CC BY
61
А. В. Романцева
ОТРАЖЕНИЕ ПОНЯТИЯ «СВОЙ —ЧУЖОЙ»
В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ ПЕРИОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
(НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ АНГЛИЙСКИХ, АМЕРИКАНСКИХ, НЕМЕЦКИХ И РУССКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЫСТУПЛЕНИЙ)
Темой настоящей статьи является сопоставительный анализ понятия «свой — чужой» в текстах политических выступлений. В основу исследования легли материалы выступлений глав европейских государств и США периода Первой мировой войны: короля Великобритании Георга V, премьер-министра Великобритании Герберта Эсквита, президента США Вудро Вильсона, рейхсканцлеров Германской империи / министров-президентов Пруссии Отто Эдуарда Леопольда фон Шёнхаузена Бисмарка, Бернхарда фон Бюлова, германского императора и прусского короля Вильгальма II, российского императора Николая II. Выше перечисленные политические деятели являлись фигурами, представляющими свои государства на международной арене.
Исследование политических речей военного времени дает возможность проследить компоненты понятия «свой — чужой», наиболее активно используемые главами государств в сложный и беспокойный для каждой из стран период, когда сама ее независимость оказывается под угрозой. В такие моменты одним из центральных в риторике становится противопоставление понятий «свой — чужой», которое, как отмечает О.С.Иссерс, находит широкое применение в дискурсе, направленном на убеждение: «Продуктивность этой категории объясняется ее гибкостью, удобством и простотой в плане манипуляции сознанием» [1, с. 45-46]. Путем противопоставления «своего» «чужому» политические деятели обращают внимание народа на уникальность и ценность своей культуры. Оппозиция «свой — чужой» позволяет выявить через языковое употребление национально-культурные особенности, свойственные британской, американской, немецкой и русской нации, проявляющиеся при сопоставлении текстов выступлений политических деятелей. Таким образом, в рамках настоящей статьи исследование текстов политических выступлений ведется с типологических позиций, а предметом анализа становятся лингво-культурологические особенности, которые находят в них выражение. В рамках статьи будут выявлены дискурсивные элементы, соотносимые с национально-культурным менталитетом каждой из рассматриваемых наций.
Под политическим выступлением вслед за Т. В. Юдиной мы будем понимать «форму публичной речи, произнесенной оратором» [2, с. 172]. Это речь, произнесенная перед аудиторией, в непосредственном с ней контакте. Наличие прямого контакта с аудиторией позволяет оратору эмоционально настроить аудиторию, направив ее энергию на определенное действие.
Некоторые исследователи придерживаются той точки зрения, что монологическая речь однонаправлена, рассчитана на пассивное и опосредованное восприятие: «монологическая речь есть процесс целенаправленного сообщения, сознательного воздействия на людей посредством языка. Оратор обращается к слушателям со своими соображениями по определенной тематике, облеченными в соответствующие языковые форму© А. В. Романцева, 2010
лировки, с определенной целью, по определенному поводу и при определенных обстоятельствах» [3, с. 117]. Однако при произнесении речи политический деятель учитывает интересы и намерения слушающего и для реализации своей стратегии вступает с ним в диалог, оперируя известными реципиенту базовыми понятиями, обращаясь к общим ценностям и особенностям национально-культурного менталитета. В реальной коммуникативной ситуации политического выступления в самом тексте речи содержатся как характеристики того, кем она произносится, так и тех, на кого она направлена. Соответственно, есть основания предполагать, что политические монологические выступления имеют диалогическую природу. Учет характера адресата соответствует одной из античных категорий риторики — этосу.
Использование в политических выступлениях оппозиции «свой — чужой» обосновано особенностями сознания человека, для которого издревле была характерна дуали-стичность представлений об окружающем мире. Согласно К. Леви-Строссу, мифологическая логика была основана на оппозициях («жизнь — смерть», «верх — низ», «далеко— близко», «свой — чужой») [4, с. 5-28]. Оппозиция «свой — чужой» во многом формирует картину мира разных народов. М. С. Уваров отмечает, что для «европейской традиции» особенно характерны оппозиции, возникающие в результате (из-за) «явной тенденции к “заострению” противоположных сторон отношения (тезиса и антитезиса) при достаточно неопределенном (первоначально) стремлении к синтезу» [5, с. 34]. По наблюдениям И. Г. Милевич, оппозиция «свой — чужой» «в конечном счете, реализует архетипическую оппозицию — “доброе — злое” (“благоприятное — неблагоприятное”)» [6, с. 110].
При проведении сопоставительного анализа за основу была выбрана речь президента США Вудро Вильсона, на основании которой были выделены основные структурные особенности текста политического выступления, способы формирования оппозиции «свой — чужой» в контексте американской картины мира. В процессе дальнейшего исследования выступление В. Вильсона было сопоставлено с текстами выступлений политических лидеров того же времени в Великобритании, Германии и России.
Создавая текст политического выступления, ораторы обычно обращаются к тому, что составляет основу национальной культуры, а именно к национальным ценностям. Уже в самых первых словах текста политического выступления ораторы стремятся к сокращению дистанции между собой и слушающими, обращаясь к ним напрямую, как к «своему» народу.
Английский писатель-моралист С. Смайлс отмечал: «Грубое и резкое обращение закрывает перед нами все двери и все сердца, а любезное, учтивое, приличное служит талисманом, перед которым отворяются все двери и все сердца как старых, так и молодых людей» [7, с. 86]. Употребление в текстах американских выступлений приведенных ниже форм обращения подчеркивает личностный характер взаимоотношений между оратором и аудиторией:
(1) My Fellow Citizens [8];
(2) my fellow countrymen [8].
Интересно отметить, что при обращении к членам Конгресса США президент В. Вильсон обращается к конгрессменам как к собранию индивидуумов:
(3) Gentlemen of the Congress [9].
Однако в текстах английских выступлений премьер-министра Герберта Эсквита перед парламентом прослеживается иная тенденция. Выступление начинается не с обращения к членам парламента, а с сообщения главной темы выступления:
(4) With the utmost reluctance and with infinite regret, His Majesty’s Government have been compelled to put this country in a state of war with what for many years and indeed generations past has been a friendly power [10].
В текстах немецких выступлений мы обнаруживаем следующие варианты обращений:
(5) meine Herren («Господа!») [11];
(6) An das deutsche Volk [12];
(7) Geehrte Herren! («Уважаемые господа!») [13].
При использовании данных форм обращения говорящий непосредственно обращается к аудитории, выражая свое уважение к ней, но при этом сохраняя определенную дистанцию.
Интересно отметить, что в текстах выступлений американского президента Вудро Вильсона более доверительное обращение к своим гражданам my fellow countrymen появляется только в середине или ближе к концу речи:
(8) I venture, therefore, my fellow countrymen, to speak a solemn word of warning to you against that deepest, most subtle, most essential breach of neutrality which may spring out of partisanship, out of passionately taking sides [14];
(9) I need not argue these principles to you, my fellow countrymen; they are your own part and parcel of your own thinking and your own motives in affairs [8].
Таким образом, прямое обращение к аудитории является статусным указателем, маркирующим характер взаимоотношений между оратором и аудиторией.
Прямое обращение к народу можно рассматривать не только как средство достижения психологического контакта с аудиторией, но и как традиционную форму обращения к гражданам своего государства.
Традиционной стала и фраза, которую президент США произносит после президентской присяги: So help me God. Для американской политической речи в большей степени характерно упоминание Бога, божественного провидения, которое позволяет президенту действовать тем или иным образом. При этом структурное расположение обращения к религиозным ценностям может быть различным: и в середине высказывания (примеры 10, 11), и в начале предложения (пример 12), и в заключительной фразе (пример 13):
(10) The feelings with which we face this new age of right and opportunity sweep across our heartstrings like some air out of God’s own presence, where justice and mercy are reconciled and the judge and the brother are one [15];
(11) ... in God’s Providence... [8];
(12) God grant that we may not be challenged to defend them by acts of willful injustice on the part of the Government of Germany [16];
(13) God helping her (America) [9].
Апелляции к божественному проведению в речах президента США Вудро Вильсона, как правило, связываются с идеей об американской исключительности. При обращении к членам Конгресса США с заявлением о вступлении США в войну, Вильсон подчеркивает особое предназначение американской нации и ее готовность тратить силы на защиту американских национальных ценностей, и да поможет ей в этом Бог, ибо другого выбора нет:
(14) To such a task we can dedicate our lives and our fortunes, everything that we are and everything that we have, with the pride of those who know that the day has come when America is privileged to spend her blood and her might for the principles that gave her birth and happiness and the peace which she has treasured. God helping her, she can do no other [9].
Религиозная тематика была обнаружена и в речах Вильгельма II. Расположение таких высказываний, как и в американских текстах, может быть разнообразным: в середине текста выступления (пример 15) и в конце (пример 16):
(15) Uns treibt nicht Eroberungslust, uns beseelt der unbeugsame Wille, den Platz zu bewahren,
auf den uns Gott gestellt hat, fur uns und alle kommenden Geschlechter (Нами не движет жажда завоеваний, нас воодушевляет непреклонное желание охранять землю, которую Бог выбрал для нас и для всех последующих поколений) [13].
(16) Vorwarts mit Gott, der mit uns sein wird, wie er mit den Vatern war (Вперед с Богом, и
Бог будет хранить нас, как он хранил наших отцов) [12].
В своем призыве сохранить территорию страны, которая была дарована Богом, Вильгельм I апеллирует к самым истокам возникновения немецкой нации. Это одновременно и аргумент к авторитету, и аргумент к факту.
Политические деятели словно создают рамочную конструкцию своего высказывания, используя традиционную форму обращения к вере для поддержки выдвигаемых положений в начале и в конце выступления.
В отличие от американского президента и германского императора, российский император Николай II использует традиционное обращение к Богу в текстах своих выступлений только в заключительной части, напоминая народу о вере:
(17) Бог в помощь мне и вам [17];
(18) С нами Бог! [18].
Тенденция к структурному расположению традиционного обращения к Богу в заключительной части высказывания обнаруживается и в текстах выступлений британского монарха, короля Георга V:
(19) I pray God to bless you and guard you and bring you back victorious [19].
Традиционное обращение к божественному провидению является явным примером интертекстуальности. Наличие прецедентных феноменов в тексте политического выступления объединяет оратора и народ его родной страны. Оратор, ссылаясь на национальные культурные ценности и апеллируя к высшему авторитету — божественному проведению, предлагает тем самым аудитории отождествить свои слова с заслужившим всеобщего признания прецедентным мнением. В результате достигается большая убедительность выступления.
Акцентирование внимания на существовании общих культурных и исторических ценностей, отождествление целей оратора и его аудитории происходит путем использования принципа вовлечения аудитории. Общим для всех трех глав государств является употребление всех форм личного местоимения 1 л. мн. ч. we / wir / мы:
(20) We are the friends of constitutional government in America. . . [20].
Американский президент Вудро Вильсон подчеркивает единство всей страны и отождествляет себя со страной с помощью личного местоимения 1 л. мн. ч. we (‘мы’). Такой способ указания на существование общих ценностей присутствует и в речи немецкого рейхканцлера Бернхарда фон Бюлова (21), и российского императора Николая II (22):
(21) Wir konnen nicht dulden und wollen nicht dulden... (Мы не хотим и не будем терпеть. ..)
[21];
(22) с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до конца
[18].
Таким образом, политики подчеркивают, что их воля отождествляется с волей народа. Данный способ идентификации идет по оси автор — слушатель и связан с проблемой понимания текста адресатом, с целью и желанием автора убедить слушающего в правоте своих взглядов. «Вы убеждаете человека тогда, когда говорите на его языке, и речь, и жесты, и образ, и отношение, и идеи отождествляете с его речью, жестами, образами, отношением, идеями» [22, с. 119]. Главным психологическим действием этого принципа является то, что, идентифицируясь со слушающим, говорящий позволяет слушающему чувствовать себя активным участником выступления, увеличивая тем самым воздействие на слушающего [22, с. 118-119].
Интересно отметить, что в русском обращении императора к народу прослеживаются две одновременно действующие тенденции:
а) Отождествление императора со страной и народом — использование 3 л. ед. ч. для обозначения страны и ее народа:
(23) Со спокойствием и достоинством встретила Наша великая матушка Русь известие об
объявлении нам войны [18].
Отметим также одновременное использование в рамках одного сложного предложения местоимения 1 л. ед. и мн. ч. при выражении стремлений к достижению важных для всей страны целей:
(24) Убежден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни
была, до конца [18].
б) Подчеркивание дистанции между монархом, единолично принимающим государственные решения, и народом:
(25) Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний
неприятельский воин не уйдет с земли нашей [18].
В. Вильсон, заявляя перед вступлением в войну в апреле 1917 г. о необходимости сохранения США и законов этой страны, указывает на существование общих ценностей, за которые необходимо сражаться во время войны (демократия, права и свободы маленьких государств, политическое устройство государства) с помощью притяжательного местоимения our (nearest our hearts) и личного местоимения 1 л. мн. ч. we (we shall fight):
(26) we shall fight for the things which we have always carried nearest our hearts — for democ-
racy, for the right of those who submit to authority to have a voice in their own governments, for the rights and liberties of small nations, for a universal dominion of right by such a concert of free peoples as shall bring peace and safety to all nations and make the world itself at last free. To such a task we can dedicate our lives and our fortunes, everything that we are and everything that we have, with the pride of those who know that the day has come when America is privileged to spend her blood and her might for the principles that gave her birth and happiness and the peace which she has treasured
[9].
Аналогично рейхканцлер Германской империи Бернхард фон Бюлов (27) в своем обращении к народу с призывом начать расширение территории Германской империи, упоминает о ценностях, которые были созданы народом, с помощью притяжательного местоимения unser:
(27) Die rapide Zunahme unserer Bevolkerung, der beispiellose Aufschwung unserer Industrie,
die Tiichtigkeit unserer Kaufleute, die gewaltige Vitalitat des deutschen Volkes... (Быстрый рост нашего населения, беспрецедентный расцвет нашей промышленности, усердная работа наших купцов, высокая жизнеспособность немецкого народа. . . ) [21].
Существование общих для нации ценностей подчеркивается не только употреблением притяжательного местоимения unser (‘наш’), но и словосочетания des deutschen Volkes (‘немецкого народа’).
В британском политическом дискурсе периода Первой мировой войны прослеживаются некие отличия в тактике вовлечения аудитории в диалогические отношения с оратором в использовании форм личного местоимения 1 л. мн. ч. we. Рассмотрим два примера:
(28) We should have been obliged to say that, without her knowledge, we had bartered away to the Power threatening her our obligation to keep our plighted word [10];
(29) You are leaving home to fight for the safety and honour of my Empire.
Belgium, whose country we are pledged to defend, has been attacked and France is about to be invaded by the same powerful foe.
I have implicit confidence in you my soldiers. Duty is your watchdog, and I know your duty will be nobly done. . . [19].
В британском политическом дискурсе при вовлечении аудитории в выступление прослеживается зависимость от статуса оратора: для премьер-министра характерно использование личного местоимения 1 л. мн. ч. we, а для короля Георга V, наряду с редко употребительным в его выступлениях местоимением we, обнаруживается тенденция к употреблению личного местоимения 2 л. мн. ч. you и его формы your.
Единение президента США Вудро Вильсона с народом выражается с помощью словосочетания the one great nation at peace, когда Вильсон призывает конгрессменов в состоянии начала Первой мировой войны оставаться единой мирной страной:
(30) Such divisions amongst us would be fatal to our peace of mind and might seriously stand
in the way of the proper performance of our duty as the one great nation at peace, the one people holding itself ready to play a part of impartial mediation and speak the counsels of peace and accommodation, not as a partisan, but as a friend [14].
В примере (30) следует обратить внимание и на употребление определенного артикля the в сочетании с лексемой one, где определенный артикль служит средством
амплификации идеи уникальности американского народа. Исключительность американской нации подчеркивается и повторным употреблением словосочетания the one, согласующегося с существительными nation и people. Таким образом, В. Вильсон объединяет граждан своей страны в намерении сохранять нейтралитет.
«Чужое» как принадлежность к другой нации в сознании и, соответственно, в речи носителя данного языка может играть отличную роль в зависимости от прямых наблюдений, от исторического прошлого и от типа взаимоотношений между народами. В период Первой мировой войны сама война рассматривалась как угроза привычным устоям государства, его ценностям и культуре.
В своей речи В. Вильсон использует традиционные метафоры тьмы и света. Война воспринимается как темные тени, нависшие над страной, а освобождение от войны — победа — как свет:
(31) The shadows that now lie dark upon our path will soon be dispelled, and we shall walk with the light all about us if we be but true to ourselves. .. [8].
В метафоре тени происходит переосмысление понятия shadows, которое зафиксировано в словаре: darkness caused by the blocking of direct light [23, р. 1233]. При этом основной признак понятия shadows (‘тени’) переносится на другое, более крупное понятие — войну, которая блокирует проникновение прямого солнечного света и по вине которой вся страна оказывается в темноте. Таким образом, «чужие» тени, вставшие на пути дальнейшего развития и процветания нации, осмысляются на фоне традиционных национальных ценностей. При этом президент Вильсон напоминает о том, что если народ останется верным самому себе, своим традициям и культурным устоям, то тени исчезнут и путь нации будет озарен светом. Лексема light, имеющая значение естественной силы, которая заслоняет тьму и делает видимыми объекты внешнего мира (the natural force that takes away darkness, so that the objects can be seen [23, р. 761]), тоже подвергается переосмыслению. Победа в войне здесь рассматривается как «естественная сила» или свет, разгоняющий тени, нависшие над страной.
Схожее понимание войны как «теней, нависших над страной» обнаруживается в тексте выступления Николая II в Москве. В тексте его речи возникает метафора надвигающейся грозы. Он говорит о войне как о неминуемой грозе:
(32) В час военной грозы, так внезапно и вопреки Моим намерениям надвинувшейся на ми-
ролюбивый народ Мой, я по обычаю Державных предков ищу укрепления душевных сил в молитве у святынь московских, в стенах древнего московского Кремля [18].
П. Я. Черных приводит следующее определение понятия «гроза»: «непродолжительное, но бурное ненастье с ливневым дождем (или градом), сопровождающееся молнией и громом». Далее гроза —«беда», «опасность». Переносное значение слова гроза связано с кем-то (или чем-то), «что внушает страх, наводит ужас» [24, с. 219]. В словаре
В. Даля закреплена смысловая связь угрозы и грозы [25, с. 396-397]. В выступлении Николая II гроза осмысляется как нечто чуждое, как угроза «миролюбивому» русскому народу. В данном случае, осмысление «чужого» так же, как и в предыдущем примере, происходит на фоне «своей» культуры и «своих» национальных традиций и ценностей: Николай II в выступлении перед народом говорит об «обычаях Державных предков», упоминает о «святынях московских» и о «древнем московском Кремле».
Семантические компоненты слова гроза выявляет и «Словарь эпитетов русского языка». Здесь отмечены два основных значения. Во-первых, прямое — ‘гром и молния с дождем или градом’. Гроза в этом значении вызывает ассоциации с такими эпитетами, как адская (разг.), бешеная, бодрящая, живительная, освежающая, чудовищная,
яростная и т. д. Очевидно, что этот ряд содержит эпитеты с противоположной оценоч-ностью. Во-вторых, переносное значение: ‘бурные события (в общественной или личной жизни)’. В этом значении гроза сочетается со следующими эпитетами: великая, военная, всемирная, душевная, живительная, кипучая, революционная, ярая, яростная и т.д. [3, с.49]. В выступлении Николая II мы обнаруживаем лексему гроза в сочетании с эпитетом военная, референтно отнесенную к бурным событиям в общественной жизни и к войне. Таким образом, эпитет военная усиливает восприятие значения лексемы гроза как силы, враждебной Российскому государству.
Эти метафоры войны в русском и американском текстах не случайны. Политики видели предвестие грозы, зная о том, что еще в 1899 г. германский рейхканцлер Бернхад фон Бюлов, заканчивая речь перед Рейхстагом, заявил, что в будущем, т. е. двадцатом, веке у немецкого народа есть две возможности — стать «молотом» или стать «наковальней»:
(33) In dem kommenden Jahrhundert wird das deutsche Volk Hammer oder Amboss sein (В грядущем столетии немецкий народ будет молотом или наковальней) [21].
Созданная Бюловым метафора оказалась пророческой, при самоидентификации Германии была избрана роль «молота». В данном контексте народ рассматривается как устрашающее орудие для достижения конкретной цели — расширения границ государства. Для актуализации понятия «орудие» вводится аргумент — недостаточная территория для развития государства:
(34) haben auch wir Anspruch auf ein grofieres Deutschland, nicht im Sinne der Eroberung, wohl aber im Sinne der friedlichen Ausdehnung unseres Handels und seiner Stutzpunkte (у нас тоже есть право на большую площадь Германии, не в смысле соперничества, а в смысле мирного расширения нашей торговли и инфраструктуры) [21].
Государство уже начало расширение своего экономического влияния по территории Европы, протягивая в разных направлениях «щупальцы» германской экономики: seine wirtschaftlichen Fuehlhoerner ausstreckt nach allen Seiten [21]. Благодаря риторическому приему персонификации понятия «отрасль экономики», государство предстает в образе действующего субъекта, представляющего опасность для соседних территорий и не собирающегося подпускать близко к себе никакую «чужую» силу:
(35) Wir wollen keiner fremden Macht zu nahe treten (Мы не хотим близко подпускать ника-
кую чужую силу) [21].
Бюлов так же, как и представители других стран, в своих выступлениях придерживается стратегии упоминать «чужое» на фоне намерений и целей «своей» нации.
Схожее понимание войны как «чужого / враждебного», нарушающего традицию, встречается в американских и русских текстах, поскольку эти народы были вынуждены защищать свои интересы и культуру. В то же время немецкое правительство воспринимало войну как новое средство расширения территории своего государства, объединяя в войне и свойственное, и чуждое своему народу. Типологический анализ текстов показал, что для политических деятелей всех исследуемых стран характерно обращение к «своим», традиционным ценностям, к исторически сложившейся культуре нации, к ее традициям: обращение к божественному проведению и религиозным ценностям. Все описанные в статье риторические средства служат общей цели — противопоставлению положительно окрашенного понятия «свой» отрицательно окрашенному понятию «чужой».
1. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М.: КомКнига, 200б. 288 с.
2. Юдина Т. В. Дискурсивное пространство политической речи // Актуальные проблемы теории коммуникации: Сб. науч. статей. СПб.: СПбГПУ, 2004. С. 172-185.
3. Горбачевич К. С. Словарь эпитетов русского языка. СПб.: Норинт, 2001. 224 с.
4. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985. 5Зб с.
5. Уваров М. С. Бинарный архетип. Эволюция идеи антиномизма в истории европейской философии и культуры. СПб.: Изд-во БГТУ, 199б. 214 с.
6. Милевич И. Г. Дайджест — коммуникативная территория «чужого» (по материалам прессы современной Латвии) // Современная политическая лингвистика: Материалы меж-дунар. науч. конф. Екатеринбург, 200З. С. 110-112.
7. Смайлс С. Жизнь и труд, или Характеристики великих людей. М.: Терра, 1997. 480 с.
8. Wilson W. Second Inaugural Address. March 4. 1917. URL: http://www.firstworldwar.com/ source/wilson1917inauguration.htm (дата обращения: 21.02.2010).
9. Wilson W. Request for Declaration of War on Germany. April 2. 1917 // My Fellow Americans / Compiled by M. Waldman. Illinois: Sourcebooks, 200З. P. 81-87.
10. Asquith Address to Parliament. URL: http://www.firstworldwar.com/source/asquithspeech-toparliament.htm (дата обращения: 15.02.2010).
11. Buelow B. Hammer und Amboss. December 11. 1899. URL: http://wwi.lib.byu.edu/ in-dex.php/B%C3%BClow%27s_%27Hammer_and_Anvil%27_Speech_before_the_Reichstag (дата обращения: 20.0З.2010).
12. Wilhelm II. Aufruf. August б. 1914. URL: http://www.dhm.de/lemo/html/dokumente/ wil-helm143/ (дата обращения: 15.0З.2010).
13. Wilhelm II. Thronrede. August 4. 1914. URL: http://www.dhm.de/lemo/html/dokumente/ wilhelm144/index.html (дата обращения: 15.0З.2010).
14. Wilson W. Declaration of Neutrality. August 19. 1914. URL: http://www.firstworldwar.com/ source/usneutrality.htm (дата обращения: 21.02.2010).
15. Wilson W. First Inaugural Address. March 4. 191З. URL: http://www.firstworldwar.com/ source/wilsonWWinauguration.htm (дата обращения: 21.02.2010).
16. Wilson W. Address to Congress. February З. 1917. URL: http://www.firstworldwar.com/ source/uboat_wilson.htm (дата обращения: 20.02.2010).
17. Николай II. Тронная речь, 27 апреля 190б года. URL: http://www.kommersant.ru/ doc.aspx?DocsID=671718 (дата обращения: 25.11.2010).
18. Николай II. Царское слово русскому народу. Киев, 1914.
19. George V. Message to British Troops. URL: http://www.firstworldwar.com/source/ georgev_aug1914.htm (дата обращения: 15.02.2010).
20. Wilson W. State of the Union Address. 1914. URL: http://www.presidentialelection.com/ students/wiki/index.php/Students_1914_State_of_the_Union_Address (дата обращения: 19.02.2010).
21. Buelow B. Hammer und Amboss. December 11. 1899. URL: http://wwi.lib.byu.edu/ in-dex.php/B%C3%BClow%27s_%27Hammer_and_Anvil%27_Speech_before_the_Reichstag (дата обращения: 20.0З.2010).
22. Архипова Л. В. Монолог и речевая деятельность // Риторика монолога. СПб.: Химера Трейд, 2002. С. 109-1З2.
23. Longman Dictionary of English Language and Culture. Зм ed. Harlow: Pearson Education Ltd., 2002.
24. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 1. М.: Русский язык, 1999. 5б0 с.
25. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978.
Статья поступила в редакцию 20 июля 2010 г.
