CC BY
47
Л. В. Братухина
ПАН В «КРЫМУ»: ОБРАЗ ГРЕЧЕСКОГО БОГА В ПОЭМЕ В. НАБОКОВА
Статья посвящена исследованию образа греческого бога Пана в тексте поэмы В. Набокова «Крым». Среди иных произведений этого автора, также содержащих упоминания имени данного мифологического персонажа, поэма выделяется мотивом «поэтической инициации», ассоциированным с образом Пана. Анализируя возможные источники набоковского обращения к пастушескому богу, автор статьи выделяет как наиболее значимые буколические произведения Феокрита и Вергилия, лирику А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, С. Малларме.
Ключевые слова: Пан, Сиринга, Набоков, буколическая поэзия, русская поэзия, «поэтическая инициация», мифология, Античность.
В статье «Античность Пушкина и Набокова» Н. К. Телетова называет последнего представителем третьей волны (после первой и второй, пришедшихся на пушкинскую эпоху и Серебряный век) «антикизации» в русской литературе. Особенность подхода этого автора к наследию классической древности исследовательница охарактеризовала как менее частотное по сравнению с Пушкиным насыщение текстов «античными метафорами, аллюзиями, параллелями», отличающееся, однако, тем, что «глубже, философичнее использует Набоков античный миф и олимпийскую религию» (Телетова 1999: 32).
Античное наследие проявляется в творчестве В. В. Набокова символическими перекличками с сюжетами и персонажами античной мифологии, поэтическими стилизациями («Гекзаметры», «Подражание древним»), использованием «схемы гностического мифа» («Приглашение на казнь», согласно С. Давыдову).
В целом ряде произведений В. Набокова упоминается греческий бог Пан, с именем которого оказывается связан целый комплекс тем и мотивов. В поэме «Крым» (1921) герой, вспоминая о времени, проведенном на полуострове в преддверии эмиграции, восклицает: «О, рощи буковые, где я // подслушал, Пан, свирель твою!» (Набоков 2002: 142). В стихотворении «Лилит» (1928) посмертное шествие в потусторонней реальности, приводящее героя к юной искусительнице, описывается так: «Я шел, // и фавны шли, и в каждом фавне // я мнил, что
Пана узнаю» (Набоков 2002: 221). Герой «Дара» (1937) Годунов-Чердынцев, погруженный в атмосферу «сильвийских встреч» и «мифических умыканий» (Набоков 1990: 300) в своих прогулках по Груневальду, сравнивается с Паном и Симплициссимусом. В романе «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941) фамилию Пан носит эпизодический персонаж, поэт-футурист, увлекший главного героя в путешествие «на Восток». У Гумберта-повест-вователя в «Лолите» (1955) вырывается восклицание: «...нимфетка, клянусь Паном!» (Набоков 1992: 73). В поэме Джона Шейда, героя «Бледного пламени» (1962), в его размышлениях о причинах гибели дочери появляется фраза: «Но с каждого пригорка // Кивал нам Пан, и жалость ныла горько» (Набоков 2000: 320). В романе «Ада» (1969) имя Пана появляется в сочетании «Пановы напевы», обозначающем определенные звуки, призывающие некую горничную Розу к ее воздыхателю, постояльцу гостиницы, для плотских утех.
В большинстве приведенных примеров упоминание имени Пана ассоциируется с представлением о любвеобильной чувственной природе этого божества и акцентированием плотской стороны любовных отношений. О справедливости подобных ассоциаций свидетельствует мифологическая «история» его похождений1. Р. Грейвс перечисляет следующие сюжеты: сочетание с многочисленными менадами из свиты Диониса, соблазнение Эхо, Эвфемы, Селены, попытки овладеть Питис и Сирин-гой (Грейвс 2001: 117).
Образ Пана как «олицетворение чувственной любви» (Обнорский2 1897: 714) очевиден в тексте «Лилит», «Дара», «Лолиты», «Бледного пламени», «Ады». Однако В. Набоков, убежденный, что «искусство в высших своих проявлениях фантастически сложно и обманчиво» (Набоков 2000: 575), ориентирует своего читателя на поиск иных возможных интерпретаций. Так, по мнению Д. Шапиро, появление имени Пана в «Даре» связано
1 Одна из версий этимологии имени Пана также соответствует подобному пониманию его характеристик: от индоевропейского корня pus-, paus- 'делать плодородным' (Лосев 1991: 424). Однако В. Шуль-це, на которого ссылаются Я. Фриск (Frisk 1970: 470) и П. Шантрен (Chantraine 1974: 855), сближает Пйу с санскритским Püsan-, божеством, которое защищает стада.
2 Статья Н. П. Обнорского в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, в издании, упоминаемом в автобиографическом произведении «Другие берега», - один из возможных источников Набокова.
с приемом «автокодирования»: «Упоминание греческого бога пастухов - пример многоуровневого авторского присутствия... Пан благодаря паронимической аттракции syrinx - Сирин (syrinx, или Pan-pipe - свирель) вызывает в памяти псевдоним Набокова» (Шапиро 1999: 31).
История о преследовании нимфы Сиринги (Syringa) представляет собой известный мифологический сюжет, отразившийся в «Метаморфозах» Овидия (Ov. Met. I, 688-712). Набокова могло привлечь здесь не только созвучие имен, но и сам факт преображения нимфы в символический «одушевленный» атрибут Пана. Свирель, таким образом, вполне может подразумевать иные метаморфозы: превращение Сирина в Набокова и наоборот. Свирель также соотносит образ Пана с миром искусства, что важно в свете проблемы «мифологической самоидентификации» писателя с последующим воплощением в приеме «автокодирования».
Таким образом, свирель Пана имеет для В. Набокова важное значение в образе этого мифологического персонажа.
В настоящей статье мы предполагаем более подробно рассмотреть обращение В. Набокова к образу Пана, выделяющееся, на наш взгляд, семантикой «поэтической инициации», связанной с античной мифологической и литературной традицией. Речь идет об упомянутой выше поэме «Крым». Здесь Пан появляется в несколько неожиданном контексте: один из эпизодов воспоминаний о крымских прогулках героя предстает некоей буколической миниатюрой, в которой герой обращается к античному божеству. Неожиданным здесь оказывается появление персонажа древнегреческой мифологии среди крымских пейзажей, не менее интригующе выглядит изображение лирического героя подслушивающим игру Пана на свирели. Используя термин Д. Шапиро, можно отметить, что в этом случае В. Набоков также прибегает к приему «автокодирования», причем упоминание свирели-Сиринги очевидно соотносится псевдонимом Сирин.
Следует вспомнить интересное литературное воплощение свирели Пана - фигурное стихотворение «Сиринга», приписываемое Феокриту, «которое по своей внешней форме (10 постепенно сокращающихся двустиший) напоминает этот музыкальный инструмент и в мудреном слоге прославляет его изобретателя Пана» (Зелинский 1904: 922-923). Текстуальных соот-
3 В. Набоков, вполне возможно, был знаком с данной характеристикой
ветствий между произведениями Псевдо-Феокрита и Набокова нет, но последнего могли привлечь как необычная визуальная форма стихотворения, так и построение его по принципу разгадывания загадок и шарад. Так, например, о Пане в «Сиринге» называется «быстроногим предводителем кормилицы замененного камнем avxinexpoio 0оо^ iBuvx^p)» (Theocr. Syrinx. 2).
Е. К. Беспалова в статье «Пушкинский миф как часть Крымского текста Набокова» со ссылкой на работу М. А. Новиковой интерпретирует упоминание Пана в поэме как своеобразное мифологическое изображение Пушкина: «У Набокова фигура Пушкина, по оригинальной гипотезе М. А. Новиковой принимает отчетливо мифологический облик, а именно облик Пана. <...> Есть все основания считать подобную трактовку справедливой, поскольку именно у Пушкина <...> Набоков учился высокому мастерству поэзии, в чем он косвенно признался в одной из строф поэмы "Крым"» (Беспалова 2007: 45).
Е. К. Беспалова сопоставляет строки набоковского «Крыма» со «Старинными октавами» Д. С. Мережковского, также посвященными воспоминаниям о полуострове: «Во всей природе южной - благодать // Великого языческого Пана. // О, древний бог, под сенью рощ твоих // Сложил я первый неумелый стих» (Мережковский 1990: 652). Далее исследовательница заключает, что «переклички» между произведениями двух авторов, «независимо друг от друга» описывающих «почти одно и то же», являются одним из примеров проявления особого феномена русской литературы - «крымского текста» (Беспалова 2007: 46). Признавая справедливость данной интерпретации, попытаемся выявить иные аспекты интерпретации образа античного божества в произведении В. Набокова.
Так, выделяя в составе «крымского текста» такие компоненты, как «зарождение поэтического дара, первые попытки стихосложения, робкое подражание Пушкину» (Беспалова 2007: 46-47), исследовательница не связывает, однако, мотивы этой «поэтической инициации» напрямую с Паном вне соотнесения его с Пушкиным. Между тем основание для подобной связи4
этого произведения, данной Ф. Ф. Зелинским в упоминавшемся выше Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. По крайней мере, в «Комментарии к роману А. С. Пушкина "Евгений Онегин"» Набоков в оценке II и XV идиллий Феокрита близок к оценкам Зелинского. В целом, следует отметить, что в «Комментарии.» демонстрируется глубокое знание буколической поэзии и дается высокая оценка ее роли в европейской и русской литературе. 4 Понимание образа Пана как наставника начинающего поэта находит
можно усмотреть в нарочитом желании Набокова «повторить жест гения» (Набоков 2001: 416), соотнеся себя, а не Пана с Пушкиным, вернее, с его лирическим героем.
Изображая греческого бога в современном герою Крыму Набоков всецело следует своему кумиру, последовательно изображавшему полуостров как область «исторически» связанную с античной культурой: (Ср. «Нереида» (1820), «Чаадаеву» (1826)). В свой «крымский» период Набоков также познакомился с М. Волошиным, для которого Восточный Крым ассоциировался «с античным образом мрачной Киммерии» (Скржинская 2001: 61).
Пан в крымском окружении выглядит у Набокова вполне органично. Более того, обращение к божеству звучит закономерно, если учесть следование именно пушкинской традиции. Так, в стихотворении «Батюшкову» (1815) среди многих упоминаемых персонажей древнегреческой мифологи Пану отводится особая роль: он осуществляет своеобразную «поэтическую инициацию»: «Веселый сын Эрмия // Ребенка полюбил, // В дни резвости златые // Мне дудку подарил. // Знакомясь с нею рано, // Дудил я непрестанно; // Нескладно хоть играл, // Но музам не скучал» (Пушкин 1937: 114).
В набоковской поэме изображается нечто подобное: лирический герой «подслушивает» игру Пана на свирели и, таким образом, приобщается миру поэзии, с одной стороны, аллю-зивно связав это приобщение с именем Пушкина, с другой стороны, метафорически указывая на собственный псевдоним и таким образом воплощаясь в реальности этой поэтической Аркадии. Далее в тексте поэмы мир поэтический и обыденный сближаются в сравнении: «О, греза, - где мы не бродили! // Дни чередились, как стихи...» (Набоков 2002: 143).
Следует также отметить, что Набоков в тексте поэмы актуализирует и собственно античные источники образа Пана. В
основание непосредственно в античных источниках. Бог пастухов и пастбищ, конечно, не являет столь бесспорным покровителем искусств, как Аполлон; однако в некоторых текстах Пан предстает не только «искусным игроком на свирели, веселящим уже почти ложноклассических наяд и дриад и утешающим своей мелодичной игрой путника, уставшего от дальней дороги» (Позднев 1997), но и божеством, чье искусство отражает «гармонию космоса» (Ярхо 1988: 189). Примерами первого случая можно назвать одну из «буколических» эпиграмм, приписываемых Платону (Plato. Epigram. IX, 823); гомеровский «Гимн Пану» (Hymn. XIX). Примером второго - Орфический гимн (Orphica (Hymn. XI)).
указании места встречи с древнегреческим божеством - «рощи буковые» - обыгрывается название «буколической» поэзии, одним из устойчивых мотивов которой является упоминание и изображение Пана, обращение к нему (Theocr. Idyll. 1, 123; 4, 47; 5, 14; Verg. Ecl. 2, 31-33; 4, 58-59; 5, 59; 8, 24; 10, 26 etc).
Используя метафору самого В. Набокова, можно сказать, что его «рощи буковые» берут начало в «Вергилиевской Аркадии», где буки (fagi) являются частью «литературного ландшафта» (Verg. Ecl. 1, 1; 2, 3; 3, 12; 5, 13; 9, 9).
В стихотворении М. Ю. Лермонтова «Пан» (1829) греческий бог также оказывается наставником и вдохновителем начинающего поэта: «Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день, // Укрывшися лесов в таинственную сень // Или под ветвями пустынныя рябины, // Смотреть на синие, туманные равнины. // Тогда приходит Пан с толпою пастухов; // И пляшут вкруг меня на бархате лугов. // Но чаще бог овец ко мне в уединенье // Является, ведя святое вдохновенье: // Главу рогатую ласкает легкий хмель, // В одной руке его стакан, в другой свирель! // Он учит петь меня; и я в тиши дубравы // Играю и пою, не зная жажды славы» (Лермонтов 1954: 48). Как известно, образы лермонтовского стихотворения восходят в гомеровскому «Гимну Пану» в переводе А. Ф. Мерзлякова (1826): видение веселящегося бога пастбищ, места - леса и луга - и время его появления - на склоне дня (в переводе Мерзлякова - после охоты; в переводе В. В. Вересаева - «Как только же вечер наступит, // Кончив охоту, берет он свирель, одиноко садится // И начинает так сладко играть...»), акцентирование деталей внешнего облика - рогов, а также покровительство Пана искусству создания песен.
Поэму «Крым» сближает с лермонтовским «Паном» мотив соприкосновения с миром высокого божественного искусства и результат восприятия игры Пана на свирели - осуществление «поэтической инициации»: у Лермонтова об этом говорится прямо, у Набокова же представлено символическим указанием, вызывающим ассоциации с образами античной поэтической традицией и ее преломлением в русской.
Следует, однако, обратить внимание на то, что у Набокова время появления Пана - полдень («полдневный трепет над травой»), а не вечер. Герой поэмы не страшится нарушить покой божества, что, согласно мифам, чревато «паническим ужасом».
Время «свидания» с Паном - полдневная пора - соотносит «Крым» с «Послеполуденным отдыхом Фавна» (1876), названным В. Набоковым одним из «трех или четырех бессмертных
багателей» С. Малларме (Набоков 1993: 491). В тексте этой эклоги излагается история нимфы Сиринги и встречается обращение к ней, имеющее особое значение для Набокова: «Как резанный тростник был укрощен победой // Уменья моего... <...> Сиринга, оборви свирельный свой побег!» (Малларме 2012: 68). Цитата из этого произведения - «le sanglot dont j'étais encore ivre» (Малларме 2012: 70) - встречается в романе В. Набокова «Bend Sinister». В предисловии к третьему американскому изданию книги ее автор комментирует эту строку из «чувственной эклоги», акцентируя античный мотив соблазнения нимф Паном. В контексте романа, кроме того, актуализируется мотив перехода сна в явь, связанный с данным произведением Малларме: «Полдень душный // Растаял в чаще сна...<...> // Так неужели я влюбился в сон?» (Малларме 2012: 65). В романе «Bend Sinister» главный герой Адам Круг видит во сне картины, навеянные воспоминаниями, в том числе о покойной жене, и в момент апофеоза чувств и эмоций он неожиданно просыпается. Отметим, что в поэме «Крым» также подчеркивается, что все изображаемое - это особая реальность за гранью обыденного мира, созданная авторским воображением: «О, заколдованный, о, дальний // воспоминаний уголок!» (Набоков 2002: 144).
В заключение следует указать, что среди античных источников наиболее актуальный для «Крыма» контекст обнаруживается в буколической поэзии Феокрита и Вергилия, произведения которых составляют основу словесно-образного «литературного ландшафта» набоковской теофании. Кроме того, отметим литературные воплощения мифологического сюжета о нимфе Си-ринге в «Метаморфозах» Овидия и «Сиринге» Псевдо-Фео-крита. Этот сюжет имеет «этимологическое» значение для набо-ковского псевдонима и является ключом к игровому приему «автокодирования», не единожды применяемому автором.
Не менее значимо в художественном пространстве поэмы В. Набокова следование традиции интерпретации образа Пана/ Фавна в поэзии А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, С. Малларме. В произведениях русских поэтов основным для Набокова предстает мотив «поэтической инициации»; в эклоге С. Малларме - мотив осознания особого сновидческого характера буколической реальности. Кроме того, актуальным для Набокова здесь становится возможность несколько изменить мифологическую основу, соединяя образ Пана, играющего на свирели, с образом отдыхающего в жаркий полдень божества.
Таким образом, в интерпретации образа Пана В. Набоков ориентируется на различные источники: как на классические
античные, сложившиеся в традиционный комплекс черт, атрибутов и функций божества, так и на преломления этого облика в
европейской и русской поэтических традициях.
Литература
Беспалова 2007 - Беспалова Е. К. Пушкинский миф как часть Крымского текста Набокова // Вопросы русской литературы: Межвузовский научный сборник. Симферополь, 2007. Вып. 14 (71). С. 44-52.
Грейвс 2001 - Грейвс Р. Мифы Древней Греции. Книга 1. М.: Прогресс-Традиция, 2001.
Давыдов 2004 - Давыдов С. «Тексты-матрешки» В. Набокова. СПб.: Кирдцидели, 2004.
Зелинский 1904 - Зелинский Ф. Ф. Феокрит // Энциклопедический словарь / под ред. К. К. Арсеньева, Ф. Ф. Петрушевского. СПб.: Типо-Литография И. А. Ефрона, Т. XLI, 1904. С. 921-923.
Лермонтов 1954 - Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954.
Лосев 1991 - Лосев А. Ф. Пан // Мифологический словарь / под ред. Е. М. Мелетинского. М.: Сов. Энциклопедия, 1991. С. 424.
Малларме 2012 - Малларме С. Стихотворения. Игитур. М., 2012.
Мережковский 1990 - Мережковский Д. С. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. М.: Правда, Огонек, 1990.
Набоков 1990 - Набоков В. В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 3. М.: Издательство «Правда», 1990.
Набоков 1992 - Набоков В. В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 5 дополнительный. М.: ЭКОПРОС, 1992.
Набоков 1993 - Набоков В. В. Bend Sinister: Романы. СПб.: Северо-Запад, 1993.
Набоков 2000 - Набоков В. В. Собрание сочинений в 5 томах. Т. 3. СПб.: «Симпозиум», 2000.
Набоков 2001 - Набоков В. В. Пушкин, или Правда и правдоподобие // Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: «Независимая газета», 2001. С. 411-423.
Набоков 2002 - Набоков В. В. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2002.
Обнорский 1897 - Обнорский Н. П. Пан // Энциклопедический словарь / под ред. К. К. Арсеньева, Ф. Ф. Петрушевского. СПб.: ТипоЛитография И. А. Ефрона, Т. XXII, 1897. С. 713-714.
Позднев 1997 - Позднев М. М. К вопросу об авторстве платоновских эпиграмм // Альманах «AKAAHMEIA» / Материалы и исследования по истории платонизма. СПб., 1997. Вып. 1.
Пушкин 1937 - Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937.
Скржинская 2001 - Скржинская М. В. Скифия глазами эллинов. СПб.: Алетейя, 2001.
Телетова 1999 - Телетова Н. К. Античность Пушкина и Набокова // А. С. Пушкин и В. В. Набоков: Сборник докладов международной конференции. 15-18 апреля 1999 г. СПб.: Дорн, 1999. С. 32-49.
Шапиро 1999 - Шапиро Г. «Поместив в своем тексте мириады собственных лиц...». К вопросу об авторском присутствии в произведениях Набокова // Литературное обозрение. 1999. №2. С. 30-38. Ярхо 1988 - Ярхо В. Н. Эллинистическая мелика как фактор античной
культуры // Античность как тип культуры. М.: Наука, 1988. Chantraine 1974 - Chantraine P. Dictionnaire étymologique de la langue
grecque. Histoire des mots. T. 3. Paris: Éd. Klincksieck, 1974. Frisk 1970 - Frisk H. Griechisches etymologisches Wörterbuch. Bd. 2. Heidelberg: Carl Winter Universitätsverlag, 1970.
L. V. Bratukhina. Pan in Crimea: the image of the Greek god in Nabokov's poem
The article analyzes the image of Pan in the Nabokov's poem Crimea. The appearance of the Greek god in this context can be explained by the tendency in the Russian literature to relate the cultural history of the peninsula with the Antiquity. For example, the works of Pushkin and Mandelshtam could influence the author of Crimea. The poem Crimea stands out among other Nabokov's works (for example, Lilit, The Gift, Lolita) in which this mythological personage is also mentioned because of a "poetic initiation" associated with the image of Pan. The main Pan's attribute (pipe or syrinx) is of particular importance for the author of Crimea by the association with the myth about Syrinx, whose name resembles Nabokov's pseudonym Sirin. The metamorphosis plot in addition to the symbolic name assonance can be considered as an analogy of transformation from Nabokov to Sirin and back. In his interpretation of the image of Pan V. Nabokov is guided by different sources, both classical where we can see traditional features of this shepherd god, and modern (from Russian and European poetry). The most significant of classical authors whose works influence the images of Crimea are Theocritus and Vergilius, one of which is the creator of bucolic poetry, while the other, according to Nabokov, had an influence on the bucolic images in the European tradition. Literary reflections of the myth about Syrinx - the poem of the same name by Pseudo-Theocritus and Metamorphoses by Ovid - also play an important role in the perception of Nabokov's poem. The Russian poetic tradition is represented by the names of Pushkin and Lermontov whose verses about Pan are the main source of the motif of a "poetic initiation" for Crimea. The other work analyzed in the article as related with Nabokov's poem is L'Apres-midi d'un faune by Mallarme. This eclogue can explain some changes in the mythological plot, when Nabokov combines the images of Pan playing the pipe/syrinx and Pan resting at noon.
Keywords: Pan, Syrinx, Nabokov, the bucolic poetry, the Russian poetry, "poetic initiation", mythology, the Antiquity.
