CC BY
141
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви.
2013. Вып. 5 (54). С. 44-59
Отношение советской власти r Латвийской Православной Церкви в 1940-1941 гг.
А. В. Гаврилин
Анализ церковной политики советского режима на территории Латвии в 1940—1941 гг. до настоящего времени ограничивается выдвигаемым a priori тезисом об уничижительном отношении коммунистической идеологии к религии и Церкви. Автор считает необходимым проследить основные направления этой политики по отношению к Латвийской Православной Церкви (далее — ЛПЦ). По мнению автора, политику советской власти на территории Латвии по отношению к ЛПЦ в 1940—1941 гг. можно разделить на три основных периода: 1) июнь 1940 г. — январь 1941 г. — административное, психологическое и экономическое давление на верующих и духовенство; 2) февраль — май 1941 г. — жесткое психологическое давление и усиление налогового обложения церковного имущества; 3) июнь 1941 г. — начало открытых репрессий против духовенства. В 1940—1941 гг. происходит смена юрисдикции ЛПЦ — от ЛПЦ Константинопольского Патриархата до Латвийской епархии Московского Патриархата — и смена руководства Церкви — с митрополита Рижского и Латвийского Августина (Петерсонса) на главу экзархата Латвии и Эстонии митрополита Виленского и Литовского Сергия (Воскресенского). В целом православные верующие и духовенство с достоинством пережили это сложнейшее для Церкви время, более того, развернутые против Церкви гонения способствовали большему сплочению верующих вокруг духовенства и духовенства вокруг церковного руководства в лице Епархиального совета и Экзаршего управления.
В российской историографии до сих пор появляются работы, в которых говорится «о демократизации общественной жизни» Латвии благодаря вводу на ее территорию Красной армии в июне 1940 г., о «добровольном и легитимном вхождении Латвии в состав СССР»1. Разумеется, в этих работах не затрагивается вопрос об отношении новой, атеистической власти к Церкви, которое никак не могло свидетельствовать о «демократизации общественной жизни». В последние годы благодаря деятельности комиссии историков при президенте Латвии появился целый ряд статей латвийских историков, посвященных оккупации и аннексии территории Латвии в 1940—1941 гг. В этих работах достаточно детально проанализирована политика СССР в области экономики, культуры, образования, механизм советской политики геноцида населения (репрессии, аресты, депортации) и другие вопросы. Что же касается анализа церковной политики советско-
1 См., напр.: Воробьева Л. М. История Латвии от Российской империи к СССР. М.: ФИВ,
2011.
го режима на территории Латвии в 1940—1941 гг., то до настоящего времени он, как правило, ограничивается a priori выдвигаемым тезисом об уничижительном отношении коммунистической идеологии к религии и Церкви. Единственными исключениями является написанная в 1943 г. статья В. Салнайса, опубликованная в 5-м томе «Latvijas Vesturnieku komisijas rakstos»2, у которой, однако, к сожалению, отсутствует научный аппарат, а также посвященная положению Римско-Католической Церкви Латвии работа Хенрикса Трупа-Тропса3, которую в большей степени можно отнести к мемуарной, а не к научной литературе. Благодаря протоиерею Андрею Голикову стали известны имена православных священников Латвии, репрессированных советской властью в 1940—1941 гг.4, однако репрессии были только логическим продолжением политики СССР по отношению к Церкви, проводимой на территории Латвии в 1940—1941 гг. Представляется интересным проследить основные направления этой политики по отношению к Латвийской Православной Церкви.
17 июня 1940 г. советские войска перешли государственную границу Латвии и в течение нескольких часов оккупировали латвийские земли. На следующий день в Ригу приехал эмиссар правительства СССР Андрей Вышинский, по указаниям которого было сформировано новое, просоветское, правительство Латвии во главе с Августом Кирхенштейном ( 1872—1963). 14—15 июля были проведены выборы в Сейм. 21 июля Сейм провозгласил об образовании Латвийской ССР, и уже 5 августа Латвия была принята в «семью братских народов» СССР, то есть перестала существовать как независимое государство, была аннексирована и инкорпорирована в состав СССР.
По словам очевидца этих событий, священника Георгия Бениксона (Бениг-сена, 1915—1993), летом 1940 г. «комедия народной воли присоединения Прибалтики к Советскому Союзу разыграна... Проходят неделя, две, месяц... Даже веселые физиномии становятся более вытянутыми. Наши ряды начинают понемногу редеть. Многие уходят, с тем чтобы кануть в неизвестность. Ночью их уводят агенты НКВД, оставляя в квартире щемящий душу след многочасового обыска. Их жизнь кончается. Начинается житие, исповедничество, мученичество, о котором нам еще не дано знать. Ибо потом мы видели только брошенные трупы других заключенных, безмолвно говорившие нам о тех страданиях, которые должны были понести за Христа наши дорогие друзья. Так шли недели, месяцы, унося друзей, сгущая мрак и тоску, сковывая ум и сердце безвыходностью. Каждую ночь ждешь, не придут ли за тобой. В каждом знакомом начинаешь видеть осведомителя. В глазах всякого, говорящего с тобой, видишь огонек подозрительности и недоверия. СТРАХ — это самое жуткое рабство из всего сущего, вот краеугольный камень, на котором построена эта нечеловеческая система»5.
2 Did America Know Saluais V. The Church in Latvia during Soviet Russian and German Rule // Stockholm Documents. The German Occupation of Latvia. 1941-1945. What Did America Know? / Andrew Ezergailis, ed. Latvijas Vesturnieku komisijas raksti. 5.sejums. Riga, 2007. 374-383.1pp.
3 Tmps-Traps Henriks. Latvijas Romas Katolu Baznlca komunisma gados. 1940—1990. Rigas Romas katolu metropolijas kuriias izdevums. 1992.
4 См.: Голиков А., свящ., Фомин С. Кровью убеленные. Мученики и исповедники Северо-Запада Россини Прибалтики (1940-1955). М., 1999.
5 Цит. по: Там же. С. 6.
Люди начали пропадать с первых дней нового политического режима. Отдельные аресты были проведены уже в июне, первые массовые аресты — 19— 20 июля 1940 г. Они затронули в основном так называемых белогвардейцев, то есть русскую эмиграцию в Латвии (в эти дни было расстреляно 29 «белых» эмигрантов). Общее количество арестованных по политическим мотивам за год советского режима в Латвии: в июле 1940 г. — 141 человек, в августе — 300 человек, в сентябре — 291 человек, в октябре — 507 человек, в ноябре — 331 человек, в декабре — 236 человек; в январе 1941 г. — 268 человек, в феврале — 290 человек, в марте — 281 человек, в апреле — 288 человек, в мае — 288 человек, в июне — 3991 человек (плюс 14 июня было арестовано 5625 человек и 9546 человек высланы в Сибирь), в июле — 75 человек6.
Репрессии затронули и ЛПЦ. В 1940—1941 гг. органами Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) были арестованы: диакон Иоанн Гонестов (1901— 1942), протоиерей Петр (Peteris) Гредзенс (1887—1942), протодиакон Констатин Дорин (1878-1941), протоиерей Иоанн Добротворский (1880-1945), протоиерей Сергей Ефимов (1878—1967), диакон Владимир Ефимов (1904—1941), протоиерей Стефан Заливский (1897—1978), протоиерей Иаков Легкий (1906—1982), священник Александр Никольский (?—1941), протоиерей Иоанн (Janis) Намниекс (1881—1942), священник Гордий Ольшевский (1897—?), псаломщик В. В. Преображенский (1897—1941), диакон Геннадий Чапля (?—?), священник Иоанн (Janis) Эктерманис (?—1941), священник Александр Макаров (?—?), член Синода ЛПЦ
Н. И. Шалин (?—1942)7.
ЛПЦ потеряла почти восьмую часть своего причта. Однако это было только началом. Известно, что органы НКВД планировали в начале июля 1941 г. депортировать все латвийское духовенство, но из-за нападения на СССР нацистской Германии не успели осуществить эту акцию8. С войсками Красной армии на территорию Латвии пришла идеология марксизма-ленинизма со своей составной частью — воинствующим атеизмом. В основу культурной политики был поставлен классовый принцип, главным направлением деятельности системы образования стало общественное воспитание молодежи в духе идеалов коммунистической идеологии с акцентом на военно-патриотическое и интернациональное воспитание. Во всех учебных заведениях ускоренными темпами стали изучать сталинскую Конституцию. Массовыми тиражами на латышском языке издаются труды В. И. Ульянова (Ленина), К. Маркса и Ф. Энгельса, которые в обязательном порядке «штудируются» в каждом трудовом коллективе. На всех факультетах Латвийского университета введено преподавание таких обязательных учебных предметов, как основы марксизма-ленинизма, дарвинизма и истории народов СССР. В октябре 1940 г. в Латвийском университете, в Елгавской сельскохозяйственной академии и в Художественной академии ЛССР были открыты кафедры марксизма-ленинизма. Вводится обязательное празднование новых, «революционных», праздников — Международного дня молодежи (1 сентября),
6См.: BergmanisA. Latvijas iedzlvotajubaumas par kam 1940.-1941. gada // Latvijas Okupacijas muzeja gadagramata. Varas patvala. Riga, 2003.104.1pp.
7 См.: Голиков А., свящ., Фомин С. Кровью убеленные. С. 33—103.
8См.: Saluais V. The Church in Latvia... 378.1pp.
годовщины Октябрьской революции (7 ноября), Дня международной солидарности трудящихся (1 мая) и др.
Новая власть создала орган политической цензуры — Главное литературное и издательское управление, которое отслеживало всю печать. 10 августа 1940 г. было разрешено впредь на территории Латвии издавать только 30 периодических изданий. В августе всем публичным библиотекам запретили выдавать книги «вредного содержания»9. В ноябре 1940 г. прошла массовая чистка библиотечных фондов, изъятие и уничтожение книг, которые не отвечали новой идеологии (акции уничтожения в библиотеках «запрещенной» литературы были проведены также в феврале и марте 1941 г.).
На состоявшемся в декабре 1940 г. IX съезде Латвийской Коммунистической партии (ЛК(б)П) было подчеркнуто, что партийные и комсомольские организации, профсоюзы и другие общественные организации должны усилить политическую бдительность по отношению к деятельности классового врага10. Так называемый классовый враг мерещился в каждом, кто громко не восторгался теми «благами», которые принесла новая власть.
Основополагающим документом, сформулировавшим отношение Советского государства к религии и Церкви, был декрет Совета Народных комиссаров РСФСР от 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», в котором было подчернуто, что Церковь отделяется от государства, и «никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей... Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается... Принудительные взыскания сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускаются. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием»11. По сути, Церковь в СССР была поставлена вне закона и имела право только пассивно терпеть все нападки государственных и партийных органов власти. С образованием Латвийской ССР действие этого декрета распространили и на территорию Латвии.
В 30-е гг. Сталин завершил построение в СССР монолитного тоталитарного государства. В таком государстве не было места для Церкви, в особенности для Церкви, сохранившей некоторую степень независимости. С оккупацией территорий Западной Белоруссии, Западной Украины и стран Прибалтики перед советским руководством встал неотложный вопрос определения религиозной
9 См.: Zelmenis Gints. Kultüras pärraudaba un cenzüra Latvijä padomju okupäcijas apstäklos 1940.-1941.g. // Latvijas vesture 20. gadsimta 40.-90.gados. Latvijas Vestumieku komisijas 2006. gada petljuml. 21. sejums. Riga: Latvijas vestures institüta apgäds. 2007. 32-33.lpp.
10 Cm. : Zagars E. Revolucionaro tradlciju izmantosana komunistiskas audzinasanas darba Padomju Latviia 1940. un 1941. gada // Arheologya un etnografija. IX. Riga, 1970. — 137.1pp.
110 религии и церкви: Сб. высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и Советского государства. 2-е изд., доп. М., 1981. С. 114—115.
политики на этих территориях. Решение его проходило в свете необходимости в кратчайшие сроки ассимилировать и политически нейтрализовать новых граждан СССР. Правительство СССР понимало, что открытая антирелигиозная кампания, подобная той, которая была проведена в СССР в 20—30-х гг., может вызвать массовое недовольство населения пограничных территорий. Главный «безбожник» СССР Ем. Ярославский писал: «Нам нужно быть очень тактичными при объяснении вреда религии трудящимся новых советских республик. Конечно, и там произойдет та революция в сознании трудящихся, которая произошла в нашей стране за двадцать два года, но она пойдет гораздо быстрее, потому что эти народы получают советскую власть в готовом виде, а мы за советскую власть дрались на фронтах Гражданской войны»12.
Как правило, советские пограничные зоны контролировались особенно тщательно, поэтому в них церкви полностью закрывались. Однако сразу же ликвидировать около 3350 приходов на оккупированных Красной армией в 1939—
1940 гг. территориях было нереально, кроме того, нужно было учитывать и то обстоятельство, что германская армия уже стояла у границы СССР, поэтому для советской власти было слишком рискованно закрытиями церквей вызвать массовое недовольство приграничного населения13. В результате от обычной практики закрытия и разрушения храмов, массовых арестов духовенства пришлось отказаться. Была выбрана другая тактика — административного, психологического и экономического давления на верующих и духовенство, которая, по мнению советского руководства, неизбежно должна будет привести к закрытию церквей, однако не вызовет массового недовольства населения, которое к моменту закрытия храмов психологически уже будет готово к таким акциям. Кроме того, на новых оккупированных территориях предполагалось использовать для распространения советского влияния хорошо контролируемый руководством СССР Московский Патриархат (МП), которому в 1939—1940 гг. были сделаны некоторые уступки14.
Казалось, все было тщательно продумано, однако при реализации этой политики советское руководство не учло два крайне важных обстоятельства: во-первых, было сравнительно низким влияние Церкви на оккупированных территориях; во-вторых, казалось, управляемый советским руководством Московский Патриархат не только не ослаблял церковную жизнь на этих территориях, а, наоборот, укреплял ее, так как передавал местным священнослужителям свой богатейший опыт церковной деятельности в условиях атеистического государства15.
С первых дней советской власти в Латвии было развернуто наступление на религию и Церковь. Летом 1940 г. было запрещено преподавание религии, т. е. Закона Божия, в школах, в свою очередь, в учебные программы вводится изучение истории народов СССР и уроки политической учебы. По словам комиссара
12 Цит. по: Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны. Государство и религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. М., 2005. С. 16—17.
и См.: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939—1964 годах). М., 1999. С. 101—103.
14 См.: Там же. С. 104.
15 См.: Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943-1948 гг. М.. С. 41.
народного образования J1CCP Юлия Лациса (1892-1941), «Наркомпрос выгнал священников из советской школы»16. В июле 1940 г. были закрыты теологические факультеты Латвийского университета и другие богословские учебные заведения, то есть в Латвии была прекращена подготовка священников. Церковь больше не могла использовать радио, были запрещены религиозные средства массовой информации, из публичных библиотек была изъята религиозная литература. Было полностью запрещено социальное служение Церкви: работа с детьми и молодежью, миссионерская работа, издательская деятельность. В целом запрещалась всякая церковная деятельность вне храмовых стен. Такая деятельность рассматривалась как пропаганда, право на которую отныне имели только атеисты. Вне церковных стен деятельность священников ограничивалась посещением больных и умирающих, но только членов своего прихода, на все другое требовалось специальное разрешение от местных органов советской власти. Для того чтобы лишить население возможности посещать богослужения, общественные мероприятия стали проводить в основном в воскресные дни.
В августе 1940 г. была создана Особая государственная комиссия, которой было поручено конфисковать все художественные, антикварные и исторические предметы, которые находились в ведении частных лиц и обществ, в том числе и религиозных общин17. В апреле 1941 г. Отделом музеев и охраны памятников Народного комиссариата просвещения ЛССР был составлен список памятников искусства, хранящихся в церквях и якобы подвергающихся опасности уничтожения. Все эти предметы предполагалось изъять и передать в Государственный Исторический музей. В список вошли предметы, хранящиеся в 33 латвийских храмах, однако предполагалось со временем значительно расширить этот список. Параллельно был поднят вопрос о преобразовании рижского Домского собора в антирелигиозный музей, и начался сбор соответствующих экспонатов. Однако открытие этого музея было отложено до тех пор, когда Домский собор полностью перейдет в собственность государства18.
В начале 1941 г. в ЦК ЛК (б)П пришло анонимное письмо, в котором отмечалось, что «Церковь — это барометр, который показывает, что латышей охватила только одна мысль: как освободиться от советской власти? Они ищут успокоения у Бога, как утопающие хватаются за соломинку. Против советской власти 8 из 10 человек»19. В свою очередь, в январе 1941 г. советское руководство было поставлено в известность, что во время выборов в Верховный Совет ЛССР
12 января Церковь усиленно отговаривала население от участия в выборах, поэтому отдельные граждане не явились на избирательные участки не потому, что они этим пытались продемонстрировать свое отношение к коммунистическому режиму и его избирательной системе, а под влиянием подрывной деятельности Церкви2 ". Подобными сфабрикованными «от лица трудящихся» письмами по-
16 Цит. по: Saluais V. The Church in Latvia during Soviet Russian and German Rule. P. 376.
17 Cm. : Zagars Ë. Revolucionara tradiciju izmantosana komunistiskäs audzinäsanas darbä Padomju Latvijä 1940. un 1941. gadâ. 163.1pp.
18 Латвийский Государственный архив (далее — ЛГА). Ф. 700. On. 1. Д. 311. Л. 1; Д. 313. Л. 109-111.
19 Цит. по: BergmanisA. Latvijas iedzivotaju baumas par karu 1940.-1941. gada. 100.1pp.
20 Cm.: Dura D., Gundare I. Okupacijas vara un Latvijas cilveks: izmainas sabiedribas psihologis-
стоянно создавался образ Церкви как «классового врага», яростного противника советской власти, с которым надо вести непримиримую борьбу
Уже летом 1940 г. в латвийских средствах массовой информации начались яростные нападки на религию и священников, которых в прессе стали упоминать только с такими эпитетами, как «реакционеры», «саботажники», «паразиты», «фашисты» и т. п.21 Так, в октябре-ноябре 1940 г. в газете «Darbs» («Работа») был опубликован написанный в 1927 г. атеистический труд П. Биркертса «Что народ говорит о церкви и священниках» (в газете работа Биркертса была издана под другим заголовком: «Церковь против трудового народа»). В начале 1941 г. 15-тысячным тиражом на латышском языке был издан сборник статей В. И. Ленина «Социализм и религия»22.
27 февраля 1941 г. в газете ЦК КП(б) Латвии «Ста» («Борьба») была напечатана редакционная статья под заголовком «Безбожники организуются». В статье отмечалось, что организация «безбожников» провела в Латвийской ССР основную организационную работу, во все уезды разосланы инструкции, обязующие повсеместно создать эти общества, и до 1 марта кружки «безбожников» должны быть созданы во всех трудовых коллективах и зарегистрированы в «Союзе активных безбожников» («Aktívo bezdievju savienlba»)23. Уже в начале 1941 г. были проведены вечера, во время которых прочитаны лекции о пагубности религии и члены кружков «безбожников» рассказали всем собравшимся, как они стали атеистами24. С этого момента методы психологического давления на верующих и духовенство приобретают уже самые грубые, даже разнузданные формы: в дни христианских праздников проводятся шумные собрания и митинги, на которых публично клеймится «религия — род духовной сивухи» и ее служители — «крепостники в рясах»25; на улице священники подвергаются издевательствам; священников непрерывно вызывают в органы советской и партийной власти, где они страдают от грубости и унижения; молодежь пытается срывать богослужения, бьет окна в церквях, забрасывает священников комками грязи и камнями и т. п.26 Так, по словам Дундагского православного священника Иоанна Гарклавса (1898—1982), в результате «физкультурных упражнений комсомольцев» были выбиты все окна в православном храме в Валдемарпилсе27.
Эта травля происходила с молчаливого согласия советской администрации, которая обычно даже приветствовала проведение подобных акций, поэтому в
kajä noskanojumä (1940-1941) // Latvijas Véstumieku komisijas raksti. lO.sejums. Okupacijas rezlm1 Latvijä 1940.-1959. gadä. Riga, 2007.121. lpp.
21 См.: Tabuen J. Church under the Pressure of Stalinism. Lhe development of the status and activities of Soviet Latvian Evangelical Lutheran Church during 1944-1950. Jyvaskyla. 1997. R 12.
22 Cm.: Zagars E. Revolucionara tradiciju izmantosana komunistiskas audzinasanas darba Pa-domju Latvija 1940. un 1941. gada. 138,179—180.1pp.
23 В СССР Союз воинствующих безбожников действовал уже с 1925 г.
24 См.: Okupäcijas vara politika Latvijä, 1939-1991: Dokumentu kräjums. Atbildlgais redaktors E. Pelkaus. Riga: Nordik, 1999. 120. lpp.
25 Определения В. И. Ульянова (Ленина). См.: О религии и церкви: Сб. высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и Советского государства. С. 16, 39.
26 См.: Sabíais КТ he Church in Latvia... P. 375—376.
27 Латвийский Еосударственный Исторический архив (далее — ЛЕИА). Ф. 7469. On. 1. Д. 532. Л. 51.
случаях, когда духовенство обращалось за защитой в местные органы власти, работники советских и партийных организаций, как правило, всю вину за акты хулиганства и вандализма по отношению к храмам и духовенству возлагали на самих священников, которые якобы провоцировали население. Церковь не имела никаких средств, чтобы как-то противоборствовать этой кампании. Особенно тяжелым было положение священников сельских приходов, которым невозможно было спрятаться от усиленного внимания местных органов власти и «трудящихся-безбожников».
В начале 1941 г. была проведена серия публичных судебных процессов над священниками, которые обвинялись в «вымогательстве» у трудящихся денег за венчание, за погребение и за совершение других церковных треб28, после которых уже никто из священников под страхом уголовного наказания не рисковал брать от прихожан не только плату за требы, но даже принимать добровольные пожертвования.
Помимо административного и психологического террора против духовенства, призванного сломить его дух и заставить принять идеологические установки коммунистического режима, Церковь испытывала и сильнейший экономический нажим. По «Закону о земле» Церковь потеряла большую часть своей земельной собственности, а за оставшиеся в пользовании приходов участки земли (не более 30 гектаров на приход) приходилось платить постоянно растущий налог. По инициативе местной администрации и парторганизаций несколько церквей были закрыты и переоборудованы под клубы, склады и т.п. В связи с национализацией 28 октября 1940 г. частных домов в печати была развернута дискуссия о рациональном использовании домов причта, в результате которой прошла волна принудительного выселения причта из этих домов.
20 марта 1941 г. Совнарком ЛССР объявил все движимое и недвижимое церковное имущество «народным состоянием», за пользование которым Церковь впредь должна была уплачивать налог, пропорциональный размеру используемого имущества (т. е. храма), и налог на землю, на которой стояло церковное строение. Отдельный налог должны были платить и члены причта. Причем налоги нужно было выплачить за период начиная с 1 января 1941 г. Многие малочисленные общины были просто не в силах заплатить эти налоги, что давало повод местной администрации поднимать вопрос о закрытии церквей.
В условиях, когда религиозным общинам было строжайше запрещено собирать среди верующих любые средства, в том числе и в форме добровольных пожертвований, и большинство членов причта еле-еле сводили концы с концами, ответственность за уплату налогов целиком и полностью возлагалась на настоятелей храмов. Чтобы заплатить налоги и тем самым спасти церкви от закрытия, многие священники пытались найти возможность какого-либо заработка29. Так, елгавский благочинный, протоиерей Петр Гредзенс, помимо службы в храмах Талей и Валдемарпилсе, весной 1941 г. работал бухгалтером в одной из артелей Талей; дундагскому священнику Иоанну Гарклавсу удалось найти место счето-
28См.: Тпщ-ТтрзН. Штш КаЮ1и Ва/шса котшшта gados. 1940-1990. 26.1рр.
29См.: Там же. 22—23, 25.1рр.
вода при железнодорожной конторе Вентспилса30 и т. д. В целом двум протоиереям, 12 иереям и 5 диаконам ЛПЦ (в основном это были священнослужители, обслуживавшие маленькие сельские приходы) в 1940—1941 гг. удалось найти себе какие-то дополнительные источники существования. При этом личное материальное положение таких священнослужителей нисколько не улучшилось, так как фактически весь их заработок уходил на уплату налогов.
В этой обстановке многое зависело от решительности и даже мужества приходского священника, от его способности найти подход к представителям советской власти, от его умения убедить их в абсурдности тех или иных решений, принимаемых по вопросу об использовании бывшей церковной недвижимости. Так, например, 30 апреля 1941 г. Исполнительный комитет Вентспилсского уезда принял решение оборудовать в доме причта дундагской православной церкви ветеринарную больницу, однако священнику Иоанну Гарклавсу удалось убедить работников уездного исполкома отменить это решение31.
Гонения, обрушившиеся на латвийское духовенство в 1940—1941 гг., превращали большинство священников в настоящих мучеников, которые в полном уповании на Господа с достоинством продолжали служить своей пастве по словам Евангелия: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф 10. 22). По словам священника Иоанна Гарклавса, «в этот период гонений на Церковь, религию и людей приходы из-за краткости правления гонителей никак особенно не пострадали, а в духовном отношении даже приобрели. Гонения, открытые или скрытые, еще более сплотили народ вокруг храма и священника, и люди всеми возможными средствами их поддерживали»32.
С падением режима Карлиса Ульманиса полностью упал и авторитет главы ЛПЦ с 1936 г. митрополита Рижского и Латвийского Августина (Петерсон-са, 1873—1955). Уже 1 июля 1940 г. член Синода А. Поммерс подал митрополиту заявление, в котором, высказав свое недовольство методами управления ЛПЦ, применявшимися Августином, попросил исключить его из состава Синода. До сентября 1940 г. в знак протеста против главы ЛПЦ из состава Синода вышли еще четыре человека33. Привыкший к деятельности в условиях авторитарного режима К. Ульманиса, когда каждое обращение главы Церкви к пастве начиналось или заканчивалось здравницей «Вождю народа», митрополит, видимо, был уверен, что и в новых политических условиях главное — это демонстрация своей лояльности правительству и заверения в полной поддержке его курса. 11 июля Синод ЛПЦ во главе с митрополитом Августином пообещал просоветскому правительству А. Кирхенштейна работать на благо строительства нового государства «в соответствии с декларацией Вашего правительства» и приложить все усилия для расцвета «свободной Латвии», для «благополучия трудового народа Латвии»34.
,0О. Иоанну Гарклавсу помогла устроиться на место счетовода его прихожанка Любовь Андреева (Воспоминания прот. Сергия Гарклавса, записанные А. Гаврилиным 07.06.2007 г. Архив автора).
31ЛГИА. Ф. 7469. On. 1. Д. 532. Л. 55; Avlze «Ventas Balss». 1941. G. № 15. 22 aug. № 18.
8 sept., № 27. 30 sept.
,2 ЛГИА. Ф. 7469. On. 1. Д. 532. Л. 51.
!,Cm.: StrodsHs. Metropollts Augustins Petersons. Dzlve un darbs. 1873-1955. Riga, 2005.147.1pp.
,4 ЛГИА. Ф. 7469. On. 1. Д. 105. Л. 42.
Как известно, расцвет «свободной Латвии» вовсе не входил в планы нового латвийского руководства, поэтому обращение главы ЛПЦ осталось без внимания.
Оказавшись в новых политических условиях, митрополит Августин, судя по всему, находился в состоянии растерянности и его более волновала судьба не ЛПЦ, а своя собственная. В условиях разворачивавшихся гонений на религию и Церковь была необходима предельная мобилизация духовных сил ЛПЦ, между тем как церковное руководство в лице митрополита Августина проявляло полную пассивность. Не созывался Синод ЛПЦ, более того, Августин даже не считал нужным совершать архиерейские богослужения. По свидетельству внучьей митрополита Веры Кронберги, в первые месяцы коммунистического режима Августин был совсем понурым, днями напролет сидел у радиоприемника, слушал передачи из Ватикана и даже не ходил в церковь35. В сложнейшее для ЛПЦ время Августин своей пассивностью полностью парализовал работу церковного управления и в условиях разгула богоборческой политики еще более усугубил и без того тяжелейшее положение Церкви.
В одном из последних, июльском, номере журнала ЛПЦ «Ticlba un Dzlve» («Вера и Жизнь») была опубликована статья елгавского благочинного, протоиерея Петра Гредзенса, в которой автор отметил, что ЛПЦ должна осознать грех раскола с Московским Патриархатом (далее — МП) и вернуться в лоно Матери-Церкви36. В своей статье о. Петр выразил точку зрения большинства православного духовенства Латвии, с которой не мог не считаться митрополит Августин.
13 августа 1940 г. глава ЛПЦ обратился к Патриарху Константинопольскому Вениамину (1871—1946) с просьбой дать разрешение на возвращение ЛПЦ в юрисдикцию МП, однако Патриарх не счел нужным ответить Августину. Параллельно митрополит Августин обратился к Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию (Страгородскому, 1867—1944) с предложением принять ЛПЦ обратно в юрисдикцию Московского Патриархата. Однако Московская Патриархия считала, что прежде всего необходимо обстоятельно оценить степень вины ЛПЦ и самого митрополита Августина в схизме, а также решить вопрос о том, чтобы акт возвращения ЛПЦ был совершен в строгом соответствии с канонами Православной Церкви, и только после этого можно начинать воссоединительный процесс.
3 октября 1940 г. митрополит Августин получил копию «Определения» Патриаршего Местоблюстителя от 5 июня 1936 г., в котором подчеркивалось, что «отколовшееся самочинно от Матери-Церкви Русской и порвавшее каноническую связь со своим законным кириархом — Московской Патриархией, Латвийское церковное управление признать виновным в учинении церковного раскола и чрез это отлучившим само себя от общения со Св. Православной Церковию»; архиерейская хиротония Августина Петерсонса признавалась незаконной и недействительной. Митрополит Августин решил, что единственный способ снять с себя эти тяжкие обвинения, это утверждать, что он ранее не был знаком с содержанием данного документа37. В трагической для Русской Православной Церк-
35См.: Strods Heinrihs. Metropollts Petersons. Dzlve un darbs. 1873—1955. 148.1pp.
“Ticibaun Dzlve. 1940g. 14 julijs. 210-211.1pp.
,7 Действительно в фонде Синода ЛПЦ (ЛГИА. Ф. 7469) хранится лишь копия этого доку-
ви ситуации обескровленный Московский Патриархат не был заинтересован в последовательном выполнении своих выводов, сделанных в 1936 г. В результате богоборческих гонений на всей «коренной» территории СССР на свободе тогда оставались только четыре епархиальных архиерея (митрополит Московский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанекий, 1877—1970), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич, 1892—1961), управляющий Новгородской и Псковской епархиями, архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), с 1937 г. занимавший должность управляющего делами Московской Патриархии. Епархий как административных единиц фактически уже почти не существовало, приходы поддерживали только нерегулярную связь с Патриархией, и действовало не более сотни храмов38. Видимо, именно поэтому митрополит Сергий (Страгородский) и сделал вид, что он поверил словам Августина о незнании содержания «Определения» от 5 июня 1936 г. 24 ноября
1940 г. митрополит Сергий (Страгородский) предложил митрополиту Августину приехать в Москву «для личных объяснений по сему делу», однако советская администрация не разрешила Августину покидать пределы Латвии39.
Для выяснения положения, сложившегося в ЛПЦ после 1936 г., и переговоров с митрополитом Аввгустином в декабре 1940 г. в Латвию был послан управляющий делами Московской Патриархии архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский Дмитрий Николаевич, 1897—1944). В Ригу архиепископ Сергий прибыл 20 декабря. Так как 31 декабря скоропостижно скончался митрополит Виленский и Литовский Елевферий (Богоявленский, 1870—1940), 24 февраля
1941 г. Сергий получил новый титул — митрополит Виленский и Литовский. Следует отметить, что Владыка Сергий был в это время самым молодым иерархом Московского Патриархата, все служение которого приходилось на советский период истории России. Принявший постриг в 1925 г., Сергий подвергался арестам и прекрасно освоил специфику существования Церкви в СССР. В условиях острого недостатка в священнослужителях, вызванного репрессиями против духовенства, и будучи ближайшим помощником Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), Сергий (Воскресенский) сравнительно быстро продвигался по служебной лестнице: 29 октября 1933 г. был хиротонисан во епископа Коломенского, викария Московской епархии; с 1934 г. — епископ
мента, датированная 1940 г., а не его оригинал. Между тем известно, что почтовое сообщение между СССР и Латвией в 1935—1936 гг. действовало беспрепятственно. В архиве сохранились все письма митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского), назначенного МП в 1935 г. временно управляющим делами ЛПЦ, посланные Синоду Латвийской Церкви. Исключение составляет только данное «Определение» Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Учитывая то, что содержание этого документа оспаривало права митрополита Августина на управление ЛПЦ и права Синода ЛПЦ, избранного при митрополите Августине, понятно, что управление ЛПЦ не было заинтересовано в его сохранении. Кроме того, для митрополита Августина слишком удобным было оправдать свои действия в 1936—1940 гг. незнанием этого документа, поэтому он мог быть «утерян» летом—осенью 1940 г. по указанию самого митрополита.
38См.: Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь вXXвеке. М.: Республика, 1995. С. 168.
,9 Документы по делу митрополита Рижского и всея Латвии Августина (Петерсонса) «Латвийской папки» Архива Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей // Православие в Латвии: Исторические очерки. Вып. 5. Рига: Филокалия, 2006. С. 106—114.
Бронницкий, викарий Московской епархии (с 8 октября 1937 г. в сане архиепископа); с февраля 1938 г. — архиепископ Дмитровский, викарий Московской епархии.
27 февраля по возвращении из Риги митрополит Сергий (Воскресенский) доложил в Московскую Патриархию, что «православное духовенство Латвии вместе с паствой радостно встретило возможность возвратиться в недра Церкви-Матери, сознает незаконность разрыва с нею, греховность пребывания в расколе, приносит покаяние и ждет от Патриархии прощения и разрешения»40. Конечно, в условиях тоталитарного режима подобного рода «радость» может вызвать сомнения, однако действительно многие латвийские священники и миряне выражали свою искреннюю радость по поводу воссоединения с Русской Православной Церковью. Так, например, причт и прихожане четырех латгальских приходов — Михаловского (Михайловского), Квитанского, Бродайжского и Зилупского — писали весной 1941 г., что они «с душевной радостью, восторгом и полным нравственным удовлетворением получили извещение о воссоединении нашей Латвийской Православной Церкви к Матери-Российской... Мы не будем говорить о том, кто был виною того насильственного расторжения, но скажем только с умилением историческими словами: “отторгнутые насилием — воссоединены любовию!” Радуемся мы, радуется с нами и наша паства!»41 Далее в своем докладе от 27 февраля 1941 г. митрополит Сергий (Воскресенский) отметил, что, говоря о мнении латвийского духовенства по поводу воссоединения ЛПЦ с Московским Патриархатом, «некоторое исключение составляет митрополит Августин. Он едва не до разрыва с Синодом тормозил решение Синода о покаянии и только уже потом, после заседания, внешне формально присоединился к постановлению». На основании доклада митрополита Сергия Московской Патриархии постановили: «1) Латвийский Синод, виновный в учинении раскола и в отторжении всего подведомственного ему духовенства и мирян от общения с Материю-Церковию, упраздняется; члены Синода и миряне подлежали бы отлучению от Св. Причастия, а духовные — лишению сана. Но ввиду принесенного Синодом покаяния и “дабы не было поставлено ни как и я преграды единению” (Карф. 79-68 Синт.)42 с Церковию для всех возжелавших единения латвийских клириков и мирян, принять членов Синода — по очищении ими совести испове-дию пред духовником, — духовных в сущем сане с разрешением им священнос-лужения (при отсутствии каких-либо индивидуальных канонических препятствий), а мирян — с допущением ко Св. Причастию... 2) За принятие заведомо незаконной архиерейской хиротонии митрополит Августин, строго говоря, подлежал бы лишению и архиерейского и всякого вообще священного сана. Но, как сказано выше, установившаяся церковная икономическая практика открывает возможность принять митрополита Августина в сущем сане. Однако представляется нецелесообразным оставлять его во главе Православной латвийской па-
40 Документы по делу митрополита Рижского и всея Латвии Августина (Петерсонса) «Латвийской папки»... С. 123.
41ЛГИА. Ф. 7469. Ф. 1.Д. 20.
42 Имеется в виду правило 68(79) Поместного Карфагенского собора. «Синт.» — Афинская синтагма.
ствы на прежних основаниях... Принять митрополита Августина в архиерейском сане, оставить за ним титул Митрополита Рижского, с разрешением священно-служения, но управление православными приходами Латвии, на правах епархиального архиерея, поручить вновь назначенному Преосвященному Митрополиту Литовскому и Виленскому, Экзарху Латвии и Эстонии Сергию, предложив ему организовать в г. Риге временный Епархиальный Совет... <...> 4) Преосвященный Митрополит Рижский имеет в своем окормлении часть православных приходов в Латвии по соглашению с Преосвященным Митрополитом-Экзархом (причем принимается во внимание и желание самих приходов) и управляет ими посредством временного Епархиального Совета»43. Таким образом, Московская Патриархия согласилась воссоединить ЛПЦ с Русской Православной Церковью третьим чином, то есть через публичное покаяние главы Церкви.
Указом Московской Патриархии от 24 марта 1941 г. был учрежден экзархат, то есть особая митрополичья область, в состав которой входили Латвийская и Эстонская епархии. Распускались Синоды в Латвии и Эстонии и Епископское управление в Литве. Вместо них митрополит Сергий (Воскресенский) должен был создать управление экзархата (Экзаршее управление) и периодически созываемый Синод епископов экзархата, а в каждой епархии — Епархиальные советы.
29 марта 1941 г. митрополит Августин (Петерсонс) в Богоявленском кафедральном соборе г. Москвы исполнил процедуру публичного покаяния в грехе раскола и клятвенно пообещал хранить в дальнейшем постоянную верность Русской Православной Церкви, после чего был принят в литургическое общение. 9 апреля в Ригу прибыл митрополит Сергий и приступил к исполнению обязанностей эьсзарха. 11 апреля митрополит Августин подписал протокол последнего заседания Синода, передал все дела Экзаршему управлению и после совершения нескольких совместных с митрополитом Сергием богослужений попросил последнего отпустить его в длительный отпуск «по состоянию здоровья»44. Думается, что причиной такого решения была не только ущемленная гордость Августина, вынужденного в дальнейшем служить под началом «красного» митрополита Сергия, но и то, что на апрельском соборе Латвийской епархии никто из духовенства не выступил в его защиту, поэтому достаточно проблематично было выполнить четвертый пункт «Постановления» МП от 27 февраля 1941 г., которым было определено, что митрополит Августин окормляет только те приходы, которые сами того пожелают. После ухода Августина митрополит Сергий поручил окормление латышских приходов епископу Мадонскому Александру (Витолсу, 1876—1942).
Из-за бездеятельности митрополита Августина и руководимого им Синода в 1940—1941 гг. упала церковная дисциплина, поэтому экзарх Сергий начал прежде всего с «подтягивания» духовенства в уставном отношении: запретил сокращать богослужения, отпевать лютеран по православному чину и т. п., после чего стал проводить административные преобразования. В отличие от местного духовенства митрополит Сергий имел богатый опыт общения с представителя-
4! Документы по делу митрополита Рижского и всея Латвии Августина (Петерсонса) «Латвийской папки»... С. 125—126.
44ЛГИА. Ф. 1370. Д. 18. Л. 3.
ми советской власти, которых нисколько не боялся. Будучи в течение четырех последних лет «вторым человеком» в Московском Патриархате, даже личным другом Патриаршего Местоблюстителя, он мог совершенно спокойно позвонить из Риги как в Московскую Патриархию, так и в различные московские советские организации, мог в разговоре с представителями местных советских органов власти выступать не в качества просителя, а властно и решительно требовать от них строгого соблюдения законодательства. Такое поведение эьсзарха поражало местное духовенство: «Чувствовалось, что приехал не представитель гонимой большевиками Церкви, а полномочный представитель Москвы, облеченный большой властью»45. Поражала и его бурная, неукротимая энергия, которая резко контрастировала на фоне инертности напыщенного, солидного, вечно жалующегося на свои телесные недуги митрополита Августина46. Поражало и то, что он часто вел себя как светский, а не духовный человек: в беседах с почтенным, заслуженным духовенством использовал слова советской лексики, не всегда строго соблюдал пост, мог иногда себе позволить выпить рюмку коньяка и т. п. Между тем именно такой администратор и был нужен Латвийской Церкви в период коммунистического режима — человек властный и решительный, прекрасно «подкованный» в правилах существования Церкви во враждебных ей условиях атеистического государства.
Историки Церкви часто ссылаются на версию российского историка генерал-полковника Д. Волкогонова о том, что митрополит Сергий (Воскресенский) был завербован органами НКВД47. Действительно, многие священно- и церковнослужители под угрозой репрессий соглашались на сотрудничество с органами НКВД, наивно полагая, что им удастся «провести коммунистов», а после вербовки, как правило, шли к своим духовникам, признавались на исповеди в этом грехе, тем самым снимая с себя обязательства по отношению к вербовщикам. Такие священнослужители только на время отодвигали от себя репрессии, так как рано или поздно, уже «за недоносительство», все равно арестовывались органами НКВД. Так, например, в августе 1940 г. под угрозой ареста согласился давать информацию органам НКВД протодиакон Константин Дорин (1878—1941?), однако на самом деле старательно «втирал им очки». Виюне 1941 г. К. А. Дорин был арестован за «недоносительство», вывезен в Свердловскую область, где бесследно пропал48. Были и такие (как, например, протоиерей Иоанн Намниекс49), которые с благословения своих духовных наставников создавали
45 Цит. по: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. С. 108.
46 У митрополита Августина был хронический туберкулез, о котором он постоянно напоминал всем окружающим. Митрополит Сергий (Воскресенский) никогда не жаловался на свое физическое состояние и производил впечатление пышущего здоровьем человека. Только после его трагической кончины стало известно, что митрополит Сергий давно тяжело страдал от диабета.
47См.: ВолкогоновД. Ленин. Политический портрет. М., 1994. Кн. II. С. 222—223.
48 См.: Гаврилин А. В. Уголовные дела православных священников как источники изучения сталинских репрессий на территории Латвии // Церковь и время. Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 2010. № 3 (52). С. 196—197.
49См.: Там же. С. 197.
только видимость сотрудничества, однако наделе не оказывали органам никакой помощи. Видимо, были и активные агенты, однако таковых было меньшинство. Трудно сказать, к какой категории «агентов» (если, конечно, он действительно был таковым) относился митрополит Сергий, однако совершенно очевидно, что весной—летом 1941 г. он старался духовно и организационно укрепить Латвийскую Церковь, сплотить православных клириков и мирян.
Таким образом, политику советской власти на территории Латвии по отношению к Церкви в 1940—1941 гг. можно разделить на три основных периода: 1) июнь 1940 г. — январь 1941 г. — период административного, психологического и экономического давления на верующих и духовенство; 2) февраль — май 1941 г. — период жесткого психологического давления и усиления налогового обложения церковного имущества; 3) июнь 1941 г. — начало открытых репрессий против духовенства. В 1940—1941 гг. происходит смена юрисдикции ЛПЦ — от ЛПЦ Константинопольского Патриархата до Латвийской епархии Московского Патриархата, и смена руководства Церкви — с митрополита Рижского и Латвийского Августина (Петерсонса) на главу эьсзархата Латвии и Эстонии митрополита Виленского и Литовского Сергия (Воскресенского). В целом православные верующие и духовенство с достоинством пережили это сложнейшее для Церкви время, более того, развернутые против Церкви гонения способствовали большему сплочению верующих вокруг духовенства и духовенства вокруг церковного руководства в лице Епархиального совета и Экзаршего управления.
Ключевые слова: Латвийская Православная Церковь, отношение Церкви и государства, митрополит Сергий (Воскресенский), митрополит Августин (Петерсоне), советский режим в Латвии в 1940—1941 гг.
The Soviet Power’s Attitude to the Latvian Orthodox Church in 1940—1941
A. Gavrilin
The analysis of the Soviet regime’s church policy in the territory of Latvia in 1940—
1941 till now has been limited to the “a priori” thesis about the pejorative attitude of a communistic ideology to a religion and a Church. The author investigates the basic directions of this policy in relation to the Latvian Orthodox Church (further — LOC). According to the author, in 1940-1941 on Latvia’s territories the Soviet power’s politics in relation to LOC can be divided into three basic periods: 1) June, 1940 — January,
1941 — the period of administrative, psychological and economic pressure uponbelievers and clergy; 2) February — May, 1941 — the period of a rigid psychological pressure and the taxation’s increasing of a church property; 3) June, 1941 — the beginning of undisguised repressions against a clergy.
In 1940-1941 the jurisdiction of Latvian Church was changed from the autonomy under the Constantinople Patriarchy to the Latvian diocese of the Moscow Patriarchy. The management of the Church was changed too: the Head of Latvia’s and Estonia’s exarchate Sergiy (Voskresensky), the metropolitan ofVilenskand Lithuanian, instead of Augustine (Peterson), the metropolitan Riga and Latvia.
Generically, the orthodox believers and clergy endured this most complicated time with advantage. Moreover, the persecutions that were developed against the Church assisted the believers in rallying round the clergy and the clergy — round the church management such as a Diocesan council and a Exarch’s administration.
Keywords: the Latvian Orthodox Church, Church-state relation, metropolitan Sergiy (Voskresensky), metropolitan Augustine (Petersons), the Soviet regime in Latvia in 1940-1941.
Список литературы
1. Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943-1948 гг. М., 2001.
2. Воробьева Л. М. История Латвии от Российской империи к СССР. М., 2011.
3. Гаврилин А. В. Уголовные дела православных священников как источники изучения сталинских репрессий на территории Латвии // Церковь и время. Научнобогословский и церковно-общественный журнал. 2010. № 3 (52).
4. Голиков А., свящ., Фомин С. Кровью убеленные. Мученники и исповедники Северо-Запада России и Прибалтики (1940—1955). М., 1999.
5. Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны. Государство и религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. М., 2005.
6. Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995.
7. Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939—1964 годах). М., 1999.
8. Bergmanis A. Latvijas iedzlvotaju baumas par karu 1940.-1941. Gada // Latvijas Okupacijas muzeja gadagramata. Varas patvaja. Riga, 2003.
9. Dura D., Gumlare Г. Okupacijas vara un Latvijas cilveks: izmainas sabiedrlbas psihologiskaja noskanojuma (1940-1941) // Latvijas Vesturnieku komisijas raksti. lO.sejums. Okupacijas rezlmi Latvija 1940.-1959. gada. Riga, 2007.
10. Okupacijas varu politika Latvija, 1939-1991: Dokumentu krajums. Atbildlgais redaktors E. Pelkaus. Riga, 1999.
11. Salnais V. The Church in Latvia during Soviet Russian and German Rule // Stockholm Documents. The German Occupation of Latvia. 1941-1945. What Did America Know? Editor: Andrew Ezergailis. Latvijas Vesturnieku komisijas raksti. 5.sejums. Riga, 2007.
12. Strocls Heinrihs. Metropollts Petersons. Dzlve un darbs. 1873—1955. Riga, 2005.
13. Strocls Hs. Metropoll ts Augustins Petersons. Dzlve un darbs. 1873-1955. Riga, 2005.
14. Talonen J. Church under the Pressure of Stalinism. The development of the status and activities of Soviet Latvian Evangelical Lutheran Church during 1944-1950. Jyvaskyla.1997. P. 12.
15. Trups-Trops H, Latvijas Romas Katolu Baznlca komunisma gados. 1940-1990. Rlgas Romas katolu metropolijas kurijas izdevums. 1992. 26.1pp.
16. Zagars Ё. Revolucionaro tradlciju izmantosana komunistiskas audzinasanas darba Padomju Latvija 1940. un 1941. gada// Arheologija un etnografija. IX. Riga, 1970.
17. Zelmenis Gints. Kulturas parraudzlba un cenzura Latvija padomju okupacijas apstaklos 1940.-1941.g.// Latvijas vesture 20. gadsimta 40.-90.gados. Latvijas Vesturnieku komisijas 2006. gada petljumi. 21. sejums. Riga: Latvijas vestures instituta apgads. 2007.
