CC BY
64
Кожина // Проблемы структурной лингвистики. 1984. - М., 1984.
8. Падучева, Е.В. Семантические исследования / Е.В. Падучева. -М., 1995.
9. Dijk, van T.A. Semantic Discourse Analysis / T.A. van Dijk // Handbook of Discourse Analysis. Vol. 2: Dimensions of Discourse. - London, Orlando, San Diego, New York, Toronto, Montreal, Sydney, Tokyo, 1985.
10. Dijk, van T.A. Text and Context. Explorations in the Semantics and Pragmatics of Discourse / T.A. van Dijk. - L.: N.Y., 1977.
11. Kintsch, W. How readers construct situation models for stories: The role of syntactic cues and causal inference / W. Kintsch // Coherence in Spontaneous Text. - Amsterdam, Philadelphia, 1995.
Белов Вадим Алексеевич - аспирант кафедры русского языка и общего языкознания Гуманитарного института Череповецкого государственного университета.
Тел.: 8 (8202) 57-83-95; e-mail: belov.vadim.@dmail.com.
Belov, Vadim Alexeevich - Postgraduate student, Department of the Russian Language and Linguistics, Institute of Humanities, Cherepovets State University.
Tel.: 8 (8202) 57-83-95; e-mail: belov.vadim.@dmail.com.
УДК 821.161.1 (091) «18»
Е.В. Целикова
ПАРОДИЙНАЯ ЛИЧНОСТЬ А.А. ФЕТА В ЦИКЛЕ Д.Д. МИНАЕВА «ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ С ГРАЖДАНСКИМ ОТЛИВОМ»
E.V. Tselikova
А.А. FET'S PARODY INDIVIDUALITY IN D.D. MINAEV'S SET OF WORKS "LYRICAL SONGS WITH CIVIL TINT"
Статья посвящена рассмотрению феномена пародийной личности А. Фета, возникающего в творчестве поэта сатирического журнала «Искра» Д. Минаева. В статье дается характеристика механизмов пародии, выявляются некие общие законы, по которым развивается пародийная личность А. Фета.
Пародия, пародийная личность, А.А. Фет, Д.Д. Минаев, сатирическая журналистика, сатирический журнал «Искра», механизмы пародии, литературный процесс 60-х гг. XIX в.
The paper deals with the phenomenon of A. Fet's parody revealed in the works of D. Minaev, a poet of satirical magazine "Is-cra". Referring to Fet's essays and lyrics, D. Minaev creates a unique poet's parody image. In the paper, mechanisms of parody are characterized, certain common laws are revealed according to which Fet personality's parody develops.
Parody, parody personality, A.A. Fet, D.D. Minaev, satirical journalism, satirical magazine "Iscra", parody mechanisms, literature process of the 1860-s.
Одним из способов деструкции «чужой» реальности и утверждения абсолюта «своей» реальности является пародийная реконструкция личности носителя «чужого» сознания. В процессе такой «трансформации» противник обязательно наделяется утрированно отрицательными чертами, а следовательно, снижается как личность; и его мир уже не может противостоять «моей» реальности, которая отныне мыслится как единственно верная.
Личность оппонента, подвергнутая пародийному переосмыслению, утрачивает связи с объективной реальностью, становясь, таким образом, личностью пародийной.
Подобный процесс переосмысления устойчивых представлений произошел в современном литературоведении в отношении личности А.А. Фета, одного из выдающихся русских поэтов XIX в. Традиция воспринимать Фета-человека как жест-
кого практика, «ретрограда», «мракобеса» и «остервенелого крепостника», писавшего, однако, прекрасные лирические стихи, сложилась еще при жизни поэта, главным образом, в 60-х гг. XIX в. На наш взгляд, возникновению и существованию этого стереотипа во многом способствовала деятельность поэтов «Искры», таких как А. Сниткин, П. Медведев и в особенности Д.Д. Минаев.
В шестом и седьмом номерах «Русского слова» за 1863 год в рамках фельетонного обозрения «Дневник Темного человека» был напечатан цикл пародий Д. Минаева на стихотворения А. Фета под общим названием «Лирические песни с гражданским отливом». В этом цикле предметом пародий Минаева становится не столько творчество Фета, сколько личность поэта «чистого искусства». Создавая цикл, пародист попытался обличить «темные», как он полагает, стороны личности А. Фета, которые до недавнего времени были скрыты «мелодическими словами его поэзии». «Темные» стороны есть не что иное, как общественно-политические взгляды Фета. Этот лирический поэт, по мнению Минаева, по своей внутренней сущности представляет тип собственника, крепостника, стремящегося лишь к улучшению личного благосостояния. Таким образом, пародист снимает вопрос о несовпадении автора художественного и биографического. «Литературный тип г. Фета - тип вообще очень поучительный, - пишет Минаев в "Дневнике Темного человека". -Рассматривая его деятельность, нельзя не заметить, что он принадлежит особенной плеяде писателей и певцов, воспевших сладость крепостного состояния в России. <...>» [4, с. 7]. Д. Минаев сознательно отождествляет внелитературную личность автора и лирического субъекта его поэзии, создавая, таким образом, пародийную личность А. Фета. Эта личность предстает в пародиях Минаева как подчеркнуто биографический персонаж, сохраняющий свое настоящее имя. Пародийный персонаж совершает поступки, вступает в какие-то человеческие отношения, занимается творческой и хозяйственной деятельностью.
С точки зрения психологии личность (от лат. persona - маска, роль актера) - это системное качество, приобретаемое индивидом в предметной деятельности и общении, характеризующее его со стороны включенности в общественные отношения. Выскажем предположение, что для создания пародийной личности Фета Д. Минаеву необходимо было воссоздать личность Фета - реального человека, литератора и помещика, иметь представление о его индивидуальных особенностях, интересах и убеждениях. Специфика создания пародийной личности Фета во многом определялась
тем обстоятельством, что в его поэзии нет лирического героя, т.е. такой художественной личности, которую можно было бы соотнести с биографическим автором. Поскольку целью пародии Минаева было не столько создание текста-интерпретатора, сколько создание новой личности, наделенной пародийными качествами, то в роли прецедентного элемента (источника пародии) пародист должен был использовать как бытовую, так и художественную личность Фета. А так как лирика Фета художественной личностью не обладала, Д. Минаеву ничего не оставалось, как попытаться самому создать эту личность, а потом ее пародировать. Воспринимая лирические произведения А. Фета как прямое отражение чувств и душевных состояний автора, возникающих в результате его непосредственного контакта с миром, Д. Минаев реконструирует в своем сознании художественную личность Фета. Оценка же автора биографического выстраивается пародистом целиком на публицистическом материале очерков «Из деревни». Таким образом, созданная Минаевым личность Фета представляла собой совокупность двух «я»: автора биографического, реального (это представление Д. Минаева о Фете как о поэте школы «искусства для искусства» и как о реальном человеке, помещике-землевладельце) и автора художественного. В своем цикле «Лирические песни с гражданским отливом» Д. Минаев, по его словам, являет нам «нового Фета - Фета обиженного, Фета взволнованного, Фета оскорбленного» [4, с. 8].
«Лирические песни с гражданским отливом» -это цикл, состоящий из шести пародий, связанных между собой общностью сюжета, мотивов и объединенных личностью «нового Фета». Как следует из текстов, «Лирические песни...» - это история о том, как один помещик (в котором легко угадывается А. Фет), обиженный на весь мир и на соседского гуся, в частности, восстановил свое душевное равновесие тем, что придумал новый штраф для беспечных мужичков. Этот нехитрый сюжет позволил Минаеву вьивить все негативные, с его точки зрения, стороны личности А. Фета: его мелочность, самодурство, стяжательство, а главное, -крепостнические взгляды, искусно завуалированные «мелодическими словами» его лирики.
Первое стихотворение цикла «Сядем здесь, под этим кленом» представляет собой пародийную интерпретацию текста А. Фета «Ива» (1854). Пародия Д. Минаева построена в форме диалога между «новым Фетом» и его подругой, которая пытается отвлечь поэта от мрачных мыслей. Диалог между персонажами текста-интерпретатора строится по принципу контраста. Антиномия идеала и действительности выражается в противопоставле-
нии красоты южной природы и условий быта героев: Сядем здесь, под этим кленом! -/Говорит моя подруга. - / Посмотри: над небосклоном / Брызжет светом солнце юга... /Позабыть пора давно нам, / Что груба теперь прислуга [6, с. 508].
Диссонанс между желаемым и действительным положением вещей угнетает героя пародии. Красота окружающего пейзажа более не впечатляет его творческую натуру: Нет, ни волны аромата, / Ни сияния денницы, / Мной воспетые когда-то, / Не разбудят струн цевницы, / От того, что гусеня-та / Съели пук моей пшеницы [6, с. 508]. В этой пародии перед читателем возникает «Фет обиженный»; его внутренний протест направлен на всех, начиная от нерадивой дворни и заканчивая гусе-нятами. Подобная вспыльчивость из-за пучка пшеницы может показаться неправдоподобной, однако эта деталь помогает глубже «вскрыть» «второй план» пародии. Вся представленная драма развивается на фоне южной природы. И этот «юг» не отвлеченный поэтический прием, а вполне реальное географическое пространство - хутор Сте-пановка Мценского уезда1, где, по собственному признанию Фета, он «владел двумястами десятинами отличной черноземной пахотной земли» [12, с. 460]. Становится ясным, что Фет в пародии Минаева жалеет не только пучок пшеницы, а все свое имущество: огромные поля с хлебом, дом, постройки и доходы. Ни одна попытка возлюбленной развеять тоску и уныние пародийного Фета не увенчалась успехом. Прежде красота приводила Фета-лирика в восхищение, настраивала его на поэтический лад, и он воплощал свои чувства в стихотворные строки: Сядем здесь, у этой ивы. / Что за чудные извивы / На коре вокруг дупла! [13, с. 251]. Теперь все изменилось. «Чудные извивы» и «ветви сочные» не задевают более эстетического чувства Фета, ныне ему милее реалии помещичьей жизни: заливной луг, тучная нива и раболепный взгляд крестьянина. В этой пародии Д. Минаев представляет новую трактовку образа всем известного поэта. Теперь, как показывает пародист, поэт сменил род занятий и стал Фетом-помещиком, капризно отбросившим лиру, поскольку соседские гуси, покусившиеся на его имущество («пук пшеницы», а за ним и на всю «ниву»), прогнали его праздную музу.
Исчезнувшее вдохновение усилило негодование Фета, он надломлен; проза жизни затмила милые ему поэтические горизонты. И «Фет обиженный» становится «Фетом взволнованным» - во второй пародии цикла. Он не понимает, что же
1 Мценский уезд являлся частью Орловской губернии, расположенной на юго-западе России.
происходит в его некогда гармоничном мире, отвечая слезами на сыплющиеся невзгоды: Когда наплыв противных мне идей / К нам ворвался, -смирить не в силах стона, / Стал плакать я, как плакал иудей, / Лишенный стен родимого Сиона <...> [6, с. 508 - 509]. В этой пародии Д. Минаев перечисляет содержание основных глав очерков А. Фета «Из деревни»: «Литератор», «Новое положение о потравах и загнанные лошади», «Равенство перед законом», «Гуси с гусенятами». В то же время Минаев пародирует элегию А. Фета «Когда мои мечты за гранью прошлых дней» (1844). Эта элегия, очевидно, выбрана Минаевым потому, что представляет собой воспоминание о первой любви, которое зримо обрисовывает особенности лирического «я» поэзии А. Фета. Почти для всех своих пародий Д. Минаев старается выбирать наиболее эмоционально насыщенные стихотворения, представляющие широкий диапазон чувств и переживаний лирического субъекта (эти стихотворения имеют, как правило, программный характер для поэзии А. Фета). Подобный выбор обусловлен стремлением Минаева максимально точно воспроизвести в системе пародии образ лирического субъекта поэзии Фета.
В любовной элегии Фета эмоциональной доминантой является первая строфа: Когда мои мечты за гранью прошлых дней / Найдут тебя опять за дымкою туманной, / Я плачу сладостно, как первый иудей / На рубеже земли обетованной [13, с. 65]. Некогда страстно и сильно любивший герой, любивший в первый раз, стремится вновь вернуться в прошлое и обрести гармонию... Пусть хотя бы на миг, хотя бы в мечтах... Но этот миг обладает поистине волшебной силой, он заслоняет от поэта объективный мир с его дисгармонией и фальшью, и тогда перед глазами, затуманенными слезами счастья, встает любимый образ подобно тому, как перед путником возникает вдруг обетованная земля, которая есть конец его пути. В этой элегии для поэта очень важным является то медитативное состояние, в которое он погружен: когда мои мечты <...> / Найдут тебя опять <...>. Здесь в сильной позиции стоит лексема «когда», сигнализирующая нам о важности этого момента времени для поэта, так как образ любимой возникает в его сознании лишь в минуты вдохновения. В системе пародии значение этой лексемы приобретает совершенно иное, конкретное, бытовое содержание: «когда» — т.е. Когда меня журнальный асмодей / Преследовал как лирика салона, Когда табун соседских лошадей / Топтал мой хлеб, Когда один из нынешних судей / Оправдывал работника Семена, Когда в мой сад явился гусь-злодей. Все эти «когда» - это свершившиеся единожды внелитера-турные, связанные с хозяйственной деятельностью
Фета события. Здесь Минаев разоблачает фальшивую, как он показывает, позицию Фета-лирика: позицию невмешательства в дела обыденные, земные, которые не касаются его непосредственно. Но когда были затронуты личные хозяйственные интересы Фета, «нежный лирик» - герой пародии Минаева - сбросил маску кротости и вознегодовал во всю силу своей темпераментной поэтической натуры. Далее внимание Минаева переключается на эмоциональное сравнение из элегии Фета: Я плачу сладостно, как первый иудей / На рубеже земли обетованной [13, с. 65]. Д. Минаев извлекает это сравнение из контекста любовной элегии Фета, трансформируя его смысл в системе пародии. Все, что было сакральным для Фета, становится орудием в борьбе против него у Минаева. Д. Минаев шестикратно повторяет сравнение, заимствованное из элегии, кардинально меняя его семантику: Стал плакать я, как плакал иудей, / Лишенный стен родимого Сиона [6, с. 508 - 509]. Если в элегии акцент сделан на обретение счастья, былой любви, то у Минаева - на отторжение... и, главным образом, имущества. В цикле статей А. Фета «Из деревни» самый животрепещущий для него вопрос - это нарушение границ частной собственности. Таким образом, Фет, «лишенный стен родимого Сиона», не столько «обездоленный, лишившийся крова», сколько потерявший имущество, собственность, терпящий убытки в хозяйстве. Эта тяга «Фета взволнованного» к материальному богатству подчеркивается Минаевым и через детали. Так, например, Сион не родной, а «родимый», т.е. свой, принадлежащий роду, семье, усадьбе. Кроме того, это сравнение позволяет пародисту манипулировать биографическими реалиями, связанными с автором прототекста. Образ «последнего иудея» в системе пародии конкретизируется, перестает быть только поэтическим сравнением, приближаясь к портретной характеристике. По свидетельствам многих современников, тип внешности A.A. Фета позволял предположить о его принадлежности к еврейской нации. «Наружность Афанасия Афанасьевича была характерна <...>. Его еврейское происхождение было ярко выражено», - замечает в своих мемуарах С.Л. Толстой [10, с. 153]. И.Л. Толстой, в свою очередь, воссоздает такой портретный облик А. Фета: «У него была длинная черная, седеющая борода, ярко выраженный еврейский тип лица <...>» [9, с. 124]. Хорошо знавшая Фета Т.А. Куз-минская в письме к Г.П. Блоку характеризует внешность поэта: «Это был не первой молодости, довольно красивый человек <...> с еврейским типом <...>» [3, с. 171]. Таким образом, «последний иудей», бывший только элементом эмоционального сравнения прототекста, в системе пародии пер-
сонифицируется, напрямую отождествляясь с личностью A.A. Фета.
«Пародийный Фет» все время плачет. Слезы являются для него естественной и единственно возможной реакцией на окружающие его беды. Бессильный сделать что-нибудь полезное, он предпочитает жалеть себя, впадая в тоску и уныние. Интересно, что подобное поведение отчасти было свойственно А. Фету в жизни. О достоверности подобного вывода свидетельствует переписка его ближайших друзей И.С. Тургенева и И.П. Борисова. Так, в письме И.П. Борисову от 11 декабря 1861 г. Тургенев замечает: «Я получаю изредка письма от этого милого смертного; он в них плачет подобно Иеремии... а все-таки я убежден, что дела его идут недурно. Главная ошибка его была -покупка Степановки; но с тех пор он умел ее исправить» [11, с. 326]. В ответном письме Борисова читаем: «Нельзя вам заранее не поведать о восхитительной статье Фета "Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство". Ничего не выдумано, все истинная правда. Но все это передано неподражаемо, фетовски. <...> Скоро весь плач Иеремии прольется на страницы "Русского вестника". <...> И чем плачь его слышится сильнее, тем лучше для него. Без этого нет ему жизни. Окружите его всевозможными довольствами и со всех сторон безмятежным покоем - и он тотчас умрет и морально, и физически» [15, с. 368 - 369]. Сравнение А. Фета с пророком Иеремией весьма символично. Известно, что Иеремия проповедовал христианство, навлекая на себя через это «поношение и повседневное посмеяние», сограждане преследовали его ненавистью, смеялись над ним [1, с. 323 - 326]. Иеремией было написано несколько книг, в том числе наиболее известная из них «Плачь Иеремии», которая, по словам Арх. Никифора, «поистине есть возвышеннейшая и вместе самая трогательная, плачевная песнь, полная самых нежных и жалобных стенаний о некогда цветущем и славнейшем городе Иерусалиме, царице всех городов, дщери Сионовой» [1, с. 326]. Нельзя не заметить некоторого сходства жизненных обстоятельств (гонений, насмешек), личностных особенностей (упорства, стремления идти вразрез с мнением большинства) и специфики текстов (элегических настроений, хандры, плача, стенания) Иеремии с биографическими реалиями, особенностями характера и творчеством А. Фета. Отмеченное сходство позволяет также отождествлять иудея, «лишенного стен родимого Сиона», и «пародийного Фета».
Образ иудея, кроме того, может быть соотнесен с библейской притчей о блудном сыне. «Пародийный Фет», в котором невероятно сильна тяга ко всему материальному, близок к завистливым
братьям Иосифа, продавшим беспомощного юношу в рабство ради отцовского наследства, большую часть которого составляла плодородная земля.
Перенесенный в систему фразеологии, мотив блудного сына усиливает комическое начало пародии: блудным сыном становится «гусь-злодей», случайно зашедший на поля «пародийного Фета». Образ гуся вообще очень значим в цикле пародий Д. Минаева; он есть почти в каждом тексте цикла:
1 -я пародия: Оттого, что гусенята / Съели пук моей пшеницы <...>.
2-я пародия: Когда в мой сад явился гусь-злодей /Для похоти гусиного мамона <...>.
4-я пародия: На полях чужие гуси, / Дерзость гусенят, - <...>.
5-я пародия: Если в поле встречу гуся <...>.
Взятый из главы «Гуси с гусенятами», этот образ органично соединяется в сознании Д. Минаева с уже сложившимся у него представлением о личности Фета. В небольшом комментарии, предваряющем пародию, Д. Минаев следующим образом пересказывает содержание этой главы: «"Отмщенья мне, отмщенья!" - возопил г. Фет и потребовал с гусей, виноват, с их владельцев 60 яиц за бесчестье» [4, с. 9]. Пародист завершает свое рассуждение небольшой эпиграммой: О, гуси, гуси! вас виним / И порицаем мы за это: / Спасали вы когда-то Рим, / А разорили нынче Фета [4, с. 9]. «Новый Фет» постоянно раздражен гусиными набегами, но ему невдомек, что в этом своем раздражении он сам уподобляется этой вздорной птице. Фет забыл про «трели соловья», теперь все его мысли лишь о гусином гоготе. Предположим, что для современников поэта слова «Фет» (стимул) и «гусь» (реакция), очевидно, входили в пределы одного ассоциативного поля. Правоту высказанной мысли подтверждает, на наш взгляд, следующее четверостишие Д. Минаева: Если гуся ем в буфете, - / Вспоминаю, сжав ладони, / О разбойнике Семене / И о бедном нашем Фете [8, с. 562]. Таким образом, мы видим, что в пародии Д. Минаева человек («пародийный Фет») низводится до уровня животного (гуся), что позволяет усилить сатирический аспект текста-интерпретатора. В.Я. Пропп считает, что «для сатирического сопоставления пригодны только такие животные, которым приписываются некоторые отрицательные качества, напоминающие такие же качества людей» [5, с. 55]. В мифопоэтической традиции образ гуся весьма многозначен: гусь является символом предусмотрительности и бдительности, воспринимается одновременно как провозвестник хаоса и как творец Вселенной. В Средние века гусь, считавшийся ездовым животным ведьм, ассоциировался с нечистой силой. Гусь, кроме того, является сим-
волом бессмысленной глупости. Несколько иные представления о гусе находим в словаре В.И. Даля: «Гусь лапчатый (хорош гусь!; ну и гусь!) - человек себе на уме. Ровно у гусака: сердце маленькое, а печенка большая. Говорят о сердитом. Гусиным может быть шаг, крик и даже память, то есть беспамятство» [2, с. 421]. В текстах Минаева черты, приписываемые этой птице, становятся характеристиками пародийной личности. Фет, подобно гусю, хитер, постоянно сердит, не лишен предусмотрительности, бдителен, он является творцом собственной вселенной - Степановки - и страстным певцом грядущего хаоса (гибели пореформенной деревни). Непрестанные заботы Фета о хлебе насущном способствуют усилению чувства обиды и неприятия действительного положения вещей и превращаются в гневную отповедь в следующей, третьей пародии цикла: Холод, грязные селенья, / Лужи и туман. / Крепостное разрушенье, / Говор поселян <...> [6, с. 510].
Эта пародия апеллирует к программному стихотворению А. Фета «Шепот, робкое дыханье, трели соловья» (1850), которое, как замечает Н.П. Сухова, «укрепилось в сознании современников как наиболее «фетовское» со всех точек зрения, как квинтэссенция индивидуального фетовского стиля, дающего повод и для восторгов, и для недоумения» [7, с. 103]. Стихотворение «Шепот, робкое дыханье...» изображает миг любовного свидания, осененного гармонией природы: Шепот, робкое дыханье, / Трели соловья, / Серебро и колыханье / Сонного ручья <...> [13, с. 192]. У Минаева стихотворение о любви трансформируется в гневный монолог раздраженного помещика -«Фета оскорбленного», который оплакивает гибель крепостной системы, ведь он живет теперь в чуждом мире, где все ему противостоит, начиная от природы и заканчивая пресловутыми гусями. Если в первой пародии цикла стенанья Фета даны на фоне романтического пейзажа: Посмотри, как эта нива, / Точно море, колыхает; / Как, к реке склонясь лениво, / Зеленеющая ива / В струйках ветви обмывает <...> [6, с. 508], - то здесь пейзаж изображается не отстраненно, как панорама, а как плод субъективного восприятия, непосредственных переживаний Фета. Заметим, что описание пейзажа начинается с категории состояния: «Холод, грязные селенья, / Лужи и туман». В пародии акцент сделан на внешние, телесные ощущения, тогда как в оригинале для поэта важен, прежде всего, «звуковой», музыкальный принцип постижения мировой гармонии: Шепот, робкое дыханье, / Трели соловья <...> [13, с. 170]. Если раньше (1 - 2-я пародии) Фет испытывал дискомфорт от работников и гусей, то теперь это состояние усугубилось еще и отсутствием тепла. Пародийный
Фет оказывается «загнан в угол», отчего все претензии, все недовольство сложившейся ситуацией гиперболизируется в его сознании до масштабов мировой катастрофы. Черты грядущего апокалипсиса, с точки зрения Фета, заметны везде и во всем - Русь гибнет: От дворовых нет поклона, / Шапки набекрень, / И работника Семена / Плутовство и лень. / На полях чужие гуси, / Дерзость гусенят, - / Посрамленье, гибель Руси, / И разврат, разврат!.. [6, с. 510]. Благодаря обилию семантически маркированных, оценочных слов, обладающих отрицательной смысловой наполняемостью («грязные селенья», «плутовство и лень», «дерзость гусенят», «посрамленье», «гибель», «разврат»), Минаев выявляет «истинный» облик пародийного Фета - озлобленного и ожесточенного крепостника, который не в силах вынести крушения старого мира, а, значит, и своих надежд.
Подобные эсхатологические мотивы соотнесены Д. Минаевым с оригинальным гимном любви Фета, поскольку пародист, несомненно, учитывал знание читателями программного стихотворения Фета и рассчитывал на узнавание. Если прото-текст воспевает интимные переживания любовников, то «Фет оскорбленный» «кричит» о не менее интимных переживаниях, связанных с кризисом его хозяйства. Иными словами, Фет страстной любовью любит свою усадьбу, землю и доходы...
Комментируя пародию, Д. Минаев риторически восклицает: «Мало разве всего этого, чтобы отравить жизнь чистого духом поэта, бесславно погибающего в борьбе с неразвитым и грубым человечеством» [4, с. 11]. Тексты пародий говорят, что этого оказалось более чем достаточно. Литератор Фет необратимо изменился: под гнетом общественных перемен, под влиянием тяжелых обстоятельств он стал иным. «И так, м. г., узнаете ли вы теперь вашего прежнего, спокойного и всем довольного поэта? - спрашивает пародист у читателя. - Узнаете ли вы его музу, знакомую когда-то только с одними кипридами и афродитами, а теперь погрузившуюся в море житейских дрязг, сельских убытков и штрафов? Узнаете ли вы г. Фета?» [4, с. 11].
Таким образом, можно сделать вывод, что в цикле «Лирические песни с гражданским отливом» Д. Минаев создает завершенный образ - пародийную личность Фета. Личность «нового Фета» обладает рядом устойчивых черт, которые определяют специфику его поведения: биографиче-
ских - помещик-крепостник, занятый разработкой системы штрафов и наказаний, способной оградить его от «произвола» работников, и поэт, на досуге пишущий «бессмысленные» слезливо-романтические стихи о девах, розах и соловьях. Психологические особенности этой личности -чудак, «безумец», отличающийся эмоционально-волевой неустойчивостью и подверженный частой смене настроений: большей частью он предстает как инфантильный интроверт, осознающий себя «сосудом мировой скорби», но иногда, когда проблемы окружающего мира начинают довлеть над ним, вторгаясь за пределы поэтической реальности, «новый Фет» становится крайне агрессивным, демонстрируя неприязнь и недоброжелательство. Сюжетные черты пародийной личности - распад «сладкой» усадебной жизни.
Пародийная личность А. Фета, созданная Д. Минаевым в 60-е гг. XIX в., остается частью массового сознания вплоть до настоящего времени.
Список литературы
1. Арх. Никифор. Иеремия пророк / Арх. Никифор // Библейская энциклопедия. -М., 1991.
2. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 1: А - 3 / В.И. Даль. - СПб.; М„ 1880.
3. Кузминская, Т. А. Об A.A. Фете / Т.А. Кузминская // Русская литература. - 1968. - № 2.
4. Минаев, Д.Д. Дневник Темного человека / Д.Д. Минаев // Русское слово. - 1863. - № 6.
5. Пропп, В.Я. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне) / В.Я. Пропп. - М„ 2006.
6. Русская стихотворная пародия: сборник. - Л., 1960.
7. Сухова, Н.П. Мастера русской лирики / Н.П. Сухова. -М., 1962.
8. Темный человек (Минаев Д.Д.) Вопрос (Дума) // Искра. - 1863.-№ 41.
9. Толстой, И.Л. Мои воспоминания / И.Л. Толстой. -М., 1969.
10. Толстой, C.JI. Очерки былого / С.Л. Толстой. - Тула, 1975.
11. Тургенев, И. С. Собрание сочинений: в 12 т / И.С. Тургенев. - М„ 1958. - Т. 12.
12. Фет, A.A. Из деревни / A.A. Фет // Русский вестник. - 1863. -Ks 1.
13. Фет, A.A. Полное собрание стихотворений / A.A. Фет.-Л., 1937.
14. Фет, A.A. Стихотворения. Основной фонд, подлинные авторские редакции. Наши корни. О поэзии и искусстве. Современники о Фете / A.A. Фет. - М., 2000.
Целикова Екатерина Викторовна - кандидат филологических наук, Череповецкий государственный университет. Тел.: 8 (8202) 51-72-40; 8-921-134-10-03; e-mail: tseIikovaev@chsu.ru
Tselikova, Ekaterina Viktorovna - Candidate of Science (Philology), Cherepovets State University. Tel.: 8 (8202) 51-72-40; 8-921-134-10-03; e-mail: tselikovaev@chsu.ru
