CC BY
127
СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
ОТКУДА ПОШЛО «ЕСТЬ ПРАВО АНГЛИЙСКОЕ» (Очерк из истории английского права)
А. В. ХАПОВ,
кандидат экономических наук, магистр права
Кого не впечатлит грандиозный Вестминстерский дворец в Лондоне, — один из тех величественных архитектурных памятников Англии, которые, имея подчас тысячелетнюю историю, не просто дожили до наших дней, что само по себе было бы достойно уважения, но полностью вписались в современную жизнь, воплотив в себе исторические традиции и новаторство, слившиеся воедино. Такая архитектура, отражая эпоху, парадоксально остается вне времени: она столь же в прошлом, сколь и в будущем. Само ее существование в органичном единстве с динамично развивающимся миром является убедительным доказательством существования неких вневременных ценностей, мера соответствия которым определяет качество цивилизации сейчас, как и столетия назад.
Вестминстерский дворец знаменит не только своей архитектурой. В историю дворец вошел как «отчий дом» английского правосудия, которому почти тысяча лет. Но подобно тому, как настоящая архитектура никогда не потеряет своей актуальности, не устареют общезначимые ценности, реализовавшиеся в правовых традициях и культуре Англии. Система английского права, как и дворцы из прошлого, строилась и перестраивалась, приспосабливалась к новым временам, сохраняя при этом свою самобытность и особый изначальный дух. К лучшему пониманию характера английской правовой культуры подводит нас следующая история «из непридуманного».
В 1882г. накануне церемонии открытия нового здания для размещения Высокого суда правосудия (High Court of Justice) на Стрэнде в Лондоне лорд Сельборн (Lord Selborne), тогдашний лорд-канцлер, высший судейский чиновник Англии, собрал коллег-судей, чтобы отрепетировать с ними обращение от имени благодарного судейского сообщества к королеве Виктории, чье присутствие
также предполагалось на указанной церемонии. Едвалорд Сельборн дошел до фразы «судьи Вашего Величества глубоко осознают свои многочисленные недостатки...», его внезапно перебил лорд Джессел (Lord Jessel) словами «л не осознаю свои «многочисленные недостатки», в противном случае у меня не было бы права сидеть на судейской скамье». Слова лорда Джессела — это что, эпатаж, завышенная самооценка отдельного лица или же констатация такого общего положения вещей, при котором для английского судьи нормально и естественно не иметь другого авторитета, выше закона, и другого выбора, как соблюдать закон самому и требовать того же от других, невзирая на лица? Постараемся вместе с вами, уважаемый читатель, найти ответ на этот важный вопрос, а поможет нам в этом история английского правосудия.
Наш экскурс в историю начнем с 1066 г., когда нормандцы под предводительством герцога Вильгельма, вошедшего в историю как Вильгельм Завоеватель (William the Conqueror), разбив в битве под Гастингсом войска англосаксонского короля Гарольда II (Harold II), захватили страну и приступили к ее переустройству на свой, нормандский, лад. Последствия для Англии оказались далеко идущими: именно указанные события определили на века вектор развития английской цивилизации, что выразилось не только в строительстве архитектурных шедевров, включая уже упоминавшийся Вестминстерский дворец, где также себя проявил Вильгельм Завоеватель. Пребывание данного исторического персонажа на королевском престоле в Англии (1066 — 1087 гг.) связано со многими заметными преобразованиями, оказавшими влияние на судьбы английской государственности. Из числа таких преобразований нас заинтересуют, в первую очередь, введенный Вильгельмом в его новом владении особый порядок отправления правосудия. Модель правосудия, будучи устро-
енной по нормандскому образцу, со временем успешно укоренилась на английской земле и со всеми переделками и усовершенствованиями, подобно древним дворцам, вошла в наши дни — не в качестве памятника, а в виде «живого и развивающегося организма», определяющего облик правовой системы современной Англии. Достаточно сказать, что именно Вильгельму Завоевателю страна обязана судом в его современном понимании. Исконное значение английского слова «court», которое мы переводим как «суд», указывает вовсе не на судебную инстанцию, а на «двор» — в данном случае — «королевский двор». Действительно, по обычаю нормандцев, перенесенному Вильгельмом в Англию, функция суда возлагалась на ближний круг короля, его двор или Curia Regis (лат.). Такая функция составляла важную часть прерогативы короля, объединявшего в своем лице все ипостаси высшей государственной власти, включая судейскую.
Дело в том, что нормандцам, завоевавшим Англию, досталось одно из самых передовых королевств Европы, но и в таком королевстве не было единой системы правосудия, которое было отдано на откуп королевским наместникам — шерифам. Практически бесконтрольная власть шерифов на местах, отсутствие сильного центра при слаборазвитых связях между отдельными частями страны сделали Англию легкой добычей для иноземных захватчиков. Вильгельм, будучи как раз таким захватчиком, оказался достаточно мудрым, чтобы извлечь необходимые уроки из ошибок своих предшественников на английском троне. Поставив перед собой цель обеспечения единства страны и верховенства собственной власти по всей ее территории, новый король ввел в практику регулярные объезды Англии, твердой рукой насаждая единые для всей страны законы и добиваясь соблюдения этих законов всеми подданными английской короны без исключения. Обычно это выглядело так: король в окружении свиты (двора) прибывал в определенную местность, собирал местных жителей и принимал от них жалобы (англ. grievances), по которым вершил суд, наказывая виновных и поощряя правых. Свои решения король обдумывал, восседая вместе с помощниками на скамье. Отсюда происходит английская традиция ассоциировать судебную власть со скамьей, ставшей с тех пор «судейской скамьей».
От тех времен один из главных английских судов унаследовал свое название «Суд королевской скамьи» (Court of King's Bench), что в условиях современной Англии, когда английские короли уже не участвуют в личном качестве в судопроизводстве, по-прежнему указывает на некую особую компе-
тенцию данного суда, на чьей скамье когда-то восседал король и лично разбирал наиболее значимые для короны дела (хотя, как мы увидим далее, такая особая компетенция «Суда королевской скамьи» является только данью традиции и носит в настоящее время условный характер, учитывая равное право других судов, независимо от их формальной специализации, слушать при необходимости дела «королевской» подсудности).
После смерти Вильгельма Завоевателя не все унаследовавшие ему английские монархи отличались равными способностями и готовностью выполнять на систематической основе судейские функции. Со временем из ближнего круга английских королей выделилась особая категория «законников», которым короли стали все чаще перепоручать отправление правосудия от своего имени в границах определенной территории или по определенному кругу юридических вопросов. Так на свет появились судебные органы в их современном понимании — своеобразные «королевские дворы» без короля. Особенно отличился король Генрих II (Henry II), правивший на английском престоле в период с 1154 по 1189 г. С его именем связана одна из самых важных реформ английского правосудия. Подобно своему великому предку Вильгельму Завоевателю он, понимая необходимость единого судоустройства и общей системы правового регулирования на всей территории страны, без чего не могла существовать по-настоящему эффективная королевская власть, учредил институт профессиональных судей, назначаемых из числа «умудренных в праве» священнослужителей и светских лиц. Судьи, таким образом, официально обрели статус полномочных представителей короля и проводников его воли при отправлении правосудия, согласно делегированной судьям королевской компетенции. Изначально таких судей было 18, из которых пятерым было предписано постоянно находиться в Лондоне и обеспечивать исполнение судебных функций, временно исполнявшихся до этого лично королем. Так официально оформилась «Королевская судебная скамья» в виде постоянного судебного присутствия в королевском Вестминстерском дворце. За оставшимися тринадцатью судьями были закреплены специально определенные для этих целей судебные округа (англ. circuits), куда судьи (каждый по своему округу) должны были регулярно выезжать для отправления правосудия в ходе так называемых «сессий» (англ. assizes).
Важная функция, возлагавшаяся королем на «разъездных» судей (англ. circuiteer), состояла в обеспечении единства законов и единообразия в их применении на всей территории Англии. Ме-
тодологически «разъездные» судьи должны были ориентироваться на заседавших в Вестминстере старших коллег и следовать их решениям, что обеспечивало бы безусловный приоритет общенационального права над законами, существовавшими обособленно на местах. Со своей стороны, «разъездные» судьи, которые в своей судебной практике постоянно сталкивались с местными законами и обычаями, имели возможность творчески перерабатывать местный материал, сообщая, при необходимости, свои соображения относительно усовершенствования общенационального права судьям из Вестминстера. Так, на практике был дан толчок формированию общенациональной правовой системы. В ее рамках нормы общенационального права, за которыми признавался безусловный приоритет, формировались в увязке и под влиянием местного правового опыта, чем обеспечивалась своеобразная «обратная связь» между центром и территориями. Именно такая система права, объединившая прежде разрозненные (в правовом отношении) территории в единое государственное целое, получила впоследствии название системы английского «общего права» (англ. common law).
Возвращаясь к королю — реформатору Генриху II, сделаем ссылку на некоторые обстоятельства его личной жизни в контексте принципиально важной проблемы. Дело в том, что предпринятые этим незаурядным государственным деятелем реформы объективно способствовали утверждению в Англии того, что называется «властью или верховенством закона» (англ. rule of law). Тезис о власти закона с некоторых пор уже не требует особого доказательства, хотя смысл, вкладываемый в данное понятие различными интерпретаторами, может существенно различаться. В современном демократическом прочтении «власть закона» означает «власть на основе закона» при условии, что закон не ущемляет ничьих прав и направлен на поддержание баланса интересов общества, государства и отдельной личности.
Диктаторские режимы также не гнушаются сослаться на «закон», но к «власти закона» такие ссылки не имели и не имеют никакого отношения, поскольку не может быть законом то, что построено на злоупотреблении доверием собственного народа со стороны властных структур. Настоящая «власть закона» начинается там, где народ имеет возможность потребовать отчет от правительства. Действителен только тот закон, который одинаково обязателен и для граждан (независимо от их социального статуса и размера кошелька), и для членов правительства. Если речь идет о нарушении закона, такие нарушения должны пресекаться,
невзирая на лица, в чем состоит принципиальное требование и условие sine qua поп «власти закона». «Власть закона» обеспечивает, таким образом, защиту общества от злоупотребления властью со стороны чиновников и в этом смысле «власть закона» несовместима ни с какими исключениями, так называемым «выборочным правосудием», пусть даже речь идет о лицах, обладающих высшей властью в государстве.
На что рассчитывал Генрих II, задумывая свои реформы, можно лишь предполагать. Однако известно, что в какой-то момент эти реформы, зажив отдельной от своего автора жизнью, вошли в противоречие с пренебрежительным личным отношением к закону, которым парадоксально отличался король-реформатор, и это, как ни странно, имело для короля последствия. История такова: когда по приказу Генриха II в 1170 г. был убит Фома Беккет (Thomas Becket) — архиепископ Кентерберий-ский — убийство вызвало бурю протеста в английском обществе. На короля возложили ответственность за преступный приказ, и он под давлением народа вынужден был признать свою вину в преступлении, соглашаясь понести за это наказание по закону. В результате короля-реформатора в соответствии с законом публично выпороли. Король пострадал, зато в выигрыше оказалось английское общество, получившее отличную возможность убедиться, что никто в Англии не выше закона этой страны. Так был создан важный правовой прецедент, в создании которого был невольный вклад Генриха II в укреплении правопорядка, «власти закона», сопоставимый по значению с вкладом того же лица в функциональные реформы английского правосудия. При обращении к данной истории необходимо понимать то существенное обстоятельство, что, призвав короля к ответу по закону, его подданные продемонстрировали тем самым свою готовность ставить авторитет закона выше авторитета королевской власти. В ином случае — без готовности общества всерьез относиться к закону и требовать того же от представителей государства — никакая «власть закона» не была бы возможной. Именно этому нас учит описанный исторический факт (как и весь опыт, часто противоречивый и болезненный) становления зрелых демократий в мире.
Интересно заметить, что даже смерть Генриха II в 1189 г. стала символом и значимой вехой в английском праве. По сути, завершился в определенном смысле «детский» этап в становлении системы английского правосудия, которое отныне было готово работать — и работало на протяжении последующих столетий — на благо страны уже вполне «по-взрослому». Это обстоятельство век спустя после смерти короля-реформатора официально
признал английский парламент, предписавший «забыть» все, что было до дня смерти Генриха II и сохранять «юридическую память», только начиная с указанной даты. Иными словами, была проведена условная черта: те законы, которые уходили корнями в «незапамятные времена» (англ. time immemorial), т.е. датировались ранее 1189г., автоматически теряли свою силу, на их место выдвигалось пореформенное право, предопределившее пути развития английской правовой системы вплоть до наших дней.
Характер изменений, которые претерпела за истекшие столетия судебная система Англии, отразила смену эпох в экономическом и социальном строе страны. Изменения, впрочем, происходили скорее постепенно, при полном учете традиций, исторически сложившихся в данной сфере. Так, в период правления в Англии королевских династий нормандцев и плантагенетов (1066 — 1485 гг.) произошло разделение основного королевского суда— Curia Regis — на три самостоятельные судебные инстанции, каждая со своей особой компетенцией. Наиболее важные для короны вопросы, включая вопросы уголовного правосудия, а также частноправовые вопросы в той мере, в какой они затрагивали интересы лично короля, по-прежнему оставались за «Королевской судебной скамьей». При этом вопросы, связанные с доходами государства, и в частности со взиманием налогов, отошли в ведение специализированного «Казначейского суда» (Court of Exchequer). Прочие же вопросы, относящиеся к сфере частноправовых интересов, не связанные непосредственно с государством, закрепились за «Судом общих тяжб» (Court of Common Pleas). До конца XIXв. все три суда находились в Вестминстерском дворце, название которого стало со временем синонимом английского правосудия. Стены дворца помнят много громких судебных процессов, оказавших исключительное влияние на судьбы страны и мира, включая суд над Карлом I Стюартом (Charles I Stuart) в 1469 г., если назвать только один из наиболее громких процессов, ставший первым в Европе случаем осуждения монарха напубличную смертную казнь. Remember!1
Перечисленные суды, выросшие из Curia Regis, относились к судам «общего права» (англ. common law courts). Это право, как мы уже успели выяснить, нацеливалось на объединение страны в едином правовом пространстве. Поставленной цели соответствовал созданный реформой Генриха II механизм отправления правосудия в виде связки центральных судов и судов, вершащих правосудие «на выезде» по закрепленным судебным округам.
1 «Помните!» — фраза Карла I Стюарта, произнесенная им на эшафоте, под топором палача.
При этом суды, «выросшие» из королевского двора, традиционно располагали чрезвычайно широкими полномочиями. Фактически на протяжении столетий существования системы правосудия Англии суды этой страны не только применяли право, но и создавали его самым непосредственным образом через судебные прецеденты. Как говорится, «каков прецедент, таково и право». На английском общем праве стоит печать — «сделано судьями» (англ-judge made law). Естественно, речь не идет об абсолютной свободе судейского усмотрения, о судейском нормотворчестве, идущем вразрез с требованиями позитивного законодательства. Английские суды не спорят с законодателем, если тот сказал свое слово. В иных же случаях, когда позиция законодателя остается неопределенной или отсутствует, суды общего права традиционно считают для себя нормальным вершить правосудие по собственному разумению, руководствуясь — в дополнение к формальному закону — соображениями «здравого смысла» (англ. common sense). Когда закон молчит, судьи апеллируют к стандартам поведения «разумного человека» (англ. reasonable man), оценивая с этих позиций поведение исследуемого лица. Мера соответствия стандартам поведения «разумного человека» в конечном итоге предопределяет решение английского суда. При этом имеется в виду, что оценка «разумного поведения» не зависит от личного восприятия судей, но устанавливается в результате судебных прений. Каждой стороне предоставляется возможность донести до суда свое понимание того, какое поведение следует считать «разумным» применительно к обстоятельствам рассматриваемого дела, на счет чего стороны вправе предоставлять суду свои собственные доказательства и соответствующую логическую аргументацию. За судом — общее руководство процессом, оценка доводов сторон и принятие соответствующего решения.
Рассмотренное и решенное в суде общего права дело как раз и создает «прецедент», под которым в английском праве понимается правило, имеющее при определенных условиях силу нормы закона (англ. law). Так было столетия назад, такой же принципиально остается ситуация в настоящее время. Дело в том, что судьи общего права всегда с уважением относились к решениям «коллег по цеху», а решение вышестоящих судов и вовсе имеет обязательную силу для судов по нисходящей линии. Такова английская многовековая традиция, сделавшая выражения «английское право» и «прецедентное право» синонимичными.
Действительно, отдельные судебные прецеденты не просто получили известность в профессиональных кругах, но наложили глубочайший отпе-
чаток на жизнь всего английского общества, о чем можно судить по известному случаю из практики лорда Мансфильда (Lord Mansfield), который, рассматривая дело некоего Джеймса Сомерсета (James Somerset), фактически отменил своим решением рабство в Англии2. Применительно к указанному случаю можно утверждать, что, хотя его герои жили в XVIIIв., и сегодня ничто формально не помешало бы лорду Мансфильду, если бы соответствующим образом сложились обстоятельства, принять подобное революционное по своим социальным и политическим последствиям судебное решение, учитывая, что «лорды от юриспруденции» (англ. law lords), образующие высшую судебную инстанцию Англии, до настоящего времени сохранили за собой право на создание судебных прецедентов, равных закону.
Другое дело, что современные английские судьи все более склонны воздерживаться отрешения тех вопросов, которые, как им представляется, уместнее регулировать на уровне законодателя. Таким образом, недостаток «позитивного регулирования», т. е. несовершенство или неполнота законодательной базы, что фактически подвигло лорда Мансфильда взять законодательную инициативу по отмене рабства в свои руки, в условиях активной работы сегодняшнего британского парламента уже не представляет проблемы, решаемой только с помощью судей. В активе последних, однако, остаются по-прежнему широкие, подкрепленные многовековыми традициями полномочия нормотворчества, так что, если под угрозой вдруг оказываются некие базовые ценности английского общества, судейский корпус, сознавая меру своей ответственности перед обществом, всегда готов вмешаться для восполнения опасного недостатка права, подобно тому, как это делали их великие предшественники.
Однако вернемся к «общему праву». Следует сказать, что с течением времени английское общее право «обросло» настолько сложной процедурой, что это стало уже настоящей проблемой для эффективного правосудия, особенно в частноправовой сфере. Речь, в первую очередь, идет о сложившейся в средневековой Англии своеобразной «системе судебных приказов» (англ. writs system). Согласно этой системе, любой, кто надеялся защитить свое право в суде, должен был сначала купить в канцелярии короля соответствующий судебный приказ, без которого судебная процедура формально не могла начаться.
На выбор потенциальному гражданскому истцу предлагалось несколько вариантов судебного
2 См.: Хапов А. Источники английского общего права: судебные прецеденты. // Российская юстиция. 2006. № 3.
приказа, каждый со своей стандартной фабулой: возмещение ущерба, взыскание долга, возврат вещи из чужого незаконного владения и т. д. Из наличия стандартных судебных приказов необходимо было сделать единственно правильный выбор, и горе тому, кто ошибался: если судебный приказ, по мнению суда, не соответствовал обстоятельствам дела, то суд, ссылаясь на указанное формальное несоответствие, отказывал в рассмотрении дела по существу, игнорируя судебный приказ как «не относящийся кделу» (англ. irrelevant).
Еще большая проблема возникала в ситуациях, когда «относящегося к делу» приказа (применительно к обстоятельствам данного дела) не существовало вовсе, т. е. подходящий приказ попросту отсутствовал в реестре судебных приказов королевской канцелярии. Такая проблема уже была неразрешимой для обычного случая, поскольку отсутствие судебного приказа означало отсутствие средства правовой защиты, а, следовательно, и права как такового: «нетприказа, нети права» (англ. по writ по right). В попытке найти выход из подобного процедурно-технического по своей сути тупика чиновники королевской канцелярии иногда шли на изобретение новых судебных приказов, что, в свою очередь, без энтузиазма воспринималось судьями общего права, обоснованно подозревавших чиновников в стихийном нормотворчестве. Подобная практика создания новых судебных приказов даже была официально запрещена, но впоследствии Вестминстерский статут 1285 г. вновь разрешил чиновникам королевской канцелярии выписывать судебные приказы in consimili casu, т. е. «по аналогии». Однако эта мера уже не могла решить кардинальным образом проблему эффективного правосудия, поскольку судебные приказы просто не успевали за реальной жизнью. Закономерным результатом такого развития событий явилась ситуация, когда по широкому кругу дел, хотя бы незначительно выходящих за узкие процедурные рамки, система английского общего права оказывалась в функциональном тупике.
Подданные английского короля, таким образом, стали в какой-то момент заложниками ситуации, при которой королевские суды общего права были не в состоянии по формально-процедурным соображениям эффективно отправлять правосудие. В последней надежде на справедливый суд подданные были вынуждены апеллировать, если не к формальному закону, то к «королевской совести». Надо сказать, что возможность обратиться за правосудием, минуя суды общего права, непосредственно к королю у подданных Его Величества существовала всегда, однако системой такие обращения стали только в эпоху Тюдоров (XV — XVIвв.). Именно
на тот период пришелся пик бюрократизма судов общего права, что стало представлять уже реальную угрозу правосудию. Первоначально английские короли имели обыкновение сами слушать жалобы на несовершенное правосудие, иногда передоверяя эту работу своим ближайшим помощникам. С XVb. — в условиях постоянно нарастающего потока жалоб — при короле появился специальный чиновник, получивший впоследствии титул лорд-канцлера, на плечи которого по праву своеобразного «хранителя королевской совести» была возложена обязанность по рассмотрению жалоб на правосудие, адресованных лично королю.
Со временем при данном чиновнике появился свой отдельный суд, получивший название Канцлерского суда (англ. Chancery), который принимал к рассмотрению исключительно гражданские дела. Стороны, обращающиеся в Канцлерский суд, должны были продемонстрировать, что в судах общего права им было несправедливо отказано в правосудии. Ключевое здесь слово — «несправедливо». Если несправедливость действительно имела место, то для пострадавшей стороны становилось возможным апеллировать к суду лорд-канцлера, имея в виду, что тот в своем статусе «хранителя королевской совести» не мог пройти мимо случаев злоупотребления формальным законом в ущерб совести. Тем более, что в силу занимаемого поста он был прямо обязан обеспечить справедливое отношение и равный доступ к правосудию всем без исключения подданным короны — от имени короля Англии и в соответствии с королевской прерогативой. Отсюда, кстати, происходит другое название Канцлерского суда — «суд королевской прерогативы» (англ. prerogative court). При этом правила, по которым вершил правосудие лорд-канцлер, подчас весьма отличные от норм общего права, сложились со временем в особую систему права, получившего название «права справедливости» (англ. Equity).
Любой желающий, следовательно, имел возможность обратиться «за справедливостью» в Канцлерский суд, если мог доказать невозможность найти правосудие в судах общего права и, кроме того, если судьи могли убедиться в том, что соискатель суда по праву справедливости пришел в суд «с чистыми руками» и «без неоправданной задержки». При соблюдении этих принципиальных условий соискатель был вправе рассчитывать на то, что Канцлерский суд восстановит справедливость, изыскав соответствующий обстоятельствам способ защиты ущемленного права.
Дело здесь в том, что лорд-канцлер, вершивший правосудие от имени короля Англии, суверена, носителя всей полноты государственной
власти, располагал полномочиями, проистекавшими из королевской прерогативы, каких, по определению, не могло быть у судьи общего права, находящегося в тесных рамках формального закона и прецедентов. Так, если кто-то взял деньги за работу, но работы не выполнил, то заказчик при обращении в суд общего права мог рассчитывать только на возмещение убытков (англ. damages), поскольку иного возмещения на этот случай английским общим правом не предусматривалось. Если же для кого-то было важно получить реальное исполнение обязательства, т. е. реально выполненную работу, а не возмещение за ее невыполнение, то такому человеку оставалась единственная возможность — попытать счастья в Канцлерском суде. Только этот суд мог себе позволить принять во внимание особую ситуацию просителя и решить дело в его пользу, принудив контрагента к реальному исполнению контрактного обязательства. Причем суд поступал в данной ситуации не «по закону», а «по совести», аргументируя свое решение заботой о совести тех, кто мог бы воспользоваться своим формальным правом в ущерб интересам ближних, а это грех, так сказать, «не введи в искушение...».
Имея исключительное право судить не по формальному закону, а по справедливости, без оглядки на общее право, Канцлерский суд, созданный для борьбы с чрезмерным бюрократизмом судов общего права, сам со временем угодил в ту же ловушку. Дело в том, что суд лорд-канцлера изначально пользовался широчайшей свободой судейского усмотрения. Такая свобода, будучи в одних обстоятельствах благом, давая возможность судьям в интересах справедливого решения дела обходить установленные формальным законом ограничения, в других обстоятельствах становилась очевидной проблемой ввиду отсутствия в праве справедливости необходимой предсказуемости и стабильности. Со временем проблема только обострилась: непредсказуемость и нестабильность права справедливости стала настолько явной, что в какой-то момент даже заговорили о «правосудии под размер ноги лорд-канцлера».
Если в случае Канцлерского суда подобное положение еще терпелось, учитывая исключительный статус указанного суда, определяемый высоким должностным положением лорд-канцлера при королевском дворе, то стоило появиться на свет другому подобному суду — так называемому «Суду ходатайств» (Court of Requests), — судейское сообщество возроптало. Дело в том, что указанный суд, известный до 1529 г. как «Суд неимущих» (Poor Men's Court), в какой-то момент приобрел огромную популярность в Англии. Ограничиваясь рассмотрением исков на незначительные суммы, суд
максимально упростил процедуру и тем привлек к себе не искушенных в правовых вопросах и не имеющих средств на адвокатов бедняков, которые увидели в «народном суде» выгодную альтернативу чрезвычайно забюрократизированному и дорогостоящему правосудию в судах общего права. Суды общего права, со своей стороны, восприняв конкурента как угрозу «регулярному правосудию», поспешили поставить под сомнение легитимность Суда ходатайств. Известен случай, когда в 1606г. Суд королевской скамьи, рассматривая дело о лжесвидетельстве в Суде ходатайств, отказался привлечь куголовной ответственности обвиняемого натом основании, что Суд ходатайств «вовсе и не суд», а посему там невозможно лжесвидетельствовать. В этом противостоянии судебных систем, как показало дальнейшее развитие событий, победили «регулярные суды», т.е. суды общего права, при том, что Суд ходатайств, чей правовой статус был поставлен под сомнение, довольно скоро потерял свое влияние в английском обществе и в 1643 г. окончательно свернул свою деятельность.
Если говорить о взаимоотношениях судов королевской прерогативы и общего права на различных этапах становления английской правовой системы, правильно делать акцент на достаточно длительном сосуществовании двух самостоятельных и самобытных судебных систем, которые, хотя и конкурировали между собой в определенном отношении, наделе скорее дополняли друг друга, учитывая исторически сложившуюся непересекающуюся юрисдикцию каждой из судебных систем и особенности их процедуры. Со временем, однако, положение, когда правосудие вершится в двух параллельных измерениях, перестало быть оправданным. Возникла необходимость в формировании единой судебной системы, и важной вехой на этом пути явилось признание обязательной силы прецедента в праве справедливости. Сначала лорд Ноттингем (Lord Nottingham), занимавший в 1673 — 1682гг. пост лорд-канцлера Англии, высказался, что правосудие по праву справедливости должно вершиться не произвольно, атолько «по совести», по правилам и прецедентам, там, где соответствующие правила и прецеденты успели сложиться. Речь шла о необходимости формализации правосудия по праву справедливости как о «новом подходе» к этому праву. Новый подход постепенно стал доминировать в суде королевской прерогативы. Таким образом, уже к началу XIX в. право справедливости успело обзавестись своими собственными правилами и прецедентами, причем в таком количестве, что по уровню формализованное™ практически перестало отличаться от традиционно жесткого в этом отношении общего права.
Переход к «игре по правилам» в системе права справедливости обнажил многочисленные процессуальные проблемы, имевшие своей непосредственной причиной существование параллельных судебных систем. На практике нередко возникала ситуация, когда нарушенное право истца относилось к компетенции суда общего права, а искомый способ судебной защиты относился к суду права справедливости. Очевидный абсурд данной ситуации состоял в необходимости подачи иска о защите нарушенного права по одним и тем же основаниям одновременно в два независимых друг от друга суда, что делало общую процедуру неоправданно громоздкой и дорогостоящей, а результат — заведомо непредсказуемым3.
Создавшееся положение увековечил Чарльз Диккенс в своей новелле «Холодный дом» («Bleak House»):«.. .право справедливости отсылает к общему праву, общее право возвращает вопросы праву справедливости; одно право не может это, другое — то. Ничего заранее неизвестно без участия того стряпчего и вмешательства этого адвоката. Будь готов стерпеть любое зло, только не судись».
Ситуация, таким образом, дошла до точки кипения к середине XIX в., сделав неизбежной реформу судебной системы, которая была проведена поэтапно. В 1854 г. суды общего права получили возможность применять следующие способы судебной защиты, находившиеся до того времени в исключительной компетенции Канцлерского суда: судебный запрет (англ. injunction), реальное исполнение (англ. specific performance), расторжение контракта (англ. rescission), ректификация (англ. rectification) и др. Еще раньше Канцлерский суд, со своей стороны, был наделен полномочиями по решению вопросов, относящихся к традиционной компетенции судов общего права, если такая необходимость возникала в процессе рассмотрения дел, подведомственных самому Канцлерскому суду. В 1858 г. Канцлерский суд приобрел
3 Примером может служить иск из причинения вреда (англ. trespass). Указанные иски традиционно относились к компетенции суда общего права. Часто, однако, истцу было необходимо добиться наложения судебного запрета на совершение определенных действий ответчиком, влекущих причинение вреда истцу. В таком случае истец, наряду с обращением в суд общего права, должен был подавать дополнительный иск в Канцлерский суд, проходя здесь заново все процессуальные этапы, связанные с рассмотрением иска. Обойти указанную процедуру было невозможно, поскольку суд общего права, устанавливая нарушение права истца, не мог вынести судебного запрета по причине отсутствия такого средства судебной защиты по общему праву. Другой же суд, напротив, не мог самостоятельно рассматривать иск, относящийся к компетенции суда общего права, зато имел возможность вынести судебный запрет, о котором ходатайствовал истец, но только в порядке, так сказать, «восполнения компетенции» суда общего права и в увязке с решением такого суда.
право присуждать возмещение убытков (англ. damages), встав вровень с судами общего права в этом важном вопросе. Дело, таким образом, шло к фактическому слиянию общего права с правом справедливости и устранению на этой платформе «двоевластия» в английской судебной системе, что стало свершившимся фактом в результате принятия в 1873 — 1875 гг. законодательных актов о судопроизводстве (JudicatureActs).
На новом витке судебной реформы суды общего права и Канцлерский суд вместе с некоторыми другими специализированными судами, включая выделившиеся из церковного правосудия суды по делам о разводах и наследственным делам (Probate & Divorce Courts), а также Адмиралтейский суд (Court of Admiralty) объединялись в Высокий суд правосудия (High Court of Justice), который получал статус первой инстанции Верховного суда (Supreme Court of Judicature), образовывавшего отныне единую систему правосудия Англии.
При объединении суды утрачивали свою организационную самостоятельность, превращаясь в отделения Высокого суда правосудия. Первоначально статус отделения получил почти каждый из прежде самостоятельных судов. Однако уже через несколько лет отделений Высокого суда правосудия осталось только три: отделение Королевской скамьи, куда вошли все суды общего права, Канцлерское отделение в качестве преемника Канцлерского суда и отделение по делам о наследствах, разводах и морским делам. Принципиально такой же остается структура Высокого суда правосудия и в наши дни.
Процедура обжалования решений суда по делам, рассмотренным в первой инстанции, также подверглась реформированию: из прежде самостоятельных апелляционных судов реформу пережил только уголовный апелляционный суд — так называемый Суд по делам королевской компетенции (Court of Crown Cases Reserved), — просуществовавший в качестве самостоятельного суда вплоть до реформы 1968 г.; прочие же апелляционные суды, а в позднейшие годы и уголовный апелляционный суд, заменил собой вновь образованный Апелляционный суд (Court of Appeal), который в качестве второй инстанции Верховного суда Англии получил полномочия рассматривать апелляции из Высокого суда правосудия и других судов, слушающих дела в первой инстанции. «Сгоряча» реформаторы упразднили статус Палаты лордов как высшей судебной инстанции на том основании, что сведущих в правовых вопросах среди лордов «слишком мало». Позже, однако, лордам вернули их судебные прерогативы, при этом было решено помочь лордам юридическими
кадрами: так в палате появилась квота на «лордов от юриспруденции» (англ. law lords), пожизненных пэров, назначаемых в палату для нужд отправления правосудия. Первоначально «лордов от юриспруденции» было только двое, впоследствии их число увеличили до И. Назначение лордов осуществляется из числа юристов со стажем и заслугами в юриспруденции в целях гарантии надлежащего выполнения лордами их судейских функций, как это было заведено на протяжении столетий.
Реформа судебной структуры сопровождалась радикальным пересмотром норм судопроизводства. По вновь вводимым правилам упразднялось разделение компетенции судов по водоразделу общего права и права справедливости: отныне подразделения Верховного суда Англии получали полномочия рассматривать все без исключения вопросы общего права и права справедливости и применять соответствующие средства судебной защиты при снятии исторически существовавших ограничений на данный счет. Каждый суд, входящий в структуру Высокого суда правосудия, получил одинаково широкие полномочия. Наличие же в структуре Высокого суда правосудия специализированных отделений, чья компетенция соответствует компетенции прежде самостоятельных судов, объяснялось исключительно соображениями организационно-технического удобства, при том, что закон никак не ограничил компетенцию новых судов по признаку их формальной специализации.
При рассмотрении дел суды должны были отныне опираться одновременно на нормы общего права и права справедливости, отдавая (в случае возможного расхождения между правовыми нормами) приоритет праву справедливости. На указанной платформе произошло фактическое слияние общего права с правом справедливости с выходом на единые нормы и стандарты правосудия, сохраняющие свою актуальность вплоть до настоящего времени. Жизнь, разумеется, не стоит на месте. В ряду событий, которые дали наиболее мощный импульс дальнейшему развитию системы английского права, назовем вступление в 1973 г. Великобритании в Евросоюз, благодаря чему английские суды неизбежно становятся все более «европейскими», адаптируясь к наиболее распространенным в Европе формам и стандартам правосудия, не теряя при этом своей самобытности и способности опираться на уникальное историческое наследие и традиции английского правосудия в решении современных задач.
Напоследок вновь подчеркнем принципиально важное обстоятельство: ранее мы говорили об историческом значении прецедента привлечения
к ответственности короля-реформатора Генриха II за нарушение закона. Указанный прецедент, напомним, относится к XII в., но сохраняет актуальность для англичан до настоящего времени. Речь идет о том, что история становления английского правосудия вовсе не идеальна, и знаменитая Великая хартия вольностей (Magna Carta Libertatum), согласно которой подданным английского короля гарантировался доступ к правосудию — «безотказному, скорому и непродажному» — была англичанам «дарована» их королем Иоанном Безземельным (John Lackland) вовсе не из любви к закону и справедливости, а вынужденно, под жестким давлением мятежных баронов, которые тогда же, в 1215г., и стали основными выгодоприобретателями «нового взгляда» на правосудие как инструмент
защиты гражданских прав и свобод. Кто тогда, на заре английской истории, думал, что судебная защита не ограничится правами баронов, «сильных мира сего», но распространится также на «слабых», на общество в целом. Пройдет время, однако, и «безотказный, скорый и непродажный» суд станет одним из главных условий существования общества граждан и для граждан, того, что мы называем «гражданским обществом». При этом ничего не случилось само собой, а явилось результатом борьбы граждан за свои права и ответственную власть. Именно в этом выводе видится основная польза обращения к истории таких стран, как Англия, чей правовой опыт, включая негативный, всегда несет в себе полезные профессиональные и гражданские уроки.
