CC BY
42
УДК 821.352.3
ББК 83.011.7
А 95
Ахиджакова М.П.
Отображение реального мира в языке романов писателя А. Евтыха
(поздний этап творчества)
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье рассматривается одна из главных проблем отражения ментального пространства А. Евтыха, которая заключается в том, чтобы отыскать в языке адекватную «элементарную частицу», основную функциональную единицу языка, которая должна подчиниться ритму его жизнедеятельности и функциональным возможностям представления его реального мира. Цель - выявление в ментальном мире А. Евтыха языковых инструментов для отражения глубинного значения нравственно-этических норм, определяемых как совокупность форм и глубинных значений языкового сознания, формирующих ментальность носителей данного языка.
Ключевые слова:
Ментальное пространство, ритмико-интонационные переходы, глубинные (вербальные) структуры, ментальные фраземы, реляционизм, гносеология, онтология.
Отображение реального мира как ментальное пространство более концентрированно выступает в языке поздних произведений писателя, чем и детерминирован выбор материала в данной статье.
Одна из главных функций языка творчества Аскера Евтыха заключается в трансляции смысла, представляющего собой основное измерение человеческого сознания и бытия. Язык А. Евтыха вносит особый вклад в описание целостного, «нелоскутного» мира в романах «Глоток родниковой воды», «Улица во всю ее длину», «Двери открыты настежь» (поздний этап его творчества).
Языковая картина мира А. Евтыха строится таким образом, что при пропуске одной фразы, а иногда одного слова, теряется логическая нить авторской мысли и временная связь событий. Так, К. Султанов, отмечая «неожиданные ритмико-интонационные переходы и временные совмещения», характеризует ментальное пространство А. Евтыха «эстетическим и психологическим единством» [1: 9].
Таким образом, язык в ментальном мире А. Евтыха служит инструментом, посредством которого человек формирует мысль и чувство, настроение, желание, волю и деятельность, инструментом, посредством которого человек влияет на других людей, а другие влияют на него: язык - первичная и самая необходимая основа человеческого общества. Но он также конечная, необходимая опора человеческой личности, прибежище человека в часы одиночества, когда разум вступает в борьбу с жизнью, и конфликт разряжается монологом писателя, мыслителя.
Постулаты о возможных внутренних семантических или грамматических структурах исследуемых романов А. Евтыха, то есть о своеобразном языке мысли автора, являются, на наш взгляд, своего рода возрождением теории Л. Витгенштейна об «изоморфном отображении конфигураций вещей в мире в конфигурации имен (слов) в предложении. Сущность языка есть мираж - они имеют общую логическую форму. Она скрыта за грамматической поверхностной структурой реальной речи. Логическая глубинная структура постулируется как идеал, который проявляет себя в осмысленной речи, но, будучи мыслимым, он не может быть описан в языке» [2: 84]. С данной проблемой связана и гипотеза Н. Хомского о наличии у людей врожденных глубинных (вербальных) структур. Его гипотеза врожденности включает «сведения о месте и роли людей в
социальном мире, природе, условиях деятельности, структуре человеческих поступков, воле, избирательности и так далее». Тем не менее, резюмирует Н. Хомский, происхождение глубинных структур, вероятнее всего, так и останется тайной [3: 113].
Здесь необходимо добавить, что отношения субъект - объект действительны только в гносеологическом плане, так, в онтологии сам субъект - человеческое сознание, представленное вербальным языком глубинных структур, является частью объективного мира, закономерности, организации которого в данной статье мы представляем как ментальные сферы, восходящие к всеобщим закономерностям ментального пространства А. Евтыха для отражения реального мира. Понятийный мир и способы выражения этого мира в романах А. Евтыха демонстрируют глубинное единство материального и идеального миров.
Для А. Евтыха главная проблема отражения ментального пространства заключается в том, чтобы отыскать в языке адекватную «элементарную частицу», основную функциональную единицу языка, которая должна подчиниться ритму его жизнедеятельности и функциональным возможностям представления его реального мира. Так, для отражения глубинного значения нравственно-этических норм адыгов, которые формировались тысячелетиями, писатель А. Евтых умело использует «ментальные фраземы» - (термин наш) как одну из системных единиц плана содержания языка, выделяемую данным автором наряду с другими языковыми единицами и определяемую как совокупность форм и глубинных значений языкового сознания, формирующих ментальность носителей данного языка. Например:
«Многое переменилось в людях, пока она подрастала. Вот и он, дядя Айтек, тоже вышел к реке, с карандашиками, бумагой, длинной мерной веревкой, час назад казалось ей загадкой, почему он светился лицом, умел же сдерживать свои чувства, как никто другой, может, в одном этом и видел похвальную для себя черту, не показывать ни своей широкой улыбки, ни обозленного до крайности лица. Всегда он в правилах, и в тех, что прижились бог знает когда, и в тех, что из книг вычитывал, но и все для одного и того же: не дай бог выпасть ему, Гаруну Айтекову, из первого людского ряда!» (Глоток родниковой воды. С. 103).
Глубинное значение ментальной фраземы «... не выпасть из первого людского ряда» в приведенном фрагменте способствует формированию национального сознания и культуры народа. Одним из принципов, установленных нравственно-этических, поведенческих норм адыгов является «не выпасть из людского ряда», глубинный смысл этого адыгейского выражения можно трактовать как «иметь свое прочное место в обществе».
Не менее интересна ментальная фразема «пусть мои стулья поспорят с вашими», которая представлена в контексте А. Евтыха следующим образом:
«Все разыграно, все давно расписано, лучше, чем в тех пьесах, что привозят иногда и показывают второпях, сбиваясь, не всегда искренне, а тут все слаженно, подогнано, и эта пьеса, где Хатажук Шалахов и автор, и режиссер, и главная роль.
- Одну минуту, - просит Усток, не желая, однако, уступить в чем-то, - сейчас уже поздно, - он тоже немножко хитрит, - а завтра прошу пожаловать ко мне в гости и посмотреть на все то убранство. Пусть мои стулья поспорят с вашими.
Шумят, шумят какие-то голоса, а послушаешь Унарока, Измаила Тоха, Бибы Мустафовны, а народ, он молчит, он, может, и доволен случившимся; кто-то выбивался из общего ряда, а его вернули. Народ, он всегда решает мудро, и почему он решил так, а не иначе...» (Двери открыты настежь. С. 548-549).
В приведенном материале ментальная фразема «пусть мои стулья поспорят с вашими» выступает двупланово. С одной стороны, данная фразема служит для разграничения ритмико-интонационного перепада в данном контексте. Восклицательноутвердительная конструкция выделенной фраземы умело используется автором для снятия интонационной напряженности нарастающего семантического конфликта в первой части приведенного фрагмента. С другой стороны, только глубинный смысл данной
«ментальной фраземы», обозначающей «умение нести ответственность за контакт, диалог, общение с собеседником с предельной корректностью в проявлениях», позволяет объяснить использование и функционирование подобных языковых единиц в романах А. Евтыха.
Таким образом, «для успешной организации интеркультурного общения вообще и для интеркультурного общения искусством, в частности, необходимо узнать, - пишет И.Б. Марковина, - что не совпадает в двух локальных культурах - коммуникантах. Иными словами, следует узнать национально-специфические характеристики речевого, кинесического, эмотивного поведения, присущего данным культурам, ибо эти специфические характеристики могут стать препятствием для адекватного понимания носителями одной локальной культуры инокультурных участников коммуникаций» [4: 128].
Рассматривая язык как важнейший компонент этнической культуры и этнического самосознания в творчестве Аскера Евтыха, следует отметить, что в процессе формирования и описания этнокультурного (ментального) пространства видоизменяется представление о языковой действительности в процессе мышления автора. Языковое сознание писателя А. Евтыха посредством языка проявляется как этнический феномен, не имеющий внутренней дифференциации, основными функциями которого являются языковые функции, обусловливающие его соотнесенность с определенным этническим пространством.
В данной статье несомненный интерес представляет исследование специфических языковых особенностей, отражающих процесс осмысления писателем данного ментального пространства, которые являются одним из важнейших условий самосохранения сознания и культуры народа. Следовательно, произведения писателя А. Евтыха способны не только накапливать знания для определенного этнического пространства, но и формировать мышление, в котором заложены основы нравственноэтических и поведенческих норм, присущих сознанию данного языкового пространства. Например:
«Начинается угощение, в котором самое главное — не наедаться, не показывать жадность. Берут мало, от хлеба и курицы - кусочек. Не проливают, не роняют...
Как самый младший, Унарок сливает всем на руки, подает и убирает полотенце, хотя, по настоящим правилам, всем этим следовало бы заниматься не ему, - как-никак гость, — а кому-то из семьи, но Ибрагим с самого начала сказал: хочет посидеть со своими друзьями, и пусть сюда не суются.
Он тоже моет руки и полощет горло. Движения его замедленные, плавные, и в таком простом деле показывает свою непохожесть на остальных Помыв руки, проведя пальцами за ушами, слегка увлажняет голову, словно для того, чтобы прояснить мозги, каждую извилинку, - после еды и водной процедуры все усядутся на своих удобных местах, и потечет длинная, до полуночи беседа: потолкуют о новых законах и прошлом беззаконии; переберут новости, прибывшие из других аулов, самое главное оставят напоследок, потому что это очень сложно: откуда пошли адыги и почему они адыги, а не другие; как толковать адыгство, на каких добродетелях оно держится, как понимать современную жизнь, грозит ли она чем-нибудь адыгству?» (Двери открыты настежь. С. 450-451).
Как видно из приведенного фрагмента, язык в ментальном пространстве А. Евтыха выступает в качестве этнорепрезентативного и общеэтнического средства общения, а также способствует сохранению стабильности в этнических традициях. Речевая деятельность языковой личности автора протекает в ментальном пространстве в широком этносоциальном контексте, что позволяет говорить об этнолингвистической компетенции А. Евтыха. Причем эта компетенция вписывается и интерпретируется в соответствующем этнокультурном контексте, так как уровень его владения специфическими языковыми средствами этнически детерминирован. Анализируя процесс отражения реального мира в
языковом этнокультурном пространстве А. Евтыха, следует рассмотреть и проблему влияния языка на мышление и формы репрезентации мышления.
Согласно устоявшейся точке зрения, человеческое мышление представляет собой процесс отражения реальной действительности, репрезентируемый двумя ступенями абстракции: низшей (чувственное мышление), отражающей непосредственную связь между реальным миром и органами чувств человека (в форме ощущений, восприятий и представлений), и высшей (логическое, абстрактное мышление), отражающей опосредованную связь между действительностью и мыслительными категориями. Малоисследованным остается вопрос о материальной форме репрезентации абстрактного мышления, а также о характере и способе его связи с естественным языком.
Ряд исследователей, представляющих различные научные направления, отрицают возможность существования мышления вне форм языка. Как заявляет С.Л. Рубинштейн, мысли возникают только на базе слов: язык служит не только необходимым условием мышления, но и необходимой материальной оболочкой мысли [5: 45].
Также, рассматривая языковой знак в качестве материальной стороны слова, В.З. Панфилов подчеркивает, что «идеальная сторона языковой единицы... есть результат определенных физиологических, то есть материальных, процессов в головном мозгу, и ее связь с материальной стороной языковой единицы осуществляется, следовательно, на уровне материальных по своей природе явлений» [6: 99]. Например:
«И, поглядывая на каждого входящего, секретарь райкома Якуб Кушмизов, сидевший за красным длинным столом, на котором лежала красная дерматиновая папка и стоял графин с водой, думал не о том, как пройдет это собрание - пройдет так же, как проходили десятки других, - а о том, как он будет ездить по аулам и хуторам и удивляться, куда подевалось прежнее открытое, доброе чувство, прежняя людская сердечность... Будут хотеть и ждать, чтоб он уехал от них, поскорее уехал, потому что давно уже не приезжал просто так, как ездят друг к другу все добрые люди: на свадьбы, на входины, на крестины, на похороны...» (Улица во всю ее длину. С. 154).
Анализ приведенного фактического материала свидетельствует о том, что процесс мышления («думал не о том...») осуществляется в виде специфических внутренних «мозговых трансформаций» и является материальным, независимо от формы его реализации. Следовательно, процесс мышления языкового сознания писателя А. Евтыха может по своей природе проявляться вербально. Мастерски используя различные лингвистические средства, автор формирует ментальное языковое пространство, которому присущ общечеловеческий характер. Язык данного пространства имеет национальный характер, который проявляется и в абстрактном, и в чувственном мышлении языковой личности автора.
Ссылаясь на исследования Н.И. Жинкина (1958, 1964, 1982), Л.С. Выготского (1982), А.Р. Лурия (1975, 1979), И.Н. Горелова (1974, 1980, 1987), А.А. Леонтьева (1969), А.А. Залевской (1983, 1990) и других, И.А. Стернин утверждает, что «механизм мышления не связан с вербальным кодом и осуществляется независимо от языка. Мышление осуществляется на так называемом универсальном предметном коде (смысловом коде, коде смысла), имеющем образно-чувственный характер. К языку как системе знаков универсальный предметный код не имеет никакого отношения, он формируется в сознании каждого человека на отражательной основе, через органы чувственного восприятия... Система языка существует и функционирует для обслуживания процесса коммуникации, а не процесса мышления... Для мышления языковые единицы вовсе не обязательны - они нужны не для мышления, а для сообщения людям его результатов» [7: 23, 28].
В современном языкознании с этими свойствами мышления связывают широко распространенное языковое явление, называемое «пресуппозицией» («презумпцией»), под которым понимается «фонд общих знаний» коммуникантов (их «предварительная
конвенция»), входящий в семантику предложений, содержащих многочисленные смысловые компоненты, которые сами могут образовывать предложения.
Речевые произведения, как отмечалось, не несут в себе эксплицитно всего того, что говорящий сообщает своему слушателю. Недостающую информацию из эксплицитно выраженного слушающий выводит самостоятельно из «общего фонда знаний» с говорящим из коммуникативной ситуации. По замечанию Г.А. Брутяна, анализ эксплицитного и имплицитного позволит иметь полное и правильное представление о формах и структурах мысли, поскольку они дополняют друг друга в выражении мысли в естественном языке [8: 50-51].
Данные исследований позволяют прийти к выводу о реальности вербального мышления, ибо мышление как процесс отражения реальной действительности реализуется на двух уровнях абстракции как чувственное мышление и как логическое (абстрактное), которые по-разному соотносятся с естественным языком. Несловесное мышление, которое не требует развертывания линейного построения синтаксических конструкций вызывает интерес и в ментальном языковом пространстве писателя А. Евтыха. Одной из нравственных этических и поведенческих норм, формирующих ментальное сознание адыгов, являлось сдержанное проявление чувств мужчины к женщине; не словесное, а, скорее, чувственное проявление эмоций. Например:
« - Когда женщина жертвует всем, чем она богата, так и ты не скупись. Я это понимаю, Эдик, понимаю. Но вот вопрос: за что любит женщина мужчину? Основная, так сказать, ее надежда? Всякие эти... - Касполет выбирает самые деликатнейшие выражения, - ласки... прикосновения... Все это так, между прочим. А главная ее надежда - во что бы то ни стало навязаться ему в жены.
- Ты иногда удивительно неумным делаешься. - Эдик знает и другое, более точное, но щадит дядю и, подражая ему, ведет разговор на самом деликатном уровне.
— Человек я или не человек! А дождь будет, — радуется Эдик, — ты угадал, дядя...
С запада на широкую реку уже надвигались первые тучки, молодой возчик с
удовольствием внюхивался в горячий, прокаленный солнцем воздух, — Эдик ждал дождя, и такого сильного, чтобы всех повыгонял из степи, всех, а его одного оставил бы наедине со всем его пшеничным богатством...» (Улица во всю ее длину. С. 123).
Как видно из приведенного материала, «несловесная» форма мышления как более совершенная форма познания способна отражать наиболее полно внутренний мир человека, его состояние, чувства, эмоции.
Наибольший интерес для данного исследования представляет высказывание Г.П. Немца, который конкретизирует интеллектуализацию мышления: «Очевиднее всего интеллект проявляется в реальности возможности научения, способности быстро и легко приобретать новые знания и умения, .в умении найти новый выход из нестандартной (языковой) ситуации, в глубине понимания происходящего, творчестве и многом другом. Высший уровень развития интеллекта определяется по уровню развития мышления, рассматриваемого в единстве с другими познавательными процессами» [9: 117].
И именно поэтому является базисным для данного исследования утверждение Г.П. Немца о том, что мышление «связано с редукцией информации человеческим сознанием на базе его интеллекта» [9: 117].
Следовательно, можно также утверждать, что исследуемое языковое пространство творчества данного писателя как «высший уровень интеллектуализации мышления» отражает не только информативно насыщенное поле, но и специфические особенности традиционных норм носителей, «оязычивая» ментальное сознание адыгов. Например:
« - Садись, - пригласил отец, чего никогда не делал: не разрешалось сыну сидеть при отце. При отце Хатажук не курил, не ел, даже воды не пил. Никогда. А тут пригласил. И он послушно опустился на стул. Общая тревога снова сделала их родными, отцом и сыном, заботливо и тревожно всматривались старые глаза в
молодые, не зоркие, и уже не казалось отцу, что сын не похож на него - круглоголовый, кургузый, - на него, длинноголового, длинноногого...
- Нас, адыгов, по причине крайней нашей малочисленности наука не изучает...
- Старик знал, что привело сына в столь ранний час, и все же не хотел лишать себя этого удовольствия: длинного, философского вступления. - Свои ученые, что приезжают к нам записывать всякую старину, были - небылицы, не доросли умами, а другие, чужие, заняты большими народами, кого на миллионы считают. А стоило бы, стоило бы изучать адыгов! Ты вот мучаешься, не знаешь, с чего начать, с какого шага и с какого места, а все это отчего? Хоть ты и адыг, по всем статьям адыг, однако не знаешь ты адыгов! У-лы-бай-ся! - по слогам произнес старец, и произнес как свое отцовское приказание: - У-лы-бай-ся! Вы — хмурые люди, и ты, и Азаноков... Представь себе такое: где-то, в каком-то месте лежит то самое, в чем ты нуждаешься. Так нуждаешься, что если не получишь, так пропадешь, совсем пропадешь. А путь туда долгий и трудный, по одной-единственной дороге, через тыщу паромных переправ. Так кого ты пошлешь? Подумай и отвечай.
Это похоже на те экзамены, что ежегодно устраиваются для десятиклассников, когда им выдают аттестаты. И Хатажук понимал, что обязан выдержать этот экзамен, назвать этого единственного возчика, не двух-трех, а одного. Старец так вперился своим острым взглядом в круглое сыновье лицо, ждал ответа, боялся разочароваться в нем.
- Кого бы?
- Да кого же... Макара, я думаю, — осторожно отвечал Хатажук.
- Приоткрой окно, - приказал старец. Он так напряженно ждал, что, боясь помешать сыну, какую-то минуту и вовсе, кажется, не дышал, а теперь не хватало воздуха.
- Довольно, вот так... Осенним воздухом потянуло... Да, Макара, одного его...» (Улица во всю ее длину. С. 289-290).
Как видно из данного фрагмента действительности, активное содержание сознания автора раскрывает личностные смыслы, которые «упорядочиваются и вербализуются соответственно закономерностям используемой в акте речи языковой системы» [10: 140].
Таким образом, человеческая мысль не имеет какого-либо конкретного и единственного варианта репрезентации. Мышление - помимо видимых и смысловых вербальных форм - может быть реализовано «между строк», то есть возможны два варианта презентации мысли: явно выраженная и неявно выраженная мысль.
Движение от мысли к слову обусловлено активизацией целой системы компонентов, обеспечивающих чувственное отражение реальной действительности в сознании автора, реализуемое в формировании замысла речевого сообщения. Причем этот процесс имеет надэтнический характер. Ключом к объяснению специфики человеческого мышления и этнокультурной выраженности трансформируемой мысли может служить изучение процесса моделирования речи в языковом пространстве писателя А. Евтыха.
Примечания:
1. Султанов К.К. Пробиваясь к заветному смыслу.// Литературная Россия. 1988. 15июля.
2. Вригт Г.Х. фон. Логика и философия в XX веке // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 28.
3. Хомский Н. Язык и мышление. М.: Изд-во МГУ, 1972. 122 с.
4. Марковина И.Ю. Перевод драматургических текстов и проблема национальнокультурной специфики // Общение, текст, высказывание. М., 1981.
5. Рубинштейн С.Л. К вопросу о языке, речи и мышлении // Вопросы языкознания. 1957. № 2. С. 7.
6. Панфилов В.З. Взаимоотношения языка и мышления. М.: Наука, 1971. 230 с.
7. Стернин И.А. Национальная специфика мышления и проблемы лакунарности // Связи языковых единиц в системе и реализации. Тамбов: Изд-во ТГУ, 1998. 56 с.
8. Брутян Г.А. Трансформационная логика. Ереван: Изд-во АН Армянской ССР, 1983. 89 с.
9. Немец Г.П. Интеллектуализация метаязыка науки / под ред. В.В. Зеленской. М.; Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2004. 423 с.
10. Кубрякова Е.С. Номинативный аспект речевой деятельности. М.: Наука, 1986.
