CC BY
65УДК 343.3 © П. В. Максимов, 2019
Отражение признаков бандитизма в древних источниках права
П. В. Максимов, Краснодарский университет МВД России. E-mail: [email protected]
На основе анализа древних источников права исследуется вопрос о природе бандитизма как общественно опасного деяния. Отмечается, что уже в самых первых известных законодательных актах (например, в Законах Хаммурапи) описываются преступления, содержавшие отдельные признаки бандитизма в его современном понимании (насилие, групповой характер деяния, нападение как способ его совершения). Автор подчеркивает: несмотря на то что в древних памятниках права еще не было определения бандитизма, уже в раннефеодальный период европейские законодатели закрепляли в нормах права ответственность за преступления, которые по основным параметрам близки к составу бандитизма.
Ключевые слова: бандитизм; насилие; корысть; организованные группы; разбой; Законы Хаммурапи; римское право;
Салическая Правда.
fill ;|§У|-II: ШЩ*' ..i
JlKLiik
Bill
The Reflection of the Indicia of Banditry in Ancient Legal Sources
P. V. Maksimov, the Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. E-mail: [email protected]
The author researches the issue of the nature of banditry as a socially-dangerous act on the basis of the analysis of ancient legal sources. It is pointed out that even in the very first known acts of law (e.g. in Hammurabi's Code) there is a description of crimes containing certain indicia of banditry in its modern understanding such as violence, group character of an act, assault as the manner of its commission. The author stresses that in spite of the fact that there is no definition of banditry in ancient monuments of law even in early feudal period European law-makers fixed up in the rules of law liability for crimes which are close to the corpus delicti of banditry according to key parameters.
Keywords: banditry; violence; profit; organizes groups; robbery; Hammurabi's Code; Roman law; Salic code.
Обращаясь к известным правовым документам древнего Вавилона, мы видим, что насильственно-корыстная преступность находилась в центре внимания уже в середине III тысячелетия до н. э. (древняя Месопотамия, XXIV в. до н. э., Урукагина). Причем даже в относительно мягких Законах Ур-Намму (ХХП-ХХ! вв. до н. э.), данные преступления однозначно определялись как наиболее тяжкие и карались исключительно смертной казнью [1, с. 227-228]. Безусловная жесткость преследования за тяжкие насильственно-корыстные преступления отличала и Законы Хаммурапи (XVIII в. до н. э.), оказавшие влияние на право не только Востока, но и Греции (опосредованно и Рима). Данный свод законов отразил важную черту древнейших законов — все, что касалось насильственного завладения чужой собственностью (например, грабеж), влекло за собой смертную казнь. В условиях ограниченности материальных
ресурсов собственность получала максимальную защиту. По существу, любой переход имущества из рук в руки (и даже принятие на хранение) происходил при свидетелях и сопровождался заключением договора (ст. 8). Если этого не было, человек считался вором и предавался казни. Тем более казнь следовала за активные действия (ст. 21 — проникновение через пролом в стене; ст. 22 — грабеж и т. д.)
Как видно, признаки указанных деяний в той или иной степени имеют связь с бандитизмом, более того, именно эти признаки впоследствии в совокупности и будут определять объективную сторону бандитизма. В данном контексте обращает на себя внимание, что главным для древних актов было внимание к самому составу преступного деяния, точнее, к нанесенному им ущербу. Групповой характер преступления как отягчающее вину обстоятельство чаще всего не учитывался. Так, в Законах Хамму-
1 Сборник Законов царя Хаммурапи // Источники права. Вып. 1. Тольятти, 1996. С. 24.
рапи «групповое начало» четко обозначено всего один раз — в ст. 109, определявшей, что если в корчме произошел сговор преступников, а «корчемница» не схватила их и не передала властям, она предавалась казни. Примечательно, что уже в те далекие времена это заведение древнего общепита — место распития хмельного напитка сикеры, очевидно, являлось признанным центром сбора преступного элемента, его групповой консолидации [2, с. 18-20].
Групповая корыстно-насильственная преступность была весьма актуальной и для древних обществ Запада, о чем можно убедиться на классическом материале эпических поэм Гомера (1Х-УШ вв. до н. э.). Так, не раз использованное в «Одиссее» обращение к прибывшим иноземцам: «...скитаетесь всюду, / Взад и вперед по морям, как добычники вольные, мчася / Жизнью играя своей и беды приключая народам?» 2 — показывает, что ватаги, совершавшие набеги на чужие народы, являлись для своего времени едва ли не нормой. Группы же злодеев, возникшие внутри социума, однозначно осуждались. Например, сообщество женихов, сватавшихся к Пенелопе, фактически сложилось в подобие банды («Но нестерпимы обиды становятся; дом Одиссеев грабят бесстыдно»), угрожавшей «разорением» дома, запугивавшей урезонивающих их граждан, готовой убить Одиссея, в случае его возможного возвращения («Злая погибель его бы постигла»), планировавшей убийство сына Одиссея («Острым мечом замышляют они умертвить Телемаха») 3. И такое «сообщество» Гомер однозначно определял как злодеев, нарушителей закона, осуждаемых ахейцами и обреченных на смерть богами.
Переход на более высокий уровень политико-правового развития был связан с трансформацией систем, воспринимавших преступное действие как «обиду» и ориентированных на возмещение «вреда» пострадавшему (его родственникам), в модели, основанные на доминанте государственного начала и неотвратимости кары за преступление. Основным борцом с преступниками постепенно становилось именно государство, начавшее преследовать их вне зависимости от воли потерпевших и ограничившее кровную месть. И в первую очередь это коснулось наиболее опасных групповых преступлений.
Среди насильственных групповых действий римляне еще в «царский» период ясно различали преступления 2 разрядов: 1) частные ((¿еН^а), направленные против личности (в том числе грабежи
и убийства); 2) публичные (crimen) — бунт, сопротивление власти и т. д. Причем их квалификация прямо влияла на различный порядок следствия, судебного процесса. Тем не менее даже тысячелетие спустя (Кодекс Юстиниана, VI в.): «В области уголовного права и процесса безраздельно властвовали самооборона и расправа с преступником на месте» [3, с. 37]. Однако важно учитывать, что, как и на Востоке, высокая ценность вещи (порой выше, чем здоровье и даже жизнь человека) предопределила более детальную проработку норм, защищавших права собственности. И если вещь отнималась насильно, законодатель был непреклонен. Согласно Институциям Гая (Книга II — нормы вещного права) со времен «XII таблиц не подлежат давности украденные вещи, а по закону Юлия и Плавтия — насильственно отнятые» 4. При этом нормы Книги III о явном и неявном воровстве предусматривали: «в самом деле, кто более захватывает чужую вещь против воли собственника, если не тот, кто насильно отнимает ее? И поэтому правильно сказано, что такой человек — бесчестный вор. Но претор ввел особый иск на случай такого преступления, который называется иском имуществ, отнятых насилием, и влечет за собою в течение года четверной штраф, по прошествии года — простой» 5.
В целом насилие в вопросах, связанных с правом собственности, осуждалось настолько, что карался и сам собственник, насильственно возвращавший ранее принадлежавшее ему: «если я, например, изгнал его насильно оружием. Вследствие жестокости проступка я во всяком случае должен возвратить ему владение. Под именем оружия мы понимаем не только щиты, мечи, шлемы, но и палки и камни» 6. Тем не менее при всей разработанности римского вещного права уголовно-правовые нормы не получили в нем должного развития. Лишь в период кризиса Республики появилось понятие преступления как общественно опасного деяния (лат. crimenpublicum). Та же кража вообще считалась частным деликтом. Только когда речь заходила о краже со взломом или разбое, применялись государственные санкции. И лишь на закате Республики: «Корнелий Сулла установил государственное расследование дел о подлогах, об убийстве родичей (parricidium), о бандитизме (sicarius) и добавил четырех преторов» 7. Впрочем, именно при Сулле беззакония, убийства ради завладения чужой собственностью фактически приобрели не просто организованный, а государственно-организованный вид — «Палачи имели повод говорить, что такого-то
2 Одиссея. М., 1967. С. 204-205.
3 Там же. С. 207, 221.
4 Памятники римского права: Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана : учеб. пособие. М., 1997. С. 50.
5 Там же. С. 209.
6 Там же. С. 146.
7 Там же. С. 163.
сгубил его огромный дом, этого — сад, иного — теплые купанья» [4].
Однако, несмотря на все усилия в борьбе с разбоями как родом преступлений и бандами как формой организации разбойников, и на закате Республики, и в эпоху Империи (конец I в. до н. э. — V в. н. э.) эти явления имели тенденцию к непрерывному разрастанию. В классическом исследовании историка античного общества Рамсея Мак-Маллена «Враги римского порядка» VI глава посвящена «аутсайдерам», под которыми подразумеваются, прежде всего, разбойники (brigandes). Автор подробно разбирает причины данного явления, особенно распространившегося в сельских регионах Империи, отмечая: «С высоты нашего времени совершенно ясно, что преступность в сельской местности была, без сомнения, обусловлена по преимуществу экономической, политической и социальной несправедливостью» [5, с. 197]. Бороться с разбойниками, иногда собиравшимися в банды по несколько сотен человек, приходилось с применением войск. Мак-Маллен пишет: «Против разбойников главным средством были войска» [5, с. 195]. В сочинении «Апологетик» Тертуллиана (III в.) мы читаем об организации борьбы с разбойниками в Римской империи времен Антонинов и Северов: «Для отыскивания разбойников избирается по жребию военная стража во всех провинциях» [6].
Яркий пример проявлений бандитизма и форм борьбы с ним в первой четверти III в. дает также Дион Кассий. По его сообщению, во время правления императора Септимия Севера в Италии действовала банда некоего Буллы, насчитывавшая шестьсот человек. У Буллы, схваченного префектом Папинианом, спросили: «Почему ты стал разбойником?» Тот ответил вопросом на вопрос: «А почему ты стал префектом?». Далее Дион пишет: «И затем после соответствующего объявления через глашатая он [Булла] был отдан на растерзание диким зверям, а его шайка была рассеяна — вот до какой степени вся сила этих шестисот заключалась в нем одном» [7, с. 73].
Весьма сложная ситуация складывалась и в городах. Для противодействия бандам в первые века нашей эры в Риме, в частности, создавались различного рода комиссии по разбоям и убийствам, вводились новые должности. Восприняли эту традицию и в греко-римском (византийском) праве. Так, «Дигесты» Юстиниана (Книга 1, Титул XV «О должности префекта ночной стражи») предусматривали, что данное должностное лицо в том числе «производит расследование о поджигателях, взломщиках, ворах, грабителях, укрывателях, если преступник не является таким ужасным и пользующимся дурной славой лицом, что он подлежит передаче префекту города» 8.
8 Там же. С. 180.
В этом контексте нужно отметить, что организованные группы преступников (прообраз банд в новейшей истории) играли значимую роль в ходе политических катаклизмов. Например, толчком к знаменитому Никейскому бунту 532 г. стала казнь двух преступников, «осужденных за мятежи и буйства». Причем бесчинствующие группировки даже создали новую политическую «партию сине-зеленых», выдвинувшую лозунг: «Да здравствуют человечные сине-зеленые!» [8, с. 113].
Интересно, что банды как орудие борьбы были не только инструментом «политических» группировок, но и использовались во внутрицерковных конфликтах. Ярким примером является «собор разбойников» в Эфесе (449 г.), сопровождавшийся насилием даже в ходе самого собора («банда» сирийского архимандрита Варсума) [9].
Таким образом, формы организации, активности, ответственности групп, совершавших корыстно-насильственные преступления, отличались большим разнообразием. Можно согласиться с исследователями, которые отмечают, что, рассматривая групповые преступления в рамках конкретных составов и различая роли участников (организатор, пособник, укрыватель, подстрекатель), римское право все же не выработало особого института соучастия как совместной преступной деятельности (в том числе в «бандах»): «Все виды и формы соучастия рассматриваются в них (законах. — П. М.) в качестве самостоятельных составов преступления» [10, с. 91]. Что особенно важно, если грабеж и причинение ущерба личности и имуществу относились к частным правонарушениям, то иные действия, «в том числе действия соучастников, относились к категории публичных правонарушений», причем «преступление и соучастие в нем подчас признавались посягательствами на разные объекты» [10, с. 92]. Иными словами, простой грабеж являлся правонарушением частным, а грабеж в группе, содействие, укрывательство — уже публичным.
Указанная римская традиция (ее византийская модификация), прежде всего через усвоение церковных канонов, в несколько упрощенном и измененном виде была воспринята в раннефеодальных государствах Европы. Участники групповых корыстно-насильственных преступлений несли здесь в основном равную ответственность, без различия в отношении исполнителей и пособников. При этом факты использования оружия либо угрозы его применения считались серьезным отягощающим вину обстоятельством. Показательными в данном отношении являются нормы Салической Правды о похищении «свободной девушки». Три участника такого похи-
щения были «обязаны уплатить по 30 солидов каждый» (Гл. XIII, п. 1), остальные — по 5 солидов (п. 2), «А те, кто имел при себе стрелы, уплачивают втройне» (п. 3). И наконец: «С похитителей же (организаторов, заказчиков. — П. М.) взыскивается 2500 ден., что составляет 63 сол.» [11, с. 22-23].
Применяя понятия «скоп», «шайка» (русский перевод), законодатель ввел нормы, усиливавшие ответственность за такие преступления. Так, в прибавлении 5 к п. 10 гл. XIII Салической Правды ответственность за насилие над женщиной распространялась как на непосредственных участников изнасилования, так и на иных лиц (хотя и в меньшем размере: 45 солидов вместо 200), «которые не знали о допущении насилия и однако там присутствовали». «Скоп» известен франкам также при нападениях и грабежах (применение насилия отягощало наказание). Например, пп. 5, 6 главы XIV «О нападениях и грабежах» устанавливался штраф за нападение скопом на пе-
реселенца или на виллу (селение. — П. М.) в размере 63 солида. Однако в случае применения насилия («выломает двери, перебьет собак и изранит людей или что-нибудь вывезет оттуда на повозке») штраф возрастал до 200 солидов (прибавление 1 к п. 6) [11, с. 24], а это уже равнялось ответственности за убийство свободного человека (главы XV и XLI). Показательно, что если банда убивала человека дома (Гл. XLII-XLШ), кара становилась втрое суровее (для первых трех — 600 сол. за свободного, 1800 — за свободного на королевской службе), чем при простом убийстве в дороге, в поле и т. д. [11, с. 44-45].
Как видно, признаки бандитизма обнаруживаются уже в первых известных древних правовых источниках. К началу же Средневековья европейские законодатели закрепляли в нормах права ответственность за преступления, которые по основным параметрам были близки к составу бандитизма в современном законодательстве.
Список литературы
1. Трикоз Е. Н. «Кодекс Ур-Наммы»: особенности шумерской правовой традиции // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2013. № 1.
2. Скрипилев Е. А. Основные черты права Древнего Востока (Законы Хаммурапи). М., 1964.
3. Бойко А. И. Римское и современное уголовное право. СПб., 2003.
4. Плутарх. Сулла. URL: http://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1439002400 (дата обращения: 20.03.2018).
5. MacMullen R. Enemies of the Roman Order. Cambridge, 1966.
6. Тертуллиан. Апологетик // Tert. pol. II. 2. / пер. с лат. Н. Щеглова. URL: http://tertullian.org/russian/ apologeticum_rus.htm (дата обращения: 20.03.2018).
7. Дион Кассий Коккейан. Римская история. Кн. LXIV-LXXX / пер. с древнегреч. А. В. Махлаюка. СПб., 2011.
8. Бейкер Д. Юстиниан. Великий законодатель / пер. с англ. А. Н. Анваера. М., 2004.
9. Цыпин В. «Разбойничий собор» в Эфесе. URL: www.pravoslavie.ru/5069.html (дата обращения: 20.03.2018).
10. Пипия А. Г. Ответственность за совместную преступную деятельность по римскому и западноевропейскому раннефеодальному праву // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 1990. № 4.
11. Егоров Д. Н. Lex Salica. Киев, 1906.
