CC BY
4Е. А. Боровская
П. П. Уткин - медальер, рисовальщик, педагог
Рассматривается многогранная деятельность Павла Петровича Уткина (1808— 1852), известного медальера, мастера рисунка, преподавателя изобразительного искусства в Академии художеств и в Петербургской Рисовальной школе для вольноприходящих. Отмечен его вклад как педагога и замечательного скульптора - резчика по стали и камню, в развитие отечественной художественной культуры. Приводятся архивные данные о биографии П. П. Уткина, основных художественно-педагогических принципах, реализуемых им в практике многолетней работы в Рисовальной школе с момента ее основания в 1839 г Ключевые слова: история русского искусства; медальерное искусство; рисунок; Санкт-Петербургская Рисовальная школа; обучение молодых художников.
E. А. Borovskaya P. P. Utkin - artist on figure and medals, teacher
In clause is considered versatile activity ofP. P. Utkin (1808-1852), known foreman of figure, artist on figure and medals, teacher of fine art in Academy of Arts and in St.Petersburg Free Drawing School. His role as teacher and remarkable sculptor -carver on steel and stone, which has made for development of domestic art culture is marked. On the basis of study of the archival data the new items of information both about the biography of P. P. Utkin, and about basic art-pedagogical are resulted. Principles sold by him in practice during long-term teaching in Petersburg Free Drawing school on a stock Exchange from the moment of its basis in 1839. Key words: history of Russian art; art on figure and medals; St.Petersburg Drawing School; training of the young artists.
Личность и творчество Павла Петровича Уткина (1808-1852) представляются весьма интересными, особенно в контексте рассмотрения темы художественного образования середины XIX в. Имя этого художника тесно связано с преподавательской деятельностью в Петербургской Академии художеств и в Рисовальной школе для вольно-приходящих (или «Школе на Бирже», как ее тогда неофициально называли). Основанная в 1839 г., эта школа была ориентирована на подготовку квалифицированных мастеров для работы в художественной промышленности, а ее основатель и попечитель К. X. Рейссиг одной из задач видел подготовку преподавателей для задуманной им широкой сети художественно-промышленных учебных заведений. Демократические принципы преподавания, заложенные при основании Рисовальной школы, давали возможность П. П. Уткину, одному из первых учителей нового учебного заведения, полнее раскрыть собственное художественное дарование и воспитать немало учеников, впоследствии ставших известными мастерами.
Уткин родился в Златоусте в семье мастерового. Будущий художник, скорее всего, учился в одной из уральских горнозаводских школ (обычное явление в художественно-промышленном образовании), подростком начал работать на Златоустовской оружейной фабрике; но даже если художественные навыки были им приобретены в семье или непосредственно на фабрике, то вне местных институтов, связанных с художественным образованием, не могло состояться поворотное в судьбе Уткина событие: он был направлен на учебу в Академию художеств. По окончании, в 1830 г. получил звание художника по медальерному искусству и был оставлен в Академии еще на один год для усовершенствования.
Усовершенствование проходило под руководством выдающегося русского гравера академика П. Е. Доброхотова, особо прославившегося в качестве резчика по твердому камню. Уткина, удостоенного золотой медали за дипломную работу «Орфей, изводящий из Аида Эвридику» (резьба по камню), ожидала поездка в Италию. Однако ему, в связи со смертью Доброхотова, было предложено занять место преподавателя в медальерном классе Академии - фактически возглавить класс.
Следует заметить, что положение Уткина в Академии, при всех его успехах, было непростым. «Дела архива Императорской Академии художеств рекомендуют его как "воспитанника Златоустовских горных заводов" и "пенсионера Департамента горных и соляных дел"». Благодаря хлопотам начальства этого департамента, П. Уткин был принят в Академию, причем ежегодно на содержание его департаментом препровождалось 600 руб. Упомянутое выше «усовершенствование» выпускника также было инициировано департаментом, и «срок его пенсионерства от департамента был продлен по 1834 г.» [13; с. 20-22]. Таким образом, карьера свободного художника была затруднена. Вообще говоря, приглашение на преподавательскую работу в Академии (впрочем, это было не столько приглашением, сколько назначением) можно рассматривать как большую удачу на жизненном и творческом пути молодого художника. Академическая карьера кажется успешной: в 1839 г. он становится академиком, а в 1842 г. «за особенное искусство и отличные познания в медальерном художестве» получил звание профессора.
Примечательно, что должность профессора медальерного класса Уткин фактически унаследовал от Доброхотова еще в самом начале своего педагогического поприща. В числе учеников Уткина 1830-х гг. можно назвать достигших впоследствии известности А. Фалька, И. Реймерса (он стал академиком), Я. Амбаро-ва, А. Лютина, но все же в медальерном классе обучалось немного студентов. В связи с этим Уткин был назначен в 1835 г. медальером Монетного двора (здесь он трудился до конца своих дней) «с оставлением на службе при Академии... Кроме медальерного искусства, Уткин преподавал в Академии еще и рисование». [13; с. 22]. Собственно преподавательская работа Уткина оценивается историками художественной педагогики весьма высоко. Так, И. Пронина отмечает, что Уткину удалось выработать собственную методику обучения медальеров, близкую к методике обучения станковистов. [5; с. 143]. Уткин пользовался безусловным признанием и как педагог, и как медальер.
Однако С. Эрнст, автор одной из первых и по сей день наиболее полных и основательно документированных работ об Уткине,
увидевшей свет еще в 1915 г. (тогда можно было опираться, помимо архивных материалов, если не на живые свидетельства очевидцев, то на еще не успевшую мифологизироваться изустную традицию), указывает, что жизненная и творческая судьба художника была довольно сложной. Даже академические звания Уткин мог и должен был получить значительно ранее, чем их ему присудили. Так, еще в 1832 г. Уткину была задана «программа на получение звания академика» - «Суд Париса». Однако это работа «не доставила почему-то искомого звания». Должность профессора 3-й степени по медальерному искусству Уткину занял уже после избрания академиком, а полноправным профессором стал только в 1842 г. [13; с. 22-23].
И сам характер практической работы медальера, обусловленный исключительно заказом (в особенности же на Монетном дворе), мог вызывать ощущение творческой несвободы, зависимости, чувство недостатка самореализации. Интересно отметить, что автор одного из самых обширных трудов по истории медальерного искусства в России - Е. Щукина, отмечая несомненное дарование художника, его учебу и работу в Академии художеств, его непростую судьбу, в тоже время вовсе не упоминает о его более чем десятилетней педагогической деятельности в Рисовальной школе [12; с. 139-144].
Трудно судить об уровне материального достатка П. Уткина, когда он начал преподавать в Школе на Бирже. По имеющимся материалам можно полагать, что работа в Академии, с учетом небольшого числа студентов в его классе, оплачивалась не слишком хорошо. Во всяком случае, как сообщает С. Эрнст, ссылаясь на архив Академии художеств, в 1847 г. «за все труды по Академии Уткину было положено жалование 46 р. 70 к. серебром в месяц». Правда, к этому времени число студентов в медальерном классе значительно уменьшилось: «В 1848-49 гг. у Уткина был только один ученик». [13; с. 22]. Не удалось найти точных данных, касающихся гонораров Уткина за его медальерные работы, которых во второй половине 1830-х гг. у него было немало, поэтому материальную заинтересованность Уткина в работе в Рисовальной школе
не следует отвергать. Но представляется, что согласие художника преподавать в Школе на Бирже лишь отчасти связано с возможностью дополнительного заработка, поскольку таковой едва ли мог разрешить материальные проблемы, если они и были у Уткина в конце 1830-х - начале 1840-х гг.
Уткин был в числе первых преподавателей, направивших прошение о зачислении на работу и получивших приглашение в Рисовальную школу от ее попечителя К. X. Рейссига. В декабре 1840 г. он пишет ему: «...я осмеливаюсь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать зависящее от Вас распоряжение об окончательном определении меня к преподаванию лепления.» [9; с. 37]. А уже в мае 1840 г., когда после основных организационных хлопот был утвержден штат новой школы, в списке учителей «академик Уткин» значится под номером один - «будет обучать еженедельно 4 часа, по воскресеньям - рисованию, по средам - лепле-нию из воску, с жалованием 285 рублей серебром». [8; с. 6].
Позволим себе предположить, что Рисовальная школа могла показаться Уткину, внешне успешному педагогу и художнику, тем местом, где он сумеет компенсировать понесенные ранее серьезные потери морального и творческого характера. Вполне вероятно, что Уткин - искуснейший резчик по металлу и твердому камню - хорошо был известен Рейссигу в связи, например, с картографическими работами последнего; во всяком случае, художник, разумеется, был знаком с Рейссигом как с человеком, близким художественной среде, в том числе академической, поэтому и приглашение в Рисовальную школу, и согласие Уткина, конечно же, в какой-то мере обусловлены этим знакомством и характером отношений между Уткиным и Рейссигом. В июне 1840 г., уточняя круг обязанностей только что приступившего к преподаванию Уткина, Рейссиг пишет ему: «Известное мне искусство Ваше и ревность дают мне полную надежду, что Вы порученное преподавание исполняя без малейшего отступления от предписанной программы, будете способствовать ожидаемым успехам Школы». [6; с. 25-26]. Можно также полагать, что Уткин, выходец из среды уральских мастеровых, чувствовал нечто вроде сословной солидар-
ности с основным контингентом учеников Школы на Бирже - петербургскими мастеровыми и детьми мастеровых, кого столь же властно, как и его когда-то, привлекло к себе искусство.
Напомним, что число учащихся медальерного класса было невелико, а как преподаватель рисования Уткин в Академии по своему положению не мог быть на первых ролях. Медальерное искусство, хотя им занимались столь крупные - и видные в академической среде - мастера, как М. Козловский, А. Оленин [2; с. 2-3], И. Мартос, Ф. Толстой, тем не менее, расценивалось по преимуществу как художественное ремесло и, по неформальной академической иерархии, не могло соперничать со «знатнейшими художествами». Отметим интересную деталь. Федор Толстой в свое время занимал должность медальера в Монетном департаменте, однако оставил ее, когда начал преподавать в Академии, где вскоре стал вице-президентом. Уткин же, блистательно начавший академическую карьеру, был затем поставлен перед необходимостью совмещать преподавание с работой на Монетном дворе.
Рисовальная школа, готовящая, в соответствии со своим статусом, «ремесленных художников», с ее очень демократичным устройством и значительно меньшим, чем в Академии, формализмом в учебном процессе и системе служебных и человеческих отношений, могла явиться для Уткина тем местом, где его педагогические и творческие достижения будут оценены по заслугам. В самом деле, среди педагогов Школы на Бирже в 1840-х гг. не было более «титулованного», чем Уткин, и легко представить, сколь значительным мог казаться учащимся тот факт, что в числе преподавателей - академик, профессор Академии художеств. А то, что Уткин происходит из среды фабричных рабочих, безусловно, являлось огромным стимулом к учебе. Разумеется, работа в педагогическом коллективе академика повышала и профессиональную самооценку других преподавателей, и в целом способствовала росту авторитета и популярности Школы. Но главным, разумеется, были не столько формально признанные заслуги Уткина, сколько его очевидные творческие достижения и связанная именно с ними очень высокая профессиональная репутация.
К началу 1840-х гг. Уткин создал ряд замечательных произведений, среди которых почти сразу ставшая предметом особого внимания нумизматов донативная монета достоинством в 1,5 рубля, или «семейный полуторарублевик» (1835-1836 гг.). Хотелось бы остановиться на этой работе Уткина, которая, с одной стороны, демонстрирует его великолепное мастерство, а с другой - показывает сложность творческой (и в известной мере жизненной) ситуации, в которой пребывал художник-медальер. Прежде всего, Уткин был поставлен перед необходимостью следовать образцу, одному из так называемых конвенционных баварских талеров, с изображением на лицевой стороне короля Людвига I, а на оборотной стороне - королевы и королевских детей (портреты королевы и детей были заключены в очерченные круги и скомпонованы по кругу: в центре портрет королевы, портреты детей по периферии). Идея выпустить аналогичную русскую монету принадлежала министру финансов графу Е. Ф. Канкрину, от которого, по-видимому, исходило и указание следовать еще одному «трафарету»: «За образец портретов великих князей было принято изображение их на табакерке кн. А. Н. Голицына, а императрицы и великих княжон - портрет Крюгера, резанный на камне в Берлине. В начале декабря [1835 г.] штемпеля были уже готовы, и 6 числа в день тезоименитства Государя гр. Кан-крин поднес императору 36 отчеканенных монет. Государь Николай Павлович остался очень доволен полуторарублевиками и собственноручно начертал карандашом на докладной записке министра: "Весьма благодарю; сходство есть в старших двух дочерях и в старшем сыне; но жена похожа на покойную матушку". 7 декабря Государь заметил гр. Канкрину, что портрет императрицы очень не похож, и надо его изменить. Штемпеля приказано было переделать, и уже 2 февраля 1836 г. генерал-майор Эллерс получил предписание изготовить по высочайшему повелению 100 штук монет нового типа. Этот рубль отличался от предыдущего годом, лучшею отделкою портрета императрицы и отсутствием на оборотной стороне надписи и кружков вокруг изображений высочайших детей. Но по отчеканке 50 штук рант выкрошился, и пришлось делать новые штемпеля». [1; с. 173-179].
Из приведенного «сюжета» можно понять, что данная работа едва ли могла в полной мере принести творческое удовлетворение Уткину. Вместе с тем медальер блистательно справился с поставленной перед ним задачей. На монете воспроизведено восемь миниатюрных портретов членов императорской семьи, с безусловным (во всяком случае, по августейшему мнению) сходством, с тончайшей проработкой деталей, очень точно найденных по размеру, что позволило оживить схематизированную композицию прототипа; кроме того, Уткину удалось отказаться от первоначально навязанной ему окружной окантовки портретов, что, безусловно, пошло на пользу как собственно композиции, так и художественному решению оборотной стороны и монеты в целом. Современные нумизматы находят несомненные художественные достоинства в этом произведении, чем, наверное, не в меньшей мере, нежели не слишком уж удивительной редкостью (было отчеканено 36 «полуторарублевиков» в 1835 г. и 100 - в 1836-м; для донативов, тем более «фамильных», это немалое количество) обусловлена огромная стоимость данных монет в настоящее время. В 2008 г. (насколько нам удалось установить, впервые за последние 5 лет) «полуторарублевик» предлагался на аукционе при стартовой цене около 300 тыс. долларов.
С. Эрнст пишет, что эскизы монеты («5 проектов на одном листе»), как и рисунок к барельефу «Зима», «рекомендуют» Уткина как «рисовальщика умелого, выдержанного и строгого». [13; с. 23]. Характеристика Уткина-рисовальщика для нас весьма интересна, поскольку художник в Школе на Бирже преподавал рисование наравне с «леплением». К сожалению, графическое наследие Уткина практически утрачено1, однако о мастерстве Уткина-рисовальщика можно судить по тем его работам в пластике, которые созданы по собственным, оригинальным его рисункам. «Хороший медальер должен быть хорошим рисовальщиком»,- замечает С. Эрнст и приводит цитату из работы Д. Прозоровского, автора первого в России фундаментального исследования по медальерному искусству [4; с. 126]: «Лучший рисунок [для медали] тот, который выработан самим медальером, чего, впрочем, не в состоянии сделать плохой медальерный мастер,
привыкший полусознательно исполнять чужие рисунки. Покойный граф Толстой, оценив по достоинству рисунки, по которым делались прежние медали, признал для себя неудобным исполнять чужие рисунки, но решил резать медали не иначе, как по рисункам, им самим составленным, и по моделям, им самим вылепленным из воска, если ему "доставлены будут письменные сведения, на какой случай или в память чего должна быть произведена заказанная медаль". Он полагал, что всякой медали должно предшествовать сочинение и вы-лепка медали из воска так, чтобы всякий, смотря на готовую медаль, мог узнать, не прибегая к надписи, на какой случай она выбита. Эти справедливые замечания графа Толстого могут служить правилом для всякого научно образованного и мыслящего художника-медальера» [13; с. 22-23]. Уткин же значительную часть своих медалей был вынужден делать если не по чужим рисункам, то принимая во внимание определенные образцы. Полностью же самостоятельные его медальерные работы чрезвычайно интересны и по рисунку.
Особый интерес представляют ранние работы Уткина, в том числе периода учебы в Академии. На академической выставке 1827 г. были представлены три работы Уткина: две инталии - «Голова Александра Македонского» (халцедон) и «Голова Эскулапа» (сердолик) - и «Марс» (гравировка на стали), за которую автор был удостоен первой серебряной медали Академии. Указанные работы вызвали интерес у публики, были отмечены критикой, особо подчеркивавшей красоту рисунка и высокое качество исполнения: «Не остается сделать никаких замечаний... Честь молодому художнику и достойным наставникам.» [11; с. 117]. Об упоминавшейся уже дипломной работе «Орфей.» С. Эрнст пишет: «Она рекомендует молодого медальера отменно хорошо - в ней много остроумия и счастливой выдумки. Особенно достойна внимания удачная резьба.» [13; с. 20]. Столь же высоко оценивается и вырезанный на стали штемпель «Геркулес и Минерва» 1829 г. (штемпель был показан царю, который распорядился сделать пробный отпечаток в серебре): «В кабинете медалей Императорской Академии художеств можно видеть отличнейший отпечаток этого штемпеля - на горной площадке, свободно выделяясь на гладком фо-
не, стоит Минерва в легкой одежде и Геркулес с львиной шкурою: весь медальон полон той завершенности и тонкости в отделке, того властного пользования материалом, что дается только мастерам, вступающим на свой путь во всеоружии дарования и знаний, воспитанным культурой древних и верных традиций» [13; с. 21-22]. Приведем еще одно суждение С. Эрнста, о работе «Суд Париса» (1831), которая была выполнена Уткиным для получения звания академика: «Эта композиция, не доставившая ему почему-то искомого звания, исполненная в воске, украшает ныне превосходную коллекцию медальерных восковых работ мастера, пожертвованную недавно государем императором Русскому музею Александра III. Она рисует Уткина как художника с вполне выяснившимся лицом, со своей, только ему присущей, улыбкой. Из двух мастеров, Козловского и Мартоса, кои могут именоваться вождями всего русского медальерного художества ХУШ-ХК вв., П. Уткин выбрал руководителем себе первого. И искрометной радостью "русского Буонаротта" овеяны все работы нашего медальера во главе с "Судом Париса", где так простодушно-веселы богини, напоминающие сельских розовых нимф, может быть еще до сих пор скрывающихся в заволжских "тугих" лесах, на медвяных укромных полянах. Любовь к формам жизненным, быстрым и цветущим - постоянная любовь мастера - сквозит и в этом медальоне, запечатлевшем в скучные и душные 30-40-е годы ясное веселие прежних екатерининских дней. Волшебный дух старины - подарок Козловского - так привольно себя чувствует в нежном воске "Пари-сова суда"» [13; с. 22].
Следует, однако, заметить, что далеко не во всех последующих работах Уткину удается выразить свою «любовь к формам жизненным, быстрым и цветущим»: заказы, выполненные художником, по большей части не располагали к тому - напротив, предписывали часто весьма статичную, даже, если такое определение применимо к медали, статуарную трактовку формы и официально-торжественный «николаевский фрунт» общего образного решения. К исключениям можно отнести преимущественно оставшиеся в воске работы, в особенности портретные, из которых лишь
немногие были воплощены в медалях (например, лицевая сторона медали на кончину императрицы Марии Федоровны и лицевая сторона медали к 50-летию литературной деятельности И. Крылова, обе работы конца 1830-х гг.) В ряде работ, как отмечает С. Эрнст, Уткин примыкает к группе художественных славянофилов - К. Тону, Ф. Солнцеву и др. Но «...в мастере слишком силен был дух здоровой античной традиции, привитой еще в Академии и не позволивший ему слишком увлечься тоновскими идеалами и изменить милой цветущей жизни.... А как он ее любил, как простодушно мог ее чувствовать, свидетельствуют две скромные, но несравненные в своей жизненности медали: на закладку в 1830 г. и на открытие в 1834 г. Александровской колонны» [13, с. 22; 12, с. 141].
Творчество Уткина развивалось в рамках классицизма - более того, в наиболее аутентичной версии классицизма, сориентированной на «здоровую античную традицию». Следует отметить и некоторое влияние романтизма, насколько оно могло проявиться в таком консервативном виде искусства, как медальерное, в ту эпоху. Романтический «след» обусловлен, по-видимому, в равной мере и общехудожественными веяниями 1830-х гг., и мироощущением художника, его увлеченностью «милой цветущей жизнью». Если же говорить о характере рисунка и трактовке формы у Уткина, то здесь художник показывает себя безусловным приверженцем русской академической школы.
Жизненная и творческая судьба Уткина представляется глубоко драматичной. Его зависимость от Академии художеств была в чем-то сродни крепостной: художник оказался в ситуации, когда практически не мог отказаться от какого-либо заказа, от какого-либо поручения, а собственно педагогическая работа в Академии в общем не приносила ни морального, ни материального удовлетворения. Уткину также не удалось проявить себя в каком-либо ином виде изобразительного искусства, кроме медальерного, и его творческий потенциал не был в полной мере реализован.
Обратим внимание, что ученики Уткина 1830-х гг., всего десятью годами младше своего учителя, находились уже в совершенно ином положении и сумели заявить о себе во многих видах искус-
ства. Так, И. Реймерс проявил себя как жанровый живописец, акварелист, скульптор (звание академика он получил как живописец). Я. Амбаров, чья судьба несколько напоминает судьбу Уткина (он также до поступления в Академию был мастеровым на Урале), снискал определенную известность не только как медальер и гравер, но и как скульптор - руководил на Кавказе сооружением памятного знака «на месте, где император Николай I подвергался опасности» и памятника князю Цицианову, выполнил лепные работы для театра в Тифлисе [3; с. 81]. А. Лютин, ставший впоследствии директором Екатеринбургской гранильной фабрики, занимался не только и не столько медальерным, сколько декоративно-прикладным искусством. Конечно, и общественная, и художественная ситуация была иной в те годы, когда ученики Уткина становились на самостоятельный путь, но, разумеется, свободой в применении своих творческих сил ученики обязаны и своему педагогу, которому - увы! - не столь благоприятствовали ни историческая эпоха, ни обстоятельства его жизни.
Мы уже отмечали, что современные исследователи находят у Уткина его собственную систему подготовки художников-медальеров. Безусловно, элементы этой системы применялись и отрабатывались художником и в педагогической его практике, связанной со Школой на Бирже. Но одновременно и преподавание в Рисовальной школе обогащало Уткина специфичным опытом, отличным от опыта его работы в Академии. Таким образом, Рисовальная школа дала возможность Уткину более полно раскрыть если не собственно художественное, то педагогическое дарование.
В одном из ежегодных отчетов о работе Рисовальной школы, за 1845 год, довольно подробно описаны задачи IV класса под руководством профессора Академии художеств Уткина: «Здесь-то начинается действительное рисование с натуры, ученик должен развить и выполнить все свое техническое и теоретическое знание искусства, приобретенное им в предшествующих классах, не так, как раньше, - за столом, пультом, а свободно сидя за мольбертом» [7; с. 84].
Весьма интересно, что в отчетах Академии художеств за 1840-е гг. лишь один раз упоминается работа Уткина в Рисовальной школе (в отчете за 1848- 849 гг.) [13; с. 30]. Данные отчеты, судя по всему, готовились на основе индивидуальных отчетов преподавателей Академии, и, как можно полагать, Уткин до определенного времени предпочитал не упоминать в них о своем дополнительном педагогическом поприще. Трудно судить, с чем именно это связано, но в любом случае сам факт подобного умалчивания заслуживает внимания. Одной из причин может служить то, что в 1840-е гг. Уткин все чаще был подвержен нервным срывам (которые случались с ним и в 1830-е гг.), в связи с чем не раз затягивал выполнение заказов, а потому дополнительная работа в Школе на Бирже могла быть поставлена ему в упрек. Одновременно можно полагать, что к работе в Школе Уткин относился вполне добросовестно, иначе, при всем уважении, Рейссиг отказал бы ему в месте. Работу Уткина в Рисовальной школе прервала болезнь - по-видимому, долгая. С. Эрнст, ссылаясь на материалы академического архива, сообщает в примечаниях к своей статье: «По смерти П. Уткина (5 февраля 1852 г.) его вдове Анне Степановне, рожденной Галактионо-вой - дочери известного гравера - и сыну Николаю был назначен пенсион: первой 95 р. 33 к. сер., а второму - 31 руб. 77 к. сереб., "причем положено было по недостаточному состояния покойного Уткина выдать на погребение его и на уплату за медикаменты, употребленные при пользовании его от продолжительной болезни, 300 рублей серебром"» [13; с. 33].
Интересен еще один факт связи Уткина с Рисовальной школой. В 1845 г. ученик Академии художеств Роберт Бах вылепил его бюст. Бах, до поступления в Академию, был учеником Школы на Бирже и занимался у Уткина [10]; впоследствии стал довольно известным скульптором и преподавал в Школе в 1850-е гг.; сыновья Баха, Николай и Роберт, также стали скульпторами и также преподавали в Рисовальной школе: первый в 1880-е гг., второй - с 1888 по 1906 гг.
Если же вести речь о педагогическом коллективе Школы на начальном этапе ее деятельности, то, как минимум, небезынте-
ресным может представиться то обстоятельство, что Рейссиг, человек уже вполне зрелых лет, приглашает преподавать преимущественно весьма молодых людей. 32-летний П. Уткин уже академик, всего на два года старше Уткина его однокашник А. Малев-ский. И у каждого за плечами уже определенный - и, в общем-то, немалый - опыт преподавательской работы. Думается, что возраст являлся одним из осознанно определенных Рейссигом критериев при отборе преподавателей для Рисовальной школы. Школа была новаторским начинанием, и Рейссиг вполне отдавал себе отчет в том, что преподаватели со значительным стажем могут не принять его педагогическую систему, причем не столько в собственно методическом и дидактическом отношении, сколько не сумеют уловить специфику задач и особенности организации работы художественно-промышленного учебного заведения, осознать и в должной мере учесть практическую направленность обучения, понять своеобразие мотиваций к учебе у будущих «ремесленных художников».
Чрезвычайно важно, что большинство приглашенных Рейс-сигом педагогов так или иначе сталкивались с ремесленной компонентой художественных работ, и в целом с прикладным искусством, в собственном творчестве. Кроме того, возраст преподавателей и творческие их достижения оказывали дополнительное педагогическое воздействие на учащихся (некоторые из учащихся были даже старше иных своих учителей), демонстрируя возможность добиться серьезных успехов в искусстве уже в молодые годы. Следует напомнить и то, что Рейссиг одной из задач Школы видел подготовку преподавателей для задуманной им широкой сети художественно-промышленных учебных заведений, и в этом отношении пример молодых педагогов Школы, таких как активно творчески работающий Павел Петрович Уткин, также мог быть поучительным и вдохновляющим. К сожалению, слабое здоровье и бытовые неурядицы оборвали его жизнь слишком рано - он не дожил до 45 лет. Масштаб его художественно-педагогической деятельности безусловно заслуживает дальнейшего углубленного искусствоведческого исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Рисунков от него осталось немного (Государственный Русский Музей располагает лишь девятью его графическими работами), но в рамках данной статьи не представляется возможным их подробно рассмотреть и проанализировать.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Винклер П., фон. Фамильный рубль (1835-1836) // Из истории монетного дела в России. СПб., 1897. С. 173-179. Винклер допускает весьма знаменательную неточность: называет П. Уткина профессором. Как мы знаем, этого звания Уткину пришлось ждать еще 5 лет.
2. Оленин А. Н. [А. О.] Опыт о правилах медальерного искусства с описанием проектов медалей на знаменитейшие происшествия с 1812 по 1816 год и трех проектов памятника из огнестрельных орудий, отбитых у неприятеля в 1812 году. СПб., 1817. С. 2-3. Оленин даже написал работу о медальерном искусстве, которое он характеризует как «отрасль ваятельного художества». Однако, по его словам, медаль выдвигает жесткие требования к художнику, и «медальеру предстоит более затруднений, ... нежели ваятелю. Сие поставляет художника в необходимость удерживаться от свободы, или смелости, столь нужной для произведений изящных памятников искусства».
3. Половцов А. А. Русский биографический словарь. Т. 2. СПб., 1896. С. 81.
4. Прозоровский Д. И. Свод сведений, относящихся до техники и истории медальерного искусства. Ч. 1, специальная. СПб, 1884. С. 199.
5. Пронина И. А. Декоративное искусство в Академии художеств : Из истории русской художественной школы ХУШ - первой половины XIX в. М., 1983. С. 143, 267.
6. РГИА, ф. 18, оп. 2, ед. хр. 1905, л. 25-26. (О выработке учебного плана Рисовальной школы для вольноприходящих).
7. РГИА, ф. 18, оп. 2, ед. хр. 1945, л. 84. (Переписка дирекции школы по разным вопросам).
8. РГИА, ф. 18, оп. 7, ед. хр. 216, л. 6. (О расходовании денежных сумм на содержание Рисовальной школы для вольноприходящих).
9. РГИА, ф. 18, оп. 9, ед. хр. 519, л. 37. (О приеме и увольнении надзирателей, учителей и сторожей Рисовальной школы для вольноприходящих).
10. Роберт Бах учился в Школе на Бирже с 1840 по 1844 гг. В первые же годы отличился «работами из воска и по слоновой кости», затем учился в Академии художеств у И. Витали. В 2009 г. в НИИМ АХ прошла выставка «Династия Бахов в Академии художеств».
11. Северная пчела. 1827. №2 117. С. 15. (Цит. по: Эрнст С. Медальер Павел Уткин // Старые годы. 1915. Сент. С. 27.)
12. Щукина Е. С. Два века русской медали : Медальерное искусство в России 1700-1917 гг. М., 2000. С. 139-144.
13. Эрнст С. Медальер Павел Уткин // Старые годы. 1915. Сент. С. 15-33.
