и марте 1944 года в Казахскую и Киргизскую ССР были перемещены 602 193 жителя Северного Кавказа, в том числе 496 460 чеченцев и ингушей, 68 327 карачаевцев и 37 406 балкарцев»3. Условия транспортировки были настолько тяжелыми и вагоны были набиты так плотно, что в ходе перевозки множество депортируемых умерли от эпидемий, голода и холода, поскольку депортация проходила в феврале. Общее число смертных случаев среди чеченцев, по приблизительным оценкам, колеблется в диапазоне 170—200 тыс. человек, что составляет примерно треть общей численности чеченцев на тот момент. Домой высланные народы смогли вернуться только после смерти Сталина и последовавшей за ней десталинизации, начатой Н. Хрущевым в 1957 году. В 2004 году Европейский парламент впервые признал на международном уровне депортацию чеченцев актом геноцида.

Кроме того, здесь важно отметить идею «маршо», или «свободы», которую Моше Гаммер характеризует как «центральное представление и для чеченской культуры, и для чеченской души». Хотя чеченские националисты приписывают этому слову современные политические смыслы, традиционно его значение далеко выходит за те смысловые рамки, которые свойственны ему в западной или исламской культуре. В чеченском языке это слово имеет также коннотации «мира» и «благосостояния». М. Гаммер также допускает, что для чеченцев принять российское правление означало «нечто большее, чем утрата свободы в ее западном понимании: это означало потерю мужественности и, что еще важнее, —

2 Zürcher Ch. The Post-Soviet Wars: Rebellion, Ethnic Conflict, and Nationhood. New York: New York University Press, 2007. P. 26.

3 Tishkov V.A. Chechnya: Life in a War-Torn Society. London: University of California Press, 2004. P. 25.

души»4. Возможно, это среди прочего помогает понять отчаянный характер и долгую историю чеченского сопротивления. В царские времена казакам тоже было трудно понять, почему чеченские повстанцы, в том числе женщины и даже дети, предпочитали тюремному заключению самоубийство.

Наконец, следует подчеркнуть, что упомянутые исторические факты и события немало способствовали недовольству чеченцев российским правлением. Они в известном смысле также задают прецедент, позволяющий понять причины и корни гражданских войн между российскими федеральными войсками и чеченскими повстанцами — войн, которые иначе покажутся абсолютно иррациональными и бессмысленными. Кроме того, цепь этих трагических событий только усиливала национальную консолидацию чеченцев. Чеченская идентичность — яркий пример «множественной идентичности». Один из ее элементов — общая с другими территориальная идентичность в совокупности со специфическим направлением в исламе — суфизмом, который далее будет рассмотрен более детально. Кроме того, принадлежность чеченцев к северокавказскому сообществу и, в частности, к чечено-ингушской (или вайнахской) языковой группе способствовала появлению в ходе эскалации конфликта радикальных экспансионистских идей о создании на Северном Кавказе исламского государства.

Теоретический анализ первой чеченской войны (1994-1996)

Прежде всего необходимо сразу подчеркнуть, что чеченские события — очевидный пример националистического движения. Термин «национализм» получил строгую дефиницию у М. Хечтера, который определяет его как «коллективное действие, направленное на то, чтобы привести в соответствие границы нации и границы государственного образования данной нации»5. Чтобы некоторая социальная группа могла считаться нацией, она должна иметь общую для ее членов историю и притязать на определенную территорию. Эти две характеристики — основные критерии, позволяющие рассматривать некую группу генетически не связанных между собой людей, сплоченную сильной солидарностью, в качестве нации. В рассматриваемом случае чеченское сепаратистское движение можно отнести к категории внутригосударственного сепаратизма или ирредентистского национализма, когда культурно отличная территория сопротивляется ее поглощению каким-то расширяющим свою территорию государством или же пытается отделиться от государства, в состав которого входит, и сформировать свою собственную власть.

Кроме того, с точки зрения примордиалистского подхода чеченский конфликт можно было бы объяснить как ситуацию дилеммы безопасности, когда неопределенность политической обстановки в стране (в нашем случае — распад Советского Союза) создала анархию: недоверие, искаженное восприятие, отсутствие заслуживающих доверия взаимных обязательств среди граждан привели со временем к этническому насилию. Эта состояние демократического перехода, которое в начале 1990-х годов в той или иной мере испытал целый ряд постсоветских стран, сопровождалось возникновением зон локальных вооруженных межэтнических конфликтов.

Чеченское сопротивление можно также рассматривать и как «этнополитический конфликт», в ходе которого этническая группа «организуется вокруг разделяемой всеми

4 Gammer M. The Lone Wolf and the Bear: Three Centuries of Chechen Defiance of Russian Rule. London: C. Hurst & Co. Publishers Ltd, 2006. P. 6—7.

5 Hechter M. Containing Nationalism. New York: Oxford University Press, 2000. P. 3.

общей идентичности и старается добиться определенных благ для своих членов»6. В соответствии с данным теоретическим подходом, подобные группы можно далее разделить на «народы-нации», стремящиеся отделиться и зажить самостоятельно, и «народы-меньшинства», добивающиеся равноправия. В интересующем нас случае чеченцев как этническую группу можно относить к обеим этим категориям в зависимости от времени и стадии конфликта. Однако на момент начала 1990-х годов чеченцы очевидным образом представляли собой группу, которую следует относить к «народам-нациям». Согласно той же самой теории, переход к этнополитическим действиям в принципе опирается на несколько ключевых факторов:

■ особую значимость для членов группы их специфической этнокультурной идентичности, основывающейся на их общем происхождении и общем прошлом;

■ способность группы к коллективному действию;

■ благоприятствующее группе состояние политической среды, повышающее ее шансы добиться поставленных целей с помощью политического действия7.

Что касается рассматриваемого здесь случая, то в первом разделе статьи, посвященном историческому контексту конфликта, уже было продемонстрировано значение этнокультурной идентичности, сформированной на протяжении нескольких предшествовавших столетий и тесно сплотившей чеченцев. К тому же разного рода проявления экономического неравенства между центром и регионами, особенно в этнически неоднородных государствах, часто ведут к напряженности в отношениях, проходящей по линии этнических различий. В нашем случае из-за неизменно высокого коэффициента рождаемости среди чеченцев в сочетании с возвращением из ссылки примерно 340 тыс. человек рост численности населения опережал скромный приток инвестиций из Москвы в Чечено-Ингушетию (восстановленную в 1957 г. и просуществовавшую до 1992 г.), что вело к безработице и другим социальным проблемам в республике. Кроме того, советские власти «отказывались предоставить какую бы то ни было моральную или денежную компенсацию за депортацию и никак не признавали факт геноцида»8. Таким образом, с одной стороны, можно констатировать, что из-за отсутствия надлежащих экономических условий чеченцы испытывали ощущение, будто к ним относятся хуже, чем к другим, и стремились отделиться от остальной России и образовать свое собственное государство. С другой стороны, подобный чисто социально-экономический подход к конфликту не позволяет в полной мере объяснить мотивы, побуждавшие повстанцев стремиться к отделению. Ведь другие национальные республики, даже пограничные с Чечней, как Ингушетия или Дагестан, не заявляли о своем желании отделиться от России.

После падения Советского Союза чеченские лидеры, имея перед глазами пример отделившихся от СССР союзных республик, чувствовали себя несправедливо ущемленными и решили воспользоваться слабостью только что образованной Российской Федерации и создать свою собственную самостоятельную страну. Именно это имел в виду Д. Лэйтин, когда в своей книге заметил, что слабость государства может стать источником гражданской войны в стране. При этом под «слабыми государствами» он подразумевал «страны, недавно получившие независимость или недавно демократизировавшиеся»9. Он также подчеркивал и роль природных условий как возможного фактора, спо-

6 Gurr T.R. Minorities and Nationalists: Managing Ethnopolitical Conflict in a New Century / Turbulent Peace: The Challenges of Managing International Conflict / Ed. by A. Chester, F.O. Hampson, P. Aall. United States Institute of Peace, 2001. P. 163—164.

7 Cm.: Ibid. P. 167.

8 Derluguian G.M. Ethnofederalism and Ethnonationalism in the Separatist Politics of Chechnya and Tatar-stan: Sources or Resources? // International Journal of Public Administration, 1999, Vol. 22, No. 9—10. P. 1412.

9 Laitin D.D. Nations, States, and Violence. New York: Oxford University Press, 2007. P. 21.

собствующего развязыванию гражданской войны. Так, в нашем случае специфика горной местности во многом работала на местных повстанцев, привыкших к таким суровым условиям и имевших возможность в случае конфликта просто укрываться в горах.

Националистическое движение в Чечне усилилось, когда возглавить его пригласили бывшего генерала Советской Армии Джохара Дудаева. После формирования нового Чеченского национального конгресса Дудаев начал действовать более независимо от российского правительства. Будучи с 1991 по 1994 год де-факто независимой, Чечня оказалась в состоянии фактической анархии, управляемой малоуспешной диктатурой. После отказа первого российского президента Бориса Ельцина предоставить чеченцам независимость напряженность в отношениях между центральными и местными органами власти усиливалась, и в 1994 году последовало российское вторжение в республику. Первоначально планировалось, что эта военная кампания продлится недолго и будет вестись лишь против сепаратистов. В действительности она продолжалась на протяжении почти 13 месяцев и унесла жизни приблизительно «4 тыс. чеченских боевиков и 7,5 тыс. российских солдат... в ходе двухлетнего конфликта были убиты 35 тыс. гражданских лиц»10 (данные о масштабе потерь в разных источниках сильно разнятся). Столица республики была полностью разрушена. Почти 500 тыс. беженцев были вынуждены покинуть свои дома.

Кроме того, в 1995 году Российской армией был убит верховный лидер чеченского сепаратистского движения Дудаев. После этого президентом Чеченской Республики был избран Аслан Масхадов. После вывода российских войск и подписания перемирия с чеченскими сепаратистами республика осталась де-факто независимой. А. Масхадов, который руководил сепаратистским движением после смерти Д. Дудаева, в 1997 году был избран президентом. Многие эксперты, включая А. Малашенко и Д. Тренина, определяли весь конфликт как «коммерческую войну», которая велась за контроль над чеченскими нефтяными и денежными потоками11.

В целом, для России сепаратизм в таком стратегически важном регионе, как Кавказ, таил в себе особую угрозу. Потеря метрополией территории и населения вызвала бы цепную реакцию сепаратистских движений в других национальных республиках Российской Федерации. Кроме того, как утверждает М. Баукер, «независимость не привела бы к установлению в Чечне мира и стабильности и, скорее всего, еще больше дестабилизировала бы весь Кавказский регион. Однако политика Москвы по отношению к Чечне, без сомнения, усугубила сложности ситуации, и. ее действия в ходе войны затруднили достижение мирного урегулирования»12.

Ислам как инструмент политической мобилизации

Необходимо сразу же отметить, что ислам пришел на Северный Кавказ довольно поздно. Чечня же фактически была обращена в мусульманство только в конце XVIII века — намного позднее, чем, например, Азербайджан, Центральная Азия или Татарстан. Это обстоятельство уже само по себе позволяет предположить, что ислам не был главным фактором в формировании чеченской идентичности. Чеченский язык, как

10 Williams B.G. The Russo-Chechen War: A Threat to Stability in the Middle East and Eurasia? // Middle East Policy, 2001, Vol. 8. P. 131.

11 Cm.: Malashenko A., Trenin D. Russia's Restless Frontier: The Chechnya Factor in Post-Soviet Russia. Washington D.C.: Carnegie Endowment for International Peace, 2004. P. 16.

12 Bowker M. Russia and Chechnya: The Issue of Secession // Nations and Nationalism, 2004, Vol. 10, Issue 4.

P. 462.

полагают, — один из самых древних на земле: «лингвисты считают, что он сформировался приблизительно четыре-шесть тысяч лет назад»13. Что еще важнее, ислам, приспосабливаясь к местным традициям и обычаям, появился в Чечне в новой форме — в виде так называемого суфийского ислама. Суфизм считают мистическим ответвлением официального суннитского ислама, но с некоторыми чрезвычайно важными новыми элементами. Эта форма ислама частично отказывается от законов шариата в пользу «адата», или обычного права, преобладающего также и в соседних республиках Северного Кавказа. Система суфийских братств (Накшбандия и Кадирия) и отношения подчинения между учеником («мюридом») и наставником («шейхом», «муршидом»), известные как «мюридизм», легли в основу социальной структуры движения сопротивления и кристаллизовались в реальное «исламское государство» в виде Имамата Шамиля, каким он существовал до капитуляции Шамиля в 1859 году14. По сути, это был один из не слишком частых в истории примеров того, как местные исламские обычаи приобретали некий более фундаментальный религиозный статус. Здесь также в высшей степени интересно наличие явных расхождений между братствами. Например, в XIX веке Накшбандийское братство поддержало идеи джихада, в то время как последователи Кадирии (в частности, Кадирий-ский вирд Кунта-хаджи) выступали против радикальных идей и поддерживали мирные отношения с Россией. Однако в начале 1990-х годов их позиции претерпели серьезные изменения. Ветви Накшбандийского братства, сосредоточенные главным образом в северных районах республики, как это ни странно, «выступали против отстаиваемого Дудаевым противостояния, а ветви Кадирии, в том числе и вирда Кунта-хаджи, поддержали сепаратистский режим, который все больше и больше искал поддержку в горной южной части»15.

Кроме того, чисто кавказский феномен «газавата» стал отправной точкой для прихода к идее «священной войны», или «джихада», также взятой из ортодоксального ислама и шариата и означавшей вооруженное сопротивление немусульманам («кафирам») на территории Чечни. Например, зеленые головные повязки с изречениями из Корана, которые прочно ассоциируются с ваххабизмом и терроризмом, «носило множество молодых чеченцев, поклявшихся, не щадя своей жизни, сражаться как воины ислама»16. И в то же время два этих понятия не вполне тождественны: «джихад» воплощает универсальное мусульманское представление о порядке вещей, тогда как «северокавказская традиция газавата выступает в основном как инструмент социальной мобилизации против внешнего врага»17.

Необходимо отметить, что религиозной и национальной политике России пришлось после падения Советского Союза столкнуться с широким кругом старых и недавно возникших религиозных общин, почувствовавших возможность вздохнуть свободно после долгих лет пребывания под прессом советской атеистической идеологии. Этот «религиозный ренессанс» сопровождался политизацией, особенно в районах незадолго до того вспыхнувших конфликтов. В случае с Чечней этот период, по утверждению М. Гаммера, был отмечен четырьмя главными процессами, а именно:

■ исламским возрождением;

■ использованием ислама как властями, так и многими оппозиционными группами;

13 Walker E. Islam in Chechnya [http://iseees.berkeley.edu/bps/caucasus/articles/walker_1998-islam.pdfl.

14 Cm.: Halbach U. Islam in the North Caucasus // Archives de sciences des religions, 46e Annee, 115, Islam et Politique dans ke Monde (Ex-Communiste), 2001. P. 97.

15 Ibid. P. 102—103.

16 Kroupenov A. Radical Islam in Chechnya // International Institute for Counter Terrorism [http://papers. ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1333154].

17 Souleimanov E., Ditrych O. The Internationalization of the Chechen Conflict: Myths and Reality // Europe-Asia Studies, 2008, Vol. 60, No. 7. P. 1209.

■ вовлечением, обычно против воли, суфийского руководства в политику; и, наконец,

■ выходом на сцену «ваххабитов»18.

Поворот к исламу был по существу политическим явлением, в основе которого лежало ощущение ненадежности и небезопасности своего положения и травмирующий опыт прошлого. Как отмечает Э. Уокер, исламское возрождение там стало «политизированным, фундаменталистским, антироссийским и, вероятно, антизападным по своей ори-ентации»19. Чтобы понять, почему лидеры сепаратистского движения обратились к радикальным исламским, антироссийским и антизападным идеям, необходимо кратко проанализировать политику как Джохара Дудаева, так и Аслана Масхадова.

Во-первых, следует подчеркнуть, что ни тот ни другой первоначально не имели намерений сплотить чеченское общество на религиозной основе. Например, фигура Джохара Дудаева все еще кажется многим ученым исполненной противоречий и зачастую непоследовательной в своих решениях. Служивший на командных должностях в Советской Армии, женатый на русской, Дудаев большую часть жизни провел далеко от Чечни, в Казахстане. Лидер даже плохо говорил по-чеченски и не соблюдал исламских традиций. Чеченская Конституция, принятая при режиме Дудаева, провозглашала светское государство и объявляла свободу религии в республике. Лидер даже заявил однажды в интервью «Литературной газете»: «Я хотел бы, чтобы Чеченская Республика была правовым светским государством»20. Проблема состояла в том, что не существовало никакой другой альтернативной исламу идеологической основы для сплочения общества ради строительства государства. Потому Дудаеву и позднее Масхадову пришлось основывать сепаратистское движение на радикальных исламских идеях. Как показал Э. Уокер, после гибели коммунизма «западная либеральная демократия оказалась дискредитирована отказом Запада помочь Чечне в войне». К тому же либеральные идеи представляются чуждыми традиционной чеченской культуре с ее специфическими клановыми отношениями и нормами обычного права. Поняв, что западный мир не собирается поддерживать сепаратистское движение, Дудаев отправился с визитом в Иран, после чего призвал к джихаду против Российского государства. Во время инаугурации в качестве президента Чечни 9 ноября 1991 года лидер в присутствии многочисленных представителей различных исламских религиозных институтов принес клятву, положив руку на Коран. В ходе церемонии он «клялся блюсти и защищать исламскую веру»21. Однако на одной из пресс-конференций, проходивших тогда же, он несколько раз подряд ошибочно говорил, что добрые мусульмане должны молиться четыре раза в день, в то время как закон требует делать это пять раз, — вещь, совершенно недопустимая для лидера, настаивавшего на создании Исламской республики.

Однако до 1994 года, когда началась первая чеченская война, Чечня оставалась светской. Именно в этом году чеченские политические лидеры наладили первые серьезные контакты с другими исламскими государствами. Война «дала старт исламизации политики в Чечне, а это вынесло наверх «ваххабитов» и их идеологию», превратившихся в центральную проблему и в Чечне, и в соседних с ней республиках22.

В числе самых видных лидеров ваххабитов тогда был Мовлади Удугов, основавший в 1997 году «Конгресс исламской уммы» с целью создать единую исламскую нацию и государство. Вторым широко известным лидером был Шамиль Басаев, который, в свою

18 Gammer M. Between Mecca and Moscow: Islam, Politics and Political Islam in Chechnya and Daghestan // Middle Eastern Studies, 2005, Vol. 41, No. 6. P. 834.

19 Walker E. Op. cit.

20 Souleimanov E., Ditrych O. Op. cit.

21 Kroupenov A. Op. cit.

22 Cm.: Gammer M. Between Mecca and Moscow... P. 836.

очередь, основал в 1998 году «Конгресс народов Дагестана и Ичкерии» с той же самой целью — объединить мусульманские народы этих двух республик в едином государстве. Басаев сотрудничал также еще с одним известным радикальным командиром арабских боевиков-добровольцев в Чечне — эмиром Аль-Хаттабом. Присутствие в Чеченской республике ближневосточной «Ассоциации исламских благотворительных проектов» («Islamic charities») впервые было отмечено в 1995 году. Согласно некоторым источникам, эмиссары ваххабитов работали главным образом по следующей схеме: «В обмен на согласие присоединиться к секте ваххабитов местным муллам и имамам предлагались единовременные выплаты в размере 1—1,5 тыс. долл. плюс ежемесячное жалованье в 100—150 долл.»23

Двумя самыми драматическими террористическими нападениями в ходе первой чеченской войны были кризис с заложниками в больнице Буденовска в 1995 году, когда нападением командовал Шамиль Басаев, и кризис с заложниками в Кизляре — Первомайском в 1996 году — во главе этого нападения был Салман Радуев. Оба террористических нападения осуществлялись под знаменем ислама, боевики носили символические зеленые исламские головные повязки, недвусмысленно демонстрировавшие их принадлежность к радикальному исламу. Главным требованием мятежников был вывод российских войск из Чечни. Эти два события были главными нарушениями прав человека, совершенными чеченской стороной в ходе первой войны. На международном уровне тогдашний российский президент Борис Ельцин «столкнулся с суровой критикой за то, что так легко отпустил мятежников»24.

Кратко подводя итог сказанному, можно вновь отметить, что чеченцы приняли ислам довольно поздно. К тому же, как уже говорилось, в регионе Северного Кавказа ислам столкнулся с прочно укорененными местными обычаями и верованиями, с которыми впоследствии смешался. Во время войны полевым командирам и политическим лидерам приходилось использовать радикальный ислам как инструмент объединения нации и реализации своих собственных интересов. Пример первой чеченской войны ясно показывает, как первоначальные чисто сепаратистские цели повстанцев трансформировались в радикальные идеи священной войны против русских, а позже и против всего западного мира. До известной степени за этими целями стояла и заинтересованность во внешнем финансировании, поступавшем из-за границы и из террористических организаций. Тем не менее необходимо иметь в виду, что конфликт в Чечне был сепаратистским движением и только позже приобрел исламские черты.

3 а к л ю ч е н и е

Итак, сказанное выше позволяет нам заключить, что в ходе первой чеченской войны и особенно в то время, когда проявились ее последствия, в усилиях чеченцев сохранить и развивать свою этническую культуру ярко проявился чеченский национализм, хотя, безусловно, ислам играл при этом важную роль. Однако нельзя закрывать глаза на тот факт, что на Северном Кавказе ислам смешался с определенными местными традиционными обычаями и верованиями. Советское прошлое сильно повлияло на процессы секуляризации во всех республиках Советского Союза, включая Чечню, где этому способствовали и особенности местного суфийского ислама. Таким образом, можно исходить из предположения, что чеченцев начала 1990-х годов следует рассматривать как носите-

23 Kroupenov A. Op. cit.

24 Chechen Rebels' Hostage History // BBC News, 2004 [http://news.bbc.co.uk72/hi/europe/2357109.stm].

лей множественной политической идентичности, различные стороны которой актуализировались под влиянием ряда драматических ситуаций и событий прошлого. И хотя Чечня в то время переживала религиозное возрождение, первоначально ислам не играл большой роли в идеологии чеченских сепаратистов.

В целом можно сделать вывод, что исходная гипотеза настоящего исследования, в соответствии с которой краеугольным камнем для идеи об отделении Чечни был трагический опыт прошлых войн и депортации, частично подтвердилась. И хотя эта трагедия затронула и некоторые другие народы, также обвиненные в предательстве советского режима и поддержке нацистов, только чеченцы стремились использовать эти исторические события как главное основание для своей борьбы за независимость. Момент для отделения казался в высшей степени благоприятным, так как после распада Советского Союза Россия все еще оставалась слабым государством.