CC BY
126
Филология. Искусствознание Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (3), с. 282-287
УДК 82.09+821(470)
ПАРОДИРОВАНИЕ ЖАНРОВ В ПОВЕСТИ Ю.Н. ТЫНЯНОВА «ВОСКОВАЯ ПЕРСОНА»
© 2014 г. О.И. Плешкова
Алтайская государственная педагогическая академия o-Pleshkova1@yandex.ru
Поступиле чредекцию 17.07.2014
Анализируется обусловленность исторической прозы Ю.Н. Тынянова теорией литературной эволюции. Рассматривается пародирование различных жанровых конструкций в повести «Восковая персона».
Ключечые слоче: литературная эволюция, жанр, пародия, художественный образ.
Связь художественного творчества Ю.Н. Тынянова с его научными работами неоднократно отмечалась исследователями. Романы «Смерть Вазир-Мухтара» (1927), «Пушкин» (1935-1943), повесть «Подпоручик Киже» (1928) рассмотрены в литературоведении как экспериментальная база Тынянова-учёного [1; 2]. Говоря о новаторстве «Восковой персоны» как произведения о петровской эпохе, исследователи подчёркивали своеобразие стиля в освоении писателем нового бытового материала, но не соотносили повесть с литературной теорией Тынянова (за исключением отдельных опытов, например, М. Ямпольского, И. Калининой, А. Блюмбаума [3; 4; 5]). На наш взгляд, повесть Ю.Н. Тынянова «Восковая персона» (1931) демонстрирует взаимосвязь с теорией литературной эволюции, в частности, с теорией пародии. Обусловленность повести «Восковая персона» авторской установкой на пародирование различных жанровых конструкций будет рассмотрена в настоящей работе.
Проблема пародирования анализируется Тыняновым в связи с исследованиями закономерностей литературной эволюции. В теоретико-литературных работах («Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» (1921), «Литературный факт» (1924), «Архаисты и Пушкин» (1926), «О литературной эволюции» (1927) и др.) Тынянов, последовательно развивая концепцию литературной эволюции, обращается к вопросам пародирования, констатируя обязательность так называемого «пародического отталкивания» каждого последующего («нового») произведения от предшествующего («старого»). Термин «пародия» наполнен у Тынянова новым содержанием: пародия не дискредитирует оригинал, а функционирует как приём отталкива-
ния в литературной эволюции. Пародия вычленяет художественные приёмы, образы, «синтаксически-интонационные фигуры» из «произведений-предшественников» и, трансформируя их, включает в новое произведение [6, с. 198310; 7; 8; 9].
Завершением цикла исследований литературной эволюции, по мнению самого Ю.Н. Тынянова, явилась работа «О пародии» (1929) [6, с. 540]. Повесть «Восковая персона», в свою очередь, в это же время выступила своеобразным итогом развития темы Петра I, имеющей в русской литературе долгую и богатую традицию. Повесть появилась в период возросшего интереса к личности царя-реформатора (что было во многом обусловлено эпохой революционных преобразований) и обозначила определённый «момент» эволюции литературы о царе Петре. Столкновение в художественной системе «Восковой персоны» элементов различных жанров (исторического документа, мифологического предания, лубка, оды, панегирика, анекдота, повести и др.) обусловило новаторство интерпретации образа царя Петра.
Легендарный император начиная со времени своего правления неоднократно становился героем литературных произведений, отождествляясь то с Богом, то с Антихристом. В эпоху правления Петра I были заложены художественные принципы его изображения. Идеализация образа Петра, его прославление культивировались в жанрах придворной литературы -панегириках и одах [10, с. 11]. Жанры официальной литературы и искусства петровской эпохи, сохраняя типологическую общность, демонстрируют панегирико-одическую тенденцию в изображении царя Петра, согласно которой Петру приписывались черты Бога, демиурга. В
этом ряду - произведения Ф. Прокоповича, Ф. Лопатинского, М. Ломоносова и др.
В то же время анализ произведений о Петре I, предшествовавших повести Ю.Н. Тынянова, позволяет говорить о наличии другой тенденции изображения царя - так называемой сати-рико-апокрифической, определяемой совокупностью жанровых разновидностей неофициальной литературы и произведений устного народного творчества. Сюда относятся: тексты религиозного содержания (проповеди, молитвы, песни старообрядцев-раскольников), тексты светского содержания (анекдоты, авантюрные повести, сказки, легенды, предания, лубочные издания). В данных жанрах были актуализированы иные (в сравнении с официальной литературой) принципы создания художественного образа царя Петра, в образе которого подчёркивались черты Антихриста.
Произведения русской литературы Х1Х-ХХ веков, являющиеся предшественниками повести Ю.Н. Тынянова «Восковая персона», варьировали названные жанрово-стилевые тенденции изображения царя Петра. Так, в поэме А.С. Пушкина «Медный всадник», синтезирующей жанры анекдота, предания и новеллы, представлена как божественная, так и антихристова сущность царя Петра [11]. В романе Д. С. Мережковского «Антихрист (Пётр и Алексей)» (1903-1905), в повестях Б. Пильняка «Его величество кпееЬ ркег Кошап^г» (1919) и «Санкт-Питер-Бурх» (1921), в рассказе А.Н. Толстого «День Петра» (1918), варьирующих жанровые конструкты демонологического рассказа, проповеди, мистического романа, доминирует изображение Петра - погубителя России, Антихриста. Роман А.Н. Толстого «Пётр Первый» (1929-1944), ставший последним произведением на данную тему, предшествующим тыняновской повести, вновь актуализировал панегирико-одическую тенденцию, породившую изображение Петра как неутомимого труженика и акцентирующую внимание на его величии.
Повесть «Восковая персона», создаваемая Тыняновым параллельно разработке теории пародии, демонстрирует пародическое смещение варьируемых ранее в литературе жанрово-стилевых тенденций изображения царя Петра. Ориентация на пародический принцип конструкции видится экспериментальным приёмом Тынянова-ученого, который «высвечивается» автором в нескольких эпизодах повести: в эпизоде так называемого «тройного перевода» и в эпизоде создания восковой фигуры. Так, сцена разговора Меньшикова с мастером Растрелли
при участии подмастерья Лежандра и министра Волкова в качестве переводчиков демонстрирует процесс пародирования. Слова при «тройном» переводе теряют своё первоначальное значение, свою функцию. Создание восковой фигуры ассоциируется с созданием в системе литературы нового литературного произведения, автором которого является граф Растрелли, «художник искусства». «Старые элементы» оригинала (слепки лица, рук, ног, одежда царя), необходимые для создания Восковой персоны, не способны воссоздать прежнего Петра и образуют новую конструкцию, пародическую трансформацию оригинала.
Образ восковой скульптуры Петра, вынесенный в заглавие произведения, выступает значимым элементом быта, художественно трансформированным в литературной системе повести. Централизация статуарного мотива в заглавии соотносит повесть Тынянова в литературной эволюции с пушкинской поэмой, на пародическую трансформацию которой указывает антонимичность заглавий: «Медный всадник» -«Восковая персона». Эпитет «медный» трансформируется Тыняновым по контрасту в «восковой». Величественное «всадник» замещается иронически-помпезным «персона». Лексема «персона» вызывает ассоциацию с персоной нон грата - нежелательной личностью, которой и начинает выступать восковая фигура Петра. Пространственное положение пушкинской статуи - над городом, над Невой - противопоставлено у Тынянова её положению в кунсткамере. Статуя Петра в тексте Тынянова лишена своего «символического партнёра» - коня Медного всадника. Пародически ориентированное заглавие тыняновской повести как бы изначально снижает, обытовляет образ Петра. Указания Тынянова на материал статуи (воск), необычность её архитектоники (в противовес большой голове - слабые, тонкие ноги, созданные по образу и подобию оригинала - Петра) создают проекцию воскового подобия правителя на образ России (в традициях отождествления образа царя с державой), которая опровергает панегирическую концепцию «Пётр-камень - основа государства».
Сцена рассматривания больным Петром кафельных изразцов голландской печи обнаруживает пародирование элементов жанра исторического документа - хроники. Картинки на кафеле предстают мгновениями жизни Петра (постройка флота, поездки за границу, введение новых обычаев, отношения с женщинами и пр.). Картинки комментируют «хаотичный распорядок» бурной жизни Петра, что в сумме формирует
развёрнутую метафору жизненного пути. Постройка флота и выведение России к морю выступают главными делами Петра: на это указывает рефрен «И море» (встречается 6 раз) и трёхкратное воспроизведение образа корабля. Непропорциональность и мутированные образы картинок (например, собеке с женским лицом, толстые, кек челочеческие члены, цчеты, ло-шедь с собечьей голочой, деречья кек собеки и пр.) демонстрируют совмещение несовместимого и ассоциативно указывают на противоречия жизни Петра, подчёркивают позитивные и негативные последствия его деяний. Внутренний монолог умирающего героя, рассматривающего картинки на печном кафеле, обнажает мотив одиночества и подчёркивает трагизм ситуации. Тынянов, передавая предсмертные мысли Петра, осознавшего своё одиночество, показывает сущность царя как человека. Осознание неподлинности прожитой жизни (не случайно перечисление дел Петра сопровождается частицей слочно [12, с. 364]) наделяет тыняновский образ Петра трагизмом, сближает его концепцию с экзистенциальными идеями, согласно которым человек в пограничных ситуациях смерти, страдания, болезни и пр. постигает своё бытие и одиночество перед миром.
В сцене прощания Петра с жизнью обнаруживается также трансформация исторического анекдота, пародирующая сакральность образа царя-реформатора. Болезнь «искусного кормчего» лишает его героического ореола. Тыняновский Пётр дан в интимной обстановке, в спальне, на кровати, наедине с тараканом.
Значимым видится изображение Петра в смерти, в чём обнаруживается жанровый конструкт притчи. Следует отметить, что все герои входят в повествование через показ их отношения к смерти. Тема смерти варьируется и в чужих текстах, используемых Тыняновым в повести (в эпиграфах к главам, в песнях, стихах, приписываемых персонажам). Эпизод смерти Петра формально выделен: третья глава - «середина», центр произведения. Смерть Петра выступает и бытовым эпизодом, и моментом сакрализации, и проявлением экзистенции героя. Изображение смерти проникнуто эсхатологическим мотивом и в контексте произведения воспринимается как конец не только Петрова дела, но и новой России, мира, как Апокалипсис. Объём третьей главы повести, очень краткой и, в отличие от других глав, не разделённой на части, подчёркивает концептуальную значимость эпизода. Глава состоит из трёх абзацев, количество слов в которых всё больше убывает: в 1-м абзаце - 45 лексем; во 2-м - 17; в 3-м - 12.
Так на уровне графики текста Тыняновым создаётся образ жизненного финала. Выступающая в качестве единоначалий ко всем трём абзацам фраза - «в полшеста часа» - реминис-центно восходит к библейскому тексту (Христос умер «около шестого часа» (Евангелие от Луки (23; 44)). Таким образом, смерть царя сопоставляется со смертью Христа, наполняя образ Петра сакральным содержанием. Введение образа метафорического заместителя героя -Восковой персоны, которая после «рождения -смерти» героя принимает его функции, - обнажает, с одной стороны, пародическое отталкивание Тынянова от «петербургской повести» Пушкина (образ Медного Всадника - также «заместитель» Петра), с другой стороны, синтезирует спектр представлений о Петре.
Так, процесс создания воскового подобия интерполирует миф о создании человека. Сцены в мастерской Растрелли (3 и 6 части Главы Четвёртой) ассоциируются с процессом создания мира: Мастер создаёт плоды (яблоко и пр.), упоминает о создании садов [12, с. 410] и в итоге создаёт человека. Согласно мифам о создании человека, Бог создаёт его из красной глины [13, с. 33-34]. В связи с этим «ошибка» Растрелли, констатируемая автором (кричит подмастерью перед началом работы: «Мять глину!» - вместо «Греть чоск!» [12, с. 398]), превалирование «красного» света в мастерской выглядят пародической аллюзией на миф о сотворении человека. «Ошибка словом» помогает Растрелли перейти от рассуждений к работе. Констатация автора: и чот это-то и было нужное слочо [12, с. 398] также указывает на пародическую трансформацию библейского мифа («вначале было слово»).
Создание воскового подобия может быть интерпретировано и в контексте евангельских притч о Христе, где наблюдается композиционное повторение ситуаций: смерть - снятие с креста - погребение - воскресение. Восковое подобие принимает проекцию состояния мученика после снятия с креста. Характер мучений только что сделенного чоскочого подобия воссоздан ассоциативно: мастер Растрелли натирает «восковое тело» крахмалом, чтобы оно не пожухло, не рестрескелось, не испортилось. Здесь - ассоциация с процессом бальзамирования; «тяжёлые раны» восковой фигуры напоминают о ранах распятого Христа; чернеющие ямы глаз, указание на иллюзию мучений (кек бы ч мучении) позволяют говорить о пародической трансформации Тыняновым библейского мифа. После погребения Петра его восковой двойник также подвергается подобному обряду: воско-
вую фигуру относят подальше от людских глаз, в «куншткамору», ассоциирующуюся в данном случае с гробницей, с семейным склепом. В кунсткамере уже находятся чучела-«мумии» любимых собак и лошади Петра, заспиртованная голова «внучка» и две другие знакомые, домашние головы - Марьи Даниловны и Вили-ма Ивановича [12, с. 455]. Поклонение святому представлено в сцене посещения пьяным Ягу-жинским Кикиных палат (6 часть Главы Пятой). Следуя религиозным представлениям об адресате ритуальных поклонений, Ягужинский просит у Восковой персоны защиты от Меньшикова (здесь - наложение факта внелитературного быта, развитие темы дворцовых интриг). Поза (рука к груди) и речь просящего ассоциируются с молением [12, с. 436]. Вставание Восковой персоны и движение её рук, мотивированное наличием тайных пружин, воспринимается Ягужинским как воскресение усопшего.
Одновременно образ метафорического заместителя героя указывает на трансформацию в системе повести жанра демонологического рассказа. В образе создателя подобия - мастера Растрелли - отражённо возникает, пародируется антихристова сущность Петра. Иностранное происхождение, косноязычие, сильный голос, хромота, кривые пальцы рук, уродливость Растрелли позволяют маркировать образ Дьявола (христианская мифология), или функционально близкий ему образ чёрта, беса (славянская, языческая мифология). Подчёркнутое пристрастие Растрелли к выпивке, его «карканье» слов [12, с. 359, с. 395, с. 446], «округлость» облика и любовь к круглоте [12, с. 358] также соотносимы с народными представлениями о нечистой силе, варьируемыми в жанрах быличек, демонологических рассказов. Согласно славянской мифологии, черти, попав на землю, во избежание вражды и ссор очертили свои владения кругом [14, с. 428]. В связи с этим важен тыняновский неологизм: Растрелли накруглил по Неве до ста бронзовых штук (скульптур) [12, с. 358]. Считая это место своим владением, Растрелли ревностно относится к мастеру Каравакку, пытающемуся внедриться в сферу его деятельности (например, опередить с принятием заказа и пр.) Растрелли - Творец, но создаёт он скульптурные фигуры - идолов, что в христианской традиции интерпретируется как демоническое действо. Изваяния Растрелли (лягушка, Силен, тритон) имеют сходство с мастером, как бы «созданные по образу и подобию» Творца [12, с. 358, с. 396, с. 410, с. 412]. Двукратное сравнение Растрелли с тритоном, напоминающее о пушкинском «и всплыл Петрополь, как три-
тон» [15, с. 278], ассоциирует образ «архитектора» с властелином смерти, царства мёртвых. Значимо, что именно Растрелли извещает о скорой кончине царя Петра [12, с. 360], что наделяет его образ семантикой тайного, демиургиче-ского знания.
Процесс создания Восковой персоны пародически представляет процесс создания человека, где Творцом-создателем выступает дьявол. Первоначально Растрелли создаёт голову Петра. Материал для головы содержит змеиную кровь. Змея ассоциируется с извилинами мозга - проводится традиционное метафорическое сопоставление змеи с мудростью. После того, как воск замешивают на змеиной крови, топят и вливают в маску - голова воскового подобия становится тяжёлой, будто влили не топлёный воск, а мысли [12, с. 411]. Ягужинский, заехавший в мастерскую посмотреть на работу, соблазняется видом восковых фруктов и надкусывает яблоко. Сцена пародически воспроизводит библейскую притчу о грехопадении. Наполненность яблока змеиной кровью [12, с. 408] указывает на присутствие змея-искусителя. Безграничную власть над змеем олицетворяет Растрелли, ибо его волею змеиная кровь, замешанная в кулак, соединяется с воском, из которого создаются яблоко и голова человека. Рассуждая о скульптурных образах богов для похоронной процессии Петра, Растрелли намеренно снижает их (Марс в его интерпретации блюёт от печали, Геркулес потерял свою палку, как дурак и пр. [12, с. 410]). Организация материала ведущим конструктивным принципом в данном случае свидетельствует о пародической трансформации описания процесса похорон Петра, изображённого, в частности, в «Краткой повести о смерти Петра Великого, императора и самодержца Всероссийского» (1725) Ф. Прокопови-ча, воссоздающей убранство траурной залы, а в жанровом отношении синтезирующей панегирик и исторический документ.
Сотворённый Растрелли «человек греха» представляется тем самым Антихристом, пародическое воплощение которого осуществляет Тынянов в образе Восковой персоны. Процесс создания Восковой персоны в жаркой мастерской Растрелли, присутствие змеиной крови в качестве одного из ингредиентов воскового тела наделяют образ метафорического заместителя Петра сатанинской атрибутикой и возводит Восковую персону в ранг богопротивных идолов. Восковая персона, как и Медный всадник у Пушкина, наводит ужас. Тынянов «отстраняет» в Восковую персону негативную сторону личности царя-реформатора (чему композиционно
способствует рубежная глава о смерти императора). «Отчуждая» в Восковую персону всё, что было в предшествующей литературе о Петре, Тынянов «высвечивает» образ Петра не как «персоны», а как человека перед лицом смерти.
Художественное решение образа народа в повести Тынянова соотносится с фольклорными драматическими жанрами - скоморошьими играми, а также с афоризмами лубочных картинок и потешками, что в целом тоже работает на создание концепции образа царя Петра. У Тынянова образы народа балаганно стилизованы, но, как и другие персонажи, введены в повесть через тему смерти, обнажающую исконное человеческое начало в Петре. Так, в повести Тынянова оказываются пародически трансформированными лубочные картинки о Коте, в которых был аллегорически представлен образ царя Петра: «Кот Казанский» (варианты конца XVII - начала XVIII вв.), «Мыши кота погребают» (варианты первой половины XVIII - конца XIX вв.) [16, с. 78]. Это обнаруживается как в непосредственном использовании писателем афористичных лубочных выражений, так и в передаче нюансов ряда сюжетных линий (Пётр и Екатерина; Пётр и приближенные-сподвижники).
Время и обстоятельства смерти Петра у Тынянова, совпадающие с реальной действительностью, переданы афористически, через использование балаганной стилистики. Один из персонажей повести, вольный мужик Иванко, говорит: Помиреть Коту не ч лето, не ч осень, не ч ечторник, не ч середу, е ч серый пяток [12, с. 378]. Описания рыдающей Екатерины сопровождаются мотивом неискренности, что сближает её с лубочной Котафевной. Фраза Еште-рине чозрыделе, трижды варьируемая Тыняновым и выделенная в тексте курсивом [12, с. 395, с. 396, с. 405], акцентирует внимание на эпизоде, вводит подтексты лубочных картинок (ср.: Котефечне долго плекеле, рыделе, причеты причителе [16, с. 78]), а также служит указанием на пародическую трансформацию другого жанра - оды. В данном случае очевидно заимствование из оды Державина «Водопад» (17911794) [17, с. 187]. Непрекращающийся плач Катерины «работает» на создание общественного мнения, на её утверждение в глазах народа как престолонаследницы. Лубочная фраза о мышах-гостях, званных на поминки по Коту со чсех чолостей, по лесем, по полям, по емберем и клетям [16, с. 78], варьируется Тыняновым в речи Иванки, аллегорически говорящего о предстоящей амнистии преступников (амнистия мотивирована молениями за здравие государя):
...отпусшть будут не чсе четыре стороны чолжских рыболочоч, тех, что рыбку лочят по хлечем и клетям. Их зечтре отпусшть будут -тут торг, тут яме, стой прямо! [12, с. 378]. Рифмованная речь Иванки восходит к традициям народного скоморошества, отраженным в лубочном искусстве. Таким образом, изображение смерти царя у Тынянова, включающее, помимо трагических мотивов, элементы народно-смеховой культуры и балаганно стилизованные описания рыдающей Екатерины, усугубляют трагедию Петра-человека.
Итак, в повести Ю.Н. Тынянова «Восковая персона» обнаруживается смешение панегири-ко-одической и сатирико-апокрифической тенденций в изображении Петра I. Синтез жанро-во-стилевых тенденций говорит об отталкивании Тынянова от сложившейся литературной традиции в изображении Петра I, о трансформации канонов. Изображение человека на грани смерти, передача трагизма индивидуального человеческого существования сближают концепцию повести с экзистенциальной философией. Созданию образа царя Петра в традициях литературы модернизма у Тынянова способствует пародирование конструктов как «высоких» (ода, панегирик и пр.), так и «низких» (анекдот, лубок, потешка, быличка и пр.) жанров. Сталкивая жанровые элементы «предшествующих» произведений о Петре, представляющих Петра Богом и/или Антихристом, Тынянов создал новую концепцию образа царя Петра: Пётр в повести «Восковая персона» показан в своей человеческой сути, вне панегирико-одических славословий и апокрифических «развенчаний», в чём проявляется жанровое своеобразие произведения. Пародический синтез различных жанровых структур в художественной системе повести «Восковая персона» позволяет говорить о произведении Ю. Н. Тынянова как о необходимом «моменте» литературной эволюции.
Список литеретуры
1. Эйхенбаум Б.М. Творчество Ю. Тынянова // Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии. Л.: Худож. лит., 1986. С. 186-223.
2. Эйдинова В.В. О стиле Тынянова // Пятые тыняновские чтения. Рига; М.: Зинатне; Импринт, 1994. С. 39-43.
3. Ямпольский М.Б. Маска, анаморфоза и монстр // Ямпольский М.Б. Демон и лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис). М.: НЛО, 1996. С. 207-252.
4. Калинина И.А. Конструктивная функция метафоры в повести Ю. Тынянова «Восковая персона»
// Культура и текст. Литературоведение. Часть II. Санкт-Петербург - Барнаул, 1998. С. 47-55.
5. Блюмбаум А.Б. Конструкция мнимости: К поэтике «Восковой персоны» Ю. Тынянова. СПб.: Ги-перион, 2002. 200 с.
6. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. 576 с.
7. Плешкова О.И. Петербургские повести Ю. Н. Тынянова в свете его теории литературной эволюции // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 6. Часть 1. С. 49-52.
8. Плешкова О.И. Теория пародии Ю.Н. Тынянова и современная проза постмодернизма // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Н. Новгород, 2011. № 6(2). С. 522-527.
9. Плешкова О. И. Теория литературной эволюции, историческая проза Ю. Н. Тынянова и современные жанры исторического повествования // Русское литературоведение ХХ века: имена, школы, концепции: Материалы Международной научной конференции (Москва, 26-27 ноября 2010 г.) / под общ. ред. О.А. Клинга и А.А. Холи-кова. М.; СПб.: Нестор-История, 2012. С. 241248.
10. Панегирическая литература петровского времени / Под ред. О. А. Державиной. М.: Наука, 1979. 312 с.
11. Крыстева Д. Поэтическая формализация мифов о Петре I и «Медный Всадник» Пушкина // Русская литература. 1992. № 3. С. 14-25.
12. Тынянов Ю. Н. Восковая персона // Тынянов Ю.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Л.: Худ. литература, 1985. С. 353-457.
13. Флавий И. Иудейские древности. В 2 т. Т. 1. Кн. 1-12. М.: АСТ, Ладомир, 2002. 784 с.
14. Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Словарь славянской мифологии. Н. Новгород: Русский купец; Братья славяне, 1996. 480 с.
15. Пушкин А.С. Медный всадник // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 4. М.: Наука, 1977. С. 273-289.
16. Русская народная картинка ХУП-ХК вв.: Каталог выставки / [Составитель Е. А. Мишина и др.; Вступит. статья А.С. Сытовой]. Л.: Б. и., 1980. 85 с.
17. Державин Г.Р. Водопад // Державин Г.Р. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1957. С. 178-190.
PARODY OF GENRES IN Y.N. TYNYANOV'S STORY «THE WAX PERSON»
O.I. Pleshkova
The article notes the conditionality of historical prose of J.N. Tynjanov theory of literary evolution. The parody of various genre elements in the story «The wax person» is analyzed.
Keywords: literary evolution, genre, parody, artistic image.
References
1. Jejhenbaum B.M. Tvorchestvo Ju. Tynjanova // Jejhenbaum B.M. O proze. O pojezii. L.: Hudozh. lit., 1986. S. 186-223.
2. Jejdinova V.V. O stile Tynjanova // Pjatye tyn-janovskie chtenija. Riga; M.: Zinatne; Imprint, 1994. S. 39-43.
3. Jampol'skij M.B. Maska, anamorfoza i monstr // Jampol'skij M.B. Demon i labirint (Diagrammy, defor-macii, mimesis). M.: NLO, 1996. S. 207-252.
4. Kalinina I.A. Konstruktivnaja funkcija metafory v povesti Ju. Tynjanova «Voskovaja persona» // Kul'tura i tekst. Literaturovedenie. Chast' II. Sankt-Peterburg -Barnaul, 1998. S. 47-55.
5. Bljumbaum A.B. Konstrukcija mnimosti: K po-jetike «Voskovoj persony» Ju. Tynjanova. SPb.: Giperi-on, 2002. 200 s.
6. Tynjanov Ju.N. Pojetika. Istorija literatury. Kino. M.: Nauka, 1977. 576 s.
7. Pleshkova O.I. Peterburgskie povesti Ju.N. Tynjanova v svete ego teorii literaturnoj jevoljucii // Mir nauki, kul'tury, obrazovanija. 2010. № 6. Chast' 1. S. 4952.
8. Pleshkova O.I. Teorija parodii Ju.N. Tynjanova i sovremennaja proza postmodernizma // Vestnik Nizhe-gorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. N. Novgorod, 2011. № 6(2). S. 522-527.
9. Pleshkova O.I. Teorija literaturnoj jevoljucii, is-toricheskaja proza Ju.N. Tynjanova i sovremennye zhan-ry istoricheskogo povestvovanija // Russkoe literaturovedenie HH veka: imena, shkoly, koncepcii: Materi-aly Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii (Moskva, 2627 nojabrja 2010 g.) / pod obshh. red. O.A. Klinga i A.A. Holikova. M.; SPb.: Nestor-Istorija, 2012. S. 241-248.
10. Panegiricheskaja literatura petrovskogo vremeni / Pod red. O.A. Derzhavinoj. M.: Nauka, 1979. 312 s.
11. Krysteva D. Pojeticheskaja formalizacija mifov o Petre I i «Mednyj Vsadnik» Pushkina // Russkaja literatura. 1992. № 3. S. 14-25.
12. Tynjanov Ju.N. Voskovaja persona // Tynjanov Ju.N. Sochinenija: V 2 t. T. 1. L.: Hud. literatura, 1985. S. 353-457.
13. Flavij I. Iudejskie drevnosti. V 2 t. T. 1. Kn. 112. M.: AST, Ladomir, 2002. 784 s.
14. Grushko E.A., Medvedev Ju.M. Slovar' sla-vjanskoj mifologii. N. Novgorod: Russkij kupec; Brat'ja slavjane, 1996. 480 s.
15. Pushkin A.S. Mednyj vsadnik // Pushkin A.S. Polnoe sobranie sochinenij: V 10 t. T. 4. M.: Nauka, 1977. S. 273-289.
16. Russkaja narodnaja kartinka XVII-XIX vv.: Katalog vystavki / [Sostavitel' E.A. Mishina i dr.; Vstupit. stat'ja A.S. Sytovoj]. L.: B. i., 1980. 85 s.
17. Derzhavin G.R. Vodopad // Derzhavin G.R. Sti-hotvorenija. L.: Sovetskij pisatel', 1957. S. 178-190.
