CC BY
73
41. Гловацкий В. Увлекательный мир парусов. (Очерки по истории парусного спорта.) М.: Прогресс, 1981.
42. Кулинко Н. Ф. История и организация физической культуры. М.: Просвещение, 1982.
43. Горянов Л. Б. «Колумбы» московского футбола. М.: Моск. рабочий, 1983.
44. Барсук О. Л. Страницы футбольной летописи. Минск: Полымя, 1987.
45. Разумовский Г. Н. Страницы истории спорта в Вятке: Воспоминания старых спортсменов. Киров: Волго-Вят. кн. изд-во, 1968.
46. Суник А. Б. Очерки отечественной историографии истории физической культуры и спорта. М.: Сов. спорт, 2010.
47. Евсеев Ю. И. Физическая культура. Ростов н/Д: Феникс, 2005.
48. Харламов И. Ф. Педагогика. М.: Гардарики, 2000.
49. Ефимов Д. Г. Становление и развитие физической культуры и спорта в государственных учреждениях России (1861-1917 гг.): дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2000.
50. Волков В. Г. Становление и развитие физической культуры и спорта в Пензенской губернии в конце XIX - первой четверти XX века: дис. ... канд. ист. наук. Пенза, 2003.
51. Гик Е. Я. Популярная история спорта. М.: «Академия», 2007.
52. Балыбердин Ю. А. Общественно-политическая жизнь в Вятско-Камском регионе в начале XX века (1900-1914 годы). М.: Прометей, 2005.
53. Сергеев В. Д. Из истории вятских газет, 1838— 1917: К 300-летию рус. печати. Киров: Киров. фил. Моск. гуманит.-экон. ин-та, 2002.
54. Патрушев В. Н. Директор Вятской гимназии Ф. М. Керенский // Из истории Вятского края. Киров: Изд-во ВГПУ, 1997.
55. Пономарев В. Ф. Народные игры, забавы, ристания на Вятке. Киров: Вят. лит.-худ. изд-во Киров. отд. СФК, 1991.
УДК 2-788
Е. В. Кустова
ОСОБЕННОСТИ ПОСЛУШАНИЙ МОНАШЕСТВУЮЩИХ В XVIII в.
(ПО МАТЕРИАЛАМ ВЯТСКОЙ И ВЕЛИКОПЕРМСКОЙ ЕПАРХИИ)*
В статье на примере Вятской и Великопермской епархии анализируется система послушаний в монастырях в XVIII в., дается их типологизация, показана их динамика на протяжении столетия, выясняются причины изменений. Рассматриваются особенности послушаний в мужских и женских монастырях, а также проблема физического труда среди монашествующих.
In article and exemplified by Vyatka and Great Perm’ Diocese analyzes the system of obedience in the monasteries in the XVIII century, given their typology, shown their dynamics in the during the century, establishing the cause of changes. Discusses the obedience’s features in monasteries and nunneries, and the problem of the physical labor of the monks.
Ключевые слова: монастыри, послушания, Петр I, реформы, Вятская и Великопермская епархия.
Keywords: monasteries, obedience, Peter I, reform, Vyatka and Great Perm’ Diocese.
Жизнь человека в монастыре определялась молитвой и трудом. Практически каждый монах в силу своего опыта и сил исполнял какое-то послушание, что было тесно связано с самой сущностью монашества. Принимая постриг, человек давал обет послушания, в котором отвергал свою волю как источник греха. Одной из форм послушаний монаха являлась готовность принять любую работу, которая воспринималась как дело Божие [1]. Труд не только давал пропитание братии, но и духовно воспитывал ее. Так, в своем уставе прп. Василий Великий, используя примеры Св. Писания, указывал на необходимость монахам заниматься рукоделием, поскольку оно утруждает тело, является проявлением служения своему ближнему, учит послушанию и смирению [2].
На протяжении нескольких столетий именование и содержание многих монастырских должностей и занятий оставались практически неизменными. Однако наполненное преобразованиями XVIII столетие внесло определенные коррективы в эту веками сложившуюся традицию.
Главный груз ответственности в монастырях по традиции лежал на плечах настоятеля.
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ и Правительством Кировской области научного проекта №13-11-43002
© Кустова Е. В., 2013
В XVП-XVШ вв. эту должность в относительно крупных мужских монастырях Вятской и Великопермской епархии (Трифоновом, Пыскорском, Слободском, Подгородном) исполняли архимандриты, в средних и небольших (Соликамском, Чердынском, Истобенском, Верхочепецком, Орловском), а также в пустынях - игумены и строители. В женских монастырях во главе стояли игумении. О необходимости иметь в Трифоновом монастыре настоятелей в сане архимандритов писал Синоду в 1726 г. вятский архиерей: «В городе Хлынове в Успенском Трифоновом монастыре надлежит быть архимандриту того ради, что оной монастырь при кафедре моей первой и в господския праздники и в воскресныя дни и в тезоименитства их величества фамилий и в прот-чия церковныя церемонии бывает с нашим смирением в соборной церкви того монастыря архимандрит в служении, да и на пред сего издревле во оном монастыре даже и доныне были архимандриты, понеже за тем монастырем имеютца вотчины... да и братии всегда бывает без мала по сту человек монахов» [3].
На настоятелей возлагалось множество обязанностей. Они должны были следить за вотчинами, улаживать возникающие там конфликты, контролировать межевание земель, расширять земельные владения, осваивать уже полученные, строить и освящать храмы как в своих монастырях, так и в его вотчинах. Важнейшим призванием настоятелей являлось также духовное руководство братии. Начиная с 1730-х гг. архимандритами и игуменами являлись, как правило, люди, имевшие среднее или высшее духовное образование, многие из них были талантливыми проповедниками, проявляли интерес к богословию, истории и философии. Поэтому архиереи привлекали их к служению за пределами своих обителей. Так, настоятели крупных монастырей (Трифонова, Хлыновского Подгородного, Верхочепец-кого и Чердынского) в XVIII столетии нередко становились заседателями духовного приказа, а затем Вятской духовной консистории, являясь деятельными помощниками владык по управлению епархией. Также они были ректорами духовной семинарии, казначеями и экономами Вятского архиерейского дома [4].
Настоятелей в XVIII в. утверждал архиерей -по своему усмотрению или из кандидатов, предложенных братией. При этом епископы зачастую ориентировались не на духовный, а на образовательный уровень человека, что имело порой негативные последствия. Монастырский устав и дисциплинарные взыскания не могли удержать порядок в обители и привести монахов к духовному совершенству, если его не удерживал настоятель силой своего духовного авторитета. Однако были примеры, когда настоятели сами
нарушали устав монастыря, проявляя неуемную страсть к властолюбию или стяжанию. К сожалению, история приуральских монастырей знает немало подобных примеров, в основном выходцев из среды семинаристов.
Для монастыря была важна не только личность настоятеля, но и его ближайшего окружения. Во время долгого отсутствия архимандритов или игуменов их обычно замещал казначей и келарь. Но если они были молоды, их назначение управляющими монастыря могло создать немало проблем, поскольку старшая братия могла «делать ему в распоряжениях ослушания». Поэтому нередко управление обителью передавалось игуменам и архимандритам, жившим в монастыре «на покое». Так, неоднократно управлял вятскими монастырями в 1770-е гг. после смерти настоятелей до назначения новых заштатный игумен Феодот (Ившин) [5]. Реже монастырь поручался для наблюдения настоятелю из соседней обители, но это было неудобно и малоэффективно.
Со временем в крупных монастырях появилась особая должность наместника. Впервые она встречается в 1734 г. в Хлыновском Успенском Трифоновом монастыре. После неожиданного отъезда, а вернее, побега в столицу архим. Александра (Корчемкина) еп. Лаврентий (Горка) назначил наместником монастыря своего духовника иером. Лаврентия (Полторацкого). В прошлом он был казначеем в Московском Симоновом монастыре и судией Смоленского архиерейского дома [6]. В начале 1750-х гг. наместником был иером. Иоанн (Черепанов), которому пришлось решать сложные проблемы, связанные с волнением крестьян в монастырских вотчинах [7]. В 1759 г. еп. Варфоломей назначил на время служения архим. Давида в столице наместником переведенного из Белгородской епархии иеромонаха Софонию, являвшегося одновременно талантливым проповедником [8]. В 1762 г. для лучшего смотрения над монашествующими наместником был определен иеромонах Трифонова монастыря, учитель синтаксимы и грамматики, прокуратор семинарии Мисаил (Сеземов) [9].
Монахи в XVIII в. делились на соборных -кто служил и выполнял послушания, и больничных, которые по болезненному состоянию и слабости от них были освобождены. Настоятель распределял послушания с учетом духовного опыта, профессии в «миру», способностей, состояния здоровья человека и пр. Их можно условно разделить на церковные, хозяйственно-экономические и связанные с внутренним порядком в монастыре.
В центре жизни монаха лежал дневной круг богослужений. Службы в монастыре совершались ежедневно. Однако резкое сокращение числа
монашествующих вследствие реформ Петра I и его последователей привело к тому, что иеромонахов и иеродиаконов для совершения служения стало не хватать [10]. Так, в 1739 г. в 16 монастырях Вятской и Великопермской епархии в храмах было 35 престолов, но только у 12 совершались службы, поскольку на все монастыри приходилось 20 иеромонахов и 8 иеродиаконов [11]. При этом в Верхочепецком и Котельничском монастырях было только по одному иеромонаху и ни одного иеродиакона [12]. В Успенском Трифоновом монастыре дело обстояло лучше других обителей: в 1739 г. здесь находилось 5 иеромонахов и 3 иеродиакона, поэтому была возможность служить по очереди. Тем не менее по сравнению с предыдущим периодом в монастыре в это время отмечалась «скудость» и «немалая нужда» священнослужителей [13]. В 1740 г. архимандрит относительно благополучного Слободского монастыря Герасим писал архиерею, что «при оном де Богоявленском монастыре которые имеются иеромонахи и монахи весма дряхлы, а в священно и церковнослужениях также и в отправлении всяких монастырских служб имеется немалая нужда». Поэтому настоятель просил определить к монастырю для служения священника и диакона [14]. Во многих пустынях вообще не было иеромонахов, поэтому служили там священники из близлежащих приходских церквей.
В таких условиях даже сосланных за какие-то проступки в другие монастыри иеромонахов и иеродиаконов порой приходилось возвращать раньше срока, иначе их наказание ложилось тяжелым бременем на всю братию. Так, иером. Гавриил (Старцов) в 1758 г. за пьянство был наказан плетьми и сослан на два месяца в Богословский Подгородный монастырь [15]. Однако, не дождав указанного срока, братия попросила его вернуть, так как «...в реченном Успенском Трифоновом монастыре в отправлении Божественных литоргей, повсядневно бываемым в трех церквах Божиих, за малоимением служащих иеромонахов, ис коих крайне имеются престарелыя, священнослужение бывает отправлением весма с немалою трудностию» [16]. В качестве причетников, помогавших священникам во время службы, приглашали бельцов.
За правильность совершения служб в соответствии с церковным уставом отвечал уставщик. Ему помогали канонарх (головщик), который руководил церковным пением, крылосные (кры-лошане, певчие), псаломщик и парамонарь (пономарь) [17]. Пономарь следил за порядком в храме, возжигал и гасил свечи, лампады, паникадила, звонил в колокола или било, созывая братию на службу, если не было особого звонаря, открывал и запирал церковные двери.
В XVIII в. в монастырях сохраняется и традиционное послушание духовника, который исповедовал братию и давал духовные наставления.
Однако служение не было единственным послушанием. Ряд монахов отвечал за общий порядок в монастыре. Правда, как особые должности они фигурируют только в крупных монастырях епархии. Открывал и закрывал монастырские ворота, а также наблюдал за входившими в обитель монастырский сторож (воротник - на монастырских воротах). Также в некоторых обителях был будильник и звонарь.
Совершенно новую должность, порожденную Петровскими преобразованиями, представлял собой инквизитор - подчинявшийся Синоду духовный фискал, который был призван контролировать жизнь монастыря, следить за исполнением церковных обрядов, ведением дел и пр. [18] Правда, данная должность просуществовала недолго. На Вятке она упоминается только в 1723— 1725 гг. в Верхочепецком, Пыскорском, Чердын-ском, Кайгородском мужских монастырях и Пле-синской пустыне [19].
Помимо богослужения в храме и слежения за порядком в монастыре были послушания хозяйственно-бытового характера. В крупных монастырях главным помощником настоятеля по ведению монастырского хозяйства, как и в XVII в., являлся келарь. Он заведовал хранением и распределением продуктов. Также он следил за земельными владениями, занимался приобретением новых имений, обменом и продажей старых, контролировал своевременное поступление оброка и исполнение крестьянских повинностей. В его власти был суд над монастырскими крестьянами, который он осуществлял либо сам, либо через своих представителей.
Для монастыря с обширным хозяйством особая роль отводилась казначею, который хранил у себя монастырскую казну и вел приход и расход средств. В отличие от других послушаний, эта должность была практически во всех монастырях, за исключением нескольких пустынь и некоторых женских обителей. Казна, которая хранилась у казначея за печатью настоятеля, периодически проверялась всей братией, а при смене казначея сдавалась и принималась «при всебратственном собрании» по приходным и расходным книгам [20].
В исключительных случаях, когда монастырь имел обширное хозяйство, в монастыре было несколько казначеев. Так, в Пыскорском монастыре в 1724 г. упоминаются сразу три казначея -«денежной казны», «платной казны» и «железной казны», причем все они были простыми монахами 72-75 лет, происходившими из крестьянства. Два казначея - денежной и платной казны - упоминается в Соликамском Вознесенском
монастыре - также простые монахи из крестьян 64 и 67 лет [21]. Однако после введения штатов в 1764 г. подобная практика была прекращена.
Простые монахи или послушники исполняли должности просвирника, чашника, хлебодара, конюшенных «у присмотру лошадей», выполняли различные работы в хлебопекарне, были у продажи свечей [22].
Ближайшим помощником келаря был эконом [23], или ключник. В ведении эконома находились погреба, амбары, кухня, конюшни, скотный двор и т. д. Ему в свою очередь подчинялись монахи, отвечавшие за разные отрасли монастырского хозяйства: хлебник, ризничий. На монастырской трапезе трудились трапезник, под-келарники и чашники. В то же время монахи в XVIII в. почти не трудились в пекарнях, поварнях и мукосеинах, послушание в которых считалось самым тяжелым. Особенно благоговейно в монастырях относились к выпеканию хлеба. Среди монахов обычно выделялся «просфиряк» (просвирник) для печения просфор. Однако в XVIII в. просфоры и хлеб монастыри нередко покупали.
Поскольку многие монастыри до секуляризации имели земельные владения, существовали различные послушания для решения хозяйственных вопросов. За многочисленными вотчинами еще начиная с XVII в. следили посельские (по-сельные) старцы, которые имели помощников -прикащиков, старост и сборщиков. Если монахи сами не работали в каких-то службах, то осуществляли общий надзор за ними: житные старцы (житенные) наряду с вкладчиками следили за сбором и сохранностью зерна в деревнях, посельские - управляли вотчинами и следили за сельскохозяйственными работами. Но зачастую эти должности объединялись. Также монахи и вкладчики посылались в различные вотчины для приема помольных денег (с мельниц) и найма работников [24].
При этом нет сведений о том, чтобы сами монахи работали на земле или ухаживали за скотом - для этого были служебники, слуги, наемные работники. Согласно древнему Студийскому уставу, в монастырях различались два круга работ: «домовые», внутренние, которые производились руками монахов, и внешние, которые иноки исполнять не могли (например, на скотном дворе) [25]. По-видимому, часть из этих работников являлась послушниками, поскольку данная категория нигде в документах XVH-XVHI вв. особо не выделяется. Можно предположить, что, пройдя определенный «искус» при выполнении тяжелых хозяйственных работ, они постригались в монашество. Исключение составляли священники и диаконы, для которых главным послушанием до и после пострига было служение в храме. В 1730-е гг. в большинстве вотчин посель-
ских старцев заменили отставные военные, жившие в монастырях на пропитании. Иногда посельские старцы жили вместе с военными [26]. В последний раз указанная должность встречается в 1756 г. В Вобловицкой вотчине Трифонова монастыря вместе с приказчиком жил посель-ный монах Варсонофий [27]. В Пыскорском и Соликамском монастырях, где основные доходы приносила добыча соли, старцы занимались ее оптовой и розничной продажей [28].
Некоторые послушания монахи несли за пределами родной обители и ее вотчин. Так, монахи Хлыновского Трифонова монастыря из-за нехватки братии в архиерейском доме нередко исполняли там должности ризничего, житенного, казначея, находились «у промена восковых свеч» [29]. Иеромонахи и архимандрит той же обители постригали в монашество послушниц Вятского Преображенского девичьего монастыря [30]. Подобная традиция существовала и в других городах и селах, где существовали одновременно мужские и женские монастыри (Слободском, Котельниче, Соликамске и пр.). В середине XVIII в. монашествующие из вятских монастырей, окончившие вятскую духовную школу, а также из Вятского архиерейского дома выполняли некоторые должности в семинарии. Архимандриты Успенского Трифонова монастыря с 1764 по 1860 г. являлись ректорами Вятской духовной семинарии [31]. Ряд настоятелей, подобно соборным протоиереям, в XVIII в. исполняли должность закащика, который следил за церковным благочинием и управлял церковной единицей - заказом. В частности, в 1730-е гг. эту должность в Слободском заказе нес архимандрит Богоявленского монастыря Никанор, а в 1740-е гг. -Герасим. По указанию духовной консистории они расследовали дела, подлежащие церковному суду, следили за отправлением богослужений в монастырских и приходских храмах, отвечали за сбор детей духовенства на смотр для обучения в школе и пр. [32] Порой послушание оказывалось за монастырскими стенами и для простых монахов. В частности, многие монастыри имели свои крестные ходы с почитаемыми иконами. В некоторых случаях, как, например, в Трифоновом монастыре, они продолжались несколько месяцев, являясь тяжелым испытанием для монашествующих, особенно слабых здоровьем [33].
Назначение на послушание зачастую зависело от уровня образования. Владели грамотностью в монастыре обычно только иеромонахи и иеродиаконы, которые служили в храме. При этом неграмотность простых монахов не мешала им заниматься хозяйственными делами. Известно, что многие посельские старцы в начале XVIII в., отвечавшие за прием хлеба у крестьян, были неграмотны. Более того, в Трифоновом монастыре
был даже один неграмотный иеромонах - бывший келейник архиеп. Ионы иером. Стефан [34]. Непродолжительное время исполнял должность казначея неграмотный монах Антоний. В 1703 г. в Верховятском Екатерининском монастыре вместо казначея Феодосия расписался Кондрат Блинов [35]. В 1735 г. упоминается неграмотный казначей Верхочепецкого монастыря - монах Вар-соновий (Плетенев) [36]. Но подобные примеры были все-таки исключением, а не правилом. С появлением славяно-латинской школы в Хлынове подобных случаев уже не встречалось.
В мужских монастырях жили за счет вкладов, платы за молебны, подаяний, сборов с пашенных земель и угодий, и лишь в исключительных случаях прибегали к рукоделию. Ремеслами, промыслами и сельским хозяйством монахи мужских монастырей занимались, судя по документам, нечасто, хотя о необходимости подобных работ для братии говорили древние иноческие уставы [37]. Еще в XVII в. в монастырях тяжелые физические работы исполняли в основном вкладчики и служебники, которых Петр I попытался вместе с другими бельцами изгнать из обителей. Указы первой четверти XVIII в. говорили о необходимости заводить в монастырях мастерские и питаться братии трудом своих рук. Правда, возродить рукоделие в монастырях они так и не смогли. Во многом это было связано с тем, что принимали постриг люди преклонных лет, малоспособные к несению тяжелых физических трудов.
Но редкие примеры все же встречались в вятских и пермских монастырях. Так, в 1702 г. братия Екатерининского Верховятского монастыря, который имел небольшой хлебный доход, писала, что «денежных доходов с монастырских крестьян и оброчных статей у нас нет. А сверх того питаемся мы казначей з братиею волоковою работою в наймах телегами, когда бывает проезд летним временем купецким людем с мелкими товары, а на церковную утварь на свечи на ладан и на церковное вино собираем от подаяния православных христиан» [38].
Подробно были расписаны послушания и рукоделия в Соликамском Вознесенском монастыре в 1724 г. Жившие в монастыре иеромонахи и иеродиаконы имели главным послушанием служение. Простые же монахи несли послушания пономаря, головщика, подкеларщика, житенно-го, будильщика, келейника игумена, читали Синодик, были на раздаче кваса и хлеба, служили в поварне, давали разнарядку трудникам. Некоторые из братии также занимались разными «рукоделиями» - изготавливали ведра и ковши, чернили сукно, шили обувь, вязали лествицы [39]. Также в упраздненной Сылвенской вотчине Соликамского монастыря жили 7 посельных мона-
хов [40]. В Оханной пустыни в том же году монах Савватий шил на братию обувь (коты), а 92-летний (!) монах Филипп в качестве рукоделия имел «всякую плотническую работу» [41].
Начиная с 1730-х гг., в связи с резким сокращением общего числа монашествующих, многие из традиционно монашеских послушаний стали исполнять бельцы. Например, в январе 1739 г. в Слободском монастыре, где было 7 монашествующих (наместник, казначей, 2 иеромонаха, 3 монаха) и диакон-белец, жили 42 монастырских служителя, которые исполняли не только хозяйственные функции (поваренной, конюшенной, житенный, плотник, кузнец, 5 конюхов, портной, 2 истопников, 2 хлебников, повар, 3 рыбаков, церковный сторож, 5 вотчинных надзирателей, 5 смотрителей мельниц, 5 скотников при монастыре и поселениях, 3 россыльщиков, подьячий), но и традиционные для монашествующих послушания конархиста, звонаря, подкеларщика [42]. Подобная картина была характерна и для других вятских и пермских монастырей. При этом число служителей значительно превышало число монашествующих. Их соотношение в разных монастырях различалось. Так, в 1739 г. в Хлыновском Подгородном монастыре на 18 монахов приходился 31 служитель, в Трифоновом они соотносились как 16 к 48, в Слободском - 7 к 42, в Верхочепецком - 8 к 18, в Истобенском - 12 к
16, в Котельничском - 2 к 11, в Пыскорском - 27 (не считая 10 расстриженных) к 76 [43].
Послушания в женских монастырях принципиально отличались от мужских. Основная функция мужских монастырей - служение в храмах -ложилась на плечи белого духовенства, бывшего при женских монастырях. При этом по указу 14 июля 1729 г. вдовые попы и диаконы при девичьих монастырях от служения отрешались, а тех, кто желал продолжить служение, указывалось постригать в монашество [44]. Отсутствие вотчин у женских обителей привело к тому, что здесь не существовало традиционных для мужских монастырей разнообразных хозяйственных послушаний.
Существование женских монастырей, не имевших собственных земельных владений и доходов от служения молебнов и треб, зависело от помощи соседних мужских монастырей и милостыни. Лишь Хлыновский Преображенский монастырь питался в XVIII в. жалованием от великого государя, которое, правда, обеспечивало не всех стариц [45]. Положение усугублялось тем, что в женских монастырях практически не было служебников. Все это подталкивало женские обители более активно заниматься рукоделием. Так, в Хлыновском Преображенском девичьем монастыре в 1724 г. игумения Феодосия и монахиня Акилина занимались шитьем женских платьев,
монахиня Улита пекла просфоры, Ирина (Агафонова), Ирина (Бердинцова) и Ефросиния -пряли пряжу, Параскева - поправляла в храме свечи. Большинство же стариц были преклонных лет, поражены разными болезнями и никаких послушаний уже не несли [46]. В том же году монахиня Кунгурского Тихвинского, а позднее Чердынского девичья монастыря Фотиния занималась выращиванием овощей на огороде, а монахиня Мелания из тех же монастырей занималась плетением кружев [47].
Судя по документам второй воловины XVIII в., женские монастыри нередко занимались сканьем свеч и печением просфор для городских церквей и мужских монастырей. Так, послушницы и монахини Уфимского (Слободского) Христорождественского монастыря пекли просфоры для Верхочепецкого (Слободского) Крестовоздвиженского монастыря [48].
Монастырские штаты 1764 г. четко определили полагающиеся для разных монастырей послушания. В Вятской и Великопермской епархии были монастыри 2-го и 3-го классов. По штатам полагалось в монастырях 2-го класса иметь архимандрита, казначея, 6 иеромонахов, в том числе ризничего, 4 иеродиаконов, 2 пономарей, просфи-ряка, ключника (он же хлебодар), чашника, 17 служителей, в том числе подьячего; в монастырях 3-го класса - игумена, казначея, 4 иеромонахов, в том числе ризничего, 2 иеродиаконов, пономаря, просфиряка, ключника (он же хлебодар), чашника, 9 служителей, в том числе подьячего. В женских монастырях 3-го класса полагалось быть игуменье, казначее, 15 монахиням, 2 священникам, 2 диаконам, 3 служителям [49].
В целом, на протяжении столетия наблюдается тенденция к сокращению традиционных монастырских послушаний и их «специализации» в мужских монастырях. В частности, в последней трети XVIII в. исчезают должности келаря и по-сельских старцев, что стало следствием секуляризации монастырских земель. В то же время, несмотря на ограниченный перечень послушаний, определенных штатами 1764 г., в крупных монастырях по-прежнему сохранялись должности жи-тенного, уставщика, эконома, не зафиксированные в штатах. Тенденции, заложенные в XVIII в., получили развитие в XIX в., когда произошла дальнейшая унификация и сокращение официальных монастырских послушаний. Основными должностями впоследствии стали казначей и ризничий, лишь в редких случаях в документах встречались наместники и экономы. Введенные же по штатам должности чашника, ключника и хлебодара не прижились и вышли из употребления уже в первой трети XIX в. [50] Что же касается женских обителей, в XIX в. более разнообразными стали рукоделия монахинь, которые помимо тра-
диционного печения просфор и сканья свеч освоили изготовление церковных облачений, вышивку, чеканку, писание икон, столярное дело, резьбу и золочение иконостасов и даже изготовление фотографий [51]. Появились различные мастерские и во многих мужских монастырях.
Таким образом, изменение политики государства и условий существования монастырей, которое привело к резкому сокращению численности монашествующих и ликвидации монастырского землевладения, оказало заметное воздействие на деятельность обителей и, как следствие этого, отразилось на послушаниях монашествующих.
Примечания
1. Петр (Екатериновский), еписк. О монашестве. М., 1998. С. 58, 62, 70-72.
2. Древние иноческие уставы. М., 1892. С. 361-375.
3. Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. 237. Оп. 74. Д. 27. Л. 117-117об.
4. Кустова Е. В. Вятское ученое монашество в XVIII веке // Обретение святых. III Региональная церковно-науч. конф.: сб. науч. работ. Киров, 2012. С. 64-80.
5. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 30. Л. 424 об. и др.
6. Верещагин А. С. Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии. Вятка, 1898. С. 185; Российский государственный исторический архив. Ф. 796. Оп. 1. Д. 274, 350, 425, 650, 691, 693; Оп. 6. Д. 109; Оп. 15. Д. 100; Оп. 20. Д. 315; Оп. 21. Д. 415.
7. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 13. Л. 633-633 об.
8. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 623.
9. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 20а. Л. 434 об.
10. Подробнее о причинах см.: Кустова Е. В. Вят-
ский Успенский Трифонов монастырь в призме реформ Петра I // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2012. № 4(5). С. 6-12.
11. Титлинов А. Правительство императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам православной церкви. Вильна, 1905. С. 300.
12. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 152. Л. 8об.-9об.
13. Там же. Д. 335. Л. 1-2; Д. 338. Л. 1 и др.
14. ГАКО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 10. Л. 56.
15. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 4. Л. 155об.-156об.
16. Там же. Л. 210об.—211.
17. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6. Л. 37-43; Ведомость о Вятском архиерейском доме и о монастырях, составленная в первой четверти XVIII в. (сост. по указу Св. Синода от 22 июня 1725 г.). Сообщ. В. Шабалин // Тр. Вятской ученой архивной комиссии. 1912. Вып. 1-2. С. 123; Вятка. Материалы ... С. 253, 257-258.
18. Ведомость о Вятском архиерейском доме ...
С. 123; Русское православие: вехи истории / науч. ред. А. И. Клибанов. М., 1989. С. 245.
19. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 45об., 78, 96,
100об., 109об., 112об.
20. ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 5. Л. 68об.-69.
21. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 79-79об., 101об.
22. Российский государственный архив древних актов (далее - РГАДА). Ф. 237. Оп. 1. Д. 558. Л. 31; Ведомость о Вятском архиерейском доме . С. 123; Вятка. Материалы ... С. 257-258.
23. 20 мая 1759 г. Вятская духовная консистория указала настоятелю Трифонова монастыря, чтобы
более в обители не было должности эконома (ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 353. Л. 66). Но, несмотря на этот запрет, данная должность вновь появилась в 1770-е гг.
24. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 558. Л. 30об.-31, 35-35об.; ГАКО. Ф. 247. Оп. 1. Д. 4. Л. 54, 72об.; Оп. 2. Д. 10. Л. 661 и др.
25. К внутренним службам относилось приготовление и хранение еды, прачечная, воскобойная, кузница, библиотека, часть огородов. Впоследствии это правило о разделении работ признал и Стоглавый собор 1550 г. (Романенко Е. В. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. М., 2002. С. 79-80).
26. Вятка. Материалы для истории города XVII и XVIII столетия. М., 1887. С. 253-254.
27. ГАКО. Ф. 247. Оп. 1. Д. 4. Л. 14об., 72об., 98.
28. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 7. Л. 531-532.
29. ГАкО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 10. Л. 661; Вятка. Материалы ... С. 257-258.
30. Там же. Д. 20а. Л. 697.
31.Кустова Е. В. Вятская духовная школа в XVIII в.: основные проблемы и пути их решения // Вестник ВятГГУ. 2011. № 2 (5). С. 18-24; ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 31. Л. 280-281 об.
32. ГАКО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 2. Л. 38об., 54, 62-63; Д. 10. Л. 3.
33.Кустова Е. В. История Вятского Успенского Трифонова монастыря. Т. 1. История монасты-
ря от основания до наших дней. Киров, 2012. С. 435437, 441.
34. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 558. Л. 25, 26, 29-36.
35. Там же. Д. 55. Л. 668-669 об.; Д. 665. Л. 5.
36. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 41. Л. 87.
37. Древние иноческие уставы. М., 1892. С. 365.
38. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 665. Л. 5об.
39. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 102-104об.
40. Там же. Л. 107об.
41. Там же. Л. 119об.
42. ГАКО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 9. Л. 1-1об.
43. ГАКО. Ф. 237. Оп. 74. Д. 56. Л. 7-59; Оп. 81. Д. 152. Л. 1-12.
44. ГАКО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 5. Л. 22об.
45. РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 665. Л. 15об.-16.
46. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 6. Л. 35об.-36а.
47. ГАКО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 39. Л. 2, 45, 65.
48. ГАКО. Ф. 237. Оп. 81. Д. 5. Л. 63-65, 70. Крес-
товоздвиженский и Уфимский монастыри долгое вре-
мя сохраняли свои старые названия после слияния обителей и перемещения их в г. Слободской.
49. ПСЗ-1. Т. 44. Книга штатов. Ч. 2. С. 29-30.
50. Кустова Е. В. История Вятского Успенского Трифонова монастыря. Т. 2. Справочные материалы. Киров, 2012. С. 109-162.
51. Слободской Христорождественский женский монастырь: сб. очерков. Киров, 2011. С. 109-115.
