CC BY
79
3. There. Op. 1. D. 354. Pr. 243.
4. There. D. 352. Pr. 233.
5. Ginzburg L.Ya. Pokolenie na povorote [Generation at the Turning Point]. Leningrad, 1987.
6. Stalin I.V. O stat'e Engel'sa "Vneshnyaya politika russkogo tsarizma" [On the Article of Engels "Foreign Policy of Russian Tzarism"]. Partiinoe stroitel'stvo, 1941, no 9.
7. Bol'shevik, 1941, no 7.
8. Gosudarstvennyi arkhiv Rostovskoi oblasti (GARO) [State Archive of Rosov Region]. F. r. 3955. Op. 1. D. 1.
Поступила в редакцию
9. TsDNIRO [CARRMH]. F. 9. Op. 1. D. 318. Pr. 159.
10. There. D. 316. Pr. 158.
11. There. F. 16. Op. 1. D. 130.
12. There. F. 9. Op. 1. D. 318. Pr. 160.
13. There. F. 1210. Op. 1. D. 2.
14. GARO [SARR]. F.r. 3955. Op. 1. D. 13.
15. TsDNIRO [CARRMH]. F. 9. Op. 1. D. 354.
16. GARO [SARR]. F. r. 3850. Op. 1. D. 4.
17. TsDNIRO [CARRMH]. F. 9. Op.1. D. 314.
18. There. D. 16.
14 сентября 2015 г.
УДК 930.25 DOI 10.18522/0321-3056-2015-4-59-65
ПАМЯТЬ РОДА В СЕМЕЙНЫХ КНИГАХ ФЛОРЕНЦИИ Х1У-ХУ ВЕКОВ
© 2015 г. И.А. Краснова
Краснова Ирина Александровна -доктор исторических наук, профессор, кафедра археологии и всеобщей истории, Гуманитарный институт
Северо-Кавказского федерального университета, ул. Пушкина, 1, г. Ставрополь, 355009. E-mail: gorward_@mail.ru
Krasnova Irina Aleksandrovna -Doctor of Historical Sciences, Professor, Department of Archaeology and World History, Institute of Humanities of the North-Caucasus Federal University, Pushkina St., 1, Stavropol, 355009, Russia. E-mail: gorward_@mail.ru
Анализируются семейные книги граждан Флоренции XIV-XV вв. Отмечаются их значение для историко-антропологических исследований, типичная схема составления, генетическая связь с хозяйственными тетрадями, признаки отличия от дневников и автобиографий. Предметом изучения выступают интерпретации причин, побуждающих к написанию такого рода меморий, в понимании самих авторов: утверждение преемственности и неразрывности поколений рода, противопоставляемое средневековому финализму и эсхатологическим настроениям.
Ключевые слова: семейные книги, самосознание горожан, Флоренция XIV-XV вв., мифологизация истоков рода, фамильная идентичность.
In this article the family books, written by the Florence citizens in XIV-XV centuries are analyzed. Their importance for historical and anthropological researches, the typical scheme of their formation, the genetic link with business notebooks, the evidences of their differences from the diaries and autobiographies are considered. The subjects of the study are the interpretations of the reasons, which motivated to write this kind of memorabilia in the understanding of the authors: the assertion of succession and continuity of generations, opposed to medieval finalism and eschatological moods.
Keywords: family books, identity of citizens, Florence in XIV-XV centuries, genus origins mythologizing, family identity.
Мемории, о которых пойдет речь, самими авторами никак не озаглавливались. Наименования «^тоМЬ), «Ricordanze», «I ИЬп di famigИa», «Cшniche domestiche», «I №п segreti», «Diarii» даны произвольно последующими издателями, комментаторами и исследователями. Корпусы записей, условно называемые «семейными книгами», не являлись историческими хрониками, фиксирующими важные политические события, автобиографическими мемуарами или сборниками жизнеописаний выдающихся представителей рода, хотя могли включать в себя элементы этих жанров [1]. Основной предпосылкой, побуждавшей горожан составлять историю своего рода, по мнению
многих исследователей [2], служил нотариально-купеческий способ восприятия мира. Записи оформлялись и пространство семейной хроники организовывалось таким образом, чтобы книга считалась документом, достойным доверия, поскольку она могла фигурировать в качестве важного доказательства в судебных процессах. Признаками нотариальной карты являлись тяга к точности датировок, расположение записей в хронологическом порядке, тенденция к типичности и обрядовой протокольности регистрирующих документов. Схема составления, как правило, следующая: традиционный зачин или пролог, содержащий обращение к Господу с мольбой благословить
труды автора и его род, ясное установление идентичности пишущего; затем генеалогия; родовые мемуары по годам или в хронологической последовательности; перечисление и описание детей, внуков и потомков; аббревиатура имени Христа.
На протяжении XX в. заметен интерес к семейным книгам итальянских горожан эпохи позднего средневековья как к информативным источникам, служащим для изучения экономических и политических отношений XШ-XVT вв., а также для понимания социальных основ феномена итальянского Возрождения. Особое значение они приобрели в историко-антропологических исследованиях как ценные источники, позволяющие воспроизвести реалии повседневности городского социума и реконструировать менталитет его представителей -купцов, нотариусов и ремесленников, а также сферу семейно-брачных отношений и динамики демографических процессов [3-5]. О том, что интерес не угас и в начале XXI в., свидетельствует создание в 2002 г. особого научного центра - «Библиотеки информации о семейных архивах» (ВШР), а также широта современных дискуссий о времени и ареале их распространения, жанровой принадлежности, мотивации составления [6]. Уже доказано, что семейные книги, содержащие истории рода, не являлись только тосканскими [7], но все специалисты, касающиеся этой тематики или использующие указанные источники в прикладном значении, в первую очередь упоминают о тосканских, в частности, флорентийских книгах, которые стали появляться со второй половины XIII в., раньше, чем в иных местах.
История рода, как можно полагать, чаще всего рождалась из тела бухгалтерской книги или хозяйственной тетради, содержащей различные имущественно-нотариальные записи: реестр объектов собственности и пользования, регистрации актов купли-продажи, сумм, взятых в долг и предоставленных в кредит, колебаний рыночных цен и тому подобное. Ярким примером такого рода являлась одна из самых ранних меморий, начинающая корпус записей знатного флорентийского семейства Антеллези [8].
В этом исследовании целесообразно обратиться к особой разновидности этого жанра - семейным книгам полного титра [9, р. 150], в которых сочетались данные о хозяйстве, история рода, хроника политических событий, морально дидактические наставления и элементы автобиографии. Эти книги в большей степени обнаруживались в архивах Тосканы и прежде всего Флоренции. Современным читателям они известны по классической три-
аде - «Домашняя хроника» Донато Веллути, «Воспоминания» Джованни Морелли, «Хроника» Бо-наккорсо Питти.
Как сами горожане Флоренции объясняли тягу к фиксации истории своей фамилии? Исходя из тех заявлений о намерениях, которые иногда появлялись на страницах этих историй, можно предположить два основных мотива. Первый был в большей степени прагматическим, неразрывно связанным с традициями большой семьи-консортерии, которая с XIII в. часто становилась основой торго-во-банковской компании: следовало отразить порой очень сложную и динамичную картину перемещения внутри фамилии родового имущества, на которое потомки могли бы претендовать, ввести их в курс кредитно-долговых отношений; предостеречь от опасностей, которые могли возникнуть в деле накопления капитала и приращения собственности. Именно такую цель ставил перед собой Д. Веллути (1313-1370), купец, член цеха судей и нотариусов, активно участвующий в управлении коммуной, когда в декабре 1367 г. начинал историю своего рода [10, p. 3].
Fare ricordanza, fare memoria - «делать память», «творить память» именно так обычно обозначали флорентийские горожане процесс составления истории своего рода. Эта декларация о намерениях, являясь более или менее стереотипной формулой, тем не менее содержала основные цели, ради которых пожилой и больной человек предпринимал труд, посвятив ему последние 3 года своей жизни: помимо наставления о том, как увеличить доходы и преуменьшить траты, в нем также давались потомкам важные жизненные ориентиры в границах семейного клана. Автор предостерегал против одних сородичей и указывал на других, могущих послужить опорой в трудных обстоятельствах.
Но в преамбуле к семейным книгам декларировался и второй мотив, более широкий и обращенный в сферу скорее абстрактно-духовную: увековечить, неразрывно связать цепь времен и поколений: «... хочу сделать упоминания о том, о каких делах говорилось вокруг меня, или я слышал от моего отца, или от тех, кто были старше меня, или я видел в старых картах наших книг и записях, хотя бы и немногих, или сам наблюдал, а также о том, что ведомо мне» [10, p. 3]. За этой маловыразительной фразой скрывается особое представление о бесконечном времени истории рода, неосознанная ментальная установка на коллективное бессмертие семьи, в которой прошлое постоянно связывается с будущим. Смерти предков противостоит приумножение фамилии и появление новых
ответвлений от родового древа, которые Д. Веллу-ти прослеживал в своих генеалогических изысканиях [10, р. 7].
Семейная книга не являлась дневником (Diario), в отличие от него она содержала две противоположно направленные оси времени: в прошлое семьи, иногда очень отдаленное от времени написания, а иногда близкое, и в бесконечное будущее семьи. В «Домашней хронике» Д. Веллути упрямо связывает нити поколений через массовые смерти трех чумных эпидемий (1340, 1348, 1363 гг.) [10, р. 24, 26]. Констатируя смерти членов семьи, флорентийский нотариус и дипломат тщательно перечисляет и описывает всех, кто выжил, включая маленьких детей [10, р. 95]. Пожалуй, в наиболее чистом виде эту попытку противостоять посредством связующей памяти концу времен высказал один каноник собора в Орвьето, регистрируя смерти горожан от голода и эпидемий: «Если Господь пошлет мне жизнь и здоровье, я буду отмечать, как проходят события, что случается с персонами, ибо Господь желает, чтобы это было сделано, потому что очень многие болеют и умирают. Бог поможет мне все это записать» [11, р. 333].
Д. Веллути, как и многие другие авторы семейных хроник, в своих лаконичных и лишенных эмоций констатациях не высказывал никаких эсхатологических настроений по поводу пережитых им волн чумных эпидемий и в отличие от своего современника хрониста Маттео Виллани не трактовал чуму как бич божий, способствующий не исправлению, а дальнейшей порче всего рода людского, погрязшего в пороках гордыни и жадности [12, р. 7-8]. Он гордился предками, которые стойко противостояли немощи и боролись против смерти до самого конца, создавая жизнеутверждающую картину мощи рода. В числе таких фигур выступал прадед автора Бонаккорсо, который, будучи слепым в последние 20 лет своей жизни, отличался такой физической силой, что сгибал до земли юношу, на плечо которого опирался, много двигался, посещал публичные бани (stufa) и отличался прекрасным аппетитом. Филиппо ди Бонак-корсо, дед Донато, состарившись, захотел вновь жениться и сам, смеясь, отпускал по этому поводу шутки: «Теперь приспичило мне иметь жену, словно чирей какой меня одолевает», а женившись в возрасте около 60 лет, успел произвести на свет двух сыновей. Ламберто, отец автора, в возрасте 71 года отправился как паломник пешком в Рим на празднование юбилея, «хотя назад ему все же пришлось вернуться верхом на лошади», каждый день посещал пешком несколько храмов во Фло-
ренции и за пределами ее стен,... и не могла смерть перебороть его, хотя ему уже было 72 года, так он был крепок и вынослив, свеж и здоров» [10, р. 115-117, 120, 144].
Прошлое связывалось с бесконечным будущим рода в книгах, обращенных к потомкам, «читающим», «тем, кто будет читать», «тем, кто будет писать после меня». Формулы «Теперь или в будущем я или другие напишут о нем далее»; «Надеюсь, что я или другие еще смогут далее о нем как следует написать» [10, р. 128] являлись рефреном «Домашней хроники» Д. Веллути, как и других семейных книг. Трудно удержаться от того, чтобы не привести здесь цитату из статьи современного исследователя семейных книг Рауля Мор-денти: «Смерть увещевается, заклинается этим писанием. Тот, кто пишет - живой, и живым будет тот, кто прочтет это и, может быть, продолжит, а с ними и через них будет жива и семья» [13, р. 796797]. В семейных книгах, где не было и следа установок средневекового финализма, провиденциа-листские формулы и топосы приобретали смысл своего рода гарантий, обязывающих небесного синьора хранить бессмертие и благополучие рода.
Семейная книга приобретала таким образом открытость и заключала в себе тенденцию продолжения представителями последующих поколений. Разумеется, судьба этих меморий могла сложиться различным образом. В случае с записками Д. Веллути неизвестно, взяли ли на себя обязанность продолжать историю рода сыновья и внуки на протяжении почти полутораста лет после его смерти в 1370 г. Но в 40-е гг. XVI в. один из потомков автора, Паоло Веллути, разбирая старые архивы семьи, нашел «Домашнюю хронику» и взялся за перо [14]. Преемственность сохранялась в том, что он в общем следовал манере письма своего предка, хотя и склонен был акцентировать признаки упадка рода Веллути, искренне восхищаясь славным прошлым и великими деяниями предков, особенно Донато.
Но многие семейные книги продолжались из поколения в поколение. Такой пример представляет одна из самых ранних «Тетрадь памятных заметок» рода Антеллези, начатая Гвидо дель Антелла (1254-1314), продолженная его сыном в 1328 г. Но исследователи архива Антеллези, работая с манускриптами, обнаружили вмешательство и младшего сына Сандро и нескольких других представителей семьи, не идентифицировавших себя, которые оставили заметки на нетронутых страницах. Затем на 47 лет история семьи прервалась, пока ее не возобновили Филиппо дель Антелла, фиксирующий
записи с 1375 по 1399 г., и его сын Америго - с 1400 по 1405 г., которые следовали порядку организации аннотаций и письменной традиции своих предшественников. Таким образом, один век включал 4 поколения семьи Антеллези [15, p. 820-821].
Преемственность времен и неразрывность поколений подтверждалась также и документально, что свидетельствовало о стремлении к объективности и достоверности, исходящей от нотариально-бухгалтерских записей, прообразом и моделью которых являлись официально составленные и соответствующим образом заверенные карты. Попытки точной фиксации дат и имен, событий и происшествий сразу бросаются в глаза. Во многих книгах история фамилии начиналась задолго до рождения автора, и в этом случае, как правило, указывались источники информации. Часто ссылались на устные рассказы о прошлом самых старших членов семьи, иногда - на ранее составленные книги, а также на нотариальные карты, записи в бухгалтерских или приходно-расходных тетрадях.
Почти все специалисты, обращающиеся к рассматриваемым источникам, констатируют семей-но-родовую, коллективную идентичность тех, кто их писал. Содержание семейных хроник составляло информативное ядро, условно подразделяемое на 4 основных тематических поля: совокупное физическое тело семьи - беременности, рождения и выкидыши, вскармливания, браки, болезни и смерти; экономическое состояние фамилии -наследства, приданые, собственность и ее передвижения, долги и имущественные тяжбы; социальное положение - должности, уплата налогов, профессии родственников, почести, заслуги, колебания социально-политического статуса, наконец, исторические фрагменты [13, p. 799-800]. В очень многих записях этого жанра индивидуальность авторов никак не выражалась, поскольку они позиционировали себя лишь как часть совокупного тела семьи. Это прослеживается в «Домашней хронике» Д. Веллути, который упоминал о себе и своем малом семейном ядре в серии однотипных записей после добросовестного описания всех ответвлений рода, которые отходили от его ближайших предков, и перечисления известных ему родственников, приобретенных посредством браков [10, p. 141]. В этом порядке письма отчетливо видно преобладание семейно-родовой идентичности: автор рассматривает себя как звено в цепи поколений, как одну из ветвей, которая не отличается от других таких же, и говорить о ней следует в правилах строгой очередности [10, p. 149-151].
Документальность и тяга к точной фиксации, монотонные записи, в которых чаще всего без всяких авторских комментариев фиксировались имена и даты смерти, бракосочетания и рождения представителей рода, дают основания современным исследователям полагать, что семейные книги являются ценными источниками, поскольку «несут в себе ментальности и практики, формируемые условиями эпохи и городской среды в чистом виде», поэтому «представляют подлинные обозрения жизни эпохи» [6, p. 809]. Но вместе с тем семейно-родовая память воплощалась в попытках конструировать историю дома [13, p. 795796], часто используя, по всей вероятности, семейные мифы и предания. Мифологизации и идеализации обычно подвергалось «славное прошлое» рода. Флорентийские истории семьи несли на себе отпечаток урбанизированности: первой хронологической границей, от которой шел отсчет поколений фамилии, обычно становилось начало обитания предков в городе [10, p. 4]. С XIV в., по мере того как «жирный народ» - богатые пополаны начинали играть определяющую роль в социально -политической жизни города-государства, скупая земли в контадо вместе с замками и башни в городе, у них обнаруживалось все большее стремление к утверждению славы рода, ведущего свое начало от древних римлян или, еще лучше, от этрусков, ранее римлян, обитавших во Флоренции, Фьезоле, Муджелло и других местах древних поселений. Лоренцо Строцци, составивший в 40-е гг. XVI в. биографии выдающихся представителей рода, даже утверждал, что истоки семьи уходят во времена этрусков, а прародители выходили из Аркадии [15, p. 9-12].
Мифотворчество проявлялось также в тенденции к героизации предков, которые чаще всего, видимо, являлись скромными портными, сукноделами или торговцами. Д. Веллути также не избежал традиции приписывать основателю своей ветви рода Бонаккорсо великие деяния, среди которых его особую гордость вызывали основание и прокладка одной из самых больших улиц в картье-ре Ольтрарно [10, p. 9]. Уже упомянутый Л. Строцци изображал основателя рода как этрусского воина-героя, преисполненного такой богатырской силы, что он способен был голыми руками убивать врагов, сдавливая их шеи (strozzare), откуда и пошло название фамилии Строцци [15, p. 9-12]; таковым мифическим предком мог оказаться также отважный крестоносец [16, с. 8] или воинственный кондотьер из Германии [17, р. 3-4].
В домашних хрониках коллективная идентичность сразу же заметна в употреблении местоимений: «Мы» явно превалирует над «Я», а границы между ними текучи и неопределенны, о чем много писали и спорили современные исследователи. Даже дойдя до своей собственной персоны, автор сразу же помещал ее в ряду потомков и родственников [17, р. 153-154].
Во всех книгах авторы идентифицировали себя и свое семейное ядро со славными традициями рода. Помимо гордости древностью обитания фамилии внутри флорентийских стен и теми явственными следами, которые она оставляла в пространстве города, они акцентировали такие атрибуты, как фамильные башни и гербы. Автор «Домашней хроники» не сомневался в наличии у предков, составляющих единую консортерию: «они. держались вместе, и у них имелась крепостная башня, которая находилась на улице Сторона Четырех Павлинов [10, р. 5-6]. Родовые гербы увековечивались на всех сооружениях, включая церковные и монастырские постройки. Иногда стремление к выражению памяти рода посредством герба, как кажется, принимало навязчивый характер, а сами горожане утрачивали чувство меры.
Маттео Корсини подробно перечислял в своей книге ценные вещи, входившие в состав церковного пожертвования, которое он внес в капеллу Сан Якопо от имени себя и своей супруги, происходящей из дома Строцци. В реестре упоминались: «Богатый балдахин с расшитыми по белому полю красными кругами, зайцами, птицами, драконами, изображениями Христа и гербов Корсини и Строцци, отделанный золотой бахромой; одно лазурное облачение с подкладкой из розового льна; три одеяния с черными капюшонами, украшенные птицами и гербами Корсини; три покрова: белый, лазурный и золотой, один серебряный бокал на ножке с нашими гербами; одна большая скатерть для алтаря, два полотенца, два факела на шестах, и на всех этих предметах изображались наши гербы» [18, р. 72-73].
Итак, при попытках воспроизводства семейной истории в большинстве случаев авторы идентифицировали себя с родом-консортерией. Можно отметить целый ряд семейных книг, в которых личностное начало почти не проявлялось, никак или очень мало выделяясь из монотонных столбцов хозяйственных записей и констатаций о браках, смертях и рождениях сменяющихся поколений родственников [19].
Семейные книги флорентийских купцов нельзя считать автобиографиями [20, с. 306-312], прежде
всего потому, что повествование о собственной персоне не являлось основной целью их составления. Но различные грани индивидуальности писателя тем не менее могли отразиться на страницах, заполненных сведениями о состоянии имущества или представителях рода. В качестве автобиографических элементов в произведении Д. Веллути можно выделить впечатления детства автора, который оставил курьезное воспоминание об одной из своих теток, носившей на голове столь многослойный и высокий чепец, что упавший однажды на голову камень показался ей щепкой, отлетевшей от копающихся в земле кур: «Она оглядывалась и восклицала: "Кыш! Кыш!", но никакой другой неприятности не случилось благодаря многим слоям ткани, которые были у нее на голове» [10, р. 31]. Другим уникальным впечатлением детства стала история о том, как Донато в возрасте 8-10 лет был украден солдатами, которые пообещали сделать его наемником и дать оружие, «а я, как глупец, охочий до военной службы, попался в силок». Ребенка спас содержатель постоялого двора, где остановились разбойники, вызвав местного Подеста, который отправил похитителей в тюрьму, а мальчика приютил при своем дворе враг республики Флоренции и тиран Лукки Каструччо Кастракани, доставив его затем к родителям [10, р. 155-156].
В записях, оставленных флорентийскими гражданами, выходцами из разных социальных слоев, обнаруживается, что такие, казалось бы, проявления личностного начала, как авторские комментарии различных политических явлений и даже выражения интимных чувств подчинялись единым ритмам и формулам. Писатели могли изъявлять скорбь и нежность по поводу смерти жены [10, р. 222, 290-292] или сына, но это, как правило, первая супруга и первородный сын [10, р. 310-311].
Индивидуальность автора в нарративах, посвященных пребыванию на коммунальных должностях, отличается двойственным характером. С одной стороны, в «Домашней хронике» Веллути имеются детальные описания, в которых нашел свое выражение неповторимый жизненный опыт автора вместо простого перечня дат и занимаемых постов, что чаще всего встречается в семейных книгах. Рассказы Донато Веллути не лишены элементов прославления самого себя и самооправдания. Часто создаваемые флорентийскими горожанами картины реальности содержали стремление выставить себя в выгодном свете и осудить, иногда не стесняясь в выражениях, своих противников и недоброжелателей [10, р. 161-163]. Оценочные суждения, далеко не всегда встречающиеся на
страницах семейных книг, часто содержали стереотипные речевые формулы, бытующие топосы, общепринятые интерпретации и другие плоды неосознанно применяемых коллективных ментальных установок. Они особенно заметны на страницах, посвященных морально-нравственным предписаниям, советам по ведению хозяйства и наставлениям в торговле и предпринимательстве.
Таким образом, семейные книги или домашние хроники отражали установки нотариально-купеческого менталитета, но вряд ли возможно привязать их к узкой социально-профессиональной среде, учитывая, что авторами таких меморий становились даже слуги и крестьяне [21]. В широком смысле рассматриваемые здесь памятники можно отнести к ряду ценностей, создаваемых в процессе западноевропейской урбанизации. Индивидуальное начало, в большей или меньшей степени заявляющее о себе в этих писаниях, обладало расплывчатыми границами: личность автора постоянно идентифицировалась с семьей-консортерией и даже как бы растворялась в ней. С другой стороны, обращаясь к политической истории, авторы меморий осознавали себя частью города-государства, а также определенной правящей или оппозиционной группы, с которой они соотносили себя. Невозможно отрицать, что в семейных книгах выражалась стихия повседневности, иногда описываемая и регистрируемая вплоть до мельчайших деталей. Эти датируемые аннотации не только носили документальный характер, но выглядели как оплот непрерывности земного бытия рода во времени, которое воспринималось не как краткий миг преддверья Ада или Царствия небесного, но как вечное продолжение и обновление жизни, в которой не утрачивается не подлежащее забвению прошлое.
Литература
1. Lenzi D. Il libro del Biadaiolo // Pinto G. Il libro del Biadaiolo: Carestie e annona a Firenze della metà dal'200 al 1348. Firenze, 1978. P. 157-542.
2. Branca V. Introduzione // Mercanti scrittori: Ricordi nella Firenze tra Medioevo e Rinascimento. A cura di V. Branca. Milano, 1986.
3. Bec Ch. Les marchands ecrivains. Affaires et humanisme à Florence (1375-1434). Paris, 1967.
4. Ciappelli G. I libri di famiglia di Firenze. Stato delle ricerche e iniziative in corso // Mordenti R. I libri di famiglia in Italia. II.- Geografía e storia. Roma, 2001. P. 131-139.
5. Гуревич А.Я. Средневековый купец // Одиссей-1990. Личность и общество. М., 1990. C. 97-131.
6. Cazalé Bérard C., Klapisch-Zuber C. Mémoire de soi et des autres dans les livres de famille italiens "Écritures et mémoire familiale" // Annales. Histoire, Sciences, Sociales. 2004. № 4.
7. Cicchetti A., Mordenti R. La scrittura dei libri di famiglia // Letteratura italiana. A cura di A. Asor Rosa. Vol. III. Le forme del testo. Vol. II. La prosa. Torino, 1984. P. 1117-1159.
8. Ricordi di Guido di Filippo di Ghildone dell' Antella e dei suoi Figliuoli e Discendenti (1298-1405). Avvertimen-to di F. Polidori е G. Canestrini // Archivio storico italiano. Firenze, 1854. I. P. 112-123.
9. Irace E. Dai ricordi ai memoriali: I libri di famiglia in Umbria tra medioevo ed età moderna // Mordenti R. I libri di famiglia in Italia. II.- Geografía e storia. Roma, 2001.
10. Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1376 e il 1370. A cura di I. Del Lungo e C. Volpi. Firenze, 1914.
11. Tommaso di Silvestro. Diario (1482-1514). A cura di L. Fumi // Rerum Italicarum Scriptores. XV. Parte V. Appendice VIII. Bologna, 1922-1929.
12. Villani M. Cronica // Croniche di Giovanni, Matteo e Filippo Villani a miglior lezione ridotte coll' aiuto del testi а penna corredate da una prefazione del prof. Michele Sartorio. Milano, 1848. Libro I.
13. Mordenti R. Les livres de famille en Italie // Annales. Histoire, Sciences, Sociales. 2004. № 4.
14. Velluti Р. Addizioni // Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1376 e il 1370. A cura di I. Del Lungo e C. Volpi. Firenze, 1914.
15. Strozzi L. Le vite degli uomini illustri della casa Strozzi. Firenze, 1892.
16. Питти Б. Хроника / пер. с итал. З. В. Гуковской. Л., 1972.
17. Malanima P. I Riccardi di Firenze. Una famiglia e un patrimonio nella Toscana dei Medici. Firenze, 1977.
18. Il libro di ricordanze dei Corsini (1362-1457). A cura di A. Petrucci. Roma, 1965.
19. Niccolini de ' Sirigatti L. Il libro degli affairi proprii di casa de Lapo di Giovanni Niccolini de' Sirigatti / ed. Ch. Bec. P., 1969.
20. Зарецкий Ю. П. Автобиографии пополанов: флорентийцы XIV-XV веков о себе // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. III. Человек внутри городских стен. Формы общественных связей. М., 2000.
21. Balestracci D. La memoria degli altri // Cultura e so-cietà nell'Italia medievale. Roma, 1988. Vol. I.
References
1. Lenzi D. Illibro del Biadaiolo. Pinto G. Il libro del Biadaiolo: Carestie e annona a Firenze dellametà dal'200 al 1348. Firenze, 1978, pp. 157-542.
2. Branca V. Introduzione. Mercanti scrittori: Ricordi-nella Firenze tra Medioevo e Rinascimento. A cura di V. Branca. Milano, 1986.
3. Bec Ch. Les marchandsecrivains. Affaires ethuman-isme à Florence (1375-1434). Paris, 1967.
4. Ciappelli G. I libri di famiglia di Firenze. Statodelleri-cerche e iniziative in corso. Mordenti R. I libri di famiglia in Italia. II.-Geografia e storia. Roma, 2001, pp. 131-139.
5. Gurevich A.Ya. Srednevekovyi kupets [Medieval Merchant]. Odissei-1990. Lichnost' i obshchestvo. Moscow, 1990, pp. 97-131.
6. Cazalé Bérard C., Klapisch-Zuber C. Mémoire de soiet des autresdans les livres de familleitaliens "Écritures et mémoire familiale". Annales. Histoire, Sciences, Sociales, 2004, no 4.
7. Cicchetti A., Mordenti R. La scritturadeilibri di famiglia. Letteratura italiana. A cura di A. Asor Rosa. Vol. III. Le formedeltesto. Vol. II. La prosa. Torino, 1984, pp. 1117-1159.
8. Ricordi di Guido di Filippo di Ghildone dell' Antella e dei suoi Figliuoli e Discendenti (1298-1405). Avvertimen-to di F. Polidori e G. Canestrini. Archivio storico italiano. Firenze, 1854, I, pp. 112-123.
9. Irace E. Dai ricordi ai memoriali: I libri di famiglia in Umbria tra medioevo ed età moderna. Mordenti R. I libri di famiglia in Italia. II. Geografía e storia. Roma, 2001.
10. Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1376 e il 1370. Acura di I. Del Lungo e C. Volpi. Firenze, 1914.
11. Tommaso di Silvestro. Diario (1482-1514). A cura di L. Fumi. Rerum Italicarum Scriptores. XV. Parte V. Appendice VIII. Bologna, 1922-1929.
Поступила в редакцию
УДК 93/94
12. Villani M. Cronica. Croniche di Giovanni, Matteo e Filippo Villani a miglior lezione ridotte coll ' aiuto del testi a penna corredate da una prefazione del prof. Michele Sartorio. Milano, 1848. Libro I.
13. Mordenti R. Les livres de famille en Italie. Annales. Histoire, Sciences, Sociales, 2004, no 4.
14. Velluti P. Addizioni. Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1376 e il 1370. Acura di I. Del Lungo e C. Volpi. Firenze, 1914.
15. Strozzi L. Le vite degli uomini illustri della casa Strozzi. Firenze, 1892.
16. Pitti B. Khronika [Chronicle]. Tr. Z. V. Gukovskaya. Leningrad, 1972.
17. Malanima P. I Riccardi di Firenze. Una famiglia e un patrimonio nella Toscana dei Medici. Firenze, 1977.
18. Il libro di ricordanze dei Corsini (1362-1457). A cura di A. Petrucci. Roma, 1965.
19. Niccolini de' Sirigatti L. Il libro deglia ffairi proprii di casa de Lapo di Giovanni Niccolini de ' Sirigatti. Ed. Ch. Bec. Paris, 1969.
20. Zaretskii Yu. P. Avtobiografii popolanov: florentiit-sy XIV-XV vekov o sebe [Autobiography of Popolans: Florence citizens of XIV-XV centures.]. Gorod v sred-nevekovoi tsivilizatsii Zapadnoi Evropy [City in Medieval Civilization of Western Europe]. Vol. III. Chelovek vnutri gorodskikh sten. Formy obshchestvennykh svyazei. Moscow, 2000.
21. Balestracci D. La memoria degli altri. Cultura e so-cietà nell'Italia medievale. Roma, 1988. Vol. I.
16 июля 2015 г.
DOI 10.18522/0321-3056-2015-4-65-70
МОДЕРНИЗАЦИЯ И СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ: ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ
© 2015 г. Н.Г. Мануковский
Мануковский Николай Георгиевич -аспирант, кафедра отечественной истории, Институт истории и международных отношений Южного федерального университета, ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082. E-mail: magistratura2012@yandex.ru
Manukovskiy Nikolay Georgievich -Postgraduate Student, National History Department, Institute of History and International Relations of the Southern Federal University, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082, Russia. E-mail: magistratura2012@yandex. ru
Исследуются сложившиеся на настоящий момент теоретические положения о проблеме взаимосвязи экономической модернизации и социального развития. Приведенный историографический обзор позволяет выделить некоторые перспективные направления исследования. Среди них - изучение динамики роста благосостояния населения и становления благоустроенной социальной среды в период модернизации, выявление соответствия социальных перемен ожиданиям населения, анализ процессов изменения представлений о социальном идеале. Отмечается необходимость изучения этих аспектов социального развития на общероссийском и региональном уровнях.
Ключевые слова: экономическая модернизация, социальное развитие, социальные изменения, материальное благосостояние, социальная среда, социальный идеал, социальные ожидания, социальный комфорт.
