CC BY
68
ПАРАДОКС СЛУХОВ: ДОВЕРИЕ vs. НЕДОСТОВЕРНОСТЬ
the paradox of rumors: reliability us. inauthenticity
Е.В. Осетрова
E.V. Osetrova
^ухи, коммуникативный канал, механизм, доверие, достоверность, недостоверность. Слухи охарактеризованы как канал массовой коммуникации, «свой» для всего социально-языкового коллектива: он доступен каждому человеку, который является активной частью его рабочего механизма. Канал слухов, принцип работы которого описывает фразеологизм «из уст в уста», имеет ряд признаков: для него характерны традиционность, доступность, простота, особая активность речедеятеля в процессе функционирования. Отсюда проистекает доверие населения к слухам. Это народное доверие распространено на слухи как на канал коммуникации - возможные же сомнения в достоверности слухов направлены на их текстовую составляющую.
Слухи, несмотря на характеристику обыденности, устойчиво связанную с этим явлением в наивном сознании носителя языка, сложны, амбивалентны по сути. Их квалифицируют как устойчивый тип высказывания и как коммуникативный канал. Они рассказывают о «чужих» и «своих», вмещают и сенсационное, и обыденное сообщение, развлекательную и прагматическую информацию, потешную и трагическую новость. Они бурно «расцветают» в ситуации социального катаклизма и спокойно «произрастают» в обстоятельствах рутинного однообразия. Их тексты правдивы и ложны, их регулярно используют, но не менее часто и отвергают в качестве источника информации.
Так же противоречиво, вплоть до парадоксального, отношение к слухам: с одной стороны, многие признают недостоверность слухов, с другой - население привычно им доверяет, учитывает их в своем социальном, значимом по последствиям поведении и, по оценкам ученых, относится к этим сообщениям как желаемым [Лосенков, 1983, с. 81, 84; Rosnow, Yom, Esposito, 1986; Андри-янов и др., 1993, с. 87; Побережников, 1995, с. 3; Почепцов, 2002, с. 286]. Что касается субъектов власти, то в определенных обстоятельствах они
Rumors, communication channel, mechanism, confidence, reliability, inauthenticity. Rumors are characterized as a channel of mass communication, which is common for the whole socio-speech community: the channel is available for every person who seems to be an active part of its operating mechanism. The rumour channel, whose work can be described by such an idiom as «from mouth to mouth», has a number of features: it is characterized by traditionalism, availability, simplicity, a special activity of a speech producer. Hence the public confidence in rumors takes place. This public confidence covers rumors as a communication channel; the possible doubts about their inauthenticity are aimed at their textual component.
соглашаются использовать слухи в качестве эффективной техники воздействия на коллективное сознание: особенно это справедливо в отношении предвыборных кампаний, рекламных акций, проектов по формированию публичного имиджа. Одновременно, с учетом общего исторического фона, следует признать настороженное отношение к слухам органов государственности.
В период советской власти партийность печати была возведена в принцип, в виде прямой директивы четко сформулированный Сталиным на апрельском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1929 г.: «Надо принять меры к тому, чтобы в органах печати, как партийных, так и советских, как в газетах, так и в журналах, полностью проводилась линия партии и решения ее руководящих органов» [Цит. по: Культура русской речи, 1998, с. 241]. Поэтому обнародование любого другого мнения или информации, например, через слуховой канал, подвергалось суровой критике. Уже XIII партийный съезд 1924 г. в специальной резолюции выступал «против распространения непроверенных слухов <...> и аналогичных приемов, являющихся излюбленными приемами беспринципных групп, заразившихся мелкобуржуазными настроениями» [Цит. по: Валентинов, 1991, с. 94]. А с началом Ве-
<С £
d m
0
ь
X
1 W m Е-U
CL
<
о ^ о о ^ h о я
3
ш tS
О PL W
§
о §
X
%
«
о w :г s
ь
L
<с п w с
« s
д
h u
w
м
ликой Отечественной войны меры по пресечению ложных слухов были ужесточены, и в июле 1941 г. введен в действие специальный Указ Президиума Верховного Совета СССР; по нему с июля по ноябрь 1941 г. военные трибуналы осудили 1 423 человека [Покида, 1990, с. 19].
Отголоски прежней «строгой школы жизни» (ср. с политическим символом царской «грозы» [Михайлова, 2011, с. 165]) со всей откровенностью продемонстрировали социологические исследования, проведенные в конце 70-х гг. Результаты обработки полученных опросов дали, по выражению руководителей проекта, одно «яркое исключение»: 36 % опрошенных пенсионеров как наиболее сознательная часть социума никогда не сталкивались со слухами (!) - и это на фоне 89 % респондентов, признавших их существование [Лосенков, 1983, с. 80].
Впрочем, первенство борьбы со слухами в России принадлежит отнюдь не советской власти - еще в 1721 г. в связи с паническими слухами о гибели Петербурга от наводнения Сенатом был издан специальный именной указ, подписанный князьями П. Голицыным, Г. Юсуповым и И. Дмитриевым-Мамоновым.
В нем говорилось, что в дни ноябрьских наводнений в городе «произошла молва в людех, будто явились некоторые глупые пророки, с тем якобы, будет вода чрезвычайно велика, что сущей есть фальшь, чему не надлежит верить» и «ежели и впредь какие бездельники такие фальшивые разглашения в народ всевать будут, дабы никто отнюдь тому не верил, а имели б от прибылой воды осторожность» [Цит. по: Агеева, 2000, с. 307].
Более поздний исторический факт, свидетельствующий, напротив, о «действенной силе» слухов и властном доверии к ним, находим у Б.И. Колоницкого, который описывает настроения в период Первой мировой войны. Тогда генералы и офицеры, полагаясь на фантастические слухи о германофильстве Александры Федоровны и ее тайном содействии германскому правительству, принимали «экстренные меры секретности» во время визитов русской царицы в Ставку [Колоницкий, 1999, с. 74]. Через три десятилетия уже в блокадном Ленинграде те же недоверие к официальным сообщениям и их недостоверность вынуждали людей полагаться на
разговоры в очередях и «сарафанное радио» [Пянкевич, 2014].
Что касается современного периода развития общества, то, как и в исторической перспективе, мы не найдем в данном случае единства реакций и отношений. Констатируем лишь то, что доверие к слухам порой настолько безоговорочно, что никакие прочие источники информации конкуренции с ними не выдерживают. Здесь даже не говорится о каналах официальной информации, к которым, как и к властному субъекту, российское население традиционно испытывает отчужденность, в крайнем случае, неприязнь [Андрия-нов и др., 1993, с. 87; Хлопьев, 1995, с. 30-31; Мат-вейчев, 2009, с. 126], речь идет о точных сведениях «из первых рук», когда их источником является герой слуха, осведомленный о чем-то наверняка; см. диалог:
[разговор двух приятелей]
A.: Максим! А кстати, говорят... говорят, что ты бывший мент.
B.: Я?! Да ты что, Иван! Никогда ментом не был! Ты что это!
A. [с сомнением]: Как это? Я слышал, ты там работал, а теперь на пенсию ушел. Пенсию ментовскую получаешь.
B. [задумывается]: А я знаю, почему про меня такие слухи ходят. Я ведь в свое время в ментовке много просидел, много очень там времени провел. Ты понимаешь? За пьянку. Вот я и получился... мент!
А: А я так и думал всегда... Говорили про тебя...
(Речь Краснотуранска. 2010. Июль. Архив автора).
Подтверждение вышесказанному мы находим и в европейском контексте. Так, исследование темы преступности и ее отражения в СМИ Великобритании показало, что 22 % респондентов в качестве важного источника, формирующего их представление о преступности, назвали слухи. В 80-х гг. ХХ столетия они занимали третье место после местной газеты (30 %) и телевидения / радио (23 %) в рейтинге источников, в числе которых фигурировали еще опыт друзей, личный опыт и полиция. Исходя из полученных данных, автор исследования С. Смит предостерегал от игнорирования неофициальной формы коммуникации - слухов и обращал внимание на их существенное вли-
яние на аудиторию [Smith, 1984; Цит. по: Ясавеев, 2004, с. 111-112].
Показательно, что парадокс «доверие vs. недостоверность» формулируется не только исследователями слухов и молвы [см., в частности: Прозоров, 1997, с. 163-164; Ермаков и др., 2004, с. 38, 43; Щербатых, 2007, с. 204, 210; Исупов]. Аналогичное явление как особый способ работы языковой категории достоверности фиксирует А. Му-стайоки: «В этих случаях говорящим высказывается одновременно факт и сомнение в достоверности информации (выделено нами. - Е.О.), потому что она получена "из вторых рук"» [Мустайо-ки, 2006, с. 289]. К тому же пониманию «странностей работы» персуазивной категории приходит И.А. Нагорный, отмечая, что в предположительном высказывании нередко наблюдается высокая степень уверенности автора, связанная с его компетентностью, основанная на общественном мнении либо обусловленная известностью факта [Нагорный, 2006, с. 240].
Таким образом, противоречие, «всплывающее» на поверхность коммуникативного поведения, имеет свою семантическую подоплеку. Попытаемся далее выявить его причину.
Слухи как часть рабочего механизма канала межличностной коммуникации (так называемого Устного Канала [Осетрова, 2010, с. 47-57]), стоят в одном ряду с другими каналами массовой коммуникации - телевидением, радио, печатью и Интернетом.
Каковы выделенные свойства названного коммуникативного канала?
Канал, принцип работы которого описывает фразеологизм «из уст в уста», - древнейший способ распространения языковой информации, быстро приобретающей в его границах качество анонимности. Он функционирует с тех пор, как образовался человеческий коллектив, нуждающийся в получении и обработке оперативных, социально значимых сведений о внешнем мире, и находит отражение в народных представлениях об устройстве мира: отношение народа к говору, молве, славе, слухам и под. зафиксировано в фольклорном фонде русского языка [Сперанская, 1999]. Из этого выделяется первое значимое свойство данного информационного канала - его глубокая традиционность.
Кроме того, канал распространения слухов самый доступный из всех известных каналов коммуникации. С его текстами - слухами, разговорами, сплетнями, наветами, славой, россказнями, толками, пересудами, ходячими вестями, болтовней [Русский идеографический..., 2004, с. 63-67] - каждый имеет дело практически ежедневно. Они буквально пронизывают бытовую и рабочую, то есть «актуальную коммуникацию» (термин М.В. Китайгородской и Н.Н. Розановой [Китайгородская, Розанова, 1999, с. 256, 327, 359]); ср. примеры:
[разговор в деканате университета]
А.: А ректор кто?.. X?
Б.: Есть и такая версия. Ну это я только на уровне слухов. X, Y, Z озвучиваются в качестве кандидатуры... W - нет... Еще фигура N. Что страшно пугает нашу общественность.
(Речь Красноярска. 2006. Март. Архив автора);
и:
[шутливое sms-сообщение]
- Ты же ведь знаешь ситуацию с солью? Говорят, ее скоро вообще не будет. Можешь помочь завтра 100-килограммовый мешок соли перенести? Я тут по дешевке нашел по 86 руб. за килограмм.
(Речь Красноярска. 2006. Февраль. Архив автора).
Все это в целом составляет очередное свойство канала - максимальную простоту функционирования, когда «народная новость» по цепочке или веером, из уст в уста распространяется на малых и больших пространствах.
При этом участие каждого в работе названного канала не сводится лишь к механистической функции транслятора.
Текст-слух, точнее, диалог, обсуждающий слух, включает, кроме сюжетной основы, интерпретирующий комментарий, который проявляет отношение и эмоции говорящего в полной мере; например:
[разговор родителей в школе о перепрофилировании детских садов]
A.: Я про фээсбэшный садик говорю.
B.: Вы про какой?
A.: Я про тот, который на N-ской.
B.: Нет, а я про который на D-ской. Вроде, я слышала, что вроде как ходят разговоры, чтобы вернуть его обратно детям.
<
£ pq
0
ь
к
1 W m Е-
U
CL
<
о ^ о о
О Й
2s
ш Е-
S
О
Рч
W
13
о §
к
%
о
W :г s
ь
I—
<с п
W
с
S
д
н
u
w м
А.: Что вы такое говорите! Чтобы фээс-бэшники вернули садик! детям! Они, если на что руку наложили, никогда назад не отдадут!
(Речь Красноярска. 2007. Ноябрь. Архив автора).
О причинах отмеченной трансформации пишет М.Я. Гловинская, которая видит ее в неизбежном преломлении чужих слов через призму личностной картины мира. Среди типовых механизмов искажения смысла исследователь называет смещение сферы действия слова по сравнению с исходной репликой; усиление / гиперболизацию / генерализацию исходных высказываний; снятие / замену модальности исходного высказывания; вставку собственной оценочной дескрипции [Гловинская, 1998].
Общение в заданных условиях удовлетворяет психостилевым особенностям фатического речевого поведения, «состоящего в наиболее свободном и раскованном обнаружении индивидуальной манеры говорящего, которое предоставляет право использовать весь диапазон коммуникативных ролей-функций соответственно готовности слушающего воспринять их в таком же диапазоне». Слухи дают возможность человеку реализовать речь как символ социального бытия, «требующего контакта ради контакта и устанавливающего речевой контакт как паллиатив неречевой деятельности», прежде всего как «контакт социально-психологический» [Винокур, 2005, с. 136, 137]. Их фатическая функция представляется не менее весомой, чем информационная, поскольку проявляет человека в качестве социального и речедеятеля:
[работники занимаются делами в офисном помещении]
А. [прерывает молчание]: Про меня, знаете, какие слухи ходят ? Б.: Ну?
А.: Что я уволилась и уезжаю в Москву на какую-то очень высокую должность. А второй слух - что это вообще не я, а N увольняется [все смеются].
(Речь Красноярска. 2008. Июнь. Архив автора); изменяет статус в лучшую сторону, так как «владение любой эксклюзивной и важной информацией повышает значимость субъекта в глазах окружающих» [Щербатых, 2007, с. 206].
Итак, слухи - наиболее традиционный, простой и доступный для населения способ восприятия и передачи актуальной неавторизованной информации. И единственный, в реализации которого рядовые члены общества участвуют активно, проявляя себя деятельными соучастниками общения.
Из изложенного следует необходимость охарактеризовать Устный Канал распространения слухов как единственно до конца «свой» для социально-языкового коллектива канал массовой коммуникации. Он не просто близок и доступен человеку, но каждый, приобщаясь к нему, становится его активной составляющей (см. подробнее: [Осетрова, 2008, с. 65]). Вот отсюда и проистекает доверие населения к слухам - тому фрагменту «анонимного внеличностного дискурса», который, по мнению Ц. Тодорова, большинство людей и считает реальностью П^ого^ 1977, с. 82; Цит. по: Почепцов, 2002, с. 297].
Народное доверие распространяется на слухи именно как на часть рабочего механизма коммуникативного канала - возможные же сомнения в достоверности адресат направляет на текстовое содержание слуха. В этом видится разрешение сформулированного в начале статьи парадокса.
Библиографический список
1. Агеева О.Г. Петербургские слухи (К вопросу о настроениях петербургского общества в эпоху петровских реформ) // Феномен Петербурга: Труды междунар. конф., 3-5 ноября 1999 г. СПб: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2000. С. 299-313.
2. Андриянов В.И., Левашов В.К., Хлопьев А.Т. «Слухи» как социальный феномен // Социологические исследования. 1993. № 1. С. 82-88.
3. Валентинов Н. (Н. Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. М.: Современник, 1991. 368 с.
4. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. М.: КомКнига, 2005. 176 с.
5. Гловинская М.Я. Типовые механизмы искажения смысла при передаче чужой речи // Лики языка: К 45-летию научной деятельности Е.А. Земской. М.: Наследие, 1998. С. 14-30.
6. Ермаков С.В., Ким И.Е., Михайлова Т.В., Осе-трова Е.В., Суховольский В.Г. Власть в русской языковой и этнической картине мира. М.: Знак, 2004. 408 с. 19.
7. Исупов К.Г. Слух (слухи). URL: http://aesthetics-herzen.narod.ru/isupov_sluhi.html
8. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речь москвичей: Коммуникативно-культурологичес- 20. кий аспект. М.: Русские словари, 1999. 396 с.
9. Колоницкий Б.И. К изучению механизмов де- 21. сакрализации монархии (Слухи и «политическая порнография» в годы Первой мировой войны) // Историк и революция: сб. статей к 22. 70-летию Олега Николаевича Знаменского. СПб., 1999. С. 72-86.
10. Культура русской речи: учебник для вузов. 23. М.: НОРМА-ИНФРА, 1998. 560 с.
11. Лосенков В.А. Социальная информация в жизни городского населения. Л.: Наука, 1983.
102 с. 24.
12. Матвейчев О.А. Уши машут ослом: Сумма по-литтехнологий. М.: Эксмо, 2009. 640 с.
13. Михайлова Т.В. К семантической динамике политических символов: царская «гро- 25. за» в русской публицистике XVI века // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2011. № 1.
С. 165-169.
14. Мустайоки А. Теория функционального синтаксиса: От семантических структур к языковым средствам. М.: Языки славянской культуры, 2006. 512 с. 26.
15. Нагорный И.А. Презентационная некатегоричность как фактор функционирования высказываний с предположительными частицами 27. в речевом контексте // Современные тенденции функционирования русского языка и культура речи вузовского преподавателя: матер. Всерос. науч. конф. (27-29 нояб. 2006 г.): в 2 ч. 28. Белгород: Изд-во БелГУ, 2006. Ч. I. С. 237-242.
16. Осетрова Е.В. Неавторизованная информация в современной коммуникативной сре- 29. де: речеведческий аспект: дис. ... д-ра филол. наук. Красноярск, 2010. 413 с.
17. Осетрова Е.В. Слухи в современной языковой практике // Мир русского слова. 2008. № 3-4. 30. С. 61-66.
18. Побережников И.В. Слухи в социальной исто- 31. рии: типология и функции: по материалам
восточных регионов России XVIII—XIX вв. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1995. 60 с.
Покида КИ. Слухи и их влияние на формирование и функционирование общественного мнения: автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1990. 21 с.
Почепцов Г.Г. Информационные войны. М.: Рефл-бук, Киев: Ваклер, 2QQ1. 576 с. Почепцов Г.Г. Коммуникативные технологии двадцатого века. М.: Рефл-бук, Киев: Ваклер, 2QQ2. 352 с.
Прозоров В.В. Молва как филологическая проблема // Жанры речи. Саратов: Изд-во ГосУHЦ «Колледж», 1997. С. 162-167. Пянкевич В.Л. «Люди жили слухами»: Hе-формальное коммуникативное пространство блокадного Ленинграда. СПб.: Владимир Даль, 2014. 479 с.
Русский идеографический словарь «Мир человека и человек в окружающем его мире»: проспект / под ред. КЮ. Шведовой; Ин-т русского языка РАК М., 2QQ4. 136 с. Сперанская А.К Молва, слух и сплетня в современном общественном сознании // Проблемы исторического языкознания и мен-тальности: сб. науч. ст. / Краснояр. гос. ун-т. Красноярск, 1999. Вып. 3: Современное русское общественное сознание в зеркале вербализации. С. 94-99.
Хлопьев А.Т. Кривые толки России // Социологические исследования. 1995. № 1. С. 21-33.
Щербатых Ю.В. Психология выборов. Манипулирование массовым сознанием: Механизмы воздействия: популярная энциклопедия. М.: Эксмо, 2QQ7. 400 с. Ясавеев И.Г. Конструирование социальных проблем средствами массовой коммуникации. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2004. 200 с. Rosnow R.L., Yom J.H., Esposito T.L. Belief in Rumor and Likelihood of Rumor Transmission // Language and Communication. 1986. № 6. P. 189-194.
Smith S.J. Crime in the News // British Journal of Criminology. 1984. V. 24, № 3. P. 289-295. Todorov T. The Poetics of Prose. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1977.
<C £
ti pq
0
b X
1
w
P2 EU
CL
<
О ^
О о ^ h О Й
3
ш Е-
S
О
Рч
W
§
О §
X
%
«
о w :г s
b L
<с п w с
« s
д
h
и
w m
