CC BY
206
УДК 80+821.112.2
А. Г. Левицкий
Особенности цельности текстов немецких народных сказок
В статье анализируется лингвистическая категория цельность текста. В результате анализа определяются особенности характера цельности двух наиболее распространенных типов немецких народных сказок, что, в свою очередь, обеспечит возможность усовершенствования методологической базы лингвофольклористических исследований.
The article is devoted the analysis of the notion cohesion of texts of German tales. The knowledge of character the cohesion of different kinds of these texts makes possible to delimit the texts of German tales on the ground of the habits of this texts. It is established that the cohesion of ferry and novel tales is defined by the use of the different components of these topics.
Ключевые слова: цельность текста, достаточность информации, образ-гештальт, немецкая сказка, характер цельности, апофеоз сказки, структурный элемент.
Key words: cohesion of text, sufficiency of information, image-gestalt, German tale, character of cohesion, apotheosis of tale, structural element.
В научной литературе до настоящего момента отсутствует единое понимание понятия цельность текста. Так, М. А. Кронгауз связывает цельность текста с законченностью речи и считает текст максимальной ее единицей: «Понятие цельности означает единую функциональную направленность текста, т.е., по существу, подразумевает употребление текста, его функционирование в речи. Таким образом, текст является результатом речевого производства (т.е. речи как процесса) и тем самым максимальной единицей речи» [6, с. 216]. Аналогично понимают цельность текста В. Г. Адмони и Л. Н. Мурзин: «Подлинное, в той или иной мере адекватное восприятие текста становится возможным лишь после завершения процесса ознакомления с текстом, когда выявляется вся система отношений, организующих текст, во всей их полноте. ... Подлинное исследование текста возможно только при условии его цельности, которая является не просто суммой частностей, а чем-то качественно иным - тем, что позволяет установить истинное текстовое значение, функцию отдельных компонентов текста» [1, с. 207]. Л. Н. Мурзин определяет цельность текста: «Морфема, слово, словосочетание или даже предложение сами по себе, как некоторые отвлеченные единицы, лишены ситуативности и приобретают ее только в тексте, через посредство текста, можно сказать, заимствуют ее из текста. Эту особенность важно иметь в виду, когда мы говорим о цельности текста» [10, с. 13].
Психологическую составляющую цельности текста находим в определении Л.Н. Мурзина: «Текст воспринимается носителями языка как це-
© Левицкий А. Г., 2013
лое. Из психологии известно понятие гештальта, когда наблюдаемый объект воспринимается в целом - без учета тех или иных деталей. Текст не исключение: в процессе семиозиса и коммуникации, он образ-гештальт» [10, с. 12]. Таким образом, в самом общем виде цельность текста - представление о том, что текст создается для сообщения адресату каких-либо достаточно полных сведений о чем-либо в общем виде.
И. Р. Г альперин для обозначения цельности текста использует термин завершенность в сочетании со вспомогательным понятием интеграция [2, с. 124]. Лингвистическая категория «интеграция» обозначает подчинение содержания отдельных частей текста общему замыслу произведения. Цельность текста как сумму смыслов его составных частей рассматривают Р. А. Богранде и В. У. Дресслер [15].
З. Шмидт включает в понятие цельности текста социальную составляющую и компетенцию автора текста. Текстуальность в его работе рассматривается с двух точек зрения: как языковое и как социальное явление: «Текстуальность - это обозначение двухсторонней структуры, структуры, которая должна рассматриваться как в языковом, так и в социальном аспектах» [19, с. 144]. Социальный аспект текстуальности, по мнению З. Шмидта, выражается в том, что адресант сообщения обладает коммуникативной компетенцией, т.е. умением строить правильные высказывания -высказывания, которые «соответствуют стилистическим ожидаемым нормам языкового поведения определенных классов носителей определенного языка» [19, с. 25]. При этом, сообщение «может быть аналитически разложено на информационную часть и иллокутивную часть, так как это принято в обществе или в группе» [19, с. 163]. Из сказанного следует, что в концепции З. Шмидта цельность текста представляет собой следствие коммуникативной компетенции говорящего, важной составной частью которой является умение продуцировать речевые акты. Аналогичных взглядов на цельность текста придерживаются также Х. Изенберг. Уточняя понятие компетентности, он рассматривает правильно построенные и правильно оформленные тексты. Под правильно оформленными текстами Х. Изенберг понимает тексты, построенные авторами, обладающими соответствующей компетенцией и с учетом сложившихся традиций [5].
Е. Косериу вместо понятия цельность пользуется термином логичность текста. Он рассматривает текст как многоуровневый результат человеческой деятельности, условием успешности которой является компетенция. «Язык - вид деятельности, свойственный всему человечеству, который, с одной стороны, каждым человеком реализуется индивидуально, с другой стороны, говорящий всегда придерживается выработанных исторической традицией языковых норм» [16, с. 6]. Так же, как и текст, компетенция является многоуровневым явлением, а логичности текста соответствует иллокутивный (знание условий коммуникации) уровень компетенции. Далее Е. Косериу пишет: «Итак, я называю знание, относящееся к речетворческой деятельности вообще иллокутивным знанием. Речь идет
о знании, о том, как следует говорить, для того, чтобы, например, в процессе речи можно было ссылаться на объекты окружающей среды или на контекст» [16, с. 42]. Таким образом, владеть иллокутивным уровнем компетенции в понимании Е. Косериу - значит уметь выполнять мыслительные операции (в терминологии Е. Косериу - функции), отражающие особенности мышления и окружающей среды и процесса коммуникации.
Литературоведческий подход к цельности текста наблюдается в работе В. В. Одинцова. В. В. Одинцов, не используя эксплицитно понятие цельность текста, говорит о неразрывной связи композиции и содержания текста произведения художественной литературы. «Текст представляет собой сложную структуру многообразно соотносящихся, отличающихся по своим качествам, свойствам элементов. Самыми общими, основными для текста категориями являются категории содержания и формы» [11, с. 42] Похожую точку зрения высказывает К. Гаузенблаз. Он утверждает, что цельность определяется наличием у текста смысла и стиля [3].
Категория законченность текста как «реализация коммуникативноцелевой программы его создателя» [4, с. 45] рассматривается в качестве конкретизации понятия цельность текста в концепции Т. М. Дридзе. Ряд исследователей, например, Москальская О. И. [9], Лотман Ю. М. [8], Ро-зенгрен И. [18], Моч В. [17] полагают, что цельность текста определяется соответствием его определенному авторскому замыслу и наличием у него внутренней смысловой структуры. Подобная точка зрения отражена также в трудах Сулименко Н. Е. [13] и Левицкого Ю. А. [7]. Таким образом, цельность текста трактуется учеными с лингвистических, психологических, социальных и литературоведческих позиций, однако все они отражают способность текста обозначать ограниченную область реальной или виртуальной действительности.
Подводя итог сказанному, можно констатировать, что в исследованиях соответствующей тематики представлены следующие взгляды на категорию цельность текста:
1) цельность как достаточность сообщаемой информации для достижения каких-либо коммуникативных целей;
2) цельность как образ - гештальт, создаваемый текстом в сознании адресата;
3) цельность - компетенция адресанта по созданию текстов определенного вида;
4) цельность - сумма смыслов, представленных в тексте;
5) цельность - единство формы и замысла текста;
6) цельность как результат взаимодействия некоторого текста с другими текстами.
Для изучения текстов произведений народного творчества с точки зрения их воздействия на адресата наиболее существенными являются свойства текста содержать достаточную информацию для решения некоторых коммуникативных задач (законченность и интегративность) и создавать в сознании адресата определенный образ - гештальт.
Особенности характера цельности волшебных сказок могут быть определены, исходя из особенностей их строения. Эти сказки представляют собой короткие рассказы, в основе которых лежит регламентированная цепь логически связанных между собой событий, последнее из которых -апофеоз сказочного сюжета состоит в достижении героем сказочной цели посредством совершения им того или иного решающего поступка [12, с. 194 - 222]. Например, в сказке «Marchen von einem, der auszog, das Furchten zu lernen» (Bruder Grimm Kinder- und Hausmarchen Nr. 4, в дальнейшем КНМ) герой - бестолковый младший сын, пройдя ряд испытаний, освобождает замок от колдовских чар и становится царем. Аналогичную задачу удается решить герою сказки «Das tapfere Schneiderlein» (КНМ 20) -храброму портняжке. Он также становится царем, но для этого ему приходится стать победителем в нескольких единоборствах с более сильными противниками. В волшебном сказочном сюжете «Die sieben Raben» (КНМ 25) героиня достигает сказочной цели, превратив своих братьев из воронов в людей, для чего ей приходится пройти долгий и опасный путь, а в сказке «Hansel und Gretel» (КНМ 15) цель сказочных героев состоит в том, что они должны живыми вернуться домой после встречи с кровожадной ведьмой. Таким образом, законченность и интегративность этих текстов определяется наличием в них героя и совершаемого им сказочного подвига.
Сказки о животных не поддаются систематизации в такой степени как волшебные сказки [12, с. 351]. Выделение сказок о животных осуществляется по другому принципу, а именно, по тому, что главными действующими лицами в них являются животные [12, с. 351]. Здесь предлагается рассматривать как общий структурный элемент всех сюжетов сказок о животных несчастье, которое обязательно происходит в любой сказке о животных. Несчастье часто происходит в конце сказки о животных, может иметь место в начале сказки или происходить постоянно на протяжении развития сказочного сюжета. Несчастье, происходящее в начале сказки, является отправной точкой для дальнейшего развития событий, так как в случае отсутствия этого несчастья, все остальные сюжетные события потеряли бы свой смысл. В сказке «Der Wolf und die sieben jungen GeiBlein» (КНМ 5) самым важным с точки зрения развития сказочного повествования событием является спасение главным персонажем сказки - козой, своих детей. Это событие было бы невозможным, если бы не сказочное несчастье - козлят съел волк. Аналогичная ситуация имеет место в сказках «Strohhalm, Kohle und Bohne» (КНМ 18) и «Die Hochzeit der Frau Fuchsin» (КНМ 38). Первая сказка начинается с того, что старуха, желая приготовить бобы, разожгла костер, ставший причиной сказочного несчастья - вся солома сгорела, все бобы сварились. Случайно спасшиеся соломинка, уголек и боб, поняв, что они счастливо избежали одной и той же беды, решили и впредь держатся вместе. События, которые с ними после этого произошли, и составляют основной сюжет рассматриваемого сказочного повествования. (Персонажи сказки решили отправиться в совместное путешествие и пострадали при переправе через реку) Во второй сказке в ка-
181
честве «отправного несчастья» служит мнимая смерть супруга лисы - лиса.
В некоторых сказках о животных несчастье происходит несколько раз. В этом случае это несчастье маркирует наиболее важные для развития повествования моменты сюжета. Такой способ развития сюжета отмечается в сказках: «Der Wolf und der Fuchs», «Die Bremer Stadtmusikanten», «Katze und Maus in Gesellschaft» и «Lauschen und Flohen» (КНМ 73, 27, 2, 3G). В сказке «Der Wolf und der Fuchs» недалекий волк в конце каждого сказочного эпизода бывает бит крестьянами за жадность и неповоротливость. В сказке «Die Bremer Stadtmusikanten» животные-персонажи встречаются вместе вследствие того, что несчастье произошло с каждым из них в отдельности. (Каждого из них хозяин из-за старости выгнал из дому), а вместе им удается решить сказочную задачу - выгнать из замка разбойников. Несчастье, троекратно случающееся с одним из персонажей сказки «Katze und Maus in Gesellschaft», - мышью, состоит в том, что мышь была потрясена и испугана странными именами, которые давались детям на крестинах, гостем которых была кошка. С кошкой у мыши было общее домашнее хозяйство. В этой сказке, так же как и в сказке «Der Wolf und der Fuchs», сказочное несчастье маркирует окончание важного для сказочного сюжета события - в данном случае кражу очередной порции совместно заготовленного на зиму сала. Сюжетные события из сказки о животных «Lauschen und Flohen» не связаны логически между собой. Сущность каждого отрезка повествования этой сказки состоит в том, что сказочное несчастье постигает еще одного персонажа сказки, что приводит к кумулятивному накоплению персонажей, с которыми случилось сказочное несчастье.
Несчастье, происходящее в завершении сказочного сюжета, является закономерным итогом развития событий в сказке о животных. Так, сказка «Das Lumpengesindel» (КНМ 1G) кончается тем, что с одним из персонажей сказки (трактирщиком) произошло несколько бед подряд: он укололся булавкой и иголкой, да к тому же засорил себе глаза яичной скорлупой. Эти неприятности, соотносимые со всеми остальными сказочными несчастьями, являются закономерным результатом того, что в результате ряда приключений в его трактире остановились на ночлег другие, злонамеренные персонажи этой сказки. Аналогично развивается сюжет сказок «Strohhalm, Kohle und Bohne» и «Katze und Maus in Gesellschaft». В первом из перечисленных сказочных сюжетов путешествие персонажей сказки заканчивается вполне ожидаемым несчастьем ввиду неприспособленности соломинки, боба и уголька к походам. Что касается второй из перечисленных выше сказок, то в ней трикстерские поступки одного из персонажей (кошки) привели к гибели другого персонажа (мыши) на стадии развязки сказочного сюжета. Сказочными несчастьями заканчиваются также сюжеты «Der Wolf und die sieben jungen GeiBlein» и «Die Bremer Stadtmusikanten». В первом случае это «заслуженная» гибель волка, а во втором - выдворение разбойников из их пристанища, ставшее закономерным итогом действий других персонажей сказки.
Таким образом, сказочное несчастье не только обязательный сюжетообразующий элемент сказок о животных, но и закономерный заключительный этап развития этих сюжетов. Сказочное несчастье (сказочные несчастья) и цепь (цепи) приводящих к нему событий может быть рассмотрено в качестве главного фактора, определяющего законченность и, следовательно, цельность сюжетов сказок о животных.
Цельный образ - гештальт, создаваемый текстами сказок в сознании адресата, определяется не только событиями, составляющими содержание сказки, но и способом их изложения. Сказочные факты содержат черты как реально произошедших, так и вымышленных событий. Вымышленность -одна из главных стилистических черт всех сказочных повествований.
Подводя итог сказанному выше, можно констатировать: цельность волшебных немецких сказок и цельность сказок о животных определяются совершенно разными сюжетными компонентами этих текстов. Из этого следует, что существенно разнятся и другие, более конкретные, категории, определяемые типом цельности этих текстов. Например, информативность и структурность текстов волшебных сказок и сказок о животных. Наиболее перспективной с точки зрения дальнейших исследований представляется категория информативности. Эта текстовая категория также является многоаспектной и охватывает несколько важных сторон существования текста. Так, информативность текста связана с новыми сведениями, передаваемыми адресантом текста его адресату, с особенностями отношений между адресантом и адресатом, а также с видами информации, содержащимися в тексте [14]. Таким образом, учет особенностей цельности сказок мог бы стать базой, для построения методик самых разнообразных практических исследований этих текстов.
Список литературы
1. Адмони В. Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. - Л.: Наука, 1988.
2. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М.: URSS,
2006.
3. Гаузенблаз К. О характеристике и классификации речевых произведений // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1978. - Вып. 8. - С. 57 - 78.
4. Дридзе Т. М. Текстовая деятельность и структура коммуникации. - М.: Наука,
1984.
5. Изенберг Х. О предмете лингвистической теории текста // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1978. - Вып. 8. - С. 43 - 56.
6. Кронгауз М. А. Семантика. - М.: ACADEMIA, 2005.
7. Левицкий Ю. А. Лингвистика текста. - М.: Высшая школа, 2006.
8. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М.: Высшая школа, 1970.
9. Москальская О. И. Грамматика текста. - М.: Высшая школа, 1981.
10. Мурзин Л. Н., Штерн А. С. Текст и его восприятие. - Свердловск: Изд-во Уральского университета, 1991.
11. Одинцов В. В. Стилистика текста. - М.: URSS, 2006.
183
12. Пропп В. Я. Русская сказка. - М.: Лабиринт, 2000.
13. Сулименко Н. Е. Текст и аспекты его лексического анализа. - СПб.: Изд-во Политехнического университета, 2007.
14. Щирова И. А., Гончарова Е. А. Текст в парадигмах современного гуманитарного знания. - СПб.: Книжный дом, 2006.
15. Beaugrande R. A., Dressler W. U. Einfuhrung in die Textlinguistik. - Tubingen: Gunter Narr Verlag, 1981.
16. Coseriu E. Textlinguistik. - Tubingen: Gunter Narr Verlag, 198.1
17. Motsch W. Zur Illokutionssttruktur von Feststellungstexten // Zeitschrift fur Pho-netik, Sprachwissenschaft und Kommunikativforschung. - Berlin, 1987. - B. 40. - Heft 1.
18. Rosengren I. Hierarchisierung und Sequenzierung von Illokutionen: zwei interde-pente Strukturierungsprinzipien bei der Textproduktion. // Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikativforschung.- Berlin, 1987. - B. 40. - Heft 1.
19. Schmidt S. J. Texttheorie. - Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1973.
