CC BY
34
М. А. Румянцев
ПАССИОНАРНЫЙ АСПЕКТ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
Постановка вопроса
Ученые не раз обращали внимание на значение психической энергии личности в экономическом развитии. Среди них - К. Маркс, В. Зомбарт, М. Вебер, С. Н. Булгаков, А. А. Богданов, Дж. М. Кейнс. Последний писал о том, что «заметная часть наших действий, поскольку они направлены на что-то позитивное, зависит скорее от самопроизвольного оптимизма, нежели от скрупулезных расчетов, основанных на моральных, гедонистических или экономических мотивах». По мысли Кейнса, человеческие решения «не могут полагаться на строгие математически обоснованные предположения, поскольку отсутствует база для их обоснования. Именно наша врожденная жажда деятельности есть та сила, которая движет миром...».1
Особый душевный этос,* побуждающий человека к повышенной «жажде деятельности», был в фокусе внимания исследователей генезиса и специфики капиталистического предпринимательства. Здесь уместно вспомнить о «духе капитализма» М. Вебера, о «предпринимательских натурах» В. Зомбарта и о роли предпринимателя в «созидательном разрушении» экономического равновесия у И. Шумпетера. Поставим проблему шире. Если социально-психологические свойства личности, возбуждающие ее деятельную активность, оказались столь важными для развития одной из сфер хозяйства, то, может быть, указанные свойства имеют всемирно-историческое значение и обнаруживаются в любую экономическую эпоху?
В самом деле, почему при прочих равных условиях - форме собственности, уровне технологий и хозяйственном праве - вдруг начинает меняться трудовая и предпринимательская мотивация людей, их отношение к труду и способам распределения благ? Иными словами, в рамках одной и той же экономической и институциональной среды периодически происходит смена господствующих типов личности, что проявляется то в стремлении к созиданию - открытию новых источников благосостояния и экономического развития, то в преобладании гедонистического потребления и перераспределения ранее созданного. Интенсивный труд нескольких поколений, благодаря которому в экономический оборот вовлекались новые земли или методично и целеустремленно использовались производственные ресурсы, на определенном этапе истории теряет свое прежнее значение безусловной ценности. Потомки деятельных и трудолюбивых предков теряют стимулы к производительному труду, культивируют паразитарную мораль «казино-капитализма» и гедонистический стиль жизни. Такую радикальную перемену не объяснишь одной лишь эволюцией материальных производительных сил или общественных институтов.
* Этос - совокупность стабильных черт индивидуального характера; «допредметно переживаемый социальный опыт» (М. Хайдеггер), который поддерживается общественной средой и культурным наследием.
РУМЯНЦЕВ Михаил Алексеевич
- канд. экон. наук, доцент кафедры экономической теории экономического факультета СПбГУ. В 1984 г. окончил экономический факультет ЛГУ, в 1988 г. защитил кандидатскую диссертацию. Автор более 40 научных работ. Сфера научных интересов - экономика и религия, информационная экономика.
© М. А. Румянцев, 2004
Вот как по-разному реагировали крестьяне Древнего Рима на социальноэкономический кризис во II в. до н. э. и в III—IV вв. н. э. Во II в. до н. э. в результате конкуренции с латифундиями и массовым использованием дешевого рабского труда началось разорение мелких крестьянских хозяйств. Однако значительная часть крестьян сумела тогда найти ответ на вызов экономической ситуации. Они стали уделять значительно больше внимание агрокультуре, интенсифицировали труд, создали новую отрасль - знаменитое италийское виноделие. Вспышка энергии и предприимчивости земельных собственников привела сельское хозяйство Италии к подъему, выразившемся в эффективном использовании ресурсов и в росте урожайности.
Совсем иначе реагировали крестьяне Италии на кризис в III—IV вв. Они Уже и не помышляли об открытии новых форм организации труда или о необходимости интенсивной работы на своих наделах. Напротив, экономический кризис инициировал повальное бегство крестьян (как, впрочем, и городских ремесленников) в латифундии под патронаж крупных земельных магнатов. Там крестьяне пополняли домашнюю челядь латифундистов или становились лично зависимыми колонами. Взамен они получили возможность элементарного физического выживания. Результатом этого явились запустение земель Италии, переход от интенсивного товарного хозяйства к экстенсивному, падение урожайности и т. п.
Объяснение столь разительного отличия крестьян II в. до н. э. и их далеких потомков явно лежит не в технологической сфере: за эти пять веков материальный базис аграрной экономики оставался однотипным. Тезис о том, что «рабство погубило Рим», не уместен, так как в эпоху упадка Римской империи классическое рабство фактически исчезло из материального производства. Обращение к институциональным вопросам также не будет плодотворным. Древнеримской экономике была присуща досконально разработанная система обеспечения прав частной собственности и других хозяйственных прав. Приоритетное положение среди институтов экономики занимало обязательственное право, прежде всего -договор (contractus). Разработанная выдающимися римскими юристами система хозяйственных договоров обеспечивала стабильность и надежность рыночного оборота. Примечательно, что наивысший подъем римской юриспруденции пришелся на I—III вв. н. э. Кризис III—IV вв. проходил в максимально благоприятной для экономического развития институциональной среде. Иными словами, с позиции неоинституциональной теории никаких оснований для коллапса, поразившего экономику Италии, просто не было.
В чем же дело? Если мы признали технологические и институциональные объяснения экономического упадка Рима неудовлетворительными, то нам остается только обратиться к человеческому фактору; к тем сугубо личностным измерениям экономики, которые порождают различия в степени самоотдачи и мобилизованности субъектов. К III в. в Риме произошла полная смена господствующего типа личности. Императивы патриотизма, труда и долга, которые воодушевляли целые поколения римских граждан - рачительных «отцов семейства», - были забыты их далекими предками. Практичность и предприимчивость, присущие римскому хозяйственному этосу, выродились в паразитарные мотивы денежных спекулянтов и люмпенов - потребителей.
Именно перевороты в массовом сознании обусловливают закономерности становления и изменения экономических институтов общества. Экономические институты созданы человеком, поэтому институциональный анализ экономики не может быть самодостаточным: инструментальное решение проблем прав собственности и деловых трансакций не превратит паразитарный тип исторической личности в эффективный. Стало быть, определяющий деятель экономики - человек, а не институты, им созданные.
Тогда привычное понимание экономики как совокупности ресурсов, технологий, организаций и институтов оказывается недостаточным для уяснения природы «сил, ответственных за экономическое развитие» (Н. Д. Кондратьев). В экономике может быть обнаружен
интеллектуальный или духовно-душевный источник развития, который представляет собой нечто, что нельзя выразить в категориях институтов, снижающих неопределенность обмена, человеческого или интеллектуального капитала. Речь идет об особой социальнопсихической энергии целеполагания - своего рода экономической пассионарности, «питающей» и «направляющей» хозяйственные практики личности. После выхода в свет сочинений Л. Н. Гумилева подобная постановка вопроса должна рассматриваться как попытка интерпретации его концепции пассионарности. И в значительной мере - это так. Несмотря на то, что сам Гумилев относил свои открытия к области естественных наук, думается, что его кредо может быть использовано и в социально-экономических исследованиях. Среди составных элементов гумилевской пассионарности вполне можно выделить и повышенные затраты человеческой энергии, вызванные социокультурными факторами.
В ряду разнообразных видов энергии, воздействующих на нашу хозяйственную активность, особое значение имеет духовная энергия - энергия целеполагания. Психолог проф. А. И. Юрьев сравнивает цели и смысл человеческой жизнедеятельности с действием электрического тока. Цели и смысл, как ток и напряжение в сети, скрыты от наблюдателя, но зато их проявления в человеческих ценностях, в типе личности зримы и очевидны. «Ценности - это реальные преобразования смысла в конкретные действия».2 Энергия (с греч. - действую, совершаю) - это проявление смысла или цели человеческого действия, причем проявление деятельное и в конечных своих выражениях сугубо «материальное», «предметное».
Источник этой энергии обнаруживается в ценностном универсуме общества, содержащем религиозные императивы, общезначимые идеологии и символы, - целостные образы, в которых на вненациональном уровне содержится обоснование смысла и цели человеческой деятельности. Сверхличные духовные измерения резонируют с внутренним потенциалом энергии человека и порождают энергетические импульсы, определяющие его способность к напряженным созидательным усилиям. В итоге индивид получает ту степень воодушевления и аскетизма, без которой невозможна сколько-нибудь позитивная, предметнопреобразовательная деятельность.
Хозяйственная деятельность социализированной личности требует «повышенной способности к напряжениям» (Л. Н. Гумилев) - повышенных затрат энергии для производства благ в количестве, превышающем необходимый минимум для поддержания одного только физиологического выживания. Если «энергетическая подпитка» (А. С. Панарин) экономики достаточна велика, то мы наблюдаем расширенное производство благ и услуг, открытие новых факторов экономического развития, рост предприимчивости и трудовой самоотдачи. При ее уменьшении экономика стабилизируется на уровне, сохраняющем прежние достижения и поддерживающем необходимую для этого трудовую мобилизацию личности.
Когда же источники энергии, питающие трудовые и предпринимательские практики, иссякают, наступает деградация' господствующего типа экономического человека, и как результат - общий упадок экономической жизни. Начинается исход масс населения из отраслей, требующих напряженных трудовых усилий. Интенсивная повседневная работа кажется ненужной и утомляющей повинностью. Тогда господствующей становится перераспределительная система хозяйства, ориентированная на извлечение доходов из ограниченного количества ценностей, созданных прошлым или чужим трудом. Гедонист - потребитель или спекулянт - торговец чужим трудом становятся знаковыми фигурами эпохи.
В продуктивной экономике любая работа всегда требует от личности самоотдачи, превышающей размер получаемого ею вознаграждения. Напряжение трудовых усилий, самоограничение, внимание, методичность и добросовестность невозможно в полной мере выразить в категориях обмена - ни в денежном, ни в статусном вознаграждениях за труд. Классические экономисты были подвергнуты критике со стороны М. Вебера как раз за предположение о том, что рост сдельной заработанной платы автоматически ведет к росту произ-
водительности труда рабочих. Центральное положение его «Протестантской этики» - это идея об обусловленности стремления к максимальной производительности нормами религии и культуры, но отнюдь не экономическими условиями.3
Особенно ярко это проявляется в период становления исторических типов хозяйства. Вспомним о деятельных предпринимателях-староверах в России, об энергичных накопите-лях-пуританах в Англии, о технократах-менеджерах - пионерах научно-технического прогресса, об энтузиастах социалистического строительства в Советском Союзе. Качественные отличия религиозных учений и радикальных социальных проектов мироустройства в данном отношении не существенны: и в том, и в другом случае мы видим единые стимулирующие механизмы влияния коллективных надэмпирических смыслов на экономическую активность личности.
Может быть, религиозные истины и идеологические императивы значимы только на начальном этапе экономического развития? Никак нет. Как показали современные эмпирические исследования, предполагаемая корреляция между секуляризацией («обмирщением» ценностей) и экономическими модернизациями не соответствует действительности. Эта тенденция, ранее считавшаяся универсальной, проявилась прежде всего в Западной Европе. «В других же частях развитого мира, и особенно в США, не было обнаружено заметного уменьшения религиозности с ростом доходов и образования».4
Коль скоро это так, то у нас появляются основания для уточнения понятия социального капитала. Сегодня категория социального капитала находит широкое признание в экономической литературе.5 Под социальным капиталом принято понимать набор общественных отношений, неформальных ценностей и норм, которые разделяются членами группы (общества) и которые делают возможным сотрудничество внутри этой группы (общества). Социальный капитал включает в себя такие ценности, как доверие, солидарность, готовность к сотрудничеству, правдивость, выполнение взаимных обязательств. С экономической точки зрения неформальные нормы и моральные императивы уменьшают стоимость трансакций, сокращают издержки взаимодействия агентов рынка и минимизируют операционные затраты информации в пределах всей экономики. Так, увеличение доверия между людьми уменьшает число судебных разбирательств и создает благоприятную среду для обмена информации между агентами экономики, что стимулирует рост инноваций и т. д. Однако один только «инструментальный» подход к изучению социального капитала малопродуктивен.
Человек просто не сможет длительное время подчиняться какому- либо нормативу поведения, если у него возникают сомнения в его безусловности. Первоначально экономические нормативы принимались человеческим сознанием как абсолютные императивы долга, прямо проистекавшие из вечных религиозных истин. Неукоснительное соблюдение этих нормативов требует высокой напряженности воли и, как следствие, повышенных затрат энергии в труде. Когда же духовное напряжение у людей падает, и требования экономической этики утрачивают статус безусловных императивов, тогда снижается уровень трудовой самоотдачи личности; социальный капитал обесценивается и его нормы превращаются в формальные ритуалы. Иначе говоря, любая мировая религия (идеология) всегда генерировала энергию, необходимую для трудовой мобилизации личности и создающую своеобразный «энергетический запас» социального капитала.
Например, протестантская Реформация чрезвычайно усилила нравственную ценность честно и добросовестно выполняемой работы. Веп^- профессиональное служение человека понималось протестантами как единственная цель жизни, как мирское служение Всевышнему. Благодаря этому протестанты до предела развили такие качества, как трудолюбие, методичность, самоорганизация, аскетизм и неустанное совершенствование профессионального мастерства. Между тем, и это в данном случае - главное, профессиональное слу-
жение никоим образом не связывалось ими с утилитарными экономическими мотивами. Профессиональные достижения, по представлениям набожного лютеранина, связывали его с миром горним, потусторонним и всецело подчинялись задаче спасения души. Это было очень глубокое религиозное переживание, которое привело к высвобождению огромного запаса человеческой энергии. Своеобразный взрыв психической энергии со временем вызвал к жизни совершенно немыслимую по средневековым меркам экономическую активность и деятельную предприимчивость у миллионов людей.
Таким образом, социальный капитал представляет собой запас потенциальной духовной энергии общества и поток неявного морального знания, которые могут производить положительные внешние эффекты в экономической системе. Данное умозаключение вполне соответствует выводам такой фундаментальной науки, как синергетика. Согласно представлениям этой науки, саморазвитие любой открытой системы необходимо требует периодического накопления свободной энергии, приводящей ее время от времени в сильное возбуждение, в неустойчивое состояние. В результате генерируется энергия, благодаря которой система приобретает новое устойчивое состояние и новую траекторию развития.6 Экономика - это, безусловно, открытая - в нашем случае, открытая духовным энергиям общества -система. И эпохальные перевороты в духовной жизни, мировоззренческие кризисы, «возбуждающие» массы людей, порождают в конечном счете упорядоченные и направленные в экономику потоки энергии, постепенно приводящие ее к новому качеству, к новому виду социального капитала. .
Экономика, получающая энергетические импульсы от религии, идеологии и культуры, находится в состоянии движения с определенной частотой колебаний, с единым ритмом. Стадиальная последовательность развития основных хозяйственных типов находится в зависимости от параметров времени и энергии. За накоплением духовной энергии и социального капитала на ранних стадиях следует эпоха расцвета - диффузия духовной энергии в хозяйственные практики и открытие новых эффективных видов экономического поведения. В дальнейшем запасы духовной энергии, прежде питавшей хозяйственные практики, истощаются, и экономическая система начинает деградировать. На смену внутренне мобилизованной, продуктивной экономической личности приходит паразитарный тип, ориентирова-ный на перераспределительные мотивы. Ясно, что наша схема есть лишь схема многовекового непрерывного и полного развития, не учитывающая самых разнообразных исторических и субъективных обстоятельств.
Дух капитализма: рождение и расцвет
В качестве примера остановимся на эволюции духовных основ капитализма Запада. Такое рассмотрение необходимо, поскольку эта экономическая система приобрела всемирное значение «глобального капитализма». И любой другой субъект мировой истории (в том числе и Россия) может самоутвердиться лишь при позиционировании себя западному миру, что заставляет задуматься о том, на каком этапе развития находится ныне «глобальный капитализм». Итак, определим стадиальную последовательность становления, развития и упадка капитализма на Западе с «пассионарной точки зрения».
1 стадия. Накопление духовной энергии: Реформация (ХУ1-ХУН вв.). Обратим внимание на безусловные различия «протестантской этики» и «духа капитализма». Возникший в ходе Реформации новый тип личности - волевой и аскетичный пуританин-накопитель вряд ли может рассматриваться в качестве исторического прототипа капиталистического предпринимателя. В богатстве ревностный пуританин видел знак своей избранности, личной «святости», и не более. Осуществление экономических проектов ради достижения экономических целей вызвало бы у него «метафизический ужас» (К. Шмитт). Экономическая рациональность Нового времени была совершенно чужда кальвинизму, ибо механизм полу-
чения доходов и удовлетворения потребностей в эпоху Модерна стал называться «рациональным» без обсуждения вопроса о единственно рациональной, с точки зрения пуританина, цели - религиозного спасения. Еще более чуждо кальвинизму кредо классического капиталистического предпринимательства: рост накоплений капитала с целью будущих инвестиций в капитальные активы длительного пользования. Крайнее неприятие технического прогресса пуританами общеизвестно. Даже в конце XVIII в. пуританские проповедники в Англии и в Шотландии называли «безбожными» сельскохозяйственные машины.
Такая идеология несовместима с эпохальным переходом от аграрного общества к индустриальному, от статики традиционного мира к динамике технологических переворотов Модерна. Скорее всего, прав был В. Зомбарт, утверждавший, что кальвинизм был вынужден встроиться в капиталистическое хозяйство, «примириться» с ним.7 Значение Реформации для современной экономики заключается в следующем.
1. Разрушение традиционных феодальных институтов и солидарных взаимоотношений между людьми, которые были присущи «христианскому миру» католической Европы.
2. Протестанты аккумулировали огромный избыточный запас духовной энергии, которая до поры находила выражение в религиозном экстремизме - войнах за веру, непрерывных междоусобицах, преследованиях инакомыслящих и проводившейся с размахом «охоте на ведьм».
3. Внутри протестантских общин был выработан новый вид социального капитала -взаимное доверие в делах, честность в выполнении обязательств, хозяйственная аскеза, ценность профессионализма. Однако длительное время этот вид социального капитала оставался частным благом обособленных от мира общин религиозных фундаменталистов.
Для всемирно-исторической метаморфозы духовной энергии протестантизма требовался глобальный универсалистский проект.
2 стадия. Проект Просвещения XVII - начало XVIII в. В эпоху Просвещения был разработан универсальный проект мироустройства, ставший впоследствии своеобразной религией индустриального капитализма. Сциентизм - культ разума, науки и техники породил особый технократический тип мышления. На решение любой задачи стали смотреть как на чисто технологическую проблему, решаемую посредством манипулирования точно измеримыми, выраженными в числах объектами. Теологическое мышление Средних веков уступило идеологии проектов Нового времени. Мыслители Просвещения, уподобив механизму всю живую и неживую природу, создали стройную механистическую концепцию мироздания. В то время были популярны сравнения «небесной машины» с часовым механизмом (И. Кеплер), Бога - с часовщиком (А. Смит), человека - с машиной (Ж. Ламетри) и с автоматом (Дж. Гобс). На смену христианству пришла «религия прогресса» (А. Ф. Лосев): вера в то, что весь мир познается и преобразовывается с помощью разума.
Это мировоззрение буквально захватило население тогдашней Европы. В знаменитой «Истории Англии» Томаса Маколея рассказывается, что беспутного герцога Бекингема химия волновала ничуть не меньше, чем вино и любовь. Джентльменов - весельчаков и дебоширов - интересовали телескоп и химическая лаборатория, воздушный насос и магнит, притягивающий иголку. Благодаря деятельности академий наук при королевских дворах появился новый вид социального капитала - знание и образование как массовые ресурсы экономики. Этот социальный капитал представлял собой общественной благо: он финансировался за счет королевской казны и распространялся через систему образования. Плоды Просвещения оказались тем социальным ресурсом, который инициировал становление и развитие промышленного капитализма с его непрерывными технологическими переворотами. Таким образом, в основе индустриального типа экономического развития лежал избыточный социальный капитал, созданный в эпоху Просвещения.
Кардинально изменился и экономический строй мышления. Экономика уже не рассматривалась в качестве деятельности, подчиненной внеэкономическим нормативам христианской этики. Отныне сакрализации (наделению сверхъестественными свойствами) подлежали созданные человеком социально-экономические институты и проекты. Так возникла либеральная «метафизика рынка» - идеология универсальной рыночной экономики; позднее появилась социалистическая «метафизика плана» - столь же универсальная идеология обобществленного хозяйства; еще позже - неолиберальный проект глобального «открытого рынка».
Проектный характер экономического мышления выразился в том, что основные факторы производства - труд, земля и деньги - воспринимались в виде товаров, вовлеченных в оборот рыночных сделок. Однако в действительности эти «принципиальные» определения труда, земли и денег, как показал К. Поланьи, оказываются «полнейшими фикциями». Согласно Поланьи, «совершенно очевидно, что труд, земля и деньги - это отнюдь не товары, и применительно к ним постулат, гласящий, что все продаваемое и покупаемое производится для продажи, явным образом ложен». Труд - «это лишь другое название для определенной человеческой деятельности, теснейшим образом связанной с самим процессом жизни, которая, в свою очередь, “производится” не для продажи». Земля - «это другое название для природы, которая создается вовсе не человеком». Деньги - «просто символ покупательной стоимости, которая, как правило, вообще не производится для продажи»8. Тем не менее на этих «фикциях» построены реальные рынки факторов производства. Иными словами, для возникновения новой институциональной модели экономики, основанной на безусловной вере в реальность фиктивных товаров, потребовался фундаментальный переворот мышления. Должна была родиться «вера в рынок» - проектный тип мышления, санкционирующий манипуляцию естественными непродаваемыми качествами природы и человека.
Закономерно поэтому, что начиная с XVIII в. основное направление экономической мысли наделяет поистине сверхестественными свойствами «естественные силы» рыночной экономики, видя в них силы, способные гармонизировать и разрешать все общественные проблемы. По ироничному замечанию проф. П. Ульриха (Швейцария), после создания теории рыночного равновесия «вера в оптимальность идеального рынка приобрела еще более формализованную оболочку», которая «на самом деле представляет ни что иное, как математизированную метафизику... Больше рынка с “экономической точки зрения” всегда хорошо!».9
На уровне повседневности вера в тотальную мощь экономического рационализма выразилась в триумфе капиталистического мировоззрения: производство прибыли и доходов стало самоцелью, а не средством достижения других человеческих целей, как это было в прежние эпохи. Возобладала идеология проекта - идеология предпринимательского проекта на микроуровне и идеология экономического роста на макроуровне. Идеология рыночного проекта стала определять судьбы мира.
3 стадия. Расцвет (вторая половина XIX в. - 60-е годы XX в.). Экспансия духовной энергии Просвещения и Реформации в экономическую деятельность привела к эпохальным переменам. Благодаря индустриализации экономики, урбанизации населения и техническому прогрессу возник искусственный мир техносферы - мир, который и по сей день определяет уклад жизни и потребности большинства людей.
Наиболее наглядно влияние энергетических импульсов на экономику выразилось в фигуре капиталистического предпринимателя - «движителе» промышленного капитализма. Первые поколения предпринимателей были пассионариями. В долгосрочных предпринимательских проектах воплощалась избыточная энергия их жизненного порыва. «В прежние времена, когда предприятия принадлежали главным образом тем, кто сам вел дела, или их друзьям и компаньонам, - констатировал Дж. М. Кейнс, - инвестиции определялись наличием людей сангвинического темперамента и творческого склада; бизнес они воспринимали
л
скорее как жизненное призвание и в действительности нисколько не полагались на скрупулезные подсчеты ожидаемого дохода». Вдохновляло этих людей «искушение рискнуть испытать удовлетворение (помимо прибыли) от создания фабрики, рудника или фермы».10
Постепенно, по мере рассеивания духовной энергии, тип жизнерадостного и творческого новатора сменился иной фигурой. Отделение капитала-функции от капитала-собственности стимулировало выдвижение на первый план менеджера-технократа, профес-сионала-организатора коммерческого предприятия. Холодный расчет и доскональная калькуляция в ведении дел вытеснили радость «удовлетворения (помимо прибыли)». Наивысшее выражение эта метаморфоза нашла в фордизме первой трети XX в. - унифицированной системе научной организации массового производства. После «Великой депрессии» технократ-менеджер вынужден был расширить свою деятельность. Отныне он стал научно управлять и массовым потребительским спросом: изучать предпочтения покупателей, организовывать сбыт, стимулировать продажи и т. п.
На стадии расцвета экономика уже не только заимствовала социальный капитал из сферы культуры, но и сама производила его. Социальный капитал создавали отраслевые рынки (деловая и профессиональная этика), корпорации и фирмы (солидарность сотрудников, ценности фирмы, репутация, честность в делах). Социальный капитал, возникнув как частное благо, в дальнейшим производил положительные внешние эффекты в экономической системе в целом. Улучшался деловой и инвестиционный климат, исчезали барьеры в обмене экономической информацией, росло качество человеческих ресурсов.
Социальный капитал в качестве общественного блага производился национальными государствами. Реализованный в 50-60-е годы XX в. проект социального государства не только обеспечивал население благами, необходимыми для воспроизводства трудового потенциала (здравоохранение, образование, социальная защита), но и поддерживал трудовую мобилизованность и творческую самоотдачу личности (идеология экономического роста, консервативная мораль, вера в научный прогресс и высокий статус теоретического знания).
Эпоха усталости и упадка
«Золотой век» Модерна неотвратимо приближался к концу: первые симптомы истощения запасов созидательной энергии, созданных проектом Просвещения и Реформацией, обнаружились уже в конце 60-х годов XX в.
4 стадия. С конца 60-х годов XX в. наступила стадия упадка. Сначала признаки упадка обнаружились в культурно-идеологической сфере. «Революция 1968 г. была ознаменована демонстрациями, беспорядками и насилием во многих частях мира на протяжении по крайней мере трех лет».11 Контркультурные, протестные выступления молодежи и «новых левых» были индикатором усталости, охватившей тогдашнее общество Запада. Поддерживать необходимую трудовую мобилизацию и самоотдачу, востребованную идеологией экономического роста, выполнять обязательства социального государства и методично следовать нормам «буржуазной морали» новые поколения уже не хотели. В экономической области начало упадка выразилось в серии кризисов 1970-х годов, вызванных прежде всего макроэкономическими и энергетическими факторами. Знаковым событием оказался серьезный спад в начале 1980-х, когда кризис охватил так называемый «Пояс Ржавчины» - индустриальный сектор экономики США. Именно с 1980-х годов деградация духовных основ капитализма стала прогрессирующей.
Эмпирические исследования Ф. Фукуямы показали, что «современное капиталистическое общество потребляет больше социального капитала, чем производит».12 Но кризис доверия, общественной морали и трудовой этики ведет не только к росту трансакционных издержек - «налогу на недоверие» (по выражению того же Фукуямы). Капитализм «требует моральных установок, которые экономика сама по себе производить не может».13 Вырож-
дение ценностей трудовой аскезы, солидарности и доверия есть явный симптом истощения духовных энергий, питавших хозяйственные практики и рождавших институциональную среду для развития продуктивного капитализма. Уже не пуританская мораль честного труда, а идеология финансового успеха определяет стереотипы поведения экономических субъектов.
Все это свидетельствует о радикальных, и далеко не лучших, переменах в господствующем экономическом типе личности. Ныне преобладает, по определению А. С. Пана-рина, «декадентская вырожденческая личность, утратившая способность к настоящей внутренней мобилизованности и сосредоточенности...Она больше не желает заниматься организацией материального производства и другими требующими усилий занятиями...Речь идет о великой спекулятивно-ростовщической революции, ставящий в центр экономической жизни уже не предприятие, а банк».14 Центральную фигуру современного капитализма представляет спекулянт, манипулирующий глобальными финансовыми трансакциями и осуществляющий поражающий воображение обмен виртуальных, ничем не обеспеченных финансовых инструментов на реальные ценности. С позиции спекулянта знаки финансовой информации утратили какую-либо привязку к производственным практикам, они образуют самостоятельную и не подчиненную экономическому принципу эквивалентности сферу корыстных манипуляций. Спекулянт превращает деньги в фантом, в зыбкую и мерцающую псевдореальность, которая подчиняет реальную экономику ирреальным схемам финансовых трансакций.
Вот как Ж. Бодрияйр выразил суть подобной «революции стоимости»: «...плавающий курс валют и знаков, зыбкость потребностей и целевых установок производства, зыбкость самого труда - подстановочный характер всех этих элементов, сопровождающийся безудержной спекуляцией и инфляцией (у нас теперь поистине царство полной свободы - всеобщей ни - к - чему - не привязанности, никому - не - обязанности, ни - во - что - не - верия.. .)».15
Упадок проявляется и в сфере массовых экономических идеалов. На смену трудоголику индустриальной эпохи приходит гедонист-потребитель, «человек потребляющий», чуждый внутренней мобилизованности и трудовой аскезы своих предков. На языке философов эта метаморфоза личности обозначается как «превращение Эдипа в Нарцисса» - переход от эпохи запретов и обязанностей к эпохе гедонистической расслабленности и потребительского самолюбования.16
Итоговую схему эволюции господствующих типов экономической личности при капитализме можно представить так. Кальвинист - служитель дела и энтузиаст прогресса эпохи Просвещения на стадии духовного накопления - предприниматель-оптимист и технократ-менеджер на стадии расцвета - финансовый спекулянт и «плей-бой» - потребитель на стадии упадка.
Здесь, как будто бы, вполне уместно возражение о том, что современная эпоха - это эпоха перехода к принципиально новым возможностям социально-экономического развития. Обычно позитивный сценарий будущего описывается в терминах теорий постиндустриального и информационного общества. Утверждается, что на смену индустриальному капитализму приходит новая экономика, основанная на знаниях (knowledge based economy) и информационных технологиях, в которой сфера услуг доминирует над материальным производством. Интеллектуальные продукты и услуги занимают все более приоритетное положение на мировых рынках, а в стоимости товаров новой экономики преобладает стоимость интеллектуальных ресурсов - знания и информации. А так ли это, так ли нова «новая экономика»?
Во-первых, увеличение доли услуг в структуре экономики США произошло в результате перераспределения доходов индустриальных отраслей в пользу услуг - цены на услуги росли быстрее, чем на промышленные изделия.17 Развитие сферы услуг, действительно со-
ставляющей до двух третей ВВП развитых стран, связано с расширением производственных возможностей мировых лидеров за счет чужих ресурсов. «То обстоятельство, что индустриальные системы ... вынесены за пределы развитых стран, вовсе не означает, что эти предприятия не принимают участия в их жизнеобеспечении».18
Показательно, что аналогичным образом - с помощью переноса производственных отраслей на другие территории - выстраивалась экономическая конфигурация Древнего Рима в период упадка. Поэтому эйфория от гипертрофированного развития сферы услуг как сферы нового, постиндустриального общества вряд ли уместна. Напротив, нынешняя «сфера услуг» создает искусственные потребности и столь же искусственные отрасли для их удовлетворения. Более того, «сфера услуг» достаточно репрессивна по отношению к человеческому развитию: труд в ней, как правило, является рутинным трудом секретарш и управленцев низших уровней, не требующим высокой квалификации, образования и творчества.
Во-вторых, внедрение в экономику информационных технологий (ИТ) оборачивается «парадоксом производительности»: отсутствием положительной корреляции между применением ИТ и ростом производительности труда. Практикам известен и «парадокс Интернета». Опрос североамериканских информационных менеджеров в конце XX в. показал, что многие из них не видят никакого влияния Интернета на балансовые результаты своих фирм.19 Да, но ведь эффективность управления в результате внедрения ИТ значительно возрастает. С помощью информационных технологий ТНК создают глобальные сети, связывая в единую производственно-сбытовую систему географически отдаленные регионы. Благодаря эффективному управлению ресурсами «глобальные сетевые операторы» получают сверхдоходы - организационную ренту. Но именно и только за счет организационных новвоведений: в результате оптимальной организации «мир - экономики» (И. Валлерстайн) ТНК получают возможность эффективного использования мировых ресурсов. С открытием новых созидательных факторов экономического роста дело обстоит сложнее. Как показал анализ С. Ю. Румянцевой, «ускорение НТП сопровождается апатией хозяйствующих субъектов к внедрению базисных инноваций», причем динамика новвоведений «касается прежде всего улучшающих инноваций, не говоря уже о шквале псевдоинноваций в последнее десятилетие».20
При всей условности исторических параллелей обратимся еще раз к римской истории. Гибель Рима была отсрочена благодаря силе инерции «римского гения организации»: во II-IV вв. были проведены успешные административные реформы, установлено принудительное идеологическое единство, экономика была унифицирована и приспособлена к обеспечению жизни масс населения путем эффективной организации перераспределения ресурсов. Космополит-потребитель, лишенный созидательной энергии и воли, превратился в преобладающий социальный тип. Схожая ситуация наблюдается и сегодня. В рамках проекта глобального «открытого рынка» осуществляется оптимизация широкомасштабных процессов перераспределения планетарных ресурсов в пользу стран первого мира. Экспансия неолиберальной идеологии ведет к устранению культурных традиций и императивов. Отныне только всеобщая продаваемость и покупаемость пропагандируются в качестве не подлежащих сомнению ценностей потребителя-космополита. Так создается новое глобальное пространство мирового рынка. Оно рутинно, унифицированно, взаимосвязано и - вспомним длительную агонию Рима - предельно управляемо.
В-третьих, рост стоимости нематериальных затрат в стоимости товаров мало связан с подлинно интеллектуальными ресурсами - знанием и информацией. Возрастают специфические расходы фирм на дизайн, рекламу, маркетинг и связи с общественностью. На практике произошла подмена самого понятия «экономика знаний». Среди «интеллектуальных услуг» спросом пользуются прежде всего брокерские и другие финансовые услуги, страховые операции и операции с недвижимостью, развлечения и услуги отдыха. Сфера перерас-
пределения уже созданного значительно преобладает над сферой производства постиндустриальных товаров с повышенной долей знания в добавленной стоимости. Налицо очевидная симуляция постиндустриального инновационного проекта развития экономики, основанного на идее производительного применения интеллектуальных ресурсов общества - знания и информации.
Фигурой, ответственной за бесперебойное функционирование рынков, становится имиджмейкер - создатель образов продаваемых благ. Именно он с помощью высокогуманитарных технологий (high-hum) программирования инвесторов и потребителей обеспечивает корпорациям получение так называемой «статусной ренты». Сегодня, замечает проф. JI. Г. Тульчинский, «становится важным не столько то, что ты производишь, сколько - кто ты такой. Its a Sony, - и не важно, что эта Sony производит.21 Иначе говоря, производители крайне редко предлагают действительно новый товар с принципиально новыми полезными свойствами. Как правило, они стремятся к симуляции рыночных новинок, обеспечивая своим товарам более глубокое сервисное сопровождение и навязывая потребителю определенный имидж, стиль потребления. В статусных рентах прозрачно проступает перераспределительная природа современного хозяйства. Ведущие игроки рынка уже не стремятся к росту добавленной стоимости, созданной трудом, предпринимательским усилиями и знанием. В условиях перенасыщения потребительского спроса и избытка денежной массы они используют изощренные схемы перераспределения совокупных доходов общества в свою пользу.
Собственно постиндустриальный, наукоемкий уклад хозяйства - в строгом и точном смысле слова - занимает сравнительно небольшое место в системе «глобального рынка. Постиндустриализм не развивается, а симулируется. Основными продуктами новой экономики по преимуществу являются маркетинговые, финансовые и гуманитарные схемы продажи продуктов экономики старой, традиционной. Но вряд ли в этом можно обнаружить чей-то «злой умысел». На стадии упадка, когда духовные энергии, питавшие экономику капитализма, постепенно истощаются, другого, видимо, и быть не могло. Уставший от созидательных усилий получатель статусных и финансовых рент может преуспевать только в перераспределительной системе «казино-капитализма».
Есть ли надежда?
Неизбежность эпохи упадка титанического по своей природе капитализма Запада еще в начале прошлого века предугадывал Вернер Зомбарт. «Что будет тогда, когда капиталистический дух, в конце концов, лишится своей теперешней энергии, нас здесь совершенно не касается. Быть может, великана тогда, когда он ослепнет, выдрессируют, чтобы тащить демократичекую культурную тачку. А может быть, это и будут сумерки богов. Золото будет возвращено Рейну. Кто знает?»22
Перевод метафор Зомбарта на академический лад означает, что на стадии упадка экономическая система попадает в зону бифуркации - временного промежутка, в который система «выбирает» траекторию будущего развития из равновероятных альтернатив. Дело в том, что становление и гибель хозяйственного типа - недетерминированные процессы. Жизненный цикл любого коллективного субъекта истории не может быть формализован с помощью отвлеченных, «чистых» категорий строгого научного анализа. В нем всегда проявляется уникальное сочетание культурного архетипа народа, духа эпохи и свободы выбора. И именно в период бифуркации человеческое вмешательство в ход событий производит наиболее существенные изменения. Это ничем не предопределенная ситуация выбора может привести и к возрождению (новому циклу жизни), и к гибели, и к длительной, затягивающейся на века стагнации.
В 1990 г. система мирового капитализма, по расчетам американского социолога И. Валлерстайна, попала в период бифуркации, который будет продолжаться до 2025-2050 гг. 23 Разумеется, подобные расчеты всегда содержат долю условности. Все же попробуем определить, с чем могут быть связаны надежды на лучший вариант будущего. Очевидно, что для создания нового духовного потенциала экономики необходимо некое положительное религиозно-идеологическое начало, в рамках которого будут реабилитированы духовные ценности и будет выработан новый воодушевляющий проект справедливого миропорядка.
Силы, способные вызвать духовный переворот и придать пассионарный импульс положительным изменениям, весьма разнородны. Это - последователи великих мировых религий и религиозные фундаменталисты; часть национальных бюрократий, всерьез озабоченная утратой национально-государственных суверенитетов в результате глобализации; деятели культуры, отстаивающие духовные ценности; ученые и предприниматели шумпетеровского типа - лидеры научно-технического прогресса, антиглобалисты; инстититуты самоорганизации гражданского общества (например, таких как организация АТТАС («За налог Тобина в помощь гражданам»), объединяющая профсоюзы и общественные ассоциации, требующие ввести предложенный Нобелевским лауреатом по экономике Дж. Тобином налог на валютные спекуляции). Совокупное действие столь разнородных сил может вызвать такой уровень духовной напряженности в обществе, благодаря которому со временем будет восстановлен высокий статус честного труда, хозяйственного аскетизма и творчества. И тогда золото будет возвращено Рейну.
'Кейнс Д ж. М. Общая теория занятости, процента и денег // Антология экономической классики. М., 1993. С. 261-262.
2 Ю р ь е в А. И. Формула менталитета петербуржцев // Мост. 2003. №56. С. 16-17.
3 В е б е р М. Протестантская этика и дух капитализма // Макс Вебер. Избранные произведения. М., 1990.
'фукуямаф. Великий разрыв. М., 2003. С. 328.
5 К л и м о в С. М. Интеллектуальные ресурсы организации. СПб., 2000. С. 87-88.
6 Глобальная нравственность: Материалы симпозиума / Под ред. Н. Н. Моисеева. М., 1989. С. 66.
7Зомбарт В. Буржуа. М., 1994. С. 209.
8 П о л а н ь и К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002. С. 86-87.
’Ульрих П. Утилитаристская фикция общего блага // Философия хозяйства. Альманах центра общественных наук и экономического факультета МГУ. 2003. №5 (29). С. 66.
10 К е й н с Дж. М., Указ. соч. С. 252.
"Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001. С. 227.
12 Фукуяма Ф. Указ. соч. С.50-94, 339.
1!Козловски П. Этика капитализма. СПб., 1996. С. 13.
14 П а н а р и н А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2002. С. 361.
15БодрияйярЖ. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 52.
|6Горичева Т., Орлов Д., Секацкий А.От Эдипа к Нарциссу. СПб., 2001.
17 Е ф и м ч у к И. В. Экономический постмодерн - послесовременность или современность? // Философия хозяйства. Альманах центра общественных наук и экономического факультета МГУ. 2003. №4 (28). С. 65.
18 Там же. С. 66.
’’Климов С. М. Указ. соч. С. 41.
20 Румянцева С. Ю. Длинные волны в экономике: многофакторный анализ. СПб., 2003. С. 180.
2|Тульчинский Г. Л. Особенности бизнеса в условиях глобализации // Мост. 2003. №56. С. 34.
22Зомбарт В. Указ. соч. С. 274.
23 Валлерстайн И. Указ. соч. С. 347-370.
Статья поступила в редакцию 26 апреля 2004 г.
