CC BY
164
такие «мнимые» англицизмы оказываются просто старыми французскими словами, сохранившимися в речи потомков первых поселенцев. К ним можно отнести, например, char «повозка», существованию которого, возможно, способствовало английское car; bacon «соленая свинина, сало», clause «фраза» и др. Определение природы этих слов вызывает определенные сложности.
Наряду с заимствованиями отдельных слов, во французский язык Канады входят целые выражения и фразеологические сочетания. Так, франкоканадцы употребляют maison de pension (англ. boarding house) вместо франц. pension; faire un fou de soi (англ. to make a fooll of oneself) вместо франц. se render ridicule; servante générale (англ. general made) вместо франц. bonne à tout faire; aviseur légal (англ. legal adviser) вместо франц. conseiller juridique; jusqu'à date (англ. up to date); centre d'achat (англ. shopping center) [1, с. 228-230].
Таким образом, французский язык Канады представляет собой сложное образование, сочетающее в себе лексику, характерную для литературно-письменного стандарта,
народного просторечия, диалектов французского языка Франции, различного рода неологизмов и заимствований.
1. Варианты полинациональных литературных языков. Киев : Наукова думка, 1981. 280 с.
2. Клоков В. Т. Французский язык в Северной Америке. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2005. 400 с.
3. Corbeil J. C. Les sources françaises du vocabulaire canadien // Vie et langage. 1965. № 60. Р. 399-402.
4. Реферовская Е. А. Французский язык в Канаде. Ленинград : ЛКИ, 1972. 214 с.
5. Кругляк Е. Е. Семантические изменения в условиях языкового контакта (на материале общественно-политической лексики французского языка Канады) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2006. 21 с.
© Кругляк Е. Е., 2015
УДК 821.161.1-31
ПЕЛЕВИН VS НАБОКОВ: «БЛ.и.Н.» КАК РЕМЕЙК «ЛОЛИТЫ»
В статье исследуется роман В. Пелевина в сопоставлении с «Лолитой» В. Набокова. Последовательное апеллирование к набоковскому тексту очевидно и обнаруживает параллели на уровне тематики, проблематики, сюжета, системы персонажей и др. Как показал анализ, сопоставление с «Лолитой» позволяет обнаружить существенные расхождения между футуристическим ре-мейком Пелевина и классическим претекстом, при этом особенно значимой является трактовка темы искусства.
Ключевые слова: набоковский интертекст, ремейк, искусство, параллель.
T. B. Hado3upHaa T. V. Nadozirnaya
PELEVIN VS NABOKOV: "S.N.U.F.F." AS A REMAKE OF "LOLITA"
In the article the novel "S.N.U.RF." by V. Pelevin is compared to "Lolita" by V. Nabokov. Pelevin references successively to Nabokov's text and there are obvious parallels in the themes, problems, plot, system of characters, etc. The analysis shows that the comparison with "Lolita" allows revealing substantial divergences between futuristic Pelevin's remake and the classic pretext. Thus, the interpretation of the theme of art is especially meaningful.
Keywords: Nabokov's intertext, remake, art, parallel.
Как и любой роман В. Пелевина, (2011)
вызвал появление многочисленных научных статей, рецензий и отзывов. При этом исследователи в основном сосредоточились на интерпретации романа как социально-политического или сатирического [1; 2; и др.] и гораздо реже - как философского [3; 4]. В соответствии с избранной позицией актуализировались определенные претекс-ты - от Д. Свифта, Э. Т. А. Гофмана, Н. Гоголя и М. Салтыкова-Щедрина до В. Маяковского, Е. Замятина, С. Лема [2; 3; и др.]. В числе прочих, как само собой разумеющееся, упоминался и В. Набоков. Так, И. Роднянская отмечала, что для Пелевина «имя автора "Лолиты" - бренд, обыгрываемый в числе других модных брендов нашего времени» [3]. Между тем сопоставление <^.^и.РР» с «Лолитой» представляется одной из наиболее содержательных па-
раллелей, позволяющих обнаружить имплицитный слой «социально-политического» романа Пелевина.
Подчеркнутая намеренность сопоставления «S.N.U.F.F.» с романом Набокова обнаруживается уже на паратекстуальном уровне. Так, двойное заглавие («Лолита. Исповедь светлокожего вдовца») пародирует названия английских «исповедальных» порнографических романов XVIII в. Название же пелевинского текста отсылает читателя к роману американского писателя Ч. Паланика «SNUFF» (2008) о порнозвезде, которая ставит рекорд, занимаясь перед камерами сексом с шестьюстами мужчинами. Как в первом, так и во втором случае отсылки оказываются ложными, поскольку «Лолита» не содержит ни одного непристойного выражения, а «S.N.U.F.F.» - ни одной сцены, которая сколько-нибудь напоминала порнографическую.
Сходство обнаруживают и субъекты повествования. Герои обоих романов выступают в несвойственной им роли писателя, излагая историю своей «единственной любви». Комментируя работу М. Кутюрье, посвященную творчеству Набокова, М. Липовецкий отмечает, что герои «Лолиты», «Бледного огня» и «Ады» обращаются к искусству, чтобы «залатать дыры» в собственной жизни [5]. Это же желание движет и Дамилолой. Как сообщается в самом начале романа, «бывают занятия, спасительные в минуту душевной невзгоды. Растерянный ум понимает, что и в какой последовательности делать - и обретает на время покой. Таковы, к примеру, раскладывание пасьянса, стрижка бороды с усами и тибетское медитативное вышивание. Сюда же я отношу и почти забытое ныне искусство сочинения книг» [6, с. 9].
«Исповедь» Гумберта довольно точно воссоздана в романе который может быть прочитан как футуристический ремейк «Лолиты». Главный герой, одержимый болезненной страстью к девочке; юная героиня, находящаяся в полной власти любовника, доступная, но равнодушная; ее мучительная, нечеловеческая, двойственная природа; удачливый соперник; настойчивое развитие темы возраста, сексуальных извращений, в частности педофилии, и т. д. - все эти компоненты художественного мира «Лолиты» варьируются Пелевиным.
В качестве примера точной структурной цитаты можно привести эпизод, в котором Дамилола рассказывает о Кае. В «Лолите» описанию встречи Гумберта и его «душеньки» предшествует знакомство читателя с понятием «нимфетка». Здесь же впервые возникает чрезвычайно болезненная для героя тема возраста его малолетних возлюбленных. Этот порядок точно соблюден в «^.^и.РР»: сначала вводится термин «сура», затем его пояснение и, наконец, развивается тема возраста согласия.
К набоковскому роману отсылают и многочисленные реминисценции. Наиболее очевидная из них в слегка измененном виде воспроизводит начало исповеди Гумбер-та: «Кая - это цветок моей жизни... свет моего сердца, счастье моих ночей...» [6, с. 51] (ср.: «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя» [7, с. 17]). Однако в большинстве случаев реминисценции не столь очевидны. Например, в начале романа главный герой «^.^и.РР» представляется как Демьян-Ландульф Дами-лола Карпов. Это длинное имя дважды отсылает к автору «Исповеди светлокожего вдовца». Сначала - к его «причудливому псевдониму», а затем - к эпизоду интервью рамздэльской газете, в котором Гумберт отрекомендовался господином Эдгаром Г. Гумбертом, а позже признался, что «Эдгара» «подкинул из чистого ухарства» [7, с. 96]. Эдгар, как и Демьян-Ландульф (тоже, видимо, «подкинутый»), упоминается в тексте лишь единожды.
Еще одна отсылка обнаруживается при аннаграммиро-вании имени Дамилолы Карпова, которое выявляет сокращенное имя героини Набокова (Лола), а «рыбья» фамилия заставляет вспомнить о «птичьем» псевдониме (Сирин). Райская птица появляется в тексте еще раз. Смакуя слово «сура», Дамилола замечает: «Так, мне кажется, должна называться песня, молитва или какая-нибудь птица райской расцветки» [6, с. 52]. Подобным образом смакует имя воз-
любленной и Гумберт: «Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та» [7, с. 17].
Красота нимфетки и суры ошеломительна и вызывает у героев сходную реакцию: Гумберт воспринимает ее как взрыв, толчок («Необыкновенно трудно мне выразить с требуемой силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного узнавания» [7, с. 53]), Дамилола как «опустошительный удар по сознанию» [6, с. 59]. Но сердцевину «душеубийственной» прелести нимфетки, составляющую, по мнению Гумберта, главное очарование, определяет двойственность ее природы. В Кае она доведена до предела. Если Гумберт только угадывает за «мускусом и мерзостью» «цветущий сад, и сумерки, и ворота дворца» [7, с. 347], то Дамилола самолично выставляет на максимум параметры красного эмоционально-волевого блока своей подруги - соблазн, сучество и духовность. В мире далекого будущего разгадана вековечная тайна женского сердца, а встреча с «единственной любовью» гарантирована высокими технологиями («Создатели сур. берут пробу вашей ДНК. А потом они рассчитывают такой тип женской красоты, который будет полностью конгениален вашему геному» [6, с. 61]). Более того, в пелевинском романе подчеркнуто сняты все сложности, отравлявшие запредельное счастье Гумберта.
Одной из наиболее мучительных и неразрешимых для набоковского героя была проблема априорной чистоты и непорочности маленькой девочки, которую он намеревался осквернить. Эта проблема иронично обыграна, а потому несколько снижена самим Набоковым: не Гумберт соблазняет Лолиту, а она его. Пелевин идет дальше, совершенно освобождая героя от укоров совести: Дамилола - пупа-рас, а потому может абсолютно легитимно наслаждаться своей сурой. При этом тема возраста в спародированном варианте становится одной из центральных: в Биг Бизе законы о возрасте согласия позволяют людям вступать в сексуальный контакт лишь с сорока шести лет. Подобным образом обыграна и проблема половых извращений: многочисленные представители сексуальных меньшинств становятся в мире будущего очень влиятельной и уважаемой организацией ГУЛАГ.
Еще одной неутихающей болью Гумберта была недолговечность волшебного нимфетства его возлюбленной: «Я знал, что влюбился в Лолиту навеки; но я знал и то, что она не навеки останется Лолитой... Года через два она перестанет быть нимфеткой и превратится в "молодую девушку"... эту Лолиту, мою Лолиту бедный Катулл должен был потерять навеки» [7, с. 84]. Неотвратимость превращения нимфетки «в «молодую девушку», с точки зрения героя, «гаже чего трудно что-нибудь придумать» [там же]. Это, однако, не только не отменяет любви к ней Гумберта, но и парадоксально сообщает ей абсолютное качество -непреходящесть, что подчеркивается тройным повторением слова «навеки». При описании пелевинской вечно юной Каи мотив времени возникает в его зеркальном варианте: «Атомной батарейки хватает на века, и сура всегда переживает хозяина» [6, с. 58].
Только потеряв Лолиту, Гумберт вполне осознает, что в основе его отношения к возлюбленной лежали агрессив-
ная похоть и вожделение, исключавшие всякую возможность полноценного общения («мы испытывали странное стеснение, когда я пытался заговорить с ней о чем-нибудь отвлеченном... об искусстве, о поэзии, о точечках на форели Гопкинса или бритой голове Бодлера, о Боге и Шекспире, о любом настоящем предмете» [7, с. 348]). Он познает «вечный ужас» и решительно отказывается принять какое бы то ни было духовное утешение. Искусственная же природа Каи не только полностью снимает этическую проблематику, но и позволяет Дамилоле выставить своей суре «максимальную духовность», чтобы наслаждаться волнующим общением с собеседником, речь и реакции которого «резонируют с древней мудростью человечества» [6, с. 94].
Воспроизведена в романе Пелевина и известная набо-ковская «диванная сцена». Именно на диване Дамилола впервые пережил то, что составило величайшее счастье его жизни - допаминовый резонанс. В обоих случаях акцентировано перемещение героя в иную плоскость бытия, сопряженное с переживанием небывалого физического наслаждения. Однако если Гумберт даже на пике своего восторга осознает его скоротечность - он повисает над бездной и переживает последнюю судорогу, то для Дами-лолы создана иллюзия вечнодлящегося неускользаемого блаженства, выводящая «за пределы разрешенного природой»: «Вместо привычного отката назад после нескольких шажков в сторону недостижимого счастья, я помчался прямо за ним, круг за кругом, больше не давая ему никуда уйти» [6, с. 252].
Можно говорить о том, что в «S.N.U.F.F.» моделируется ситуация, о которой грезил Гумберт, удостоверяя актуальность жанрового подзаголовка романа - «утштя». Однако его финал демонстрирует «обнуление утопии» [3], обнаруживая «странный синхронизм» судеб Гумберта и Дамило-лы: абсолютно управляемая кукла Кая, которую в любой момент можно поставить на паузу или перепрограммировать, сбегает от своего хозяина, обрекая его на долгие поиски. Пародийная сцена убийства Гумбертом Куильти в «S.N.U.F.F.» оборачивается фарсом: настигнув Каю и Грыма, Дамилола забывает поменять программу и вместо боевых ракет выпускает фейерверки.
Как представляется, сопоставление с романом Набокова позволяет обнаружить существенные расхождения между футуристическим ремейком Пелевина и классическим претекстом. Результатом «Лолиты» становится неуничтожимая любовь, воплощенная в тексте, а «S.N.U.F.F.» представляет собой книгу, сочиненную летчиком и креативным доводчиком во имя ненависти. Особенно тщательно спародирована тема искусства. По М. Липовецкому, в «Лолите», в отличие от многих других романов писателя, где автор-повествователь замещает персонажа, Набоков, наоборот, «отдает Гумберту, то есть герою, все прерогативы положения автора-повествователя»: «Иными словами, персонажу здесь даровано пространство-время письма, в котором, как, по-видимому, верит Набоков, единственно осуществима свобода личности от обезличивающей власти хаоса» [5].
Такие же привилегии получает и Дамилола. Однако креативный доводчик - залог того, что текст, Дамилола
как его творец и история его любви как объект авторского внимания оказываются заведомо обезличенными. Все это акцентирует отсутствие свободы личности даже в пространстве письма, поскольку, как справедливо замечает герой Пелевина в последних строках романа, «слова ведь одни на всех, и кто только не пробовал складывать их так и эдак» [6, с. 478]. Напоследок Дамилола цитирует Бунина, а тот, в свою очередь, ссылается на Мопассана. В результате такой многоходовой ссылки предельно размывается смысл источника вплоть до полного его исчезновения.
Таким образом, гумбертова и, видимо, набоковская мысль о «спасении в искусстве», акцентированная в финале романа, оказывается полностью дискредитированной. В связи с этим весьма значимым представляется вектор развития писательской карьеры Грыма: неслучайно на пути к свободе от мира симулякров герой перестает писать. Освобождение от мира, сделанного из слов, настойчиво декларируется в творчестве Пелевина. Многочисленные же упреки в небрежности языка его произведений и даже в том, что писатель попросту не в состоянии освоить литературный язык [8], позволяют предположить, что подчеркнутое игнорирование «креативного доводчика» - принципиальная писательская и, пожалуй, мировоззренческая стратегия автора, не желающего создавать художественные версии реальности, которые являются тем более надежными ловушками для смятенного человеческого сознания, чем они достовернее.
В этой связи последовательное апеллирование к «Лолите» тем более значимо. Во-первых, оно позволяет Пелевину показать онтологическую трагичность человеческого существования, которое предстает как череда катастроф и ни при каких условиях не может быть счастливым. Кая сравнивает его с коридором мучений, узкой полосой «между огнем страдания и призраком кайфа, где бежит, завывая от ужаса, так называемый свободный человек» [6, с. 407]. Во-вторых, автор «Лолиты» известен как один из самых виртуозных мастеров слова, а следовательно, могущественных создателей демиургической реальности, и, вступая с ним в диалог, Пелевин демонстрирует не только принципиальную невозможность «спасения в искусстве», но и заведомую губительность таких попыток. Неслучайно Дамилола, дописавший историю своей любви, погибает, а Грым, отказавшийся от письма, остается жив.
Очень привлекательная для Набокова мысль о существовании некоего «дивного узора» из слов, сложив который, можно постичь истину, согласно Пелевину, абсурдна, поскольку именно слова призваны затемнить ее. Этот аспект проблематики обстоятельно осмысляется Пелевиным в романе «Batman Apollo», написанном после «S.N.U.F.F.».
1. Лестева Т. Виктор Пелевин. SNUFF. Утопия или реальность? // Виктор Пелевин : сайт творчества. URL: http://pelevin.nov.ru/stati/o-lest2.doc (дата обращения: 10.07.2014).
2. Муриков Г. Конспирология нашего времени // Виктор Пелевин : сайт творчества. URL: http://pelevin.nov.ru/stati/o-murikov3/1.html (дата обращения: 10.07.2014).
3. Роднянская И. Сомелье Пелевин и соглядатаи // Новый мир. 2012. № 10. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_ mi/2012/10/r16.html (дата обращения: 10.07.2014).
4. Топоров В. «SNUFF» и вокруг // Актуальные комментарии : [сайт]. URL: http://actualcomment.ru/daycomment/934 (дата обращения: 10.07.2014).
5. Липовецкий М. Аллегория другого // Паралогии: Трансформация (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. URL: http://www.litmir.me/br/ ?b=203620&p=54 (дата обращения: 21.03.2014).
УДК 821.161.1.09
ДИАЛОГ МУЖСКОГО И ЖЕНСКОГО ВЗГЛЯДА НА МИР В АЛЬМАНАХЕ Н. М. КАРАМЗИНА «АОНИДЫ»
В статье рассматриваются произведения, напечатанные в альманахе Н. М. Карамзина «Аониды». Основное внимание уделяется стихотворениям конкретных жанров, а также парам стихотворений, демонстрирующим своеобразный диалог между мужчиной и женщиной. Доказывается, что формы и содержание этого диалога являются частью издательской стратегии.
Ключевые слова: поэзия XVIII в., сентиментализм, альманах, Н. М. Карамзин, диалог, мужской взгляд на мир, женский взгляд на мир.
В 1796, 1797 и 1798-1799 гг. Н. М. Карамзин печатает три книжки альманаха «Аониды». В предисловии издатель акцентирует внимание на том, что альманах представляет современное на тот момент состояние поэзии [1, кн. I]. Поэтому в числе авторов как признанные стихотворцы (например, Г. Р. Державин, М. М. Херасков, сам Н. М. Карамзин), так и поэты, опубликовавшие за свою жизнь лишь одно стихотворение (например, Ф. М. Брянчанинов с его «Песней» («Свободой наслаждаясь.»)).
Справедливо замечание Ю. М. Лотмана, что в основе литературной и издательской деятельности Н. М. Карамзина лежала идея служения прогрессу, которая порождала его «внутреннюю независимость и оригинальность» [2, с. 208]. Образ издателя становится связующим звеном альманаха и предстает как «нравственный образец». Эта концептуальная особенность присутствует не только в журналистском, но и в литературном, публицистическом, эпистолярном наследии Н. М. Карамзина. Так, Т. Б. Фрик, изучающая эпистолярий писателя, отмечает, что «тот или иной авторский образ, проявляющийся в общении с конкретным адресатом, реализуется в ряде вербализуемых Карамзиным поведенческих максим, определяемых выбранной автором ролью. Эти роли (как, например, в случае с образами меланхолика и чувствительного философа),
6. Пелевин В. S.N.U.F.F. М. : ЭКСМО, 2012. 480 с.
7. Набоков В. Лолита. М. : АСТ, 2004. 432 с.
8. Свердлов М. Как сделан Пелевин. Хорошая защита плохой прозы // Виктор Пелевин : сайт творчества. URL: http://pelevin.nov.rU/stati/o-sverd/1.html (дата обращения: 19.04 2010).
© Надозирная Т. В., 2015
fl. r. HUKOMUnyK D. G. Nikolaychuk
DIALOGUE OF THE MALE AND FEMALE WORLD VIEWS IN N. M. KARAMZIN'S POETIC ALMANAC "AONIDES"
The article describes the works published in N. M. Ka-ramzin's poetical almanac "Aonides". Special attention is paid to the poems of particular genres, as well as the couples of poems demonstrating an original dialogue between the man and the woman. It is proved that the form and content of the dialogue are a part of the publishing strategy.
Keywords: 18th century poetry, sentimentalism, poetic almanac, N. M. Karamzin, dialogue, male world view, female world view.
несмотря на то, что часто определены литературной традицией, сентиментальной эстетикой, принятым поведенческим трафаретом... становятся проявлением глубокой философии жизни» [3, с. 199]. В «Аонидах» проявление издательской позиции можно усмотреть не только в собственных поэтических текстах Карамзина, но и в расположении стихотворений внутри издания (например, группировка произведений по принадлежности одному автору, по мотивным перекличкам), системе графических выделений, сносок, прибавлений к стихотворениям.
Издавая альманах, Н. М. Карамзин ставит перед собой задачу воспитания светского человека. Огромная роль в просветительской стратегии издателя отводится женщине, так как искусство становится полезным в том случае, если оно «беззаботное, светское, приятное дамам» [2, с. 209]. Ориентация на такой условный «дамский вкус» определяет жанровый состав альманаха, набор сюжетных ситуаций, во многом обусловленный сентиментально-предромантической эстетикой.
В XVIII столетии мир чувств русской женщины привилегированного сословия во многом формировала литература. В этом отношении «Аониды» присоединяются к традиционным представлениям о женском воспитании, культивируя скромность, сдержанность, великодушие, супружеские
