CC BY
91
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2012. Вып. 2 (40). С. 73-79
Патриотический контекст в отечественных
ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
на примере «России и Европы»
(к 190-летию Н. Я. Данилевского)
А. В. Саввин
В статье, посвященной 190-летию Н. Я. Данилевского, рассматриваются патриотические и морально-этические константы работы «Россия и Европа» как неотъемлемые части культурно-исторической типологизации, поставившей Н. Я. Данилевского в один ряд с выдающимися философами культуры.
В 2012 г. исполняется 190 лет со дня рождения выдающегося отечественного мыслителя Николая Яковлевича Данилевского — философа, культуролога, социолога, геополитика, естествоиспытателя, идеолога панславизма, главная работа которого — знаменитая книга «Россия и Европа» — не потеряла ни философско-исторической, ни культурологической, ни геополитической актуальности спустя более 140 лет после первого издания.
Необходимо признать, что философско-культурологические идеи Данилевского невозможно рассматривать вне эпохи, поскольку они стали развитием обсуждавшейся проблематики о направленности культуры России как части всеобщего культурного процесса. Эти вопросы поднимали отечественные мыслители — западники (например, П. В. Анненков, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, П. Я. Чаадаев1), славянофилы (К. С. Аксаков, И. В. Киреевский, А. С. Хомяков2), идеологи национального возрождения других славянских народов, такие как Л. Штур3.
В рамках данной статьи мы заведомо не станем затрагивать вопросы об идейных истоках «России и Европы», о влиянии Данилевского на творчество К. Леонтьева и Н. Трубецкого, о соотношении концепции Данилевского,
1 См.: Анненкова Е. И. Русское смирение и западная цивилизация (Спор славянофилов и западников в контексте 40-50-х годов XIX века) // Русская литература. М., 1995. Вып. 1; Белинский В. Г. Сочинения: В 13 т. М., 1965; Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. М., 1954—1960; Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. М., 1991. Т. 1.
2Аксаков И. С. Полное собрание сочинений. СПб., 1903; Киреевский И. В. Полное собрание сочинений / М. Гершензон, ред. М., 1911; Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. М., 1900.
3 См.: Загора Р. Контакты Людовита Штура с учеными и мыслителями России // Петербургские славянские и балканские исследования. 2007. С. 114—122.
О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина, поскольку этим проблемам посвящено достаточное количество исследований4. Оставим также за пределами рассмотрения оценки творчества Данилевского, как позитивные (К. Бестужева-Рюмина, Ф. Достоевского, В. Розанова, Н. Страхова), так и негативные (В. Безобразова, Н. Кареева, В. Соловьева, П. Щебальского и других).
Остановимся только на некоторых аспектах «России и Европы», опустив постоянно разбираемые основания «культурно-исторических типов» и принципы классификации их развития5. Взамен мы сосредоточим свое внимание на весьма нелицеприятной (как говорят сегодня, «неполиткорректной») оценке роли Европы в развитии России, а также на требовании подлинного патриотизма, то есть на тех идеях мыслителя, которым посвящен основной объем работы, но о которых традиционно принято специально не говорить.
На наш взгляд, актуальной является изначальная векторная заданность исследования, его пророссийская и моральная составляющая.
Конечно, исходя из самой подобной установки, возможно, вполне логично вывести обвинение в предвзятости любого автора и, как следствие, в ошибочности получаемых результатов. Однако на современном «постнеклассическом» этапе развития науки для оценки полученных результатов становится крайне важной не только сама личность исследователя и существующие установки сознания ученого, но и общество, ради которого (или как минимум внутри которого) предпринимается конкретное исследование.
Заметим, что сам Данилевский, рассуждая об относительности постижения истины, считал, что «наука по необходимости должна носить на себе отпечаток национального точно так же, как носят его искусство, государственная и общественная жизнь, одним словом, все проявления человеческого духа»6.
В качестве обоснования этого тезиса Данилевский указывал на три достаточно субъективные причины, согласно которым наука, как и другие проявления цивилизации, «должна носить на себе печать национальности»7:
1) различные народы «предпочитают» разные отрасли познания;
2) действительность воспринимается каждым отдельным народом через призму своего мировоззрения и способностей;
3) на процесс познания влияет «народный характер», который, по Данилевскому, является следствием соединения субъективных особенностей с объективной истиной8.
4 См.: Авдеева Л. Р. Русские мыслители: Ап. А. Григорьев, Н. Я. Данилевский, Н. Н. Страхов. Философская культурология второй половины XIX века. М., 1992; Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». Тверь, 2001; Прореш-ная О. В. Встреча двух онтологий культуры: Н. Я. Данилевский и О. Шпенглер // Вопросы культурологии. 2009. № 1; Султанов К. В. Социальная философия Н. Я. Данилевского: конфликт интерпретаций. СПб., 2001.
5 См.: McMasterR. Danilevsky. A Russian Totalitarian Philosopher. Cambridge (Mass.), 1967; Бажов С. И. Философия истории Н. Я. Данилевского. М., 1997; Он же. Учение Н. Я. Данилевского и евразийские воззрения Н. С. Трубецкого // Гуманитарные научные исследования. 2011.
6Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб., 1895. С. 139.
7 Там же. С. 142.
8 Там же.
Скорее всего, для доказательства преимущественно первой и третьей причин Данилевский составляет таблицу, в которой пытается отразить собственный взгляд на исторический вклад разных народов в развитие конкретных отраслей знания9. В данном случае аргументы, которые приводит в доказательство своей правоты автор «России и Европы», нам кажутся фрагментарными, спорными и субъективными, но следует особо отметить, что сама постановка задачи значительно опередила свою эпоху, предвосхитив дальнейшие исследования специфики научного потенциала регионов.
Еще раз подчеркнем, что Данилевский изначально не ставит перед собой цель абстрагироваться от собственных пророссийских настроений, чтобы претендовать на непредвзятость в исследовании российской и европейской культур (исходя из биографических сведений о Данилевском, оставленных прежде всего его «апологетом» Н. Страховым, на основе самого текста «России и Европы» и вышедших к ней дополнительных статей как минимум имеются основания не сомневаться в патриотических настроениях и ходе рассуждений автора). Напротив, Данилевский постоянно подчеркивает собственные симпатии и антипатии.
Следует разобраться, насколько отрицательна и бесперспективна подобная установка сознания по сравнению с усиленно навязываемой на современном этапе развития культурных моделей идеей о необходимости «детерриториали-зации» пространства (естественно, что каждый сам находится в определенной системе координат и претендовать на абсолютную непредвзятость оценок в процессе гуманитарного познания, скорее всего, не может).
Сам Николай Яковлевич считал, что европейский и российский патриотизм существенно различаются по своей природе, поскольку в Европе отношение к отечеству носит преимущественно рациональный характер, а в России чувственный. Следовательно, в периоды относительного спокойствия российский патриотизм может не проявляться, в отличие от критических моментов истории. Именно в кризисные моменты для России даже крайние «прогрессисты» могут временно отказываться от своих взглядов и становятся настоящими патриотами.
В целом идея о безусловном преимуществе европейской культуры, которая «признает бесконечное во всем превосходство европейского перед русским и непоколебимо верует в единую спасительную европейскую цивилизацию; всякую мысль о возможности иной цивилизации считает даже нелепым мечтанием», вызывает у Данилевского критику и глубокое разочарование10. Он пишет, что «народное чувство, конечно, не имеет нужды ни в каком логическом оправдании; оно, как всякое естественное человеческое чувство, само себя оправдывает и потому всегда сочувственно; но, тем не менее, жалка доля того народа, который принужден только им довольствоваться, который как бы принужден если не говорить, так думать: я люблю свое отечество, но должен сознаться, что проку в нем никакого нет. Под таким внешним политическим патриотизмом кроется горькое сомнение в самом себе, кроется сознание жалкого банкрутства»11.
9Данилевский. Россия и Европа... С. 163.
10 Там же. С. 66.
11 Там же. С. 66—67.
На основе собственного подхода к природе патриотизма Данилевский стремится свой теоретический вывод обосновать примерами из истории России. Так, различия степени «русификации» территорий, присоединенных к России в допетровскую эпоху и после правления Петра I, он объясняет особенностями восприятия отечества. Именно поэтому, по его мнению, в допетровский период присоединенные территории более естественно входили в поле российской культуры безотносительно к применяемым мерам правительства12.
Вторую главу «Почему Европа враждебна России?» Николай Яковлевич начинает с устоявшегося, но до настоящего времени актуального стереотипа о России как нависшей угрозе над всей Европой: «Взгляните на карту», говорил мне один иностранец, «разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар?»13.
Данилевский последовательно пытается опровергнуть подобное предвзятое отношение, приводя многочисленные исторические примеры отстаивания Россией не собственных, а именно общеевропейских интересов. Все упреки, касающиеся расширения территории государства, становятся несостоятельными по причине мирного характера освоения новых земель. В ходе территориального расширения России не происходило «национального убийства», в отличие от колониальной политики европейских государств, а, напротив, как это произошло с Финляндией, народы нередко получали возможность самостоятельного культурного и политического развития.
О собственно территориальных завоеваниях России Данилевский пишет: «...все, что можно при разных натяжках назвать этим именем, ограничивается Туркестанскою областью, Кавказским горным хребтом, пятью-шестью уездами Закавказья и, если угодно, еще Крымским полуостровом. Если же разбирать дело по совести и чистой справедливости, то ни одно из владений России нельзя называть завоеванием — в дурном, антинациональном и потому ненавистном для человечества смысле. Много ли государств, которые могут сказать про себя то же самое?»14 Напротив, внешняя политика Англии, Франции, Пруссии, Австрии, Испании как раз носила именно завоевательный характер, но, несмотря на это, европейские государства заявляли (а на наш взгляд, продолжают заявлять спустя почти полтора столетия) об угрозе со стороны России.
В юбилейный год Отечественной войны 1812 г. интересны оценки причин и итогов этой войны. По мнению Данилевского, Россия приняла удар на себя, защищая, прежде всего, государственные интересы Германии, что было серьезной политической ошибкой, которую только русский народ смог обратить в победу. «Что не какие-либо свои собственные интересы имела Россия в виду, решаясь на борьбу с Наполеоном, видно уж из того, что, окончив с беспримерной славою первый акт этой борьбы, она не остановилась, не воспользовалась представлявшимся ей случаем достигнуть всего, чего только могла желать для себя, заключив с Наполеоном мир и союз, как он этого всеми мерами домогался и как желали того же Кутузов и многие другие замечательные люди той эпохи. Что мешало
12 См.: Данилевский. Россия и Европа... С. 66.
13 Там же. С. 20.
14 Там же. С. 37.
Александру повторить Тильзит с той лишь разницей, что в этот раз он играл бы первостепенную и почетнейшую роль? Даже для Пруссии, которая уже скомпрометировала себя перед Наполеоном, император Александр мог выговорить все, чего требовала бы, по его мнению, честь»15.
У Данилевского вызывают недоумение представители отечественной прессы, которые объясняют предвзятое мнение европейцев о России элементарным незнанием происходящих процессов, поскольку Европа знает то, что хочет и как хочет знать, исходя из собственных страстей, гордости, презрения16. Европа славян и Россию воспринимает не только как чуждое, но и враждебное начало, поскольку чувствует в них «твердое ядро», стремящееся к независимости и самобытности, которое не поддается ассимиляции17, а «русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик»18.
Болезнью русской жизни Данилевский называет «европейничанье» и посвящает целую главу этому недугу заведомого искаженного восприятия происходящих событий как в России, так и за ее пределами. В качестве примера применения «двойных стандартов» в отношении России рассматриваются последствия реальной колониальной политики Англии для других народов, о которых Европа старается не вспоминать, и гипотетические обвинения в адрес России в потенциальном стремлении освободить Константинополь от турецкого владычества. Вывод, который делает Данилевский, таков, что «вместо одобрения народной совести признали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал»19.
Через всю работу Данилевский проводит идею, что, поскольку Россия не испытывала ни позитивного, ни негативного влияния основ европейской культуры, постольку Россия принципиально не может культурно соотноситься с Европой20. Эта мысль усиливается рассмотрением различий России и Европы в «психическом строе», вероисповедании, «историческом воспитании».
Для Европы Россия традиционно воспринимается как огромное препятствие в распространении европейской (а для европейцев это синонимично общечеловеческой) цивилизации21.
Заявив, что неверно европейскую цивилизацию отождествлять с общечеловеческой, Данилевский обосновывает самостоятельность культурно-исторических типов, которые фактически не влияют друг на друга. Поэтому, отрицая приоритет европейской культуры и обоснованность восприятия России как части Европы, Данилевский делает вывод, что «для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака, болгара (желал бы прибавить и поляка), — после Бога и Его святой Церкви, — идея славянства должна быть высшею идеею, выше науки, выше свободы, выше просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них для него недостижимо без ее осуществления — без духовно, народно и по-
15Данилевский. Россия и Европа... С. 42.
16 Там же. С. 49—50.
17 См.: Там же. С. 50—51.
18 Там же. С. 52.
19 Там же. С. 317.
20 См.: Там же. С. 60.
21 См.: Там же. С. 65.
литически самобытного, независимого славянства; а, напротив того, все эти блага будут необходимыми последствиями этой независимости и самобытности»22.
Следует остановиться еще на одном утверждении, которое стало широко известным и воспринимается в последние десятилетия скорее как фарс о «загнивающем Западе», но именно эти интонации и идеи отчасти впоследствии повторит О. Шпенглер в «Закате Европы». У Данилевского констатация процесса угасания культуры не несет негативного оттенка. Скорее напротив, значительное количество выдающихся результатов европейской цивилизации само по себе свидетельствует об упадке ее творческих сил, аналогично Римской империи23. Именно в противовес угасанию европейской культуры и должен произойти расцвет России24.
Как уже отмечалось, Данилевский опубликовал свой труд более 140 лет назад, но значительная часть его оценок и выводов не только не потеряла своей актуальности, но, напротив, на наш взгляд, приобрела особое звучание на современном этапе развития европейского сообщества в плане характеристики дальнейшего вектора культурного и политического развития. Одним из таких прогнозов является описание религиозности Европы, которая, как известно, при принятии Европейской конституции отказалась даже упомянуть факт значимости христианства для своей истории культуры. Протестантская и католическая Европа, считает Данилевский, отождествляет себя «с самим христианством и потому тщится заменить его рационализмом, более или менее радикальным, в области убеждения, а в области практической старается устранить противоречие разрывом между государством и Церковью, т. е. между телом и духом; другими словами, хочет излечить болезнь смертью. Этот замен и этот разрыв еще не вполне совершились, но последний обхватывает все большее и большее число государств и приближается к своему кризису. Первый же проникает все глубже в такие слои общества, в которых этот рационализм, проходящий всевозможные градации между деизмом и нигилизмом с огромным преобладанием последнего, по степени их развития и образованности не может уже составлять философского убеждения, а принимает характер веры — и веры по преимуществу атеистической, а следовательно, и с утилитарной точки зрения лишенной всякого этического значения»25.
В качестве заключения следует признать идеализацию истории и культуры России, спорность целого ряда аргументов и выводов, которые приводит Данилевский, как, например, положение о насильственности как черте, присущей самому европейскому характеру. Вывод, что именно «борьба с Западом — единственное спасительное средство как для излечения наших русских культурных недугов, так и для развития общеславянских симпатий, для поглощения ими мелких раздоров между разными славянскими племенами и направлениями»26 не учитывает всей сложности геополитического положения страны и может привести к разрушительным последствиям прежде всего для самой России. Однако понимание могущества страны, ее огромного потенциала, развитие которого Данилевский видел в особом, уникальном четырехосновном характере культу-
22Данилевский. Россия и Европа... С. 133.
23 См.: Там же. С. 180.
24 См.: Там же. С. 183.
25 Там же. С. 233.
26 Там же. С. 472.
ры, стало, на наш взгляд, возможным прежде всего благодаря особому значению, которое Данилевский придавал именно российскому патриотизму.
Выход в свет «России и Европы» уже в 70—80 гг. XIX в. вызвал как положительную реакцию (К. Н. Леонтьев, Н. Н. Страхов и др.), так и весьма критическую (Н. И. Кареев, В. С. Соловьев и др.). В результате полемики труд Данилевского был признан достаточно малым, но значимым кругом мыслителей, писателей, публицистов, таких как И. С. Аксаков, К. Н. Бестужев-Рюмин, А. Ф. Гильфердинг, Ф. М. Достоевский, В. И. Ламанский, М. П. Погодин, Ф. И. Тютчев и др.27
Отчасти позитивное значение «России и Европы» для философско-культурологической мысли ХХ в. косвенно подтверждает принятое соотношение творчества О. Шпенглера, А. Тойнби, П. А. Сорокина с системой оригинальных взглядов Данилевского28.
Конечно, как уже отмечалось, творчество Данилевского в целом созвучно идеям славянофильства (например, статьям А. С. Хомякова «Мнение иностранцев о России» и «Мнение русских об иностранцах»29), однако в начале XXI столетия, когда предпринимаются попытки пересмотра роли России в мировом культурном и историческом процессе, следует еще раз признать значительный вклад Николая Яковлевича в философию культуры и актуальность его идей для потомков, включая труды «неославянофилов»30 и современные работы, посвященные анализу причин кризиса культуры31.
Ключевые слова: Данилевский, «Россия и Европа», патриотизм, отечество, культурно-исторический тип, наука, истина.
The Patriotic Context of Humanitarian Research. The Example of «Russia and Europe»
(for the 190th Anniversary of N. Danilevsky)
A. SAVVIN
(St Tikhon’s University)
The aim of this article, devoted to the 190th anniversary of N. Danilevsky, is to study the patriotic and ethical aspects of Danilevsky’s «Russia and Europe». This work established Danilevsky as a distinguished philosopher of culture.
Keywords: Danilevsky, «Russia and Europe», Patriotism, Fatherland, Culture, History, Science, Truth.
27 См.: Балуев. Цит. соч.
28 См.: Бажов С. И. Философия истории Н. Я. Данилевского. М., 1997.
29 См.: Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. М., 1900. Т. 1.
30 См.: Ковалева О. С. Н. Я. Данилевский — идеолог неославянофильства // Вопросы эли-тологии: философия, культура, политика. Т. 3. Астрахань, 2006.
31 См.: Акулов Д. А. Россия в процессе цивилизационного развития // Социология власти. 2009. № 2. Васильев Г. Е. Причины упадка современной культуры // Вопросы культурологии. 2011. № 5.
