Оставить свой след Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ФИЛОЛОГИЯ

Вестн. Ом. ун-та. 2012. № 3. С. 253-257.

УДК 801 В.В. Колесов

ОСТАВИТЬ СВОЙ СЛЕД...

Описывается исторический процесс смены тропов. Движение переносных значений слова в последовательности «метонимия - синекдоха - метафора» рассматривается в связи со сменой философских ориентиров познания нового (номинализм - реализм - концептуализм) и сменой содержательных форм ключевых слов культуры (образ - символ - понятие).

Ключевые слова: троп, метонимия, синекдоха, метафора, ирония, процесс «собирания смыслов».

Современное сознание пользуется всеми типами словесных переносов, накопленных традицией и часто неосознаваемых как тропы ввиду их естественного «затухания». По этой причине пользуются родовым термином «перенос», «переносное значение» или даже «метафоризация», зачисляя в метафоры все виды и типы переносных значений. Обычная леность мысли современного интеллигента, перегруженного разными техническими сведениями и неспособного задуматься о тонкостях самого процесса развития переносных значений слова. Да и знаний об этих тонкостях маловато, не говоря уж о том, что «развитие», тем более «история» ныне не в чести - главное быстро «сделать дело»: не причина, а цель стала воплем современной науки. Сам язык способствует этой позиции, затушевывая прошлые движения смыслов; например, все метонимические переносы в толковых словарях даются как законченно словарные, отстоявшиеся со временем, и приняты на вооружение современным сознанием.

Цветан Тодоров [1]1 раскрыл суть постмодернистской забывчивости исторического накопления в слове переносных смыслов. «Уплощение» всех тропов, сведение их в общий синхронный ряд объясняется ремесленным характером современных творений, авторы которых озабочены ловким жонглированием всеми богатствами речевых средств, накопленных их родным языком за столетия, и тонкие переходы тропов друг в друга их не интересуют.

Когнитивная лингвистика, направленная на изучение «смыслов языка» (не речи, и художественной меньше всего), как раз интересуется тем, что обходит своим вниманием современная прагматическая «поэтика». Оказывается, что исторически происходила смена тропов-переносов, что шаг за шагом обогащало семантические возможности словесного знака, доводя его до совершенства. Наметим основные линии этого поучительного процесса, который носит «общечеловеческий характер», хотя в различных языках и развивался с разной скоростью, интенсивностью и конечным результатом.

Рассмотрим один пример, который позволит представить проблему аналитически.

1. Следы как сущность человека, в личном воображении представляющие образ человека, оставившего на земле эти следы; Робинзон увидел на песке незнакомые следы и испугался нежелательной встречи с дикарями (или обрадовался присутствию человека - неважно). По существу перед нами остатки мифологического сознания, ставящего знак равенства между человеком и его следами; вынув след из земли и произведя соответствующие манипуляции, можно этому человеку навредить. Говоря «следы» и подразумевая человека, мы используем метонимию, простейший троп сходства по смежности, в режиме философского номинализма, основная установка которого «от вещи» преследует цель описать предмет-

© В.В. Колесов, 2012

ное значение слова или, в логических понятиях, объем понятия. Понятия как такового еще нет, оно выражено образно, а каждый образ существует сам по себе, представая в эквиполентном (равнозначном) отношении ко всем прочим, как целое целым же.

2. Расширение близкого контекста преобразовало метонимию в синекдоху: человечьи следы, оставил следы и другие парные формулы уточняли принадлежность «следов» или вводили логическую операцию опознания целого по части. Замещение одного другим есть признак символа, или образного понятия (ср. немецкий термин для символа das Sinnbilde ‘смысловой образ’), а уклон в логические операции выдает новые формы мышления, не обязательно связанные с принятием христианства, как иногда считают. Это такое же сравнение по смежности, как и при метонимии, но более дифференцированное и четкое благодаря наличию других слов в речевой синтагме. Речевыми формулами долго пользовались в обиходе, и только «высвобождение» слов из состава такой формулы привело к «затуханию» тропа; пока формулы были живыми, тропеический их характер сохранялся. Возможность создания разных формул, одинаково составленных на синекдохе, вызывала новый тип противопоставлений их друг другу: градуальный ряд квазисинонимов относительно одного ключевого слова (в данном случае слова следы). Если образ воображался, то символ представлялся, а включение этого символа в идеальный ряд вводило его в равноценные отношения с самим описываемым предметом; философски это реализм, признающий равноценность вещи и идеи о ней, т.е. узко эссенциализм, утверждающий совместное их существование на равных основаниях (эссенция - сущность). Отличие от предыдущего тропа в том, что теперь говорится не о цельной «вещи», а об её существенной части, описанной важным признаком выделения - по функции.

3. Дальнейшее расширение близкого контекста происходит уже в момент освобождения слова из состава формулы, становятся возможными и грамматические новации. Так, высказывание оставил свой след представляет уже собственно метафору, это сопоставление по сходству функций весьма отвлеченного характера, отошедшего от конкретности первых двух тропов. Перевод ключевого слова в форму единственного числа достигает этого, поскольку такое имя, в отличие от формы множественного числа, напрямую представляет понятие о предшествующем символе; это символический перенос в контекстно развернутое понятие. В известном смысле это уже не чистый реализм, а переход к концептуализму, который отличается тем, что вещь воплощается в слове, исходя из идеи, полученной на втором моменте. Каждое слово, освобожденное от формульности, представляет со-

бой отдельную единицу, которая противопоставлена любому другому слову же, но не на принципе равнозначности, как при метонимии, а на принципах привативности, т. е. неравноценности противопоставляемых слов, ключевое из которых маркировано (отмечено) своим особым признаком.

Отличие первых двух моментов от третьего состоит в том, что метонимия и синекдоха предоставляют признаки различения, т. е. являются простым переименованием одного и того же, метонимия в цельном виде, синекдоха по отдельным, но существенным признакам. Метафора представляет готовый знак, который автоматически заменяет описываемый предмет. Так, след в приведенном метафорическом тексте никак не связан с реальным следом, оставленным ногой человека, а есть отчужденное указание на известные успехи, скажем, в науке или искусстве. Смысловой разрыв между тремя тропами в принципе проявляется и в других сочетаниях с тем же ключевым словом, например, - пойти по следам (синекдоха) и пойти по следу (метафора). И здесь форма единственного числа обозначает понятие в идее, отличаясь от предметной множественности множественного числа.

Объективное движение смыслов в такой именно последовательности подтверждается сопутствующей сменой указанных условий, а именно: эквиполлентность - градуальность -привативность в смене принципов исчисления объектов; номинализм - реализм - концептуализм в смене философских ориентиров познания нового; образ - символ - понятие в смене содержательных форм самого ключевого слова; различные признаки - знак по существу. Восхождение метафоры на уровень самостоятельного знака объясняет сохранение метафоры как тропа, в отличие от метонимического, метафорическое значение не стало еще словарным. Более того, скорее всего и не станет словарным, поскольку для сравнения используются отдельные конкретные признаки, образные и по существу субъективные, а такие не восходят в разряд родовых. Последовательное усложнение мысли в языковых формах путем замены тропов представляет неуклонное движение ко все более интеллектуализирован-ным тропам, все дальше удаляющимся от предметности мысли в сторону идеальную. В современном сознании развивается новый абсолютный троп, развивающий смысловое наполнение слова новыми обертонами, -ирония [2]. Например, высказывание оборвать след (но не оборвать следы представляет собой иронический оксюморон, поскольку реальные следы оборвать невозможно, а абстрактно понимаемый след вполне возможно и оборвать.

Все сказанное можно подтвердить, опираясь на исследования А.А. Потебни, который хорошо показал тот же процесс «собирания смыслов» на многих примерах. Напомню

один пример. Сочетание типа горючее сердце как раскрытие одного из символических значений слова сердце есть переход от орудия к действию - это метонимия, причем символическая метонимия, как образованная на стыке двух производящих: горіти и горе («родство значений ‘горе, печаль’ и ‘жечь, гореть, печь’ элементарно» [3, с. 40]). Создание на этой основе отвлеченного имени типа горючесть есть обозначение предмета по типичному признаку (горючий), т. е. от части к целому - это синекдоха, а вот выражения типа горючесть сердца есть прямая метафора, которая в ранние средние века исключена как органически возникающая на основе самого языка. Средневековье не допускает сравнения отдельных признаков сходства, а соотнесение конкретного с отвлеченным находится под прямым запретом: это противоположные стороны бытия, их смешение недопустимо. Соотнесение конкретного с отвлеченным именем - типичный пример метафорического мышления - тогда попросту невозможно. Современное «освежение образа» горячее сердце и особенно горящее сердце (Данко) есть метафора, поданная в режиме непроизвольной иронии.

Этот пример иллюстрирует последовательность появления тропов в русском языковом сознании: метонимия - синекдоха -метафора - ирония.. Заметен рост метафорических переносов с XVII в. (иногда чуть ранее), тогда как древнерусские переносные значения характеризуются метонимической составляющей с выходом в синекдоху (перенос по функции). В некоторых словах указанная хронологическая граница выражена яснее, чем в приведенных примерах, мало обеспеченных надежными историческими данными.

Исключительная особенность современного типа переносов состоит в тяготении к иронии. Особенно ирония распространена в разговорной речи и прежде всего в арго. Эта черта языка была замечена в середине прошлого века и с тех пор исключительно развилась. М.М. Бахтин писал: «Ирония вошла во все языки нового времени (особенно французский), вошла во все слова и формы (особенно синтаксические. Ирония, например, разрушила громоздкую «выспреннюю» периодичность речи). Ирония есть повсюду

- от минимальной, неощущаемой, до громкой, граничащей со смехом. Человек нового времени не вещает, а говорит, то есть говорит оговорочно. Все вещающие жанры сохраняются как пародийные» [4].

Реалистское сознание предполагает наличие двух сущностей, которые подвергаются сравнению. Сущности эссенциальны и равноценны. В бытовом сознании подобное разведение двух сущностей представлено аналитическим удвоением слов. Первоначально сравнение сходств проходило по линии сопряжения близкозначных слов, выражающих близкое значение: радость и ве-

селье, стыд да срам и т. д. Это типичная синекдоха, удвоением двух сущностей создающая из видовых родовой смысл, а именно: радость и веселье = праздник, стыд да срам = личное ощущение и общественное осуждение и т. д. Не исключено, что за всеми такими сочетаниями скрывается неясная теперь попарная связь концептов, заметная, например, в парах путь-дорога, стёжки-дорожки и т.п.

Слово дорога в современных словарях дается в четырех значениях, каждое из которых концептуально может быть выражено и своим собственным однозначным словом. Исходное значение ‘полоса земли, служащая для езды и ходьбы’ содержится в самом слове дорога (от дор - расчищенное место, см. драть); все остальные значения, которые приписываются этому слову, а на самом деле являются его историческими благоприобретениями, содержатся в близкозначных: ‘пространство, по которому осуществляется движение’ - в слове путь (выражение на ложном пути вызывает представление о концепте «преодолевать (трудности)» - концептуальное значение ‘движение по морю’, где движение небезопасно); ‘направление движения’ - в слове тропа (проложить тропу вызывает представление об исходном значении «пробивать (дорогу)» - концептуальное значение ‘след, колея’); значение ‘конечная цель движения’ выражено словом стезя (выражение жизненная стезя вызывает представление о концепте «достигать (цели)» - исходный смысл связан с образом личной пешеходной тропинки). Поэтому не вызывает удивления двоение в речевых формулах типа стежка-дорожка, тропки-дорожки, путь-дорога, которые показывают, что слово дорога, представленное во всех указанных сочетаниях, обозначает род, а остальные три слова - виды путей-дорог.

Четырехчастность пространственных границ - обычное положение в пространстве трех измерений, практически любое слово может метонимически расширяться до четырех граней-значений; ср. еще словарные определения лексем глубина, дом и т. д., в которых также число метонимических движений ограничивается четырьмя (остальные, если они есть, являются метафорическими наращениями). Метонимии словарны, поскольку связаны с предметным значением денотата, подверженного изменениям, они прошли путь исторического развития - отражают реальные отношения, постоянно усложняющиеся. Не то метафора, которая сравнивает сходства отдельных признаков, часто отчужденных от реальности и потому субъективно выбранных из целого ряда других признаков. Каждая полноценная метафора стоит на метонимической основе, что подтверждается любым экспериментом со сравнением: жемчужные зубы - зубы как жемчуг, зубы = жемчуг и

т. д. - снятой метонимией в широком смысле слова (включая сюда и синекдоху).

Мы рассмотрели реальное движение переносных значений в обратной перспективе - от самого явления по направлению к нашему времени. То же можно показать и в прямой перспективе со стороны состоявшейся (в наше время) законченной метафоры, рассматривая переносы с точки зрения «предметафор» - катахрезы вместо метонимии и металепсиса вместо синекдохи.

Катахреза (древнерусская калька

напотрЪбие) - семантически неоправданное сочетание слов, используемое в художественных целях; это средство семантической конденсации текста с помощью слов данной культуры, не «неправильное употребление метафоры», а своего рода «предметафора». Например, в «Слове о полку Игореве», где нет метафор, встречается много катахрез. Здесь характерны семантические сопряжения на основе дружинных представлений о стали и оружии, что выражается посредством общности глагола (это основная переменная текста). Ср.: Игорь истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, т.е. опять-таки крепостью, поскольку ум, сердце и сталь соединяются через возможные (в быту) сочетания с глаголом поострити. Примеры катахрезы представляют и частые сочетания с эпитетом, многозначность которого определяется его неопределенностью к опорному слову: мысленно древо как древо мысли, мыслимое древо, древо из мысли и т.п. Таким образом, катахреза выступает как средство поиска признаков сходства путем сравнения с цельным предметом, еще не «раздерганным» сознанием на отдельные признаки (сущность метафоры) - поскольку внутренние свойства сравниваемых объектов еще не известны. «Совмещение» в мысли души, сердца и панциря с «телом» (= в теле, на теле) показывает, что такой перенос осуществляется по метонимии и синекдохе. Катахреза, таким образом, представляет собою средство наведения на искомые признаки, впоследствии образовавшие метафорический (образный) перенос.

Металепсис (древнерусская калька приятие ‘сопричастие’) - замена одного слова другим, которое выступает как эмблема заменяемого (Гефест вместо огонь); одновременно это и уподобление (в «Слове о полку Игореве» люди уподобляются стрелам, узам-путам и т. п.). Если катахреза - «злоупотребление» словом ради сокращения текста, то металепсис именно «видоизменение»

- иное обозначение того же денотата, следовательно, одно из проявлений метонимического способа мышления. Как и катахреза, металепсис - средство семантического сгущения высказывания, два объекта соединяются возможной (предполагаемой) между ними связью, чаще всего случайной, нетипичной и несущественной. Оба тропа по-

строены на сравнении признака, но в синтагматически опущенном (катахреза) или предполагаемом (металепсис) третьем члене сравнения. Одно понимается через другое, а это принцип действия не метафоры, а символа. Чтобы назвать металепсис или катахрезу метафорой, недостаточно только того, что они «наталкивают» мысль на искомый признак - при его явном отсутствии. Катахреза и металепсис - не риторический прием, а сознательная игра словесными образами на формах естественного языка. Иногда их называют фигурами речи, отказывая в качестве тропов.

Движение от исходной точки сложения метафорического сознания показывает, что оно основано на пространственном сопряжении смежностей - цельных предметов -и метонимично в своей основе.

Особого рассмотрения требует вопрос, что именно является движущим мотором происходящих изменений, описанных здесь,

- язык, мысль или реальные потребности человека в усложняющемся мире. Возвращение к семантическому треугольнику «идея - слово - вещь» неслучайно, это типологическая закономерность взаимных связей вещи, ее идеи и обозначающего их слова. Ответ на этот вопрос фундаментально важен, поскольку он способен указать на основополагающую силу человеческого познания - что было первым («искони»)? Ясно, что язык ведёт всю цепочку соответствий, но, в свою очередь, и сам является ведомым, поэтому слово только регистрирует состоявшиеся изменения смысла. Столь же вспомогательную силу составляет вещный мир, инертный в руках человека. Остается мысль-идея, но как она может быть движущей силой развития, если столь тесно связана со словом языка? Вдобавок, конкретного языка определенного народа. Вряд ли верно утверждение, согласно которому слово по мере реализации в речи «обрастает» дополнительными смыслами» [5] - не в конкретном говорении это происходит, потому что действует в густом поле взаимного натяжения самых разных усилий и условий, что указывает не на конкретность речи, а на абсолютность языка.

Думается, ответ подсказывает изложение темы. Последовательность смены тропов указывает тропинку, которой шло обогащение смыслов слова, постоянно усиливая строгость мысли, увеличивая богатство и красоту слова.

Между тем связка образ - понятие -символ возвращает нас к представлению о концепте, содержательными формами которого эти формы являются [6]. «Начало пути» -образ - находится в основании явленного концептума - «смыслового зерна», и это знаменательно. Образ связан с чувственной интуицией, готовящей материал для действий интеллектуальной интуиции в понятиях разума, с переходом на уровень мистической

интуиции с ее символами. Только образ мотивирован предметно, хотя и испытывает уклонение в фантазиях, как только отходит от восприятия предмета в его непогрешимом и явленном единстве. Некоторое представление об исходном образе дает этимология, но также лишь в той мере, в какой отражает реальное соотношение предметности и представления образа, без исследовательских фантазий. Двойная возможность уклонений от истины создает неопределенность образной ипостаси концепта, так что говорить о «материалистической основе» образов преждевременно. Образ создается не только предметом, но и точкой зрения наблюдателя, а тут субъективизм неизбежен.

Вдобавок этимология также предстает как синкретичное понятие. След - это ‘гладкий’, ‘скользкий’, ‘остаточный’ признак чего-то бывшего. Какой же образ в основе? Так этимология слова след приводит к исходному образу «гладкое скольжение (гладкий, скользкий)», что указывает на походку идущего человека. Уже это могло привести ко множеству сопутствующих номинаций, связанных с актом движения. В частности, так, как это представлено в английском языке, где track восходит к исходному образу «цепочки» - ср. с русским диалектным значением слова след ‘дорожка, тропинка’ -цепочка оставленных следов.

Связка номинализм - реализм - концептуализм также возвращает нас к проблеме смены философских ориентиров в познании, определенно связывая с культурными событиями истории. Номинализм господствовал у нас в эпоху Древней Руси, сменившись философским реализмом с начала XV в. (развивался до начала XVIII в., в свою очередь сменился кратким периодом концептуализма2). Эти гносеологические установки обслуживали важные моменты в развитии общественного мышления: номинализм - ментализацию (заимствование христианских символов путем переработки их русскими словесными средствами), а реализм - идеацию, которая стала ответом на предшествующее заимствование символов, вызвала необходимость выработать национальные признаки этих символов, переработав их собственным сознанием в доступные образные формы. Лишь в процессе такого включения символов в народную культуру кончилось господство языческих мифов и развилась культура символов («средневековый символизм»). Только после этого христианство было воспринято народными массами, и священникам уже не нужно было обращаться к пастве с призывами под страхом адских мук отказаться от язычества. Таким образом, господство метонимии и синекдохи как основополагающих тропов культуры завершилось в конце XVII в., и «семы», полученные в результате их действия, вошли в словарные определения, на почве славянских слов создав соб-

ственно русские лексемы. Что же касается концептуализма, его влияние началось в Петровские времена и развилось в эпоху Просвещения; его задачей стало исполнение идентификации (номинализации - воплощении в слове) посредством метафоры замещения: соединение объема понятия, полученного в результате ментализации, с содержанием того же понятия, вынесенного из идеации3. Так из исконного образа на основе образного понятия (т.е. символа) сформировалось современное понятийное мышление, разрушающееся сегодня в пользу ёрничающего недомыслия.

В самом деле, если еще недавно метафора признавалась основным гносеологическим средством познания нового, то сегодня в этой роли выступает новый троп - ирония.. Достаточно просмотреть словари бытовой речи, разговорной, арго или сленга, чтобы убедиться в намеренном искажении значений русских слов, отталкивании от символических значений и перевертывании их смыслов. Эмоциональное личное побеждает интеллектуальное коллективное, а это признак того, что современное мышление, во-первых, носит корпоративный характер (каждая социальная группа имеет свой жаргон) и, во-вторых, является риторическим мышлением: оно существует для того, чтобы убедить, а не доказать. Этим объясняется разрушение норм литературной речи и всемерное отталкивание от русской разговорной речи на уровне диалектов (которые еще сохраняют образный свой состав). Понятны следствия этого: разрушение национальной ментальности, устранение литературной нормы и полное уничтожение диалектной речи, до сих пор единственной носительницы коренных русских концептумов.

ПРИМЕЧАНИЯ

Французский оригинал опубликован в 1977 г.

2 Современный концептуализм представляет собой научную изнанку господствующего в гуманитарной науке номинализма; мы же ведем речь о национальной философской подкладке русской ментальности - это реализм.

3 Роль концептуализации оказалась важной: действуя в среде интеллектуальной элиты, это философское направление привело к созданию русского литературного языка и к развитию понятийного мышления.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Тодоров Ц. Теории символа. М., 1999.

[2] Уайт Х. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2002.

[3] Этимологический словарь славянских языков. Вып. 7. М.,1980.

[4] Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975.

[5] Пименова М. В. Предисловие // Попова З.Д. и др. Введение в когнитивную лингвистику. Кемерово, 2005.

[6] Колесов В. В. Философия русского слова. СПб., 2002.