CC BY
173
Д.В. Хаминов
«ОТТЕПЕЛЬ» ДЛЯ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ИСТОРИКОВ: СОДЕРЖАНИЕ, ПРОТИВОРЕЧИЯ, НЕОПРАВДАВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ*
D.V. Khaminov
Khrushchev's "Thaw" for Provincial Historians: Contents, Contradictions, and Unmet Expectations
Постановления и решения, принятые КПСС на XX съезде (14-25 февраля 1956 г.) и по его итогам (июнь 1956 г.), имели существенное влияние на все сферы общественно-политической и социокультурной жизни советского общества. Определяющее воздействие они оказали и на высшую школу. Партийные и государственные органы приняли целый ряд директивных документов, направленных на повышение качества учебной, научно-исследовательской, политико-воспитательной работы и подготовки молодых специалистов.
Ключевым среди них стало Постановление XX съезда КПСС по докладу Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева «О культе личности и его последствиях», сделанного на закрытом заседании 25 февраля 1956 г. 5 марта Президиум ЦК КПСС принял постановление «Об ознакомлении с докладом Н.С. Хрущева "О культе личности и его последствиях на XX съезде КПСС"». В нем обкомам, крайкомам и центральным комитетам компартий союзных республик было предложено ознакомить с этим докладом всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив. Доклад в виде брошюры был разослан партийным организациям с грифом «не для печати» (гриф «строго секретно» был снят)1. В соответствии с этим постановлением, доклад зачитывался на собраниях всех первичных партийных и комсомольских организаций.
Последовавшее после этого Постановление Президиума ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий», также в течение короткого времени было доведено через сеть первичных парторганизаций до коммунистов и обсуждено на партийных собраниях.
Скорым откликом советских идеологов от истории на принятые партийные документы, стали публикации программных статей в центральных исторических журналах «Вопросы истории» и в только что учрежденных отраслевых журналах «История СССР», «Вопро-
* Исследование выполнено при поддержке гранта РФФИ «Университетское сообщество Западной Сибири как основа интеллектуального капитала территории и драйвер социокультурной и экономической модернизации страны в XIX - XX вв.» (проект № 18-39-20008).
сы истории КПСС», «Советская археология», «Советская этнография» и других. Эти публикации были призваны выработать единое, согласованное направление в научных исследованиях, в организации исторического образования и политико-воспитательной работе среди историков. Со страниц журналов шла переориентация советских историков от прежнего «догматизма», «замкнутости» и «засилья культа личности» в исследованиях к «творческому марксизму» и к открытым научным дискуссиям2.
Благодаря «оттепели», на страницах журналов широко развернулись научные дискуссии, которые имели прямое воздействие на организацию исторического образования и содержание научно-исследовательского процессов в вузах страны (например, дискуссии на страницах журнала «Вопросы истории» во второй половине 1950-х гг. об образовании русской нации, о роли личности в истории, о роли и месте Ивана Грозного в истории русского государства и т.д.). 40-летие Октябрьской революции, отмечавшееся в 1957 г., актуализировало революционную и ленинскую тематику. Все это должно было помогать историкам сместить акценты в своей работе и сконцентрировать больше внимание именно на этих сюжетах, установив противовес культу личности.
Не продолжительный по времени, но очень яркий и насыщенный по содержанию и важный по внутри- и внешнеполитическим последствиям период «оттепели» всегда был одним из наиболее популярных у зарубежных и отечественных исследователей.
Зарубежная советология второй половины XX в. впервые стала исследовать такие вопросы советской жизни как соотношение государственно-партийной идеологии с одной стороны, и науки и образования вообще, и исторической, в частности, с другой стороны. Советологи, основываясь на доступных им источниках, материалах и литературе первыми поставили и предприняли попытку решить важнейшие вопросы существования и сосуществования в условиях авторитарной модели Советского государства таких важных институтов как высшее образование и наука (их структура, управление и прочее), а также исторического образования и науки, особенностей их развития, их соотношения с идеологией, выявления степени и форм влияния на историческое образование и науку партийно-государственных механизмов, в том числе в период «оттепели»3.
Постсоветские англоязычные работы исследователей-русистов на протяжении 2000-х гг. сфокусированы на вопросах влияния идеологии и политики на высшее образование и науку. Исследования раскрывают суть и содержание советской политики в отношении ученых, научно-образовательных институций СССР. Специальным предметом исследований стало положение истории и историков в переходные периоды общественно-политического развития страны4.
Современная отечественная историография уделяет значитель-
ное внимание советской научно-педагогической интеллигенции, истории советской высшей школы периода «оттепели», развитию в ней исторического отраслевого знания, в том числе в региональном разрезе5.
* * *
В течение 1956 г. в сибирских вузах развернулся комплекс мероприятий по воплощению в жизнь решений XX съезда КПСС и по внедрению в учебный, научный и политико-воспитательные процессы новых установок. Стали пересматриваться учебные планы, характер, направления и содержание научно-педагогической работы и даже стиль преподавания. Кардинальным изменениям подвергалась доктрина гуманитарной науки, особенно исторической.
Документы о деятельности сибирских вузов того периода (отчеты о работе вузов и их структурных подразделений, протоколы партийных собраний, отчеты о работе партийных организаций, материалы проверок, справки о состоянии работы и т.п.) ярко иллюстрируют ситуацию второй половины 1950-х гг.
Первичной формой перестройки работы в вузах, на исторических факультетах и отделениях стала организация общих производственных и партийных собраний, основной целью которых было обсуждение итогов работы и материалов XX съезда КПСС, а также постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий».
На этих собраниях «вырабатывались» (вернее будет сказать «предлагались» сверху) магистральные пути и направления учебной, научной и политико-воспитательной работы, обсуждались пути изживания культа личности из всех процессов, а главное - историки сами должны были «выявлять» свои ошибки на всем протяжении предыдущего периода, клеймить себя и своих коллег за «политическую близорукость»6.
Характерным примером такого рода собрания стало прошедшее в марте 1956 г. на историко-филологическом факультете (ИФФ) Томского государственного университета (ТГУ) расширенное заседание ученого совета, посвященное итогам работы XX съезда КПСС. На нем также присутствовали преподаватели кафедр общественных наук, научно-педагогические работники, аспиранты, студенты ТГУ и других вузов Томска7.
Программным стал доклад профессора кафедры диалектического и исторического материализма ТГУ К.П. Ярошевского «Творческое развитие марксистко-ленинской теории XX съездом Партии»8. Основные теоретические проблемы, которые были поставлены съездом перед обществом в целом и научно-педагогическим сообществом (особенно гуманитариями), он видел в необходимости утверждения единства марксистской теории и практики государствен-
ного развития и в борьбе с культом личности. Заострение внимания в его докладе на роли теории в связи с практикой было направлено против догматизма, утвердившегося в науке и образовании в период позднего сталинизма: «Причиной догматизма и доктринерства являлась умственная леность, возникшая в условиях культа личности»9. Догматизм во многом предопределял выдвижение цитат вместо аргументов и внеисторический подход к событиям: «догматизм приводил к вытеснению живой речи заранее подготовленными текстами». Для борьбы с «начетничеством», по мнению К.П. Ярошев-ского, необходимо было на всех уровнях начать изучение работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина и классиков науки, восстановить ленинские методы научной работы - «использование аргументации, творческого подхода к работе». Борьба с культом личности предполагала и восстановление коллективного руководства КПСС и страной, а, следовательно, по мнению университетского идеолога, необходимо было широко разъяснять студентам соотношение роли вождей, личности и народа, «покончить с иконописным стилем биографии». В конечном итоге, борьба с культом личности имела важное значение как для историков, так и для других обществоведов (для юристов) и означала необходимость разработки «положительной истории»10.
Профессор К.П. Ярошевский, переходя от общесистемных вопросов организации гуманитарного и исторического образования и науки («культ личности загнал в тупик историческую науку СССР»), обратился к анализу ситуации в ТГУ, которая была характерна в тот период для многих вузов периферии СССР. Он отмечал, что догматизм на ИФФ ТГУ переходил не только в науку, но и в образование: «Лекции преподавателей превращались в простой монтаж цитат, взятых формально, в отрыве от реальной жизни и событий, приводимых вне конкретного исторического контекста»11.
На этом же заседании была обсуждена и проблема негативного влияния «Краткого курса истории ВКП(б)» на систему исторического знания. В частности, собравшиеся подвергли критике периодизацию истории Октябрьской революции, которая, по их мнению, не соответствовала действительности. А дальше - больше: «.. .Возвышение роли И.В. Сталина в "Кратком курсе истории ВКП(б)" приводило к умалению роли других крупнейших деятелей, например роли Я.М. Свердлова в период Октябрьской революции»12.
В процессе обсуждения путей дальнейшего развития исторического образования и науки в стране и в университете, профессор И.М. Разгон (сам жертва сталинской кампании борьбы с космополитизмом) заявил всем собравшимся, что в его распоряжении имелись архивные документы, откуда было видно, что И.В. Сталин не был основным и центральным участником октябрьских событий 1917 г. Собрание пришло к выводу, что необходимо было подготовить новую программу по истории СССР и изучать «колоссальное
ленинское наследие»13.
После доведения до первичных парторганизаций решений XX съезда КПСС, обсуждения его положений и выработки первоочередных мероприятий, сибирские историки начали принимать меры по внедрению их в учебный процесс.
Так, кафедрой истории СССР ИФФ ТГУ, следуя линии на развенчание культа личности, уже в середине весеннего семестра 1955/56 учебного года, были сняты спецкурсы по истории Великой Отечественной войны и по образованию СССР, была пересмотрена программа и планы занятий по новейшей истории СССР, поскольку в содержании именно этих курсов наиболее ярко отражалась роль Сталина или его влияние на основные процессы. В новых условиях требовалось переосмысливать, перестраивать содержательную часть курсов, очищать их от напластований догм и культа личности.
Заведующий кафедрой истории СССР профессор И.М. Разгон, поясняя на партсобрании ИФФ ТГУ причины изменений в учебном процессе, аргументировал принятые решения тем, что «нет настоящей литературы, кроме общих решений», имея в виду, что при отсутствии новой учебной, научной и методической литературы, не было возможности выстраивать образовательный процесс согласно новым требованиям к содержанию исторического материала. Он обращал внимание членов Ученого совета факультета и на то, что «за последние два десятка лет вся литература фактически искажалась». В качестве иллюстрации своей мысли профессор приводил примеры с отношением в советской исторической науке к трудам академика М.Н. Покровского, который вместе с его школой были подвергнуты жесткой критике. При этом И.М. Разгон считал, что в советской историографии и в учебной литературе незаслуженно была возвышена роль генерала А.А. Брусилова в Первой Мировой войне (на фоне Великой Отечественной войны, и в последующие годы, во время идеологических кампаний первого послевоенного десятилетия)14.
Аналогичным образом на закрытом собрании парторганизации Тюменского пединститута (ТюмГПИ) в конце марта 1956 г. доцент кафедры истории Д.Е. Григоров в обсуждении доклада отмечал, что на съезде КПСС большой критике подверглась работа историков: «... Это результат возвеличивания культа личности. Перед нами стоит задача, чтобы не откладывая, перестроиться в преподавании истории. Большое значение в этой перестройке будет иметь работа студентов над первоисточниками»15.
Кафедра истории ТюмГПИ с этого периода начала апробировать реализацию нового направления и формы работы со студентами. В частности, студентам выдавались задания по сбору первичного источникового материала, в которых они освещали деятельность и жизнь рабочих предприятий Тюмени. Они самостоятельно разыскивали источники и материалы, описывали и анализировали их.
Таким образом, студенты, будучи сами вовлеченными в исследовательский процесс, и будучи не стесненными рамками догматики, самостоятельно разбирались в вопросах современности, соотносили теорию социалистического строительства с практикой и реальной жизнью.
В октябре 1956 г. на партсобрании Иркутского пединститута (ИГПИ) обсуждался вопрос «О выполнении решений XX съезда КПСС и Постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. "О преодолении культа личности и его последствий" и задачах дальнейшей работы парторганизации»16. Остро был поставлен вопрос о теоретических, глубинных выводах, связанных с преодолением культа личности в преподавании истории в вузе, а затем и в школе. Коллектив кафедры истории СССР ИГПИ отмечал, что недостатки относились не только к современному советскому, но и к древним периодам истории СССР. Например, в теме «Образование русского государства» долгое время присутствовала идеализация деятельности отдельных правителей, особенно Ивана IV. В курсе идеализировалась роль полководцев, «но забывалась их классовая принадлежность»17.
В первые месяцы после XX съезда КПСС, помимо чисто «ритуальных» выступлений при обсуждении партийных документов, порой встречались смелые позиции сибирских историков (например, упомянутое выше выступление профессора И.М. Разгона в марте 1956 г. на расширенном заседании ученого совета ИФФ ТГУ, посвященном итогам работы XX съезда). В конце марта 1956 г. на партсобрании Омского пединститута (ОмГПИ) с прямой и критичной речью выступил историк С.А. Сливко. Он заявил: «.Мне, как испытавшему последствия культа личности, очень трудно говорить об этом. И это испытали сотни тысяч наших людей. Я могу назвать многих сейчас работающих здесь людей, испытавших последствия культа личности. И если меньшевики опозорили большевистскую "Искру", то сейчас опозорена наша "Правда", ибо в ней каждая статья не прошла без упоминания о Сталине. Пострадавших нужно восстановить. <...> Делалось самоуправство при прямом содействии Сталина. Это трудно пережить, но нужно и необходимо давать нашим студентам правильное направление в сложившемся»18.
Историки всех вузов сходились во мнении, что в предшествующий период знания студентов, в большей степени, определялись количеством конспектов работ классиков марксизма-ленинизма (и, прежде всего, самого Сталина). А у преподавателей даже устанавливалась практика, когда один человек разрабатывал лекцию, а другие вслед за ним ее повторяли в разных аудиториях19. И это было понятно: в условиях боязни прочитать неверную, с идеологической точки зрения, лекцию, ошибиться в ее политическом содержании, правильном освещении тех или иных событий, лекторы перестраховывались и пользовались выверенным материалом.
Общей риторикой для всех выступавших на собраниях и в пре-
ниях в этот период, когда обсуждались съездовские документы, было мнение о том, что в предыдущие десятилетия в учебном, научном и политико-воспитательном процессах на кафедрах и факультетах все было не правильно. Сотрудники критиковали сложившуюся политическую систему, неумелое руководство, обстоятельства, которые довлели над каждым из них, признавали системные и коллективные ошибки и недочеты в процессе подготовки гуманитариев вообще и историков, в частности. Однако никто не критиковал персонально себя или своих коллег (пофамильно), старались все «списать» на культ личности, «догматизм и начетничество», «общую ситуацию» и прочее.
При всех позитивных изменениях, продекларированных и начинавших происходить в научно-образовательном и политико-воспитательном процессах, стала закономерным плохая обеспеченность высшей школы учебными и методическими материалами, что в условии сверхцентрализации всех этих процессов (осложненная отсутствием инициативы на местах) негативно отражалась как на преподавателях, так и на студентах. Особенно сложной была ситуация с программами и учебной литературой по новой и новейшей истории СССР и зарубежных стран. Большинство имевшихся учебно-методических материалов по историческим дисциплинам после XX съезда КПСС значительно устаревали, теряли свою актуальность, требовали модернизации. Серьезной была проблема и с учебниками: по ряду исторических дисциплин новых учебников не издавалось. Особенно тяжелое положение возникло из-за отсутствия изданных учебников по советскому периоду истории СССР, по последнему периоду новейшей истории зарубежных стран, по современной истории стран Востока. Недостаток, а по некоторым дисциплинам и полное отсутствие, учебников и переработанных программ, создавали для преподавателей немалые трудности20.
Идеологическая трансформация периода «оттепели» имела важные организационные последствия для высшей школы СССР. В особенности, для такого существенного ее сегмента как общественно-политическая работа при подготовке специалистов, и, прежде всего, историков.
18 июня 1956 г. было принято постановление ЦК КПСС «О преподавании в высших учебных заведениях политической экономии, диалектического и исторического материализма и истории КПСС»21. Согласно ему, с 1956/57 учебного года в вузах вместо преподавания единого курса «Основы марксизма-ленинизма» вводилось преподавание трех самостоятельных дисциплин: диалектического и исторического материализма, политической экономии и истории КПСС. Последний должен был быть освобожден от излишнего синтеза с идеологией и выполнял конкретные познавательные историко-партийные функции. Реализация этого постановления, по мнению партийного руководства, должно было оказать положительное воз-
действие на улучшение работы по формированию молодых специалистов в духе марксизма-ленинизма, «воспитанию их убежденными, сознательными строителями коммунизма».
Для преподавания новых курсов и подготовки специалистов для системы высшего образования, кафедры их осуществлявшие, получали одноименное название. В первую очередь, эти кафедры открывались в университетах, так как в них имелись соответствующие специалисты, которые могли обеспечивать их работу, а также именно университеты должны были стать базой подготовки таких преподавателей для вузовской системы и последующего повышения их квалификации. Кафедры открывались путем реорганизации (разделения) кафедр основ марксизма-ленинизма (или выделения из них новых кафедр) и создания на их базе самостоятельных общеуниверситетских структур, получавших обобщенное название кафедр общественных наук: истории КПСС, политэкономии, научного коммунизма, диалектического и исторического материализма.
* * *
Решения XX съезда КПСС и последовавшие за ними директивные документы послужили толчком для преодоления недостатков в организации исторической науки, содействовали ее дальнейшему развитию. Во второй половине 1950-х гг. - 1960-е гг. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли ряд постановлений, ориентировавших историков на дальнейшее изменение не только тематики и направленности, но и принципов организации научной работы22. Соответственно, менялись направления исследований в регионах, способы и формы организации исторического сообщества.
Ранее разобщенность провинциальных историков обусловливалась отсутствием центра координации их исследований, что было характерным явлением для периферийных регионов СССР и РСФСР в первое послевоенное десятилетие. Это, в свою очередь, приводило к мелкотемью и дублированию исследований. Как следствие - отсутствовали обобщающие труды по региональной исторической тематике.
Новые установки требовали от региональных историков координации своей исследовательской работы. Теперь поступал государственный заказ на выпуск обобщающих трудов по истории отдельных регионов, их рабочего класса, крестьянства, интеллигенции и т.д.
Благодаря новым научно-организационным установкам стала возможна работа по подготовке на протяжении 1960-х гг. сибирскими историками при координации Сибирского отделения АН СССР фундаментального пятитомного труда по истории Сибири. До публикации в конце 1960-х гг. академического издания «История Сибири», подобного рода исследование по истории периферийного ре-
гиона отсутствовало в РСФСР. В течение 1980-х гг. в издательстве «Наука» вышли пятитомные монографии «История крестьянства Сибири» и «История рабочего класса Сибири», системная работа над которыми велась сибирскими историками на протяжении 1960-х - 1970-х гг.23
Изменения в принципах и порядке организации политико-воспитательной и идеологической работы при подготовке историков имели самое прямое на них влияние. Именно эта составляющая была одним из важнейших элементов при формировании не только профессионала-историка, но и носителя особого идеологического знания, человека, способного реализовывать эти знания на практике и проводить их в жизнь при организации политико-воспитательной работы с учащимися (а шире - с населением). С другой стороны, изменения, хотя и не совсем кардинальные, общественно-политического климата в стране позволили и самим историкам (как студентам, так и преподавателям) на некоторое время занять активную общественно-политическую позицию, что в некоторых случаях приводило к проявлениям ограниченного диссидентства и иным неблагоприятным для партийно-государственных органов последствиям.
Проведение в течение нескольких месяцев после XX съезда КПСС большого количества теоретических конференций, диспутов, творческих дискуссий и иных мероприятий стало отличительной особенностью общественно-политической жизни вузов, особенно редким явлением для Сибири.
Декларируемая в программных партийных документах идея борьбы с культом личности, догматизмом, цитатничеством, начетничеством и с иными проявлениями диктата в области высшего образования и науки периода позднего сталинизма требовала активного включения в процесс построения новой системы и структуры научно-образовательного процесса самих же его участников - научно-педагогических работников, студентов и вузовской общественности. Без проведения подобного рода мероприятий невозможно было решать задачи, поставленные XX съездом.
Предыдущий период вообще не предполагал самой возможности существования реальных творческих дискуссий ни на локальном уровне (в вузах, в их структурных подразделениях и т.д.), ни на региональном и, тем более, на общегосударственном. Все дискуссии были контролируемые и режиссируемые, а не вписывавшаяся в идеологическую парадигму инициатива ученых всегда жестко пресекалась.
В позднесталинский период в вузах практиковалось проведение не дискуссий (их сложно было контролировать), а методологических семинаров, на которых в якобы творческой и свободной форме в виде докладов и следовавшими за ними обсуждений, закладывались основные идеологические и методологические уста-
новки для научно-педагогических работников, согласно которым они должны были выстраивать свою научно-образовательную и воспитательную деятельность.
В большинстве случаев в сибирских вузах и в их исторических структурных подразделениях, общественно-политические мероприятия по итогам XX съезда КПСС проходили в «штатном режиме» и не вызывали серьезных потрясений. Исключением на рубеже 1956 и 1957 гг. оказался ТГУ (в нем преподаватели и студенты породили общественные волнения), а вместе с ним и Томский пединститут. В последнем, хотя и не велась подготовка историков (историческое отделение в нем было закрыто и переведено в ТГУ в 1955 г.), но выпускники ИФФ ТГУ (Ю.В. Куперт, А.А. Говорков и другие), работавшие на кафедре марксизма-ленинизма пединститута, оказались «зачинщиками» неблагоприятных для партийного руководства и администрации вуза процессов24.
Предыстория конфликта была связана с событиями ноября-декабря 1956 г., когда во всех вузах Томска и их структурных подразделениях состоялись отчетно-выборные партийные и комсомольские собрания и конференции, а также проведен ряд диспутов. В отличие от подобного рода мероприятий прошлого периода эти форумы, в целом, «показывали возросшую политическую активность коммунистов и комсомольцев, более высокий уровень критики и самокритики недостатков всех сторон деятельности учебных заведений». Почти все выступления носили «деловой и принципиальный характер, чувствовалась забота коммунистов о дальнейшем улучшении работы вузов, повышении уровня партийно-организационной и политической работы парторганизаций». Основным содержанием выступлений большинства коммунистов на собраниях и конференциях была критика недостатков партийной и комсомольской работы, учебно-воспитательной и хозяйственной деятельности вузов. Большое внимание в прениях уделялось недостаткам в работе по воспитанию студентов25.
Однако состоявшийся комсомольский диспут в ТГУ, который был посвящен вопросам дальнейшего развития ВЛКСМ на всесоюзном и на местном уровне, выбивался из общей благодушной картины. Студент Г. Швейник в ряду дежурных и достаточно осторожных высказываний своих коллег заявил о формализме и заор-ганизованности в комсомольской организации университета. Среди выступивших оказался и выпускник ИФФ ТГУ, заместитель секретаря комитета ВЛКСМ ТГУ, кандидат в члены КПСС, ассистент кафедры всеобщей истории ИФФ Н.С. Черкасов26. В своем выступлении он развивал тезис о необходимости большей самостоятельности комсомола, указывал на то, что многие студенты лишь формально числились в ВЛКСМ, что назрела необходимость пересмотра порядка приема в комсомол в школе и т.д.27 Это выступление с его стороны стало попыткой пересмотра организации комсомольской жизни
в сторону развития и претворения в жизнь идей ХХ съезда КПСС, чтобы вдохнуть реальную жизнь в эту уже закосневшую общественную организацию.
Н.С. Черкасов уже после, на собрании парткома ТГУ (на котором рассматривалось его персональное дело) по поводу этого диспута говорил, что он согласился не со всеми тезисами докладчика, а лишь с теми, которые являлись, по его мнению, идеологически верными. Но один из членов парткома заявил, что «даже в речах Черчилля и Даллеса есть положительные высказывания по отношению к СССР»28, чем явно указал на политическую неблагонадежность Н.С. Черкасова. На том же заседании парткома, один из его членов доцент Н.Ф. Бабушкин назвал этот диспут «антисоветчиной, махровым сборищем всего антисоветского, где партия была оклеветана, а Хрущев был поставлен в один ряд с Эйзенхауэром»29.
Риторика, заданная общеуниверситетским диспутом, имела продолжение на комсомольском собрании ИФФ ТГУ, состоявшемся в декабре 1956 г. под лозунгом «Эй, товарищ, больше жизни!». «С точки зрения сегодняшнего дня, там не было никакого инакомыслия, но царило стремление студентов высказаться и выразить свое мнение», - вспоминал участник тех событий, молодой преподаватель ИФФ ТГУ Б.Г. Могильницкий (позже - профессор, декан факуль-
тета)30.
Ноябрьский университетский диспут и декабрьское комсомольское собрание ИФФ ТГУ вызвали живую реакцию и волну обсуждений не только в студенческой и преподавательской среде, но и партийные органы вынуждены были вмешаться в эти события, которые явно выходили из-под их идеологического контроля. 20 декабря 1956 г. было проведено совещание ректоров, директоров и секретарей парторганизаций вузов Томска по итогам проведенных отчетно-выборных собраний в партийных и комсомольских организациях вузов. Заседание проходило под председательством второго секретаря Томского обкома КПСС Н.В. Лукьяненко. На этом совещании обсуждались события ноября-декабря 1956 г. в ТГУ, но, прежде всего, ход и итоги комсомольского собрания на ИФФ. Сами события участниками собрания были признаны вопиющим явлением для вузов Томска, отмечена слабость политико-воспитательной работы в вузах среди студентов, выявлено «присутствие демагогии, антисоветских настроений и негативных высказываний в студенческой среде»31.
9 января 1957 г. было принято решение Томского обкома КПСС «О политико-воспитательной работе среди студентов ТГУ». В отношении наиболее активных участников тех событий были приняты как дисциплинарные меры, так и меры административного воздействия. Серьезно пострадал молодой историк Н.С. Черкасов: его исключили из кандидатов в члены КПСС «за политическую неустойчивость» и уволили с работы. Более того, в его доме и на ка-
федре были произведены обыски и изъяты документы (служебные и личные)32. Негативную роль здесь, разумеется, сыграла строка его анкеты: его отец был осужден в 1938 г. по 58 статье УК РСФСР. Возможно, органы госбезопасности в ходе этого разбирательства пытались найти более «серьезные» основания для его уже уголовного преследования, однако климат «оттепели» все-таки не давал возможность развернуть широкомасштабных репрессий.
Многие студенты ИФФ сочувствовали подвергнутому гонениям преподавателю, который пользовался у них авторитетом и уважением33. По этому поводу член партбюро ИФФ ТГУ М.Е. Плотникова отмечала, что «многие сочувствовали Черкасову и даже были участниками преподнесения подарков ему. Такая позиция многих коммунистов привела к плохим результатам - студенты стали требовать все, что им вздумается»34. После своего увольнения Н.С. Черкасов вынужден был несколько лет проработать на заводе рабочим35, но уже в 1965 г. вернулся на работу в ТГУ благодаря поддержке своего учителя А.И. Данилова, ставшего ректором ТГУ.
Такая острая и несоразмерная последствиям реакция партийного руководства области, города и вузов на имевшие место события в течение ноября-декабря 1956 г. и последовавшие затем жесткие организационно-дисциплинарные меры воздействия, объяснялись рядом обстоятельств.
Прежде всего, активно начавшийся процесс дискуссий по поводу возможного реформирования существовавшей социально-политической модели в стране грозил выйти за пределы контролируемых обсуждений и перерасти в неконтролируемые активные политические (вполне возможно, даже и силовые) действия. Июньские («Познанский июнь») и октябрьские («Польский Октябрь») события в Польше 1956 г., события в Венгрии (названные в советской историографии «Венгерским контрреволюционным мятежом») в октябре-ноябре 1956 г., показали, что ослабление идеологического контроля за населением, особенно за студенчеством, научно-педагогическими работниками и в целом за интеллигенцией, мог привести к прямому противостоянию. Поэтому с начала 1957 г. от кардинальных, внутренних, содержательных, сущностных дискуссий и обсуждений решено было уйти, сконцентрироваться исключительно только на внешних и во многом формальных вопросах организации жизни в стране и в общественно-политических организациях, а основной «удар» перенести исключительно на борьбу с культом одной только личности, не развивая эту проблематику.
В результате венгерских событий и имевших место в стране «антисоветских выступлений интеллигенции» осени-зимы 1956 г. 19 декабря 1956 г. было принято постановление Президиума ЦК КПСС и разослано «Письмо ЦК КПСС к партийным организациям "Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов"».
В письме содержалось требование обсудить постановление во всех первичных партийных организациях страны и принять меры в целях предупреждения в дальнейшем подобных событий и недопущения таких «вылазок»36.
Спустя год после XX съезда, 2 марта 1957 г., было принято постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР. В нем отмечались «крупные недостатки в работе с интеллигенцией в Томской об-ласти»37. Эти недостатки в постановке политической работы среди интеллигенции конкретного региона были затем положены в основу работы партийных организаций крупных сибирских городов, особенно там, где был большой вузовский сегмент, как, например, в Омске38.
В самом Томске в мае 1957 г. было принято постановление IV пленума Томского обкома КПСС «О работе среди интеллигенции Томской области», которое подробно было обсуждено 21 мая в ТГУ на закрытом партсобрании ИФФ. В постановлении была проанализирована ситуация среди интеллигенции города, охарактеризован низкий уровень организации и проведения политико-воспитательной работы среди томской интеллигенции. В итоге Томский обком КПСС констатировал, что среди общественности города неправильно поняли решения XX съезда КПСС и последовавших за ним партийных документов39.
Университетские историки (а если быть точными, то администрация и партийные функционеры ИФФ ТГУ), признавая и оправдывая свои промахи с идейно-политической подготовкой специалистов, все же старались уйти в сторону персоналий, таким образом снимая с себя самих большую долю ответственности. Прежде всего, речь шла о выпускнике ИФФ ТГУ, преподавателе истории КПСС в Томском пединституте Ю.В. Куперте, который стал активным участником тех событий и был уволен за свои выступления из вуза. В итоге партсобрание ИФФ ТГУ полностью одобрило решения Бюро ЦК КПСС по РСФСР и пленума Томского обкома КПСС о неудовлетворительном состоянии политической работы среди интеллигенции, и признало, что некоторые выпускники ИФФ «не оправдали доверия»40.
При всем при этом на университетских историков по-прежнему продолжали возлагаться функции по формированию идеологической повестки, по подготовке кадров для учреждений и организаций разной специфики и направленности - начиная от научно-образовательных и заканчивая партийными, государственными и общественными. Выступивший на том же закрытом партсобрании ИФФ ТГУ ректор ТГУ А.П. Бунтин заявил, что ИФФ «является ведущим в идейном отношении и имеет исключительно большое значение для проведения политико-воспитательной работы среди интеллигенции города <...> Ведущую роль ИФФ надо проявлять больше, чем она есть»41.
Эти события в одном сибирском городе ярко характеризовали довольно распространенную в тот период ситуацию. На волне демократизации по результатам XX съезда КПСС, партийно-государственное руководство хотело разрядить общественно-политическую обстановку, но после событий в Восточной Европе и нарастания внутреннего «инакомыслия», стало понятно, что излишне был ослаблен политико-идеологический контроль за отдельными группами населения (прежде всего, за интеллигенцией и студенчеством). После этого вся развернувшаяся критика была поставлена под жесткий контроль и в конце свернута: «Этим антисоветским вылазкам был дан решительный отпор, клеветники и демагоги были подвергнуты общественному осуждению»42.
* * *
С началом «оттепели» изменяется содержание и направленность неформальных студенческих образований. Раньше они имели характер литературных и эстетических, зачастую тайных, законспирированных объединений студентов и неофициальных клубов по интересам, которые, хотя и не имели никакой общественно-политической нагрузки, но были крайне не желательными для партийно-комсомольских руководителей и администрации вузов.
Профессор Б.Г. Могильницкий (в то время студент ИФФ ТГУ), характеризуя деятельность одного из неформальных студенческих объединений томских студентов - «Лунного общества» (1948 г.), -куда входили, в основном, студенты ИФФ ТГУ и ТГПИ, определял его как «литературно-эротическое общество»43.
Со второй половины 1950-х гг. неформальные объединения студентов начинают приобретать общественно-политический характер. В Москве, Ленинграде и некоторых других крупных вузовских центрах СССР стали создаваться неофициальные молодежные организации и кружки политической направленности.
Так, в Ленинграде в 1963-1965 гг. был организован и действовал «Союз коммунаров» (группа «Колокол»), выпустивший программную брошюру под авторством В.Е. Ронкина и С.Д. Ха-хаева «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата». Ее смогли прочитать довольно большое количество человек, тем более что основной аудиторией этого издания были студенты крупных вузов страны, включая сибирские, в том числе и Томска.
На этой волне студенты ТГУ и ряда других вузов Томска (из политехнического, педагогического и медицинского институтов) в 1963 г. тоже решили создать свой подпольный молодежный кружок. В него в основном входили действительные или бывшие студенты-историки - братья В. Мицко и И. Мицко, Н. Томилов, Ю. Ануфриев, В. Коврижкин, О. Гончаренко44.
Своей главной задачей члены кружка видели пропаганду. На за-
седаниях члены кружка делали научные доклады, устраивали дискуссии по наиболее интересным для них политическим темам. Один из докладов назывался «О сущностном тождестве фашизма и сталинизма», другой был посвящен «венгерской революции» 1956 г. и т.д. Всего за время короткой деятельности кружка было сделано 10 докладов. В 1965 г. органы госбезопасности разогнали кружок. Никто из его членов не был осужден по уголовным статьям (в отличие от участников группы «Колокол»), но всех их исключили из комсомола, из университета и институтов. Юношей отправили в армию «на перевоспитание», а тех, кто работал на производстве, уволили. Студентов, кто не попал в армию, и некоторых девушек отправили на некоторое время на заводы Томска «для перевоспитания в заводских коллективах»45.
Другим примером умеренного диссидентства историков, ставшим возможным в результате ослабления партийно-идеологического контроля и «оставления без внимания отдельных отрицательных фактов в жизни студенческих групп»46, стали события в Барнаульском пединституте (БГПИ).
Группа студентов ИФФ и факультета иностранных языков организовала «Общество умслопогасовцев». Этимология названия общества восходила к недавно «реабилитированному» в советском литературоведении после многолетнего запрета (с 1948 по 1956 гг.) роману И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев» [«Мебель - древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара». - Д.Х.]. Этот коллектив студентов в 1959 г. выпустил самиздатовский рукописный журнал «Умслопогас»47 и стал «проповедовать по существу антиобщественные взгляды»48. Но вскоре разоблаченная группа была разогнана органами госбезопасности, ее участники получили дисциплинарные и административные наказания за свою деятельность.
Студенческое диссидентство наблюдалась и в вузах автономий сибирского региона, где они имели национальную подоплеку. В основном, это было связано с аспектами национальной идентичности, культурной и даже политической автономии народов этих субъектов.
Так, в Горно-Алтайском пединституте (ГАГПИ) в 1956/57 учебном году было инспирировано «дело Малташева» - студента ИФФ ГАГПИ, которого характеризовали как «националистический фрукт»49. По информации партийного руководства, он выражал националистические мысли в отношении алтайского народа и «против русификации региона». Кроме националистических, он высказывал и антисоветские взгляды, «критиковал советскую действительность». В связи с его делом 30 марта 1957 г. бюро обкома Горно-Алтайской Автономной области приняло постановление «Об идейно-политическом воспитании студентов в Горно-Алтайском педагогическом институте», а 15 апреля 1957 г. состоялось общее партсобра-
ние ГАГПИ, где было обсуждено это постановление50. Парторганизация ГАГПИ отмечала, что «отдельные студенты были подвержены нездоровым настроениям, некоторые поддавались порой влиянию чуждой нам идеологии. Некоторые студенты утверждают, что советская демократия стоит ниже по своей демократичности, в капиталистических странах она развита сильнее; О СЛАБОЙ РАБОТЕ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ПРЕСЛОВУТАЯ ИСТОРИЯ МАЛТАШЕВА [Выделено в тексте документа. - Д.Х.]»51.
Вероятно, подобные «нездоровые настроения» стали результатом влияния «оттепели» на молодые национальные кадры гуманитарной интеллигенции.
* * *
Учебный, воспитательный и идеологический процессы при подготовке историков в период «оттепели» были неразрывно связаны. В сибирских вузах продолжали внедряться и реализовываться как общесистемные подходы к построению образовательного и воспитательного процессов при подготовке историков, так и вырабатываться собственные формы и методы, связанные с особенностями каждого конкретного коллектива историков, вуза, города и региона.
Особые акценты в эти процессы внес прошедший в начале 1959 г. XXI съезд КПСС. На рубеже 1950-х - 1960-х гг. в Новосибирском пединституте (НГПИ), основывая свою работу на решениях XXI съезда КПСС «и огромных задачах, поставленных партией и правительством», пошли по пути «решительного перелома в постановке преподавания всех исторических дисциплин и усиления идейно-политического воспитания студентов»52. Учитывая, что важнейшее значение в деле формирования коммунистического мировоззрения у будущего историка как педагога и воспитателя, имела отечественная история, члены кафедры истории НГПИ в лекциях, на семинарских занятиях и консультациях особо обращали внимание на правильную и четкую постановку важнейших разделов курсов в духе большевистской партийности, политической заостренности и классовой оценки явлений общественной жизни, деятельности исторических личностей, доказывая, что народные массы являлись решающей созидательной силой общества, главным рычагом общественного прогресса, что они создавали все материальные блага, без которых невозможно было бы не только развитие науки, искусства, культуры, но и существование самого общества53.
Особо важная роль при подготовке историков отводилась изучению истории советского периода, лекционный курс и семинарские занятия по которому освещались, исходя из постановления ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий», решений XXI и XXII съездов КПСС и других партийных документов, с учетом выпуска новой документальной и монографической лите-
ратуры, посвященной вопросам истории Советского государства. Такое освещение курса сказывалось на всех видах работы со студентами по истории советского периода, но прежде всего на учебно-исследовательской работе - при написании курсовых работ. Студентам предлагались новые проблемы и темы, призванные по-новому взглянуть на сюжеты советской истории, ставшие к тому времени уже догматическими и требовавшие пересмотра: «Революционная инициатива рабочих Петрограда в проведении рабочего контроля», «Декрет о мире - декларация советского государства о новых принципах международных отношений и внешней политики» и т.д.
Важной составляющей учебного процесса являлись спецсеминары для студентов. В НГПИ они проводились по таким темам: «Ленин - идейный руководитель VI съезда партии», «Ленинская теория вооруженного восстания», «Решение национального вопроса в СССР»54. Такие темы были призваны очистить историю от последствий культа личности, возвратиться к ленинским началам в исторической науке и т.п.
Преподавание истории СССР советского периода в процессе подготовки историков увязывалось с курсом всеобщей истории, в котором ставились задачи «вооружить студентов знанием законов общественно-исторического развития, воспитать их в духе марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма»55. В НГПИ для этого, как в лекциях, так и на семинарских занятиях, уделялось особое внимание изучению таких тем: «Революционное рабочее движение и образование социалистических партий», «Международный характер и значение Великой Октябрьской Социалистической Революции», «Борьба В.И. Ленина с ревизионизмом в международном рабочем движении». Последняя тема стала особенно важной после событий в Восточной Европе и в связи с осложнением отношений между СССР и КНР). Также раскрывалась всемирно-историческая роль СССР как ведущей силы «могучего лагеря мира, демократии и социализма». Даже в лекциях по истории древнего мира и средних веков большое внимание уделялось раскрытию закономерностей исторического процесса, всестороннему показу роли народных масс в общественном развитии, критике взглядов представителей буржуазной исторической науки (как российских дореволюционных, так и современных зарубежных) на историю древнего мира и средних веков56.
Значительное место в определении направлений развития научного творчества советских историков заняло «Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам», созванное по решению ЦК КПСС и Совета Министров СССР в декабре 1962 г. Организация всевозможного рода совещаний с представителями творческой, научной и инженерной интеллигенции стала характерной чертой «оттепели»57.
На Всесоюзном совещании историков речь шла о состоянии на-
учного сообщества историков и издаваемых ими трудов в новых общественно-политических условиях. В работе совещания участвовало около двух тысяч человек, которые работали по трем секциям - история КПСС, история СССР и всеобщая история. Большая часть выступлений на пленарных и секционных заседаниях совещания, прения по докладам и иные материалы были посвящены критике культа личности Сталина и его последствиям для самой исторической науки, а также шел разговор о состоянии и перспективах развития исторической науки в стране58.
Совещание инициировало начало некоторых позитивных тенденций в развитии исторической науки. В частности, стали более доступны архивы, расширялись контакты историков с зарубежными коллегами, преимущественно, из стран социалистического блока. Так, со второй половины 1950-х гг. для сибирских историков впервые открылась уникальная возможность взаимодействия с иностранными учебными и научными заведениями стран Восточной Европы. Подготовка научно-педагогических кадров историков в стране стала приобретать более системный характер. В частности, расширялась сеть аспирантуры не только в центре, но и на периферии, в том числе в вузах Сибири, вводились должности старшего научного сотрудника для лиц, готовивших докторские диссертации, повышалась требовательность к отбору аспирантов и научных руководителей и т.п.
* * *
Во второй половине 1950-х - начале 1960-х гг. наблюдались противоречивые процессы в развитии общественных и гуманитарных наук. Изменения, начавшиеся в стране после XX съезда КПСС, ознаменовали собой начало качественно нового этапа в истории советского государства и общества. По итогам съезда и начавшегося процесса десталинизации во всех сферах жизни советского общества, предполагалось внести важные изменения во все сферы, в том числе и в высшей школе. Повышение качества образования и подготовки специалистов, развитие творческого начала в учебном и научном процессах, приближение идейно-политического воспитания к реальным потребностям жизни советского общества, задумывались как неотъемлемая составляющая проводимых реформ. Следуя этим установкам, был издан ряд партийно-государственных документов, которые своей целью имели реформирование высшей школы и модернизацию научно-образовательного процесса при подготовке специалистов с высшим образованием.
Исторический сегмент советской высшей школы в большей степени подвергся воздействию этих процессов, поскольку именно на историю и историков была сделана ставка по преодолению многих деформаций и «извращений» марксистко-ленинской науки
и истории партии в предшествующие периоды. Это обуславливалось не только особой ролью истории как науки и учебной дисциплины, но и кадровыми факторами. Дело в том, что базой для пополнения профессорско-преподавательского состава кафедр общественных наук сибирских вузов (триада обществоведческих кафедр - политэкономии, диамата и истмата, истории КПСС) были как раз исторические факультеты и отделения университетов и отчасти пединститутов, что было характерно для периферийных научно-образовательных комплексов, поскольку иного источника пополнения кадров обществоведов не было. Ведь на периферию из центра специалисты ехали с неохотой. Именно поэтому историческое образование стояло в центре внимания, как важная составляющая всей высшей школы.
Но главные изменения происходили в области организации политико-воспитательной работы среди студенчества, что выражалось во включении как самих учащихся, так и молодых преподавателей в дискуссии по различным аспектам общественно-политической и профессиональной жизни советского государства и общества. Однако приобретавшее все более широкий масштаб свободомыслие (хотя и довольно ограниченное, не выходящее за пределы официальной марксистко-ленинской идеологии), события в Польше и Венгрии 1956 г. и ряд иных обстоятельств, не позволили этому движению развиться в более яркое и значимое явление. Уже в 1957 г. в сибирских вузах все последствия диспутов и собраний, которые имели место во второй половине 1956 г. были сведены на «нет», партийные органы взяли под свой полный контроль дальнейшее развитие в области реформирования и обсуждения ситуации в стране и в высшей школе, а наиболее яркие участники этих событий (как правило, это были студенты и молодые историки, а также преподаватели кафедр общественных наук) подвергнуты дисциплинарному, административному или даже уголовному преследованию. Предлагавшиеся в высшей школе на разных уровнях (от кафедрального до вузовского и даже регионального) преобразования, которые могли бы иметь благоприятные последствия для высшей школы, были преданы забвению. Инициатива с мест не получала развития, и к периферийным вузовским работникам и студентам органы государственной власти так и не прислушались.
Утвердившиеся в сталинский период в общественных и гуманитарных науках и дисциплинах догматизм, невозможность поставить под сомнение «положения и выводы» речей и статей «вождя народов» и партийных идеологов, не позволяли осуществлять действительно научное познание прошлого и делать анализ настоящего. Постоянное вмешательство властей в деятельность ученых (не только гуманитариев, но и представителей естественнонаучного направления), идеологические накачки и идеологические кампании, отсутствие свободных дискуссий и связей с зарубежными специалиста-
ми, осложняли ситуацию.
Непосредственно для исторического знания (как совокупности образовательного, научного и политико-воспитательного конструктов) «оттепель» означала некоторое ослабление идеологического диктата и контроля со стороны партийно-государственных органов, сделавшее возможными методологические поиски в рамках господствовавшей марксисткой парадигмы в образовании и науке. Произошло значительное расширение сети научно-исследовательских учреждений, появление новых научных изданий, состоялся запоздалый выход советских историков на международную арену, установились их первые (весьма на тот момент ограниченные) контакты с зарубежными коллегами.
Однако сами историки, а тем более, периферийные, отлученные от центра, от основных интеллектуальных событий того периода, не имевших возможности не только воздействовать на них, но и вовремя адекватно разобраться в тех скорых изменениях, которые сваливались на них, не знали что делать с этими изменениями, с этими открывшимися возможностями, как ими распорядиться, как их применить на практике. Среднее и старшее поколение провинциальных историков, прошедших весь период (или, по крайней мере, последнее десятилетие) сталинского правления, череду идеологических кампаний, чехарду и смену научных исторических парадигм и направлений, низвержение авторитетов и целых отраслей науки и научных направлений, так и не отважились на решительные действия. А в большинстве случаев, все-таки, они и не хотели на это отваживаться, поскольку они были верными сторонниками и проводниками консервативной идеи о роли и месте истории в советском государстве и о месте историков в общественно-политической и идеологической жизни вуза, региона, страны... Проблема заключалась и в том, что они попросту не знали, что уже дозволено, а что нет, до какой степени можно ломать сложившиеся установления, а где следует остановиться. Напротив, у молодого поколения историков (преподавателей, аспирантов, большинства студентов) оказался творческий запал, интеллектуальный потенциал для введения каких-либо новшеств, но при отсутствии поддержки и политической воли со стороны руководства, их начинания закончились полным крахом.
Примечания Notes
1 «О культе личности и его последствиях»: Доклад Первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н.С. XX съезду КПСС 25 февраля 1956 г. // Известия ЦК КПСС. 1989 г. № 3. С. 128-166.
2 XX съезд КПСС и задачи исследования истории партии [Передовая] // Вопросы истории. 1956. № 3. С. 3-12; За ленинскую партийность
в исторической науке! [Передовая] // Вопросы истории. 1957. N° 3. С. 3-19; За творческое изучение истории Великой Октябрьской социалистической революции [Передовая] // Вопросы истории. 1957. № 7. С. 3-16; От редакции (О задачах и направлении журнала в связи с выходом первого номера) // История СССР. 1957. № 1. С. 3-6.
3 Heer Nancy W. Politics and History in the Soviet Union. Cambridge (Mass.): MIT Press, 1971; Cohen Stephen F. Rethinking the Soviet Experience: Politics and History since 1917. Oxford: Oxford University Press, 1986.
4 Markwick Roger D. Rewriting History in Soviet Russia: The Politics of Revisionist Historiography, 1956 - 1974. Palgrave Macmillan, 2001; Ferro Marc. The Use and Abuse of History, Or How the Past Is Taught to Children. London; New York: Routledge, 2003.
5 Сизов С.Г. Интеллигенция и власть в советском обществе в 1946 - 1964 гг. (На материалах Западной Сибири). Ч. 2. Омск, 2001; Ушмаева К.А. Историки и власть на юге России (1917 - 2000 гг.). Ставрополь, 2006; Хорошенкова А.В. Организация профессиональной подготовки историков в вузах Нижнего Поволжья в 1945 - 1991 гг. // Вестник Томского государственного университета. 2015. № 397. С. 187-192.
6 Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. Р-815. Оп. 25. Д. 4364. Л. 58-60об; Центр документации новейшей истории Томской области (ЦДНИ ТО). Ф. 607. Оп. 1. Д. 2433. Л. 14-22; ЦДНИ ТО. Ф. 607. Оп. 1. Д. 2402. Л. 1-7; Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 758. Л. 11-15; Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИ ИО). Ф. 143. Оп. 1. Д. 79. Л. 23-26об.; ГАНИ ИО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 79. Л. 41-53; ГАИО. Ф. Р-842. Оп. 1. Д. 361. Л. 240243; Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. Р-1596. Оп. 1. Д. 159. Л. 70-71; Исторический архив Омской области (ИАОО). Ф. П-2236. Оп. 1. Д. 41. Л. 27-30; ИАОО. Ф. П-17. Оп. 1. Д. 7118. Л. 15-18; ИАОО. Ф. Р-1027. Оп. 1. Д. 126. Л. 30-31; Государственный архив Алтайского края (ГААК). Ф. П-385. Оп. 1. Д. 19. Л. 9-12; Государственный архив социально-политической истории Тюменской области (ГАСПИ ТО). Ф. П-1438. Оп. 1. Д. 34. Л. 67-71; Государственный архив Тюменской области (ГАТюмО). Ф. Р-765. Оп. 1. Д. 88. Л. 194-195; ГАТюмО. Ф. Р-765. Оп. 1. Д. 189. Л. 1; Государственный архив Красноярского края (ГАКК). Ф. П-161. Оп 1. Д. 50. Л. 25-30.
7 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 25. Д. 4364. Л. 58-60об.
8 За советскую науку! [Многотиражная газета ТГУ]. (Томск). 1956. 25 марта.
9 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 25. Д. 4364. Л. 58об.
10 За советскую науку! 1956. 25 марта.
11 Там же.
12 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 25. Д. 4364. Л. 59об.
13 Там же.
14 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 9. Д. 4. Л. 108.
15 ГАСПИ ТО. Ф. П-1438. Оп. 1. Д. 34. Л. 30.
16 ГАНИ ИО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 79. Л. 45-53.
17 Там же. Л. 47.
18 ИАОО. Ф. П-2236. Оп. 1. Д. 41. Л. 27-28.
19 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 9. Д. 4. Л. 108.
20 ГАТюмО. Ф. Р-765. Оп. 1. Д. 88. Л. 197; Д. 189. Л. 18-19.
21 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК (1898 - 1988). Т. 9. Москва, 1986. С. 105.
22 Высшая школа: Основные постановления, приказы и инструкции. Москва, 1957. С. 215-218; Собрание постановлений Правительства СССР. 1964. № 3. ст. 15.
23 Хаминов Д.В. Научно-организационная деятельность историков второй половины XX в. по подготовке фундаментальных трудов по истории сибирского региона // Вестник Томского государственного университета. 2016. № 413. С. 149-156.
24 ЦДНИ ТО. Ф. 607. Оп. 1. Л. 2486. Л. 7-8.
25 ЦДНИ ТО. Ф. 607. Оп. 1. Д. 2416. Л. 137-140.
26 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 29. Д. 735. Л. 7.
27 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 9. Д. 72. Л. 5.
28 Там же. Л. 7.
29 Там же. Л. 10.
30 Могильницкий Б.Г. Вспоминая пережитое // Историческому образованию в Сибири 90 лет: Исторический факультет Томского государственного университета в воспоминаниях и документах. Томск, 2008. С. 145.
31 ЦДНИ ТО. Ф. 607. Оп. 1. Д. 2402. Л. 1-7.
32 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 29. Д. 735. Л. 7.
33 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 10. Д. 67. Л. 4.
34 Там же. Л. 2, 4.
35 ГАТО. Ф. Р-815. Оп. 29. Д. 735. Л. 7.
36 Доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС: Документы. Москва, 2002. С. 393-401.
37 Справочник партийного работника. Вып. 1. Москва, 1957. С. 378-380.
38 ИАОО. Ф. 17. Оп. 70. Д. 28. Л. 7-8.
39 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 10. Д. 67. Л. 33-38.
40 Там же. Л. 37.
41 Там же.
42 ЦДНИ ТО. Ф. 607. Оп. 1. Д. 2435. Л. 123-124.
43 Могильницкий Б.Г. Указ. соч. С. 137.
44 ЦДНИ ТО. Ф. 115. Оп. 10. Д. 283. Л. 85.
45 Томский вестник. (Томск). 1992. 17 февр.
46 ГААК. Ф. П-385. Оп. 1. Д. 23. Л. 28.
47 Савенко Е.Н. Самиздат в Сибири и на Дальнем Востоке // Историческая энциклопедия Сибири. В 3 т. Т. 3. Новосибирск, 2009. С. 8, 9.
48 ГААК. Ф. П-385. Оп. 1. Д. 23. Л. 28.
49 Государственный архив социально-политической документации Республики Алтай (ГАСПД РА). Ф. П-1033. Оп. 1. Д. 12. Л. 20.
50 Там же. Л. 15-21.
51 Там же. Л. 22.
52 ГАНО. Ф. Р-1596. Оп. 1. Д. 159. Л. 67.
53 Там же. Л. 69.
54 Там же. Л. 70.
55 Там же.
56 ГАНО. Ф. Р-1596. Оп. 1. Д. 159. Л. 70-71.
57 «Мы собрались для того, чтобы искренне высказать свои мысли» (К истории встреч Н.С. Хрущева с творческой интеллигенцией в 1962 и 1963 гг.) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. С. 196-214.
58 Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам: 18 - 21 декабря 1962 г. Москва, 1964.
Автор, аннотация, ключевые слова
Хаминов Дмитрий Викторович - канд. ист. наук, доцент, Национальный исследовательский Томский государственный университет (Томск)
В статье, благодаря привлечению большого массива неопубликованного ранее архивного материала, автором предпринята попытка реконструкции основных изменений, происходивших в системе высшего исторического образования и науки за десятилетие хрущевской «оттепели» (середина 1950-х - середина 1960-х гг.). В сибирских архивах автором были выявлены и введены в научный оборот разнообразные документы областных и первичных партийных организаций, государственных учреждений и высших учебных заведений Сибири. Реконструкция была проведена на примере сибирского научно-образовательного комплекса, уникального с точки зрения его истории и факторов его развития. Сибирь представляла собой периферийный регион по отношению к научно-образовательным процессам, проходившим в СССР, что обуславливало некоторые особенности ее политико-идеологического и социокультурного развития в эти годы. Исключительная важность и актуальность предмета исследования объясняется особым местом и ролью высшего исторического образования и исторической науки, которое они занимали в советский период в процессе формирования и реформирования основных политических, идеологических и социокультурных систем Советского государства и общества. Именно историки в период «оттепели» становились, с одной стороны, одними из наиболее активных участников десталинизации высшей школы, а с другой - их профессиональная деятельность неизбежно являлась объектом строго партийно-государственного контроля и активного воздействия, что имело самые серьезные последствия. В сибирских высших учебных заведениях эти последствия имели свою существенную специфику как для преподавания истории, так и для исследовательской работы историков. Наконец, они оказали решающее влияние на судьбы многих преподавателей и студентов.
«Оттепель», десталинизация, высшая школа, высшее учебное заведение, историческое образование, преподаватель истории, студент, студенческий кружок, диссидентство, самиздат, Сибирь, Томск, Томский государственный университет.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Khaminov, D.V. Nauchno-organizatsionnaya deyatelnost istorikov vto-roy poloviny XX v. po podgotovke fundamentalnykh trudov po istorii sibirsk-ogo regiona [The Scientific and Organizational Activity of Historians during the Second Half of the 20th Century in the Preparation of Fundamental Works on the History of the Siberian Region.]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2016, no. 413, pp. 149-156. (In Russian).
2. Khoroshenkova, A.V. Organizatsiya professionalnoy podgotovki istorikov v vuzakh Nizhnego Povolzhya v 1945 - 1991 gg. [The Organization of Professional Training for Historians in the Universities of the Lower-Volga Region, 1945 - 1991.]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2015, no. 397, pp. 187-192. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Savenko, E.N. Samizdat v Sibiri i na Dalnem Vostoke [Samizdat in Siberia and the Russian Far East.]. Istoricheskaya entsiklopediya Sibiri [Historical Encyclopedia of Siberia.]. In 3 vols. Novosibirsk, 2009, vol. 3, pp. 8-9. (In Russian).
(Monographs)
4. Cohen, Stephen F. Rethinking the Soviet Experience: Politics and History since 1917. Oxford: Oxford University Press, 1986, 222 p. (In English).
5. Ferro, Marc. The Use and Abuse of History, Or How the Past Is Taught to Children. London; New York: Routledge, 2003, 416 p. (In English).
6. Heer, Nancy W. Politics and History in the Soviet Union. Cambridge (Mass.): MIT Press, 1971, 332 p. (In English).
7. Markwick, Roger D. Rewriting History in Soviet Russia: The Politics of Revisionist Historiography, 1956 - 1974. Palgrave Macmillan, 2001, 327 p. (In English).
8. Sizov, S.G. Intelligentsiya i vlast v sovetskom obshchestve v 1946 - 1964 gg. (Na materialakh Zapadnoy Sibiri) [The Intelligentsia and Power in Soviet Society, 1946 - 1964 (On Materials from Western Siberia).]. In 2 vols. Omsk, 2001, vol. 2, 226 p. (In Russian).
9. Ushmayeva, K.A. Istoriki i vlast na yuge Rossii (1917 - 2000 gg.) [Historians and Power in the South of Russia (1917 - 2000).]. Stavropol, 2006, 367 p. (In Russian).
Author, Abstract, Key words
Dmitriy V. Khaminov - Candidate of History, Senior Lecturer, National Research Tomsk State University (Tomsk, Russia)
By resorting to a massive amount of archival materials that was never published before the author aims to reconstruct the major transformations that occurred in the system of higher historical education and science over the decade of Khrushchev's "Thaw" (mid 1950s - mid 1969s). In Siberian archives the author found and introduced into research circulation documents of regional and primary party organizations, state institutions and higher education institutions of Siberia. Reconstruction was made on the basis of a Siberian research and educational complex, which is unique in terms of its history and development. Siberia was a peripheral region in relation to research and educational processes going on in the USSR, which made for some peculiarities in political and ideological development as well as socio-cultural development during those years. The significance and relevance of the subject-matter is accounted for by the special place and role which the higher historical education and historical science had in the Soviet period during the process of forming and reforming the main political, ideological and socio-cultural systems of the Soviet state and society. During "the Thaw" period historians became the most active participants in the de-Stalinization of higher school, on the one hand, and, on the other, their professional activity was subject to strict party and state control and to active pressure, which would have most serious consequences. At Siberian higher education institutions those consequences were specific both for history teaching and for historical research. Last, but not least, they had a decisive impact on the lives of many teachers and students.
Khrushchev's "Thaw", de-Stalinization, graduate school, higher education institution, historical education, history teacher, student, student circle, dissidence, samizdat, Siberia, Tomsk (city of), Tomsk State University.
