CC BY
93
тривуня молодого ученого
УДК 343.3
Аюсинов Алексей Есимович Ausinov Aleksei Esimovich
адъюнкт кафедры уголовного и уголовно-исполнительного права
Нижегородская академия МВД России (603950, Нижний Новгород, Анкудиновское шоссе, 3) the post-graduate student of the chair of criminal and penal law
Nizhny Novgorod academy of the Ministry of internal affairs of Russia (3 Ankudinovskoye shosse, Nizhny Novgorod, 603950)
E-mail: aysinov81@mail.ru
Особенности субъективной стороны преступной провокационной деятельности
Features of the subjective side of the criminal provocative activities
Данная статья посвящена выявлению особенностей субъективной стороны провокации преступления, анализу ее факультативных признаков, а также изучению вопроса соотношения преступной провокационной деятельности с институтом соучастия в российском уголовном праве.
Ключевые слова: провокация преступления, соучастие, подстрекатель, субъективная сторона.
This article deals with specific features of the subjective side of the crime of provocation, the analysis of its optional features, as well as the study of the correlation of provocative criminal activity with the Institute of complicity in the Russian criminal law.
Keywords: provocation of crime, accomplice, abettor, the subjective side.
Определение субъективных признаков любого преступного деяния является крайне важной теоретической задачей. Ведь, как справедливо отмечал В.Н. Кудрявцев, «именно субъективные элементы придают поступку то или иное направление, что во взаимосвязи с внешней средой определяет характер поведения и наступивших последствий» [1]. Установление, в частности, признаков субъективной стороны деяния, сопряженного с провокационной деятельностью это, пожалуй, самый спорный и обсуждаемый вопрос, как в советское, так и в настоящее время.
Классическая школа советского уголовного права беспрекословно рассматривала деятельность агента-провокатора через призму положений института соучастия, подчеркивая тем самым неразрывную связь этих двух уголовно-правовых явлений. Так, А.Н. Трайнин в своем фундаментальном труде «Учение о соучастии», как и многие его правоведы-современники, прямо говорил, что ответственность «агента-провокатора» в обычном и прямом значении этого понятия должна определяться общими началами ответственности за соучастие в совершаемом преступлении [2]. Следует вместе с
тем уточнить, что довольно дискуссионным в то время являлся вопрос о том, каким именно образом в рамках института соучастия надлежит решать вопрос об установлении ответственности за провокацию преступления: путем непосредственного отождествления провокатора и подстрекателя, либо все же через разделение ролей этих двух видов соучастников. А.А. Пи-онтковский по данному вопросу высказывался достаточно категорично, в своих трудах указывая, что «провокатор с точки зрения советского уголовного права, хотя бы он и изобличил преступника до окончания преступления, должен рассматриваться как подстрекатель к совершению преступления» [3].
Примечательно, что решая именно таким образом вопрос установления уголовной ответственности провокатора, знаменитый ученый в то же время усматривал между ролями провокатора и подстрекателя ряд отличий, главным из которых являлось то, что в отличие от подстрекателя провокатор «руководствуется не стремлением в своей деятельности причинить вред объекту, на который направлено действие исполнителя, а стремлением изобличить преступника и передать его в руки государственной власти». Исходя
ТРИБУНЯ МОЛОДОГО УЧЕНОГО
из этого суждения возникает разумный вопрос: какое в таком случае значение имеет цель деятельности провокатора, если он сам «создает» преступника, склоняя лицо к совершению преступления? Ведь цель провокатора — предать правосудию склоненное им к совершению преступления лицо — остается за пределами подстрекательской составляющей его деятельности. Кроме того, проводить различие между подстрекателем и провокатором ученые прошлого столетия предлагали на основании лишь того, что при подстрекательстве действия обоих соучастников охвачены единым умыслом и направлены на достижение единого преступного результата, в то время как в случае наличия провокации преступления лицо подстрекает к оконченному деянию, но заранее знает, что задуманное преступление не будет доведено до конца, а будет прервано в стадии покушения.
Таким образом, решение проблемы наказуемости провокатора сводилось к ответу на вопрос признания наличности подстрекательства, исходя из содержания умысла подстрекателя и подстрекаемого: умысел последнего направлен на оконченное преступление, тогда как подстрекатель допускает лишь наступление покушения.
Так или иначе, позиция признания знака равенства между провокатором и подстрекателем поддерживалась внушительным числом теоретиков (Н.С. Таганцев, С.В. Познышев, В.Д. Иванов и др.) и существовала в доктрине отечественного уголовного права достаточно длительное время.
Несмотря на то, что с течением времени эта точка зрения все больше и больше ставилась под сомнение учеными и специалистами и практически исчезла со страниц научных трудов, даже в настоящее время существуют ее приверженцы. К примеру, профессор П.С. Яни считает, что хотя «провокация и имеет общеупотребительный смысл, с правовой точки зрения она есть не что иное, как подстрекательство к преступлению» [4, с. 25]. В рамках диссертационного исследования склонность к раскрытию сущности провокации через институт соучастия проявлял и А.А. Мастерков, который полагал, что «провокация преступления должна повлечь за собой уголовную ответственность в зависимости от роли провокатора, в соответствии с положениями ст. 33, 34 УК РФ» [5]. Еще раз подчеркнем, что версия определения провокации преступления в качестве элемента уголовно-правового института соучастия преступления хоть и имеет право на существование, но в настоящее время встречается достаточно редко.
Современное российское научное сообщество склонно отрицать принадлежность преступной провокационной деятельности к институту соучастия, приводя в доказательство этому целый ряд аргументов.
В соответствии со статьей 32 действующего российского Уголовного закона соучастием признается умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления [6].
Таким образом, одним из обязательных признаков соучастия является умысел в действиях всех соучастников.
Теория уголовного права, как известно, определяет наличие умысла исходя из двух критериев: интеллектуального и волевого. Вполне, на наш взгляд, разумно, исходя именно из присутствия и содержания данных критериев, решать вопрос об отношении преступной провокационной деятельности к институту соучастия. На отсутствие интеллектуального критерия в действиях провокатора обращает внимание, к примеру, С.Н. Радачинский, проводя между ним и подстрекателем различие следующим образом: «действия каждого из соучастников направлены на достижение единого преступного результата, а при провокации каждый из участников этих действий пытается достичь результата диаметрально противоположного» [7]. Автор считает, что при провокации такой интеллектуальный признак соучастия, как двусторонняя интеллектуальная связь в принципе невозможен. Тот факт, что лица, принимающие участие в совершении преступления, должны быть взаимно осведомлены, является неопровержимым. Напротив, на отсутствие именно волевого критерия — желания или сознательного допущения общественно опасных последствий — в действиях провокатора указывает в своих трудах С.В. Кугушева и объясняет отсутствие возможности квалификации действий провокатора в рамках института соучастия следующим образом: в случае провокации преступления у лица, ее осуществляющего, отсутствует волевой момент (а не интеллектуальный, как полагает С.Н. Радачинский) умысла, так как «его желание направлено, в первую очередь, на последующее изобличение лица, в отношении которого осуществляется провокация» [8].
Традиционно ответы на многие спорные вопросы правоприменения дает в своих рекомендациях Верховный Суд РФ. В отношении проблемы соотнесения провокации с институтом соучастия, к сожалению, позиция Верховного Суда РФ, высказанная им в 2012 году в Обзоре
2П2
Юридическая наука и практика
ТРИВУНЯ МОЛОДОГО УЧЕНОГО
судебной практики по уголовным делам о преступлениях, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, психотропных, сильнодействующих и ядовитых веществ, не только не разрешает трудности, но еще больше порождает дискуссии по исследуемому нами проблемному аспекту. В данном документе Верховный Суд РФ указывает, что «под провокацией сбыта наркотиков судам следует понимать подстрекательство, склонение, побуждение в прямой и косвенной форме к совершению противоправных действий, направленных на передачу наркотических средств сотрудникам правоохранительных органов (или лицам, привлекаемым для проведения ОРМ)» [9].
По нашему глубокому убеждению, рассматривать провокационную деятельность через призму института соучастия определенно точно нельзя. Провокационная деятельность имеет определенные, отличные от признаков соучастия характеристики.
Во-первых, провокация вызвана намерением субъекта обеспечить одностороннее проявление желательной модели поведения со стороны провоцируемого лица и имеет лишь внешние признаки преступного деяния. Во-вторых, провокационное поведение осуществляется в порядке односторонней умышленной деятельности со стороны виновного лица, не охватываемой сознанием провоцируемого.
Еще одним достаточно привлекательным для изучения вопросом является проблема определения факультативных признаков субъективной стороны деяния, содержащего в себе признаки провокационной деятельности, таких как цель и мотив. Вокруг каждого из этих факультативных признаков до сих пор не утихают научные споры.
Для начала проанализируем некоторые точки зрения на то, что же именно выступает целью преступной провокационной деятельности. Пожалуй, самым распространенным вариантом определения цели провокации преступления является «последующее изобличение виновного перед правоохранительными органами. Похожим вариантом определения содержания цели преступного провокационного поведения является «возбуждение против другого лица уголовного преследования». Достаточно интересно формулирует цель преступной провокации один из зарубежных авторов — белорусский специалист И.И. Бранчель: «целью провокации является возбуждение в другом человеке решимости совершить конкретное преступление, что обязательно проявляется в его подготовке и со-
вершении, когда проверяемому лицу не предоставляется свобода выбора вариантов своего поведения и при этом на него оказывается психическое или физическое давление с указанной целью» [10].Такой подход фактически отождествляет объективную сторону деяния в виде провокации преступления с признаком субъективной стороны, что, на наш взгляд, является неприемлемым технико-юридическим приемом.
Диспозиция единственной в настоящее время уголовно-правовой нормы (ст. 304 УК РФ) предусматривающей ответственность за частный случай провокационной деятельности, в качестве целей преступного деяния определяет искусственное создание доказательств совершения преступления и шантаж. Следуя позиции законодателя предусматривать шантаж в качестве цели провокации преступления предлагает, к примеру, С.Д. Демчук, наряду, кстати говоря, с такими целями, как привлечение провоцируемого лица к уголовной ответственности и дискредитацией [11]. Мы глубоко убеждены, что любая провокация преступления связана только с совершением преступления спровоцированным лицом, ни о каком шантаже при рассматриваемой провокации речь идти не может. Шантаж, во-первых, сам по себе не является преступлением, а может лишь выступать как один из составов совершения преступления. При этом если лицо путем шантажа заставляет другое лицо совершить какое-либо преступление, то имеет место не провокация, а соучастие в совершении преступления. Отсюда следует, что нельзя поддержать позицию авторов, некритически следующих за содержанием диспозиции статьи 304 УК РФ и признающих совершение провокации преступления в целях шантажа.
Еще одним факультативным признаком субъективной стороны любого состава преступления является мотив. В диспозиции статьи 304 УК РФ указания на мотив не содержится, а значит, обязательному установлению и доказыванию он не подлежит. Однако, несмотря на это, «мотивы и цели преступления независимо от того, входят они в состав преступления в качестве обязательных признаков или нет, всегда имеют уголовно-правовое значение» [12]. Мотив преступления, как известно, так же, впрочем, как и преступная цель, может выступать в роли как смягчающего обстоятельства, так и отягчающего, а значит, непосредственным образом влиять на назначение наказания виновному лицу. Среди наиболее распространенных мотивов преступной провокационной деятельности в научной литературе, посвященной исследованию
тривуня молодого ученого
данной темы, встречаются такие мотивы, как месть, зависть, искусственное повышение показателей эффективности работы (речь идет о правоохранительных органах, прибегающих к провокации в своей деятельности), стремление избежать уголовной ответственности путем дискредитации добросовестных представителей власти и т. д.
На наш взгляд, необходимости в прямом указании на мотивационную составляющую деятельности провокатора в составе преступления, предусматривающем ответственность за совершенное им противоправное деяние, нет. В противном случае произойдет заметное сужение объема самого преступного деяния, а у правоприменительной практики в установлении мотива возникнут существенные трудности.
Примечания
1. Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. М., 1982.
2. Трайнин А.Н. Учение о соучастии. М., 1941.
3. Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961.
4. Яни П.С. Незаконный оборот наркотиков: пособничество в приобретении или сбыт? // Уголовное право. 2005. № 5.
5. Мастерков А.А. Уголовно-правовые и криминологические аспекты провокационной деятельности: дис. ... канд. юрид. наук. Владивосток, 2000.
6. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 года № 63-ФЗ (ред. от 23.07.2013) // Собрание законодательства РФ. 1996. № 25, ст. 2954.
7. Радачинский С.Н. Юридическая природа провокации преступления // Уголовное право. 2008. № 1.
8. Кугушева С.В. Провокация преступления: проблемы уголовно-правовой квалификации // Уголовное право. 2005. № 10.
9. Обзор судебной практики по уголовным делам о преступлениях, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, психотропных, сильнодействующих и ядовитых веществ // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2012. № 10.
10. Бранчель И.И. Провокация и инсценировка преступлений при осуществлении оперативно-розыскной деятельности. URL: http://lib.sibli.ru/docs/ord/ docs/branchel.PDF (дата обращения: 12.10.2015)
11. Демчук С.Д. И вновь о провокации преступления // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2015. № 2 (32).
12. Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление / науч. ред. Г.Ф. Горский. Воронеж, 1974.
Notes
1. Kudryavtsev V.N. Legal behavior: norm and pathology. IVIoscow, 1982.
2. Traynin A.N. The doctrine of complicity. Moscow, 1941.
3. Piontkovsky A.A. Doctrine about a crime on the Soviet criminal law. Moscow, 1961.
4. Jani P.C. Drug trafficking: aiding in the acquisition of Il sale? // Criminal law. 2005. № 5.
5. Masterkov A.A. Criminal-legal and criminological aspects of the provocative activity: dissertation... candidate of legal sciences. Vladivostok, 2000.
6. Criminal code of the Russian Federation of 13 June 1996 № 63-FZ (as amended on 23.07.2013) // Collection of legislative acts of the RF. 1996. № 25, art. 2954.
7. Radachinsky S.N. The legal nature of the provocation crimes // Criminal law. 2008. № 1.
8. Kugusheva S.V. Provocation of a crime: criminal-legal qualification // Criminal law. 2005. № 10.
9. The review of court practice on criminal cases about the crimes connected with illegal circulation of narcotics, psychotropic, potent and poisonous substances // Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation. 2012. № 10.
10. Branchel I.I. Provocation and dramatization of crime in the implementation of operative-search activity. URL: http://lib.sibli.ru/docs/ord/docs/branchel.PDF (date of access: 12.10.2015).
11. Demchuk S.D. And once again about provocations of the crime // Legal science and law enforcement practice. 2015. № 2 (32).
12. Dagel P.C., Kotov D.P. The subjective party of a crime and its establishment / scientific. ed. by: G.F. Gor-sky. Voronezh, 1974.
2ПП
Юридическая наука и практика
