CC BY
261
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2015. № 2
ВОПРОСЫ ТЕРМИНОЛОГИИ С.В. Власенко,
кандидат филологических наук, доцент кафедры международного публичного и частного права факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ); e-mail: svlasenko@hse.ru
ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ДИСКУРС: ДИЛЕММЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ И УНИФИКАЦИИ ПОНЯТИЯ1
В статье анализируется понятие «переводческий дискурс», для которого отсутствует общепринятая дефиниция, что приводит к разночтению и несогласованному пониманию в переводоведении. Сложность унифицикации обусловлена тем, что содержание базовых терминов «перевод» и «дискурс» неоднократно пересматривалось и уточнялось, чем и объясняется существующее в научных кругах многообразие трактовок. Предлагаемое определение переводческого дискурса основано на результатах ряда современных лингвистических и смежных исследований отечественных и зарубежных учёных. Переводческий дискурс определяется в терминах критического анализа дискурса, социокультурных контекстов и коммуникативных практик.
Ключевые слова: дискурс, дискурсивная практика, дискурсивное мышление, контекст, переводоведение, переводческий дискурс, таксономия переводоведения, текст.
Svetlana V. Vlasenko,
Cand. Sc. (Philology), Associate Professor at the Public and Private International Law Department, Faculty of Law, National Research University — Higher School of Economics (NRU HSE), Moscow; e-mail: svlasenko@hse.ru
TRANSLATION DISCOURSE: DILEMMAS OF DEFINING AND UNIFYING THE CONCEPT
The paper attempts to delineate the notion of «translation discourse» which lacks a generally accepted definition, thus entailing diverse treatments and inconsistencies in understanding by and across scholarly communities engaged in translation studies. The
1 Статья подготовлена в ходе проведения исследования по проекту 15-05-0015 в рамках Программы «Научный фонд Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики" (НИУ ВШЭ)» в 2015 г. с использованием средств субсидии на государственную поддержку ведущих университетов Российской Федерации в целях повышения их конкурентоспособности среди ведущих мировых научно-образовательных центров, выделенной НИУ ВШЭ.
Автор выражает благодарность д-ру филологических наук К.Я. Сигалу (Институт языкознания РАН) за важные комментарии, сделанные на этапе подготовки статьи.
complexity of defining and unifying the notion is necessitated by the multiple revisions of the basic terms «translation» and «discourse». Research findings in current national and foreign linguistics and related studies are used to analyze the definition of translation discourse, which is largely handled in terms of critical discourse analysis, social and cultural contexts, and communicative practices.
Key words: context, discourse, discursive practices, discursive thinking, text, translation discourse, translation studies, translation taxonomies.
Бахтин был первым, кто настаивал на необходимости «металингвистики»... — науки, которая занимается текстом и выходит за пределы предложения, на котором традиционный лингвистический анализ должен заканчиваться. Исследование «дискурса», или обширных отрезков речи, стало важной областью лингвистики за последние десятилетия. Не вполне ясно, удастся ли выделение её в особую науку.
Вяч. Вс. Иванов, 2004
Попытка унифицировать содержание понятия, составляющего предмет настоящей статьи, — переводческий дискурс, вызвана разнородностью трактовок данного понятия и расхождениями в понимании ключевых концептов «перевод» и «дискурс», которые подвергались многократному пересмотру и адаптации к изменяющимся переводческим практикам в рамках становления общепереводческой парадигмы. В статье анализируется только базовое понятие «дискурс» как определяемый компонент терминосочетания, для которого отсутствует общепринятая дефиниция в среде учёных, изучающих проблематику переводоведения, межкультурной коммуникации и теории дискурса; перевод анализируется преимущественно как процесс.
Исследуя статус и значимость дискурса как объекта научного исследования, А.А. Кибрик утверждает, что «люди разговаривают между собой дискурсами, а не предложениями и тем более не морфемами или фонемами». Лингвист ратует за самостоятельность данного направления, указывая, что «дискурсивный анализ2 представляет собой уровневый раздел лингвистики наряду с фонетикой, морфологией и синтаксисом» и что «предметом этого раздела являются языковые составляющие потенциально неограниченного объёма — целые дискурсы» [Кибрик, 2009, c. 3]. В целях настоящей статьи заслуживает внимания следующее мнение А.А. Кибрика:
«Процесс переноса интереса с синтаксиса на дискурс ещё далеко не завершён и не отрефлексирован, но представляется, что это необратимый процесс. Все большее число лингвистов разделяет мне-
2 Согласно А.Н. Баранову и др., дискурсивный анализ — то же самое, что анализ дискурса или дискурс-анализ [Баранов и др., 2001, с. 111].
ние, что исключение единиц "больших, чем предложение" из сферы науки о языке отнюдь не идёт на пользу. А если такие единицы начинают рассматриваться как респектабельный объект научного анализа, то недалеко и до осознания простого факта: дискурс — это единственный заведомо реальный лингвистический объект» [там же, с. 3].
Значимые признаки переводческого дискурса, несомненно, подлежат постоянному пересмотру и тщательной инвентаризации по мере эволюции коммуникативных процессов вследствие их активной компьютеризации, стремительно охватывающей и переводческую деятельность. Дискурсивные признаки перевода как одной из форм межкультурной и межъязыковой коммуникации априори требуют от участников коммуникации пересекающихся знаний и (или) профессионального интереса к переводимому контенту, некоего общего знаменателя в культуре, если таковой отсутствует в языках коммуникантов. Осознание (или знание) переводчиком дискурсивных признаков и оперирование ими в процессе перевода способны детерминировать процесс принятия решений. Показательным примером переводческих решений в ходе работы над франкоязычными текстами служат интроспективные наблюдения, описанные в виде обобщенного опыта переводческой рефлексии философом языка и переводчицей с французского Н.С. Автоно-мовой [Автономова, 1994, 2008].
Альтернативные переводческие решения в условиях
неопределённости: 'дискурс — дискурсия — дискурсивный'
Перевод книг французских структуралистов, среди которых Мишель Фуко, позволил Н.С. Автономовой сделать ряд важных выводов. Учёный-философ априорно склонен к глубокому анализу концептуально сложных проблем, а ответственность за межъязыковую передачу поистине знакового исследования, каким является работа «Слова и вещи» М. Фуко (1966), усилила глубину проведенного анализа. Ниже следует описание Н.С. Автономовой тех сложностей и связанной с ними рефлексии, которыми сопровождался перевод ключевого слова настоящей статьи «дискурс». Благодаря своей эмпирической природе, тонкой переводческой интроспекции и глубокой рефлексии над переводимым материалом, сделанные учёной выводы о процессах означивания широкозначного слова имеют взрывчатую силу «свидетельских показаний». Эти выводы достаточно иллюстративны и аргументированы3:
3 Невзирая на объёмность цитаты, полагаем её релевантность для понимания ключевой проблематики настоящей статьи высокой, что делает правомерным цитирование без сокращений. — С.В.
«Все факты, все атомы культуры, представляющиеся неделимыми, подвергаются делению, все они вписываются в контекст речевых или "дискурсивных" практик. "Дискурсивный" у Фуко не значит "рациональный", "логический" или "языковой" в собственном смысле слова. Дискурсия — это срединная область между всеобщими законами и индивидуальными явлениями, это область условий возможности языка и познания. Дискурсивные практики, по Фуко, не исключают других видов социальной практики, но, напротив, предполагают их и требуют выявления сцеплений между ними. Исследования дискурсивных практик и дискурсивных ансамблей, возникающих как их результат, должны показать, по каким исторически конкретным правилам образуются объекты тех или иных наук (ибо они не находятся ни в "словах", ни в "вещах"); как строятся высказывания (ибо они не подчиняются ни трансцендентальному субъекту, ни индивидуальной субъективности, но лишь безличному субъекту дискурсии); как задаются понятия (посредством связи дискурсивных элементов на допонятийном уровне — путём пересечения, подстановки, смещения, выведения, совместимости — несовместимости и др.); каким образом совершаются выборы тех или иных мыслительных ходов (в тех случаях, когда, казалось бы, одинаковые условия равно допускают прямо противоположные решения)» [Автономова, 1994, с. 26].
В связи со сказанным знаменательно и другое наблюдение переводчицы, которая детализирует свои переводческие тактики, указывая на осознанность и последовательность выбора собственных переводческих решений в процессе означивания термина discours, часто используемого М. Фуко:
«"Discours" — одно из самых употребительных слов у Фуко. Оно не поддаётся однозначному переводу на русский язык. Там, где оно не имеет явного терминологического смысла, его приходится переводить "речь", изредка "рассуждение". Там, где оно употребляется как термин, причём термин исходный и неопределяемый, <...> приходится переводить его словами "дискурсия", "дискурс", "дискурсивный". В поздних работах Фуко значение этого слова ещё более расширяется и покрывает, по существу, всю совокупность структурирующих механизмов надстройки в противоположность "недискурсивным" — экономическим, техническим — механизмам и закономерностям» [там же, с. 26].
Много позже Н.С. Автономова делает немаловажное утверждение о том, что «реальная практика перевода, чем дальше, тем больше, отказывается от однозначных решений. Это относится и к главному вопросу — о переводимости и взаимопереводимости: речь идёт скорее о мерах, степенях, о некоем асимптоматическом
приближении к оригиналу, и при этом об интенциях, тенденциях, установках переводчиков» [Автономова, 2008, с. 494—495]. Эти наблюдения содействуют пониманию переводческого процесса как практики, основанной на принятии решений по выбору из достаточно определённого и (или) вовсе не определённого числа альтернатив в целях декодирования (распредмечивания) и последующего означивания смысла, порождённого автором(ами), фонд знаний которых может оказаться несопоставимым, мало сопоставимым или условно сопоставимым с фондом знаний переводчика(ов). Этот отнюдь не новый факт дает основания рассматривать процесс перевода как практику принятия решений в условиях неопределённости, степень которой зависит непосредственно от границ дискурса, т.е. ситуации восприятия переводчиком оригинала (текста) и макроконтекста порождения и перевода в некоторых предметных рамках, необходимых и достаточных для принятия переводческих решений [Власенко, 2006, с. 28, 31].
Четверть века назад Я. Мейсон и Б. Хатим предприняли серьёзную попытку осмыслить перевод в терминах дискурс-анализа с привлечением аппарата этого анализа к исследованию практической переводческой деятельности. Ученые утверждали, что логико-информационный подход к проблемам перевода позволит рассматривать «языки в контакте». Акцентируя значимость социального контекста, они выделили в понятии контекста коммуникативный, прагматический и семиотический аспекты, демонстрируя на разных языках действие контекстуальной составляющей на качество перевода, т.е. контекстную зависимость переводческих решений [Mason, Hatim, 1990].
Переводческий дискурс как герменевтическая практика
Несмотря на заметную эволюцию понятия «дискурс» за последние десятилетия, оно остаётся ключевым для анализа речевых реализаций языка. Расширились исследовательские интересы лингвистов в изучении отраслевых дискурсивных практик, а именно: экономического, военного, медицинского, религиозного, медийного (вариант — массмедийного) и др. Однако исследование переводческого дискурса ограничивается преимущественно художественным, включая поэтический (среди других см.: [Гарбовский, 2012; Иванов, 2007; Ковынева, 2014; Куницына, 2009; Кушнина, 2009; Мишкуров, 2012]).
Е. Ковынева анализирует переводческий дискурс на примере русскоязычных переводов стихов Э.М. Ремарка, выделяя следую-
щие основные элементы: «информацию переводчика об изучении языковой творческой личности автора, изложение принципов, использованных при воссоздании оригиналов средствами русского языка, примечания к оригиналам и переводам и сам корпус переводов» [Ковынева, 2014]. Другими словами, в понятие переводческого дискурса включаются собственно тексты переводов, а также вводные и (или) заключительные комментарии переводчика. Лучшими примерами такого понимания могут служить собрания сочинений зарубежных классиков, снабжённые автобиографическими данными, перепиской авторов, черновиками, фотографиями рукописей, а также книги мемуарного жанра из серии «Литературные памятники» и многочисленные работы антиковедов, включая переводческие комментарии к культуроёмким единицам оригиналов (термин наш. — С.В.), созданных в предшествующие или древние эпохи, в контекстах последующего времени и пространства чужих культур. Для иллюстрации последних назовем отечественного византолога-антиковеда С.В. Полякову, исследования которой опубликованы в формате культурологических, исторических и философских комментариев к собственным переводам с древнегреческого (см., например: [Евмафий Макремволит, 2008])4.
Наряду с этим указанные текстовые приращения к переводам в терминах лингвистики текста позволяют говорить об образовании метатекста, т.е. текста о тексте, и гипертекста, т.е. основного текста с дотекстовыми (авантекст), внутритекстовыми (интра-текст) и послетекстовыми (посттекст) комментариями; в терминах прагматики текста дотекстовые и послетекстовые приращения могут также квалифицироваться как экзотекст по отношению к основному эндотексту. Полагаем возможным расценивать разнообразие протяженного терминологического ряда дериватов, описывающих и характеризующих тексты (n-тексты)5, как стремление лингвистов, философов языка и семиотиков, являющихся представителями мегадискурсивного пространства соответствующих дисциплин, полнее и точнее сформулировать дефиницию базового понятия «текст», зафиксировав посредством словообразовательных средств важные и ранее не учитывавшиеся признаки и свойства текстов.
4 О необходимости переводческого комментария как техники эскорта культу-роёмких единиц оригинала (включая антропонимы), которая реализуется в форме дотекстовых, внутритекстовых или послетекстовых комментариев, см.: [Власенко, 2011].
5 О продуктивности словообразовательной модели с корнем 'текст' см. [Лит-виненко, 2007, 2008].
Отношение «дискурс—текст»
В связи со сказанным возникает вопрос о степени уместности описания 'дискурса' через 'текст', учитывая гиперо-гипонимиче-ские отношения этих понятий или, как утверждают многие пере-водоведы, их родовидовые отношения. Здесь уместно сослаться на мнение Н.К. Гарбовского, который, выстраивая доминантное в структуре переводческой деятельности соотношение «перевод-смысл», небезосновательно указывает на важность отношений «общее — частное»6:
«Переводчик не проникает непосредственно в суть вещей, представленных в оригинальном, исходном, тексте, он оперирует отражённым объектом, сталкиваясь с сознанием автора. Ему следует расшифровать авторское понимание описываемых вещей <...>. Проблема заключается в необходимости разграничения общего и частного в переводе. Процесс перевода представляет собой череду операций, которые состоят в восприятии частного опыта автора исходного речевого произведения через обобщённое представление о денотате, которое рождает в сознании переводчика на основе его собственного когнитивного опыта также частное представление о предмете мысли и речи автора, которое может вовсе и не совпадать с авторским» [Гарбовский, 2010, с. 111].
Через 'текст' определяет 'дискурс' Н.Д. Арутюнова: «Дискурс — связный текст в совокупности с экстралингвистическими — прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте... Дискурс — это речь, «погруженная в жизнь»» [Арутюнова, 1990а, с. 136-137]. Согласно А.Н. Баранову и др., существует ряд трактовок дискурса, который в одном из пониманий — совокупность тематически, культурно или как-либо ещё взаимосвязанных текстов, допускающая развитие и дополнение другими текстами; в другой трактовке дискурс — общение, рассматриваемое как реализация определённых дискурсивных практик [Баранов и др., 2001, с. 111]. Полагаем, что под дискурсивными практиками можно с большой долей вероятности подразумевать разные модусы и способы порождения и использования текстов, включая обмен текстами и (или) текстовыми кластерами.
6 Аналогичное мнение выразил Ю.А. Найда в частном разговоре после одной из лекций по переводу в МГЛУ (1989). Американский переводовед акцентировал важность описания случаев, когда переводчик вынужден заменять общее частным или частное общим в целях достижения прагматической эквивалентности, т.е. той, которая ориентирована на получателя переводческого продукта и, вследствие этого, максимально учитывает возможности целевой аудитории воспринимать порождаемый переводчиком текст.
В ином ключе рассматриваемое понятие трактуется Г.Д. Воско-бойником, автором общей когнитивной теории перевода [Вос-кобойник, 2004]. Согласно переводоведу, существуют «дискурсы профессиональных переводчиков, критиков и комментаторов перевода, специалистов по межкультурной коммуникации и студентов, обучающихся переводу [там же, с. 10]. Данное утверждение позволяет индивидуализировать смысловую составляющую принимающей аудитории, реципиентов переводческого продукта, помимо профессиональных переводчиков, которые могут взаимодействовать как в ходе профессиональной деятельности, так и за рамками деятельности. Кроме того, данная теория позволяет выделить также парапереводческие аспекты, включая участников дискурсивных практик — субъектов, воспринимающих и оценивающих перевод. Наряду с этим автор теории трактует собственно переводческий дискурс следующим образом: «вербальное представление переводческой эпистемы по результатам работы над конкретными произведениями коммуникации»; дополняя это определение пояснениями о том, что переводческий дискурс формируется в условиях оппозиции «позитивистское У8 феноменологическое тождество», в рамках которой действуют следующие статусные оппозиционные признаки: 1) персональность У8 институциональ-ность дискурса; 2) объективные У8 субъективные принципы аргументации; 3) центральный концепт текста ИЯ центральный концепт переводческого дискурса; 4) объём переводческого тезауруса объём переводческого дискурса; 5) симметричные переводческие решения линейные отклонения от последовательности текста ИЯ [там же].
Высокая степень абстракции представленной теории переводческого дискурса как составляющей общей когнитивной теории перевода оправдана высоким уровнем обобщения, однако если учесть, что в большинстве исследовательских концепций и словарных трактовок дискурс приравнивается к тексту, кластеру или совокупности текстов (как, например, вышеописанная Е. Ковыне-вой поэзия Э.М. Ремарка), то ряд перечисленных выше статусных признаков представляется недостаточно детализированным. Кроме того, в составе перечисленных признаков есть такие, которые видятся не оппозиционными, а, напротив, достаточно гомогенными.
Широкий взгляд на концептуальное наполнение рассматриваемого понятия высказывает Э.Н. Мишкуров, полагающий, что современный этап развития переводоведения обусловил введение терминопонятия «переводческий дискурс»7, структура которого
7 Э.Н. Мишкуров указывает на параллельное название дискурса — «переводной дискурс», отсылая к работе Н.К. Гарбовского [Гарбовский, 2012] и объясняя это расхождениями в трактовке понятия и его объёме.
включает «реальные переводы некоего оригинала — старые и новые, — экспертно-переводческие (филолого-текстологические, когнитивно-лингвистические, этнопсихолингвистические, лингво-куль-турологические, аксиологические и пр.) комментарии и критику, редакторскую правку и другие компоненты переводческой эписте-мы (в частности, сценические вариации переводов драматургических и иных художественных произведений и т.п.)» [Мишкуров, 2012, с. 13—14]. Последняя составляющая — «компоненты переводческой эпистемы», — важна, так как отражает одно из наиболее широких толкований рассматриваемого явления, позволяющее учесть многообразие компонентов переводческого дискурса. Принципиально соглашаясь с мнением переводоведа, предложим для понятия «переводческая эпистема» альтернативное название — «метадискурсивная переводческая эпистема». Такое название позволяет проиллюстрировать понятие «межсемиотический перевод», выделенный Р.О. Якобсон в знаковом очерке «О лингвистических аспектах перевода» [Jakobson, 1959, р. 232]. Примеры межсемиотического перевода находим в вышеприведенных компонентах переводческой эпистемы, это — сценические вариации переводов драматургии и т.д., которые и есть воплощения метадискурсивной переводческой эпистемы.
Анализируя переводческий дискурс, Л.В. Кушнина и Е.В. Али-кина наполняют его иным смыслом, утверждая, что «переводческий дискурс может приобретать разные формы» и что «одной из форм его проявления выступает переводческое пространство, которое включает в себя шесть полей: три поля субъектов переводческой коммуникации (автора, переводчика, реципиента) и три текстовых поля (содержательное, энергетическое, фатическое)» [Кушнина, Аликина, 2010, с. 47]. Переводоведы предлагают модель переводческого пространства, в каждом поле которого «формируются свои смыслы (фактуальный, модальный, рефлективный, эмотивно-эмпатийный, культурологический, индивидуально-образный)» [там же]. Это определение развернуто в антропоцентрической части, что позволяет взаимоувязать автора, переводчика и реципиента в субъектные пересекающиеся поля. Полагаем такой взгляд системным и значимым, учитывая, что признание переводчика полноправным субъектом межъязыковой коммуникации до сих пор делается с определёнными оговорками. В этой связи характерно появление так называемого «социального перевода» — активно развивающегося за рубежом отдельного направления переводове-дения, которое обращает на себя внимание именно «полевыми» приложениями деятельности переводчика безотносительно к традиционной предметно-тематической таксономии.
Таксономическая карта переводоведения:
место таксона дискурсивности в переводческих практиках
Одним из последствий отсутствия единого понимания переводческого дискурса является разнонаправленность онтологических трактовок переводческих практик, которую демонстрируют зарубежные переводоведы. Так, появление и бурное развитие «социального перевода» (среди прочих см.: С. Ваденшё, К. Кару, Г. Мик-кельсон, Р.Э. Романчик, С. Хейл в: [Романчик, 2011; Hale, 2011; Mikkelson, 1996; Ozolins, 2010; Romantsik, Karu, 2014; Wadensjo, 2011]) отражает положение, при котором разные переводческие практики, таксономически объединявшиеся прежде в таксоны по принадлежности переводимых текстов к предметно-тематическим областям, стали классифицироваться по иным критериям, в частности, по целевой аудитории, представленной потребителями переводческого продукта. Под предметно-тематическим критерием понимается отнесение типов переводимых текстов к традиционным отраслям знания, а именно: экономика, право, машиностроение, спорт и т.п. Формирование таксонов переводоведения изначально согласовалось именно с этим подходом, вследствие чего в течение многих десятилетий в переводе различали художественный, научно-технический, специальный (военный, юридический и т.п.) переводы и устный/письменный модусы их реализации. Следуя такой таксономии, переводчики делились на художественных, включая поэтических, научно-технических, военных, медицинских и т.п.
В последние десятилетия стала очевидной необходимость выделения ряда самостоятельных отраслевых переводческих практик, каждую из которых можно рассматривать как специальную переводческую дискурсивную практику, реализация которой связана со знанием и активным использованием языков для специальных целей. К сферам реализации таких дискурсивных практик, совпадающих с быстро развивающимися отраслями деятельности, в частности, относятся следующие полидискурсивные практики по предметно-тематической таксономии: финансовая и финансово-экономическая; медицинская8, юридическая, религиозная и спортивная.
Инфраструктурные и институциональные аспекты. Высокая специализация отраслей знаний и стремительное проникновение информационных технологий как в профессиональные, так и в бы-
8 Укажем на британского переводоведа С.Э. Райт, которая ставит медицинский перевод в один ряд с научно-техническим, не только сохраняя ранее принятую предметно-тематическую таксономию переводоведения, но и развивая ее [Wright, 2011].
тийные сферы жизни отразились на ситуации, сложившейся с таксономической картой переводоведения таким образом, что, по всей видимости, дальнейшее дробление предметных зон на таксоны стало терять всякую целесообразность. При этом, однако, сдвиги в понимании структуры и инфраструктуры переводческой отрасли, массовость которой неуклонно возрастает, требуют обоснования и унификации базовых критериев оценки продуктивности как самой переводческой деятельности, так и качества переводческого продукта.
Иными словами, можно констатировать процесс вымывания «лингвистической» составляющей в пользу «деятельностной», что предполагает среди прочего эмпирический анализ переводческих практик и условий их осуществления, включая инфраструктурные и институциональные аспекты. Полагаем, что сюда следует включать следующие вопросы инфраструктуры переводческой деятельности: правовая защита переводческого продукта, статус переводчика в межъязыковой коммуникации и более широкие права переводчиков в социуме, что предполагает наличие профессионального союза, гильдии или иных институционализированных форм, организации и оплаты труда, а также координации переводческой деятельности посредством кодексов профессиональной этики в сочетании с этическими нормами и (или) правилами языкового посредничества и т.п.
Дискурсивная концептуализация языковых форм
как дискурсивное мышление
Комментируя подход Кассирера к метафорическому мышлению, Н.Д. Арутюнова выделяет понятие «дискурсивное мышление», которое представляет интерес для целей переводоведения:
«[Кассирер] различал два вида ментальной деятельности: метафорическое (мифопоэтическое) и дискурсивно-логическое мышление. Дискурсивно-логический путь к концепту состоит в ряде постепенных переходов от частного случая к всё более широким классам. Приняв в качестве отправной точки какое-либо эмпирическое свойство предмета, мысль пробегает по всей области бытия (отсюда термин "дискурсивное мышление"), пока искомый концепт не достигнет определенности» [Арутюнова, 1990б, с. 19].
Понятие дискурсивного мышления может оказаться инструментальным для переводоведения, в особенности в части разработки лингводидактики перевода, поскольку определённые дискурсивные практики осуществляются в столь сложных предметных областях, что общность знаний участников дискурса может оказаться труднодостижимой [Власенко, 2014, с. 19-20]. В этой связи уместно
ещё одно определение дискурса, а именно: «вид речевой коммуникации, предполагающий рассмотрение ценностей, норм и правил социальной жизни и единственным своим мотивом имеющий достижение взаимопонимания» [Баранов и др., 2001, с. 111]. Если связать это определение с определением дискурсивного мышления, станет очевидной значимость развития такого мышления у переводчиков, готовящихся к работе в разных деятельностных контекстах. Представляется целесообразным включение контек-стологии как отдельного направления для эффективности дидактических программ подготовки и переподготовки переводчиков. Заслуживает также внимания когнитивная модель дискурса [Йоко-яма, 2005].
На безусловную корреляцию триады смысл—текст—язык указывают многие философы языка, исследователи семиотики и герменевтики (среди прочих см.: [Барт, 1989; Налимов, 1989; Эко, 2006; Eco, 1984, 1999, 2004, 2012a, b]), акцентируя широкий экзистенциальный контекст, требующийся для понимания отношений между компонентами триады. Так, утверждение Р. Барта, исследовавшего природу текстов, практически не приближает нас к пониманию взаимоотношений по линии язык — текст — дискурс. Противопоставляя текст языку как «воинствующему топосу», структуралист постулирует атопичность текста, возражая против трактовки текста как разновидности «коллективного дискурса» и «универсального дискурса», выражающего всеобщность смыслов вследствие наступления эпохи массовой культуры [Барт, 1989, с. 493, 562].
Б. Хатим широко использует само понятие дискурса [Hatim, 2013, p. 13, 34, 95], а также целую палитру производных сочетае-мостных комбинаций, например: дискурсивный стиль (discourse style [ibid., p. 82]), дискурсивный модус (mode of discourse [ibid., p. 212], заданный текстом дискурс (discourse enabled by text [ibid., p. 119— 120], дискурс в переводе (discourse in translation [ibid., p. 141—144], триада жанр—текст—дискурс (genre—text—discourse triad [ibid., p. 130—136, 203—206], целевой дискурс или дискурс принимающего языка (target discourse [ibid., p. 222]), дискурсивный универсум (universe of discourse [ibid., p. 155, 227]), а также дискурсивные практики (discursive practices [ibid., p. 215—225]) и дискурсивная компетентность (discursive competence [ibid., p. 178]).
Зарубежные переводоведы трактуют дискурс преимущественно как устный модус реализации переводческих практик, что следует из их работ, отражая устойчивую тенденцию принципиального разграничения устного и письменного модусов переводческой деятельности. Так, в частности, австрийский переводовед Ф. Пёхха-кер, изучающий устный перевод как отдельный исследователь-
ский объект в рамках переводоведения (см. одноименную работу «Interpreting Studies» 2004 г.), не приводит определения переводческого дискурса как такового, но включает в оборот переводоведения дискурсно-ориентированные элементы: дискурсивный анализ (discourse analysis [Pochhacker, 2004, p. 78—79, 126, 203, 209]), управление дискурсом (discourse management [ibid., p. 133, 187]), процесс обработки [переработки] дискурса (discourse processing [ibid., p. 95, 102]) и исследования дискурса (discourse studies [ibid., p. 44, 49—50, 77—79]); эти элементы приравнены к дискурсологии или дискурсно-му анализу / текстовому анализу (discourse studies или discourse analysis / text analysis [ibid., p. 44, 66, 83, 209].
Аналогичный подход к пониманию «дискурса» находим у Д. Катана [Katan, 2012], рассматривающего перевод в разных контекстах, где дискурс фигурирует с атрибутивной лексемой «устный» (oral discourse [ibid., 2012, p. 99-100, 293-294, 310-313].
Тён ван Дейк о дискурс-анализе в аспекте анализа контекста
Т. ван Дейк включает письменный модус в понятие дискурса, что отличает его подход от подходов многих зарубежных исследователей дискурса. Дискурсу и его взаимоотношению с текстом, контекстом и макроструктурами знаний Т. ван Дейк посвятил несколько монографий, среди которых в целях нашего анализа укажем на «Дискурс и контекст» [Dijk, 2010]. Определяя взаимодействие дискурса и контекста и описывая понятие «дискурс» через понятие «контекст», автор выделяет в последнем метаязыковые и семиотические признаки [ibid., p. 116-117], а собственно «контекст» понимается как «экстерналия» — внешняя ситуация, разложимая на эпизоды и служащая плацдармом для протекания дискурса, реализуемого устно или письменно в сочетании с любыми семиотическими аспектами коммуникативного события (в российской парадигме — коммуникативного акта). При этом дискурс есть выразитель, экспликатор контекста при условии, что контексты в социокогни-тивном смысле лежат в основе понятия «дискурс» и что признаки контекста детерминируют часть дискурсивного значения [ibid., p. 131].
Подход Т. ван Дейка лишь подчёркивает значимость, которую придает контекстам Ю.А. Найда в исследовании перевода процессуально и результативно [Nida, 2001], активизируя недостаточно широко используемую переводоведами категорию релевантности, предложенную Грайсом в качестве максимы успешной коммуникации и лежащую в основе переводческой теории релевантности Э.А. Гатта [Gutt, 2010].
Наряду с вышесказанным зарубежные переводоведы используют понятие переводческого дискурса в контексте дискурс-анализа для исследования социокультурных конвенций и коммуникативно-прагматической составляющей [Munday, 2012, p. 136—155]. Согласно Андре Лёфевру (André Lefevere), перевод образует дискурсивную сферу, включающую весь фонд переводов и обслуживающие этот фонд знания и компетенции. При этом полагается, что собственно переводческая деятельность есть не что иное, как дискурсивная деятельность, основанная на системе литературных конвенций и функционирующая в сети институционального и социального посредничества, что обусловливает и формирует традиции создания текстов (см. обзор в энциклопедической статье: [Asimakoulas, 2011, p. 241-245]).
Широкозначность понятия 'переводческий дискурс'
и его непосредственные составляющие
Термин «дискурс» характеризуется очевидной широкозначно-стью и входит в разряд той лексики, которую Ю.А. Найда называл semantically open-ended (букв. «семантически незамкнутая»). Дискурс — далеко не единственное широкозначеное понятие в огромном многообразии научных исследований и соответствующих понятийно-категориальных аппаратов. Вследствие этого «дискурс» может и должен быть окаймлён рамками дефиниции в границах того или иного лингвистического направления, для которого дискурс как практика, вид деятельности и (или) научная парадигма является онтологически значимым.
Исходя из семантической незамкнутости базового понятия, полагаем возможным предложить следующее толкование «переводческого дискурса», содержание которого может быть представлено в виде совокупности шести следующих компонентов: (1) переводческие парадигмы в текущем и ретроспективном состоянии; (2) техника межъязыкового перевода: модели, принципы, средства и методы; (3) корпусы текстов переводов, а также сформированные корпусы параллельных текстов оригиналов и переводов в разных комбинациях языковых пар, независимо от времени создания переводов; (4) переводческие практики, включая правовой статус переводчиков, занятых в разных отраслевых практиках, кодекс(ы) и принципы этических норм, форумы переводчиков; (5) диверсифицированная образовательная инфраструктура и (6) социокультурный контекст взаимодействия переводчиков, переводоведов, работодателей и реципиентов переводческого продукта.
Таким образом, в отсутствии общепринятого понимания под переводческим дискурсом предлагаем в общем смысле понимать ме-тадискурсивную переводческую эпистему как сложный эпистемиче-ский конструкт, включающий совокупность вышеназванных шести составляющих, которые могли бы быть приняты в качестве отправной точки для выработки согласованного и (или) унифицированного определения понятия в целях общего переводоведения в условиях стремительно меняющегося глобального ландшафта переводческой деятельности.
Заключение
Описанная в настоящей статье понятийная рассогласованность в толковании понятия «дискурс» не могла не повлиять на трактовку понятия «переводческий дискурс». Следует учесть, что отсутствие единой трактовки сказывается не только на осознании переводо-ведами актуальности и значимости своих исследований, но обусловливает приоритезацию внутрипереводческих проблем таким образом, что существует опасность рассмотрения маргинальных путей в качестве магистральных. Не претендуя на тотальность охвата проблемы определения понятия «переводческий дискурс», статья суммирует ряд аналитических и эмпирических наблюдений за многообразными переводческими практиками как практиками прежде всего дискурсивными.
В широком смысле под переводческим дискурсом понимается вся деятельность переводчика в контексте соответствующей эпохи, национальной школы, предписывающей стратегические направления развития отрасли, сформированных традиций обмена опытом и взаимодействия с коллегами, наставничества, нацеленного на передачу профессионального мастерства, и ученичества, поглощающего наработки маститых коллег-переводчиков в разных областях знаний и сферах деятельности. Для коллег, живших в эпоху СССР, переводческий дискурс включает советское и постсоветское пространство как набор деятельностных контекстов и исследовательских парадигм, разработка которых была обращена на решение наиболее сложных аспектов переводческой деятельности.
Подводя итог сказанному, подчеркнём, что содержание понятия «переводческий дискурс» не может не включать контексты реализации конкретных дискурсивных практик, в которых осуществляется переводческая деятельность, поскольку они во многом определяют статус переводческой профессии, общественное мнение относительно профессии и её представителей в стране и в мире, а также функциональность институциональной сети союзов, ас-
социаций, компаний и посредников, пользующихся и (или) предлагающих переводческие услуги на современном рынке, обслуживающем профессиональную коммуникацию. Вследствие этого, уточнение и, если не унификация, то, по меньшей мере, согласование объёма понятия «переводческий дискурс», могло бы способствовать дальнейшему исследованию сложной природы межъязыкового перевода как метадискурсивной области познания.
Список литературы
Автономова Н.С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» // М. Фуко. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Виз-гина, Н.С. Автономовой (Ориг.: Foucault, Michel. Les Mots et Les Choses. Une Archéologie des Sciences Humaines. Paris: Callimard, 1966). СПб.: А-cad, 1994. С. 7-27. Avtonomova, N.S. Misel' Fuko i jego kniga "Slova i vesci" [Michel Foucault and his book 'Words and Things'], M. Foucault. Slova i vesci. Archeologyja gumani-tarnych znanyj [Foucault, Michel. Les Mots et Les Choses. Une Archéologie des Sciences Humaines. Paris: Callimard, 1966], perevod s francuzskogo VP. Vizgina, N.S. Avtonomovoj, SPb.: A-cad, 1994. S. 7-27 (in Russian). Автономова Н.С. Познание и перевод: Опыты философии языка / РАН.
Ин-т философии. М.: Росспэн, 2008. Avtonomova, N.S. Poznanyje i perevod: Opyt filosofyi jazyka [Cognition and Translation: Experiments in Language Philosophy], RAN. Institut filosofyi, M.: Rosspen, 2008 (in Russian). Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990а. С. 136-137. Arutjunova N.D. Diskurs [Discourse], Lingvisticeskyj enciklopediceskyj slovar',
M.: Sovetskaja enciklopedija, 2990a. S. 136-137 (in Russian). Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: перевод с разных языков. М.: Прогресс, 1990б. С. 5-32. Arutjunova N.D. Metafora i diskurs [Metaphor and discourse], Teorija metafory:
perevod s raznych jazykov, M.: Progress, 1990b (in Russian). Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ.
ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. Bart, R. Izbrannyje raboty: Semiotika. Poetika [Bartes, Roland. Selected Works: Semiotics. Poetics], perevod s francuzskogo / Sostavlenije, obscayja redakcija i vstupitelnaja statja G.K. Kosikova, M.: Progress, 1989 (in Russian). Власенко С.В. Переводческий комментарий как техника эскорта русского имени в англоязычную культуру: на примере английской версии эпистолярных мемуаров «Двадцать писем к другу» Светланы Аллилуевой (1967) // Мир русского слова. 2011. № 2. С. 44-57. Vlasenko, S. V. Perevodceskij kommentarij kak technika eskorta russkogo imeni v anglojazicnuju kul'turu: na primere anglijskoj versii epistoljarnych memuarov 'Dvadcat' pisem k drugu' (1967) [Translator's Notes as Technique for Escorting a Russian Name into the English-Speaking Culture: English Version
of Epistolary Memoires Twenty Letters to a Friend by Svetlana Alliluyeva (1967)], Mir Russkogo Slova, 2011, N 2. S. 44-57 (in Russian).
Власенко С.В. Переводческий дискурс на рубеже веков: к 90-летию со дня рождения д-ра филологии, проф. А.Д. Швейцера // Мир русского слова. 2014. № 3. С. 16-28.
Vlasenko S. V. Perevodceskij diskurs na rubeze vekov: k 90-letiju so dnja rozdenija doktora filologii, professor A.D. Shveitsera [Translation Discourse at the Turn of the Centuries: In Homage to Prof. Alexander Shveitser on his 90th Anniversary], Mir Russkogo Slova, 2014, N 3. P. 16-28 (in Russian).
Воскобойник Г.Д. Лингвофилософские основания общей когнитивной теории перевода: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. М.: Моск. гос. лингвист. ун-т, 2004.
Voskoboinik, G.D. Lingvofilosofskije osnovanija obscej kognitivnoj teorii perevoda [Lingistic and Philosophic Fundamentals of the General Cognitive Translation Theory], Avtoreferat dissertacii na soiskanije stepeni doktora folologi-ceskich nauk, M.: Moscow State Linguistic University, 2004 (in Russian).
Гарбовский Н.К. Перевод и смысл: к постановке вопроса // Труды Высшей школы перевода (ф-та) Моск. ун-та. Кн. 1. 2005-2010. М.: Изд-во Высшей школы перевода МГУ, 2010. С. 107-111.
Garbovskij, N.K. Perevod i smysl: k postanovke voprosa [Translation and Meaning: Towards Defining the Subject-Matter], Trudy Vyssej skoly perevoda (fakul-teta) Moskovskogo universiteta. Kniga 1. 2005-2010, М.: Izdatel'stvo Vyssej skoly perevoda MGU, 2010. S. 107-111 (in Russian).
Гарбовский Н.К. Русский переводной дискурс: миф или реальность // Русский язык и культура в зеркале перевода. М.: Изд-во Высшей школы перевода МГУ, 2012. С. 130-136.
Garbovskij, N.K. Russkij perevodnoj diskurs: mif ili real'nost' [Russian Translation Discourse: Myth or Reality], Russkij jazyk i kul'tura v zerkale perevoda, M.: Izdatel'stvo Vyssej skoly perevoda MGU, 2012. S. 130-136 (in Russian).
Евмафий Макремволит. Повесть об Исминии и Исмине / Пер. с древне-греч. Софьи Поляковой: Мемориальное издание / Сост. Н.С. Горелов, Г.Е. Лебедева. СПб.: Алетейя, 2008.
Evmafyj Makremvolit. Povest' ob Isminii i Ismine [Tale on Ismina and Ismin]; perevod s drevnegreceskogo Sophjy V. Poljakovoj / Memorial Collection; comp. by N.S. Gorelov, G.E. Lebedev, SPb.: Aleteja, 2008 (in Russian).
Иванов Вяч.Вс. Лингвистика третьего тысячелетия. Вопросы к будущему. М.: Языки восточных культур, 2004.
Ivanov, Vjac. Vs. Lingvistika tretjego tysjaceletyja [Linguistics in the Third Millennium. Questions to the Future], M.: Jazyki vostocnych kultur, 2004 (in Russian).
Иванов Н.В. Интертекст — метатекст: культура, дискурс, язык // Языковые контексты: структура, коммуникация, дискурс: материалы межвузовской научной конференции по актуальным проблемам языка и коммуникации / Военный университет Министерства обороны РФ. 2007. М.: Книга и бизнес, 2007. С. 43-50.
Ivanov N.V. Intertekst — metatekst: kultura, diskurs, jazyk [Intertext — metatext: kulture, discourse, language], in: Yazykovyje konteksty: struktura, kommunikacyja, diskurs: materialy mezvyzovskoj naucnoj konferencii po
aktual'nym problemam jazyka I kommunikacii / Voennyj universitet Minis-terstva oborony RF, M.: Kniga i biznes, 2007 (in Russian).
Йокояма О. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов / Авторизованный пер. с англ. Г.Е. Крейдлина. М.: Языки славянской культуры, 2005.
Yokoyama, O. Kognitivnaja model' diskursa i russkyj poryadok slov [Discourse Cognitive Model and Russian Word Order] / Avtorizovannyj perevod s anglij-skogo G.E. Kreidlina, M.: Jazyki slavyanskoy kultury, 2005 (in Russian).
Кибрик А.А. Модус, жанр и параметры классификации дискурсов // Вопросы языкознания. 2009. № 2. С. 3—21.
Kibrik, A.A. Modus, zanr i parametry klassifikacii diskursov [Modus, genre and discourse classification parameters], Voprosy jazykoznanyja, 2009, N 2. S. 3—21 (in Russian).
Ковынева Е. Переводческий дискурс как форма преодоления межкультурных барьеров (рецепция поэзии Э.М. Ремарка в России) [Available online at: http://www.em-remarque.ru/library/perevodcheskiy-diskus.html (accesed: 11.01.2014)] (in Russian).
Kovyneva, E. Perevodceskyj diskurs kak forma preodolenyja mezkulturnych bar'erov (recepcija poezii E.M. Remarka v Rossii) [Translation discourse as a way to overcome intercultural barriers (E.M. Remark's poetry perception in Russia)] [Available online at: http://www.em-remarque.ru/library/perevodches-kiy-diskus.html (accessed: 11.01.2014)] (in Russian).
Куницына Е.Д. Шекспир — Игра — Перевод: монография. Иркутск: ИГЛУ, 2009.
Kunicina, E.D. Sekspir — Igra — Perevod [Shakespeare — Play — Translation]: monographija, Irkutsk: IGLU, 2009 (in Russian).
Кушнина Л.В. Теория гармонизации: опыт когнитивного анализа переводческого пространства: монография. Пермь, 2009.
Kusnina, L. V. Teorija garmonizacii: opyt kognitivnogo analiza perevodceskogo prostranstva [Harmonization Theory: Experience in Cognitive Analysis of Translation Space]: monographija, Perm, 2009 (in Russian).
Кушнина Л.В., Аликина Е.В. Система оценки качества устного последовательного перевода в свете теории гармонизации // Вестник Пермского ун-та. 2010. Вып. 4 (10). С. 46—51 [Available at: http://www.rfp.psu.ru/ archive/4.2010/kushnina_alikina.pdf (accessed: 12.01.2015)] (in Russian).
Kusnina, L. V., Alikina, E. V. Sistema ocenki kacestva ustnogo posledovatel'nogo perevoda v svete teorii garmonizacii [A system for assessing consecutive interpretation quality in light of harmonization theory], Vestnik Permskogo universiteta, 2010, N 4 (10). S. 46-51 [Available online at: http://www.rfp. psu.ru/archive/4.2010/kushnina_alikina.pdf (accessed: 12.01.2015)] (in Russian).
Литвиненко Т.Е. Типы «текстов» в современных гуманитарных исследованиях // Вопросы филологии. 2007. № 4. С. 272-280.
Litvinenko, T.E. Tipy «tekstov» v sovremennych gumanitarnych issledovanyjach [Types of «texts» in current humanitarian research], Voprosy jazykoznanyja, 2007, N 4. S. 272-280 (in Russian).
Литвиненко Т.Е. Интертекст в аспектах лингвистики и общей теории текста: монография / Иркутский гос. лингвистический ун-т. Иркутск: ИГЛУ, 2008.
Litvinenko, T.E. Intertekst v aspekte lingvistiki I obscej teorii teksta [Intertext from within Linguistics and General Text Theory Perspectives]: monogra-phija / Irkutsk State Linguistic University, Irkutsk: IGLU, 2009 (in Russian).
Мишкуров Э.Н. Язык, «языковые игры» и перевод в современном лингво-философском и лингвокультурологическом осмыслении // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22, Теория перевода. 2012. № 1. С. 5-15.
Miskurov, E.N. Jazyk, «jazykovyje igry» i perevod v sovremennom lingvofilosofs-kom i lingvokulturologiceskom osmyslenyi [Language, «language games» and translation in modern linguistic, philosophic, and cultural studies perspectives], Vestnik Moskovskogo universiteta, Seryja 22, Teoryja perevoda, 2012, N 1. S. 5-15 (in Russian).
Налимов В.В. Теория понимания // В.В. Налимов. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Прометей, 1989. С. 124-133.
Nalimov, V.V. Teoryja ponimanyja [Theory of understanding], V.V. Nalimov, Spontannost' soznanyja: Verojatnostnaja teoryja smyslov i smyslovaja archi-tektonika lichnosti, M.: Prometej, 1989. S. 124-133 (in Russian).
Романчик Р.Э. Community interpreting: вариативность терминологического соответствия в русском языке // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XIV: Развитие и вариативность языка в современном мире. II / Отв. ред. О.Н. Паликова. Тарту, 2011.
Romantsik, R.E. Community interpreting: variativnost' terminologiceskogo sootvetstvyja v russkom jazyke [Community interpreting: variability of terminological correspondences in Russian], Humaniora: Lingua Russica. Trudy po russkoy i slavjanskoj filologii. Lingvistika XIV: Razvityje i variativnost' jazyka v sovremennom mire. II / Otvetstvennyj redaktor O.N. Palikova, Tartu, 2011 (in Russian).
Эко У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе / Пер. с итал. А.Н. Коваля. СПб.: Симпозиум, 2006.
Eco, U. Skazat' pocti to ze samoje. Opyty o perevode [To Say Almost the Same. Experiences in Translation], perevod s italjanskogo A.N. Kovalja. [Dire quasi la stessa cosa. Esperienze di traduzione. Milano: Bompani, 2003]. SPb.: Simpozium, 2006 (in Russian).
Asimakoulas, Dmitris. Rewriting, in: Routledge Encyclopedia of Translation Studies. 2nd ed. / M. Baker and G. Saldanha (eds.). L.; N.Y: Routledge, 2011. P. 241-245.
Dijk, Teun A. Discourse and Context. A Sociocognitive Approach. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.
Eco, Umberto. Semiotics and the Philosophy of Language. London: Macmillan, 1984.
Eco, Umberto. Kant and the Platypus. Essays on Language and Cognition / Translated from Italian by Alastair McEwen. London: Secker & Warburg, 1999.
Eco, Umberto. Mouse or Rat? Translation as Negotiation. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2004.
Eco, Umberto. Experiences in Translation / Translated from Italian by Alastair McEwen. Toronto; Buffalo; L.: University of Toronto Press, 2012a.
Eco, Umberto. Absolute and Relative, in: Umberto Eco. Inventing the Enemy and Other Occasional Writings / Translated from Italian by R. Dixon. L.: Harvill Secher, 2012b. P. 22-43.
Hale, Sandra. Public Service Interpreting, in: The Oxford Handbook of Translation Studies / K. Malmkjsr and K. Windle (eds.). 2nd ed. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 343-357.
Hatim, Basil. Teaching and Researching Translation. 2nd ed. Harlow: Pearson, 2013.
Gutt, E.-A. Translation and Relevance: Cognition and Context. Manchester & Boston: St. Jerome Publishing, 2010.
Jakobson, Roman. On Linguistic Aspects of Translation, in: On Translation / Brower, Reuben Arthur (ed). Cambridge, Massachusetts. Harvard University Press, 1959. P. 232-239.
Mason, Ian, and Hatim, Basil. Discourse and the Translator. Language in Social Life Series. L.; N.Y.: Longman, 1990.
Mikkelson, H. The Professionalization of Community Interpreting, 1996 [Available at: http://www.acebo.com/papers/PROFSLZN.HTM (accessed: 26.10.2014)].
Munday, Jeremy. Introducing Translation Studies. Theories and Applications. 3d ed. L.; N.Y: Routledge, 2012.
Nida, Eugene A. Contexts in Translating. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2001.
Ozolins, U. Factors that determine the provision of Public Service Interpreting: comparative perspectives on government motivation and language service implementation, 2010 [Available at: http://www.jostrans.org/issue14/art_ ozolins.php (accessed: 26.10.2013)].
Pochhacker, Franz.. Introducing Interpreting Studies. L.: Routledge, 2004.
Romantsik, Romasz Erlend, Karu, Katrin. Establishment of the Institution of Social Service Interpreting: Conditions, Problems and Prospects, in: Procedia — Social and Behavioral Sciences: XXV Annual International Academic Conference on Language and Culture. Tomsk, 2014. P. 353-359 [Available at: http://www.sciencedirect.com/science/article/pii/S1877042814056122 (accessed: 11.12.2014)].
Wadensjo, Cecilia. Community Interpreting, in: Routledge Encyclopedia of Translation Studies / M. Baker and G. Saldanha (eds.). 2d ed. L.; N.Y.: Routledge, 2011. P. 43-48.
Wright, Sue Ellen. Scientific, Technical, and Medical Translation, in: The Oxford Handbook of Translation Studies / K. Malmkjsr and K. Windle (eds.). 2nd ed. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 243-261.
Лексикографические источники
Баранов A.H., Добровольский Д.О., Михайлов М.Н., Паршин П.Б., Романова О.И. Англо-русский словарь по лингвистике и семиотике. 2-е изд., исп. и доп. М.: Азбуковник, 2001.
Baranov, A.N., Dobrovol'skij, D.O., Michailov, M.N., Parsin, P.B., Romanova, O.I. Anglo-russkij slovar' po lingvistike i semiotike [English-Russian Dictionary of Linguistics and Semiotics], 2nd rev. ed. Moscow: Azbukovnik, 2001.
Власенко С.В. Теория и практика перевода в сфере профессиональной коммуникации: толковый словарь // Власенко С.В. Договорное право: практика профессионального перевода в языковой паре английский—русский. М.: Волтерс Клувер, 2006. С. 16—90.
Vlasenko, S. V. Teoryja i praktika perevoda v sfere professional'noj kommunika-cii: tolkovyj slovar' [Professional Translation Theory and Practice Glossary: Terms and Definitions], in: Vlasenko, S.V Contract Law: Professional Translation Practices in the English—Russian Language Pair. Moscow: Wolters Kluwer, 2006. S. 16-90.
