Патриотизм и нация как источники моральной мотивации в национализме* (часть 3) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Англо-протестантская идентичность американцев своеобразна, у них отсутствует отождествление с территорией, страной, скорее, возникает идентификация с политическими и государственными институтами, поэтому патриотизм совершенно иначе осмысливается американскими теоретиками - не как естественно возникшее чувство любви к родине, а как политическая вера, целенаправленно сформированная, искусственно обретенная, иногда ошибочная.

Здесь опять необходимо напомнить о пределах транспонирования своих фреймов в чужую культуру, и наоборот. Каким образом дискурс (цивилизационный) влияет на восприятие нации и отечества, их смысловых срезов? Иначе, может ли патриотизм быть ошибкой или моральным заблуждением?

Фрейм дискурса (связан с контекстом историческим, политическим, социальным) определяет политическую трансформацию концептов национализма и их обоснованность существующими в обществе моральными практиками. Исследование патриотизма и нации как источников моральной мотивации национализма напрямую связано со способностью и пределами возможностей восприятия иной национальной культуры.

Почему патриотизм в работе Дж. Кейтеба [1, р. 3] является неизбежной и распространенной ошибкой? Что имеет в виду автор, рассуждая о патриотизме-абстракции и патриотизме-принципе? Действительно ли патриотизм на практике превращается в идеализацию себя или групповой нарциссизм?

Концепт патриотизма, по Кейтебу, представляет собой двойную ошибку: с одной стороны, это серьезное моральное заблуждение, а с другой - обычное состояние мыслительной путаницы. Такой ошибки избежать невозможно, поскольку тема патриотизма тщательно разрабатывается на теоретическом уровне и активно продвигается - на политическом. Одной из причин необходимости защиты патриотизма выступает моральное и интеллектуальное бессилие современной интеллигенции, связанное с отказом от ценностей эпохи Возрождения (независимость мысли, отрицание идолопоклонства и фанатизма).

Главное заблуждение интеллигенции заключается в том, что патриотизм воспринимается как средство обретения смысла жизни через групповую идентификацию, облегчающую груз собственной индивидуальности, поэтому Дж. Кейтеб считает патриотизм самой смертоносной формой построения отношений в группе, способствующей защите и процветанию таких явлений, как религиозный фундаментализм, сепаратизм, этническая гордость и пр. [1, р. 4-5].

Теоретики, поддерживающие особенности групповой идентификации как жизнеопределяющие и жизнеутверждающие, часто «спекулируют» на традиционных верованиях людей и, считая эти верования уже безосновательными, тем не менее предлагают придерживаться их, надеясь, что когда-нибудь созданное подобие превратится в настоящее [1, р. 7].

Почему патриотизм как форма групповой особости является ошибкой? Дж. Кейтеб, определяя патриотизм как любовь к своей стране, обозначает его самое главное проявление - это готовность «либо вынужденно, либо рьяно умереть или убить за свою страну» [1, р. 8].

Патриотизм является ошибкой по причине неверного понимания родины: «родина», родная страна (Кейтеб имеет в виду любую страну вообще) - это абстракция, состоящая из нескольких реальных, но в большинстве образных, воображаемых компонентов. Автор считает территорию страны, пейзажи, ландшафт, исторические места более-менее реальными, в отличие от социальной памяти, истории, социальных коммуникаций, которые теряют свою абстрактность и становятся видимыми только благодаря воображению. Таким образом, патриотизм, по Кейтебу, - это готовность умереть и убить за абстракцию, за плод вашего воображения [1, р. 8-9].

Совершенно иначе Дж. Кейтеб относится к патриотизму как принципу - умереть или убить за принцип патриотизма - вполне приемлемо. В чем отличие между абстракцией патриотизма и принципом патриотизма? Концепт патриотизма - универсальный моральный и всеобщий принцип, его целью является новый позитивный статус людей как группы без ущемления интересов личности. Патриотизм не ограничивается своей абстрактной сущностью, он «превращает определенный тип

любви к себе в идеал» [1, р. 10], подобная любовь к себе обязательно перейдет в предпочтение себя, и в этом - деструктивный характер патриотизма.

Форма проявления любви к своей нации и отечеству вполне может быть деструктивной, разрушительной по отношению к другим нациям.

Обращение Дж. Кейтеба к всеобщей морали не является новым, русский философ Е.Н. Трубецкой считал возможным оправдание войны не ради родины, а именно с нравственных позиций. Исключения из нравственного закона ради чего-либо недопустимы, т.к. тем самым отрицают его безусловность и всеобщность. Однако независимо от множества двойственных характеристик патриотизма в русской философской традиции (ложный - истинный, греховный - праведный, инстинктивный - сознательный и др.) негативный аспект патриотизма не воспринимался как абстракция, образ, нечто несуществующее в реальности.

Почему воображение человека о собственном отечестве отделяется в концепции Дж. Кейтеба от него самого, как будто это действительно можно сделать? В реальности нельзя рассуждать отдельно о некоей абстракции и принципе патриотизма; практика доказывает, что смысл смерти ради родины всегда субъективен и сопоставления отдельным индивидом своих героических действий во время войны с неким универсальным принципом патриотизма не происходит, обычно на это нет времени. Принцип патриотизма в трактовке Дж. Кейтеба оказывается еще более абстрактным, чем «абстрактная» (на самом деле, очень конкретная) смерть за свою родную страну.

Патриотизм, по Кейтебу, игнорирует всеобщий нравственный закон, способствуя формированию государственного эгоизма и постоянно поддерживая миф о реально существующей угрозе, необходимой для самосохранения народа. Деструктивный характер патриотизма связан не столько с предпочтением себя, сколько с вооруженной сущностью государственных образований, которые довольно редко действительно защищают истинные интересы своего народа. Учет политической сущности государств позволяет Кейтебу критично оценить любовь к родной стране, которая по природе своей создана властью и для власти [1, р. 10].

Испытывать чувство любви можно только к людям, но не к абстрактным воображаемым сущностям, какими являются нации и страны; международные отношения представляют собой постоянное соперничество, конкуренция, поэтому страна превращается в средство для борьбы. По сути, Кейтеб поднимает проблему политического патриотизма, когда чувство любви к родине может использоваться в интересах правящих элит, но это явление нормальное и неизбежное в политической деятельности.

Дж. Кейтеб акцентирует внимание на отсутствии самоограничений в патриотизме, которое придает ему групповой радикализм и превращает в «групповой нарциссизм», но, к сожалению, не находит особой разницы между патриотизмом и национализмом, аргументируя наблюдаемую близость этих явлений похожими деструктивными результатами.

С нашей точки зрения, фрейм противостояния патриотов разных стран придает борьбе необходимый духовный смысл, т.к. делает его похожим на вечное противостояние Добра и Зла. Победа над более сильным противником всегда придает уверенности народу, отражает некий «кодекс чести», когда по умолчанию слабого не трогают. В этом случае, действительно, можно вести речь о концепте патриотизма, одинаковом универсальном для всех наций и народов.

Институционализированные фреймы как раз и связаны с тем, каким образом и через какие институты национальное сообщество посредством воображения формулирует собственную солидарность и какие условия способствуют сплочению нации.

Национализм, по Андерсону, ближе к религии и родству, нежели к фашизму или либерализму. Это кардинально отличает идеологию национализма от всех остальных, т.к. суперфреймами, соединяющими концепты нации и «раШа», являются вера и любовь. Без веры в общее родство, особую политическую и историческую миссию нации, объективное достоинство родины (отечества), без любви к нации и родине - национализм не мыслим. Например, чувство национального единства значило для немцев гораздо больше, чем классовые разногласия. Знаменитая песня «Германия, Германия превыше всего», ставшая государственным гимном и абсолютно превратно понимаемая

многими как декларация агрессивного гегемонизма, несла в себе именно мысль о приоритетности отечества по отношению ко всему остальному. Нация была приоритетна даже по отношению к монарху. Вильгельм I хотел принять титул «императора Германии», но в итоге вынужденно дал согласие именоваться «германским императором», т.е. принадлежащим Германии и отдающим свою жизнь в служении ей, а не безраздельно над ней властвующим, первым среди немцев, но не хозяином земли немецкой. Совершенно иначе рассуждает австрийский император Франциск: «Он может быть патриотом Австрии, но вопрос в том, является ли он моим патриотом». Фрейм верности (включенный в суперфреймы любви и веры) проявляет себя в разных формах - верность нации, верность королю, верность Богу, верность отечеству. В одних традициях эти формы проявления верности совпадают (например, «русский должен быть православным», «служить верой и правдой Богу, Царю и Отечеству»), в других традициях это совершенно разные вещи. Возвращаясь к немецкому национализму, необходимо отметить значимость духа и крови для немецкой нации. Именно поэтому идея превосходства нации, связанная с чистотой арийской расы, противопоставлением своей нации всем остальным и враждебным отношением к христианству (вообще к религии, церкви), привела к деструктивным проявлениям любви к своей нации и отечеству.

После поражения в Первой мировой войне, свержения монархии и конструирования мифа «удара ножом в спину», постулировавшего в качестве главных причин национальной катастрофы недостаточную мощь и брутальность верховной власти, а также происки внутренних врагов в лице инородцев и левых сил, появилась благодатная почва для зарождения национализма нового типа -гитлеровского нацизма. Подаваемый во многом в качестве новой парарелигиозной доктрины он, став с 1933 г. идеологией правящей партии, предлагал новый вариант Святой Троицы - «один народ [в значении один этнос], одно государство, один вождь».

После катастрофического поражения во Второй мировой войне на германской земле появились два государства - социалистическая ГДР на Востоке и капиталистическая ФРГ на Западе. ГДР поставила нацизм «за скобки» немецкой истории и культуры (одной из главных восточногерманских мифологем было «освобождение советской армией от нацизма в 1945 году» - как будто Гитлер был неким иноземным захватчиком вроде Наполеона) и выстраивала свою идентичность на базе прогрессивных прусских традиций. На Западе же, отвергнув пруссачество и поставив во главу угла мещанское благополучие, также по-своему стремились к забвению нацистского периода, и то неполному - в условиях холодной войны и государственного антисоветизма стран НАТО многое из опыта бывших пропагандистов и военачальников III Рейха оказалось вполне востребованным. Но после студенческих волнений 1967-1968 гг. и прихода к власти социал-демократического правительства Вилли Брандта на всех уровнях стало культивироваться покаяние за политику нацизма.

К. Калхун предлагает пересмотреть немецкий национализм в сторону лояльности политическому государству и его конституции, в результате чего ослабится его этническая составляющая. Фрейм конституционного патриотизма (идеи Ю. Хабермаса) может стать альтернативой этническому национализму.

На наш взгляд, моральные фреймы гражданского и этнического национализма различны. Для этнического национализма важными являются:

- фрейм верности нации (верность как преданность, приверженность, повиновение, любовь),

- фрейм самобытности нации (вера в то, что каждый народ по-своему страдает, любит, грешит, умирает и т.д.),

- фрейм самопожертвования (смерть приобретает особый смысл и является для националиста высшим проявлением любви),

- фрейм гордости (связан с проявлением чувства любви, которое позволяет придать предмету любви самые лучшие качества, с собственной причастностью к предмету любви и чувством национального достоинства, самоуважения) и т.д.

Моральные фреймы взаимосвязаны друг с другом, иногда являясь близкими по смысловой нагрузке, наполняя суперфреймы «раШа» и «нация» сложнейшим аксиологическим содержанием. Они мотивируют националистическую деятельность и дают возможность для ее моральной оценки.

До каких пределов следует быть преданным отечеству и нации, служить государству? Если вести речь об отказе служения гитлеровской Германии, тогда очевидно, что эти пределы есть. Известны примеры, когда «норвежские солдаты, а также солдаты других стран НАТО отказывались исполнять свои служебные обязанности по причине несогласия с политикой и стратегией альянса» [2, с. 24]. Фрейм самобытности нации легко превращается в превосходство нации, фрейм гордости также может трансформироваться в гордыню, фрейм любви - в обожание, слабость или безумие, фрейм преданности - в повиновение и т.д. Отсюда любая добродетель может актуализировать зло.

При этом для гражданского национализма определяющими в большей мере являются:

- фрейм соучастия в судьбе отечества,

- фрейм ответственности,

- фрейм уважения общих традиций и истории,

- фрейм солидарности,

- фрейм лояльности («патриотическая лояльность» Д. Костакопулу). Лояльность в последнем случае отождествляется с патриотизмом, Д. Костакопулу обозначает в дискурсе о патриотизме две его возможные формы проявления: старый дискурс о «патриотизме как национализме» и новый дискурс «о патриотизме как антинационализме» [3, р. 75]. Фрейм дискурса меняет соотношение двух концептов, нарушая, казалось бы, устойчивую взаимосвязь патриотизма и нации. Лояльность становится новой формой патриотизма, а в нашем случае - моральным фреймом гражданского национализма. Представляется невозможным четкое разделение гражданской и этнической идентичности, поэтому вполне объяснимым является проникновение моральных фреймов этнического национализма в сферу гражданского национализма, и наоборот.

Мнение о том, что гражданский национализм снимает этнонациональную конфликтность, не всегда получает практическое подтверждение. Отсюда необходимо иметь в виду, что восприятие моральных фреймов как гражданского, так и этнического национализма зависимы от фреймов дискурса, институализированных фреймов и метафреймов.

Очевидно, различными являются моральные фреймы этнического национализма «старых» и «молодых» наций. Для «молодых» наций определяющим в восприятии отечества является статус их государства и роль в мировой истории, для «старых» наций наиболее важным становится интеллектуальный прогресс нации (идеи П.Я. Чаадаева).

Истина как критерий познания отчизны («я люблю свою родину, но должен признаться, что толку в ней никакого нет») вступает в противоречие с суперфреймом любви, т.к. обусловлена в большей степени утилитаристской моралью («я не буду любить свое отечество, пока оно не будет достойно моей любви», «что для меня сделала отчизна, за что ее любить?»). Н.А. Бердяев обосновывает необходимость на уровне должного «любви ни за что» и «любви до», тем самым подчеркивая самоценность, самодостаточность любви к России как таковой. Любить отечество до осмысления ее величия и подвигов, оказывается, может не всякий. Суперфрейм любви обладает особым статусом, поскольку подчеркивает самоценность любви как таковой и возможность ее выхода за пределы, очерченные политической идеологией. Непредсказуемость любви к нации и отечеству связана с ее самыми разнообразными формами проявления в политике.

Идеология фашизма по стереотипным представлениям близка национализму. Общим для фашизма, национал-социализма и национализма является опора на здоровое национальнопатриотическое чувство, поэтому суперфреймы любви и веры актуальны для данных идеологий. Моральные фреймы различны для указанных идеологий и едва ли их можно назвать моральными для фашизма. Возникнув как здоровое национальное чувство, фашизм совершает «целый ряд глубоких и серьезных ошибок», одной из которых является безрелигиозность.

«Фашизм не должен был занимать позиции, враждебной христианству и всякой религиозности вообще. Политический режим, нападающий на церковь и религию, вносит раскол в души своих граждан, подрывает в них самые глубокие корни правосознания и начинает сам претендовать на религиозное значение, что безумно. Муссолини скоро понял, что в католической стране государственная власть нуждается в честном конкордате с католической церковью. Гитлер с его

вульгарным безбожием, за которым скрывалось столь же вульгарное самообожествление, так и не понял до конца, что он идет по путям антихриста, предваряя большевиков» [4, с. 76].

Отказ от морального фрейма веры в Бога в идеологии национал-социализма и фашизма, трансформация моральных фреймов гордости и самобытности нации в гордыню и превосходство нации обусловил проявление деструктивной любви к своей нации и отечеству. Не было поставлено никаких границ человеческому насилию на уровне совести. Насилие стало морально обоснованным и выступило проявлением агрессивной любви к отечеству и нации (экзальтация чувства). Любовь без веры превращается или в слепую страсть, или в прагматизм, а вера без любви - в фанатизм. Истинная любовь без веры вообще немыслима. Именно поэтому вера (в нацию, отечество, общее происхождение и, в частности, вера в Бога) является одним из суперфреймов национализма, ограничивающим возможные деструктивные действия.

Возникает потребность социума в объединении на основе моральных фреймов, которое опирается на ощущение особой национальной силы (духа, воли) и веры в то, что это путь спасения, возрождения, процветания. Б. Андерсон идеализирует американскую модель национализма, противопоставляя его европейскому «провинциальному» национализму. Пределы транспонирования фреймов в чужую культуру объясняют подобную двойственность и акцент на более близких и понятных эмоционально-позитивных типах национализма.

Б. Андерсон ставит вопрос о том, почему национальность и национализм обладают такой глубокой эмоциональной легитимностью, эмоциональной привязанностью. Случайность рождения, считает Андерсон, связана с судьбой, т.к. «национализм обладает магическим свойством превращать случай в судьбу» [5, с. 35].

Важным для нас представляется тезис Андерсона о том, что «ни марксизм, ни либерализм не слишком-то озабочены проблемой смерти и бессмертия», в отличие от национализма. Войны, в которых используются патриотические и националистические лозунги, как раз и апеллируют к глубинным чувствам человека, к надежде, что смерть не бессмысленна.

Каждый народ, нация создает собственную «культуру умирания». Смертность человека неизбежна, идеология национализма, будучи ближе к религии, ослабляет страдания. Б. Андерсон считает смерть одним из культурных корней национализма.

Этика любви и этика жертвы взаимосвязаны эмоциональной привязанностью к предмету любви (нация, отечество) и борьбой за него всеми возможными способами. На уровне политических действий, мотивированных любовью к нации и отчизне, допустимо возникновение деструкций, которые, сохраняя свое национальное, единичное, неповторимое, разрушают чужое.

Согласно конструктивизму (Б. Андерсон, Р. Брубейкер, В. Домингез, Р. Липшуц, К.М. Янг и др.) этнические признаки, существующие объективно, не являются принадлежностью отдельного человека (язык, обычаи, традиции, религия, пища, территория и т.д.), и их соединение в целостное образование, обозначаемое этничностью, происходит под воздействием многих социальных факторов.

Возникновение национализма Б. Андерсон связывает с трансформацией восприятия пространства, что, на наш взгляд, объяснимо возникновением метафреймов зарождающегося национализма, когда в процессе речевого взаимодействия появляется новое представление об идентичности - сначала пространственной, а далее культурной, религиозной, этнической и политической. Близость национализма религии имеет непосредственное отношение к одному из концептов исследуемой идеологии - патриотизму, причем к религиозной форме его проявления. Сущность патриотизма оказывается непосредственно связана с наличием или отсутствием противопоставления добра и зла в религиозных учениях, поэтому любовь к родине, включающая в себя любовь к Богу, представляет собой земное проявление любви к «небесной отчизне», «вечной отчизне» [6, с. 106]. Земная любовь и вечная любовь - это не два разных импульса, а две степени глубины одного и того же чувства, чувства любви, которая едина и неделима.

Одним из главных моральных фреймов русского, французского, американского, японского и прочего национализма является вера в собственную национальную самоидентификацию. Без веры в

самого себя, в свою принадлежность к национальной общности мы не можем вести речь о субъекте национальной идеологии.

Нельзя быть националистом и не быть патриотом (но патриот не всегда националист), как нельзя не верить в самобытность собственной национальной культуры, истории, исторической и политической миссии. Моральный фрейм самобытности (особости) очерчивает специфику конкретной нации как единственной носительницы политического и национально-культурного кода. Националист всегда будет говорить о специфике своей нации, национальном характере, национальном духе, национальной мечте, национальной идее. Можно быть русским, французом, американцем и т.д. по разным основаниям (собственная самоидентификация - гражданская или этническая, погружение в национальную культуру, язык, традиции, национальность родителей и т.д.).

Подобная самоидентификация несводима только к культуре, она охватывает и политику, и религию. Эта идея позволяет подчеркнуть важность иррационального в национализме, когда необъяснимое ощущение родства, общей памяти, обладание общим национальным домом и одинаковое понимание Бога (независимо от разных путей к нему) являются критерием возникающей солидарности с нацией.

Таким образом, можно сделать следующие выводы.

1. Концепты «раШа» и «нация» объединены супрефреймами любви и веры, которые в свою очередь включают в себя моральные фреймы верности, уважения, ответственности, самопожертвования, гордости, ответственности и пр. Понимание отечества националистом варьируется от восприятия его как молитвы (обычно в контексте этнического национализма) до более рационального (например, лояльности или конституционного патриотизма) в рамках гражданского национализма. Эмоционально позитивное, глубоко укорененное, необъяснимое чувство любви к родине и нации вступает в противоречие с морально предписанным в обществе долгом патриота и националиста, которое решается в пределах совести индивида. Государство, которое не выражает национальный интерес, может обретать в восприятии националиста статус врага.

2. Формирование политической идентичности детерминировано суперфреймами, которые (в отличие от моральных фреймов) являются более яркими и узнаваемыми, характеризируют сущность политической идеологии вне зависимости от ее соответствия политической практике. Любовь и вера связывают два базовых концепта идеологии национализма - «раШа» и «нация», их взаимосвязь настолько тесная, что друг без друга они не существуют. Вера без любви превращается в фанатизм, любовь без веры - в страсть (когда доминирует иррациональное) или прагматизм (с точки зрения утилитаристской морали). Поэтому любовь и вера в национализме выступают как единое целостное чувство к нации и отечеству, которые обретают для националиста единственную подлинную реальность.

3. Суперфреймы, моральные фреймы, институциональные фреймы, метафреймы и фреймы дискурса взаимосвязаны ориентацией на базовые концепты национализма, создавая целостное представление о зарождении и развитии национализма, условиях его политической трансформации и моральной мотивации. Моральные фреймы связаны друг с другом, иногда являясь близкими по смысловой нагрузке и наполняя суперфреймы «раШа» и «нация» сложнейшим аксиологическим содержанием. Они мотивируют националистическую деятельность и дают возможность ее моральной оценки. Фреймы дискурса связаны с историческим, религиозным, культурным контекстом и детерминируют политическую трансформацию концептов национализма и их обоснованность существующими в обществе моральными практиками. Институционализированные фреймы обусловлены тем, каким образом и через какие институты национальное сообщество посредством воображения формирует собственное национальное единство, национальный дух и волю, патриотическую лояльность, преданность, уважение, любовь к отечеству и нации. Метафреймы национализма связаны с контекстом речевого взаимодействия, в котором используются государственные, политические и национальные символы (флаг, герб, гимн, государственные и национальные праздники и пр.), церемонии и язык нации. Фреймы дискурса, институционализированные фреймы и метафреймы выполняют инструментальную функцию в

процессе легитимации национализма. Суперфреймы и моральные фреймы национализма мотивируют националистическую деятельность и определяют восприятие политической реальности, выражая саму сущность идеологии.

4. Моральные фреймы гражданского и этнического национализма различны. Для этнического национализма наиболее важными являются: фрейм верности нации (верность как проявление любви), фрейм самобытности нации (каждый народ по-своему страдает, любит, грешит, умирает и т.д.), фрейм самопожертвования (смерть как высшее проявление любви), фрейм гордости (национального достоинства). При этом для гражданского национализма определяющими в большей мере являются: фрейм соучастия в судьбе отечества, фрейм ответственности, фрейм уважения общих традиций и истории, фрейм солидарности и фрейм лояльности («патриотическая лояльность» Д. Костакопулу). Лояльность становится новой формой патриотизма, а в нашем случае - выступает моральным фреймом гражданского национализма. Невозможно четко отделить гражданскую идентичность от этнической, поэтому вполне объяснимым является проникновение моральных фреймов этнического национализма в сферу гражданского национализма, и наоборот. Патриотическая лояльность как антинационализм (Д. Костакопулу) близка патриотизму как политической вере (Дж. Кейтеб) и обычно эффективна для конструирования гражданской нации. Однако очевидно, что моральный фрейм патриотической лояльности в большей степени искусствен, т.к. зависим от чувственного восприятия политической власти, поэтому его аксиологическая значимость ограничена во временном пространстве.

5. Противоречие универсальных моральных ориентиров идеологии национализма разрешается с позиций фреймов самобытности (но не превосходства) нации, которые определяют историю развития национализма (гражданского, этнического) и специфику его проявления. Отказ от морального фрейма веры в Бога в идеологии национал-социализма и фашизма обусловил проявление деструктивной любви к своей нации и отечеству, т.к. не было поставлено никаких границ человеческому насилию на уровне совести. Именно поэтому вера и любовь выступают суперфреймами национализма и включают в себя моральные фреймы:

- преданности как верности, лояльности, проявления любви (но не слепого повиновения);

- гордости как чувства национального достоинства и самоуважения (но не гордыни);

- уважения как почитания, признания особых качеств, объективной прекрасности отечества и самобытности нации;

- ответственности как обязательства за свои действия и способности брать на себя вину;

- самопожертвования как способности жертвовать своей жизнью ради нации и отечества;

- самобытности нации как особой индивидуальной судьбы, неповторимости, единичности, исключительности, но не превосходства и т.д.

Интересы родины и нации выше политики, отсюда идеология национализма, максимально обоснованная моралью, никогда не потеряет своей ценности.

Литература

1. Kateb G. Patriotism and other mistakes // Kateb G. New Haven: Yale University Press, 2006.

2. Сисе Хенрик. Справедливая война? О военной мощи, этике и идеалах. М., 2007.

3. Kostakopoulou D. Thick, Thin and Thinner Patriotism: Is This All there Is? // Oxford Journal of Legal Studies. 2006. V. 26. № 1.

4. Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России: Статьи 1948-1954 годов: В 2 т. М., 1992.

5. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001.

6. Иоанн Павел II. Память и идентичность. М., 2007.