CC BY
283
О.А. Маркелова (Москва)
ОСОБЕННОСТИ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ В РОМАНЕ АУРМАННА ЯКОБССОНА «ГЛАЙСИР»
К вопросу о рецепции древнескандинавской словесности в современной исландской прозе
Аннотация. Для исландской исторической романистики рубежа XX-XXI вв. характерно создание текстов, где отправной точкой для повествования является та или иная «сага об исландцах». Роман современного исландского автора Аур-манна Якобссона «Глайсир» (2011) основан на тексте «Саги о людях с Песчаного берега», однако написан с точки зрения маргинального в данной саге персонажа: быка Глайсира, в которого вселился призрак Торольва Скрюченная Нога. Глайсир часто цитирует «Старшую Эдду». У этого цитирования есть свои особенности: эддические образы в интерпретации Глайсира подвергаются переосмыслению и сплетаются с индивидуальной метафорикой. Апелляция к мифологическим песням «Эдды» выделяет Глайсира в особый текстовый план и в определенной мере «программирует» его судьбу. «Глайсир» рассматривается в статье в контексте других случаев рецепции древнеисландской литературы в современной исландской прозе. В культуре Исландии персонажи саг часто становятся прецедентными персонажами, - но Торольв Скрюченная Нога изначально не принадлежал к их числу. Аурманн Якобссон создает нового прецедентного персонажа за счет необычного использования хорошо знакомых читательской аудитории древних текстов.
Ключевые слова: современная исландская литература; саги об исландцах; «Сага о людях с Песчаного берега»; «Старшая Эдда»; исторический роман; интертекстуальность; рецепция.
O.A. Markelova (Moscow)
Intertextuality in the Novel "Gl^sir" by Armann Jakobsson: The Case-Study of Perception of Old Norse Literature in Modern Icelandic Prose
Abstract: For Icelandic historical novel writing of the turn of centuries 20th-21th, texts based on some particular "saga of Icelanders" are typical. The novel "Glssir" (2011) by Armann Jakobsson is based on "Eyrbyggja saga", but written from the point of view of the person who is marginal in the saga itself: the bull Glssir possessed by the ghost of Thoroflr Bsgifotr. Glssir quotes the Poetic Edda rather often. Such quotation has its specific features: in Glssir's interpretation the eddaic images are re-interpreted and combined with his personal metaphors. Appealing to the mythological songs of Edda puts Glssir on a special text plan and in a certain mode "programmes" his fate. In this paper "Glssir" is examined in the context of other cases of perception of Old Icelandic literature in contemporary Icelandic prose fiction. In Icelandic culture the significant saga characters often become the precedential ones, but Thorolfr Bsgifotr isn't used to be among them. Armann Jakobsson creates a new precedential character
by means of a specific use of familiar Old Icelandic texts.
Key words: modern Icelandic literature; sagas of Icelanders; "Eyrbyggja saga"; the Poetic Edda; historical novel; intertextuality; perception.
В этой статье речь пойдет об исландской прозе рубежа XX-XXI вв. -материале, не попадавшем в поле зрения отечественных литературоведов и пока еще не полностью осмысленном литературоведами Исландии. Главным объектом нашего интереса будет рецепция древнеисландской литературы в крупной прозе указанного периода. Для исландских авторов обращение к «великому литературному наследию» своего народа вполне закономерно, тем не менее, в литературе последних трех десятилетий тексты, действие которых происходит в эпоху действия саг (IX-XIII вв.), немногочисленны. Как правило, это исторические романы. (Однако есть и ряд текстов, где сюжеты саг осмысляются как универсальные прецедентные ситуации, например, «Выкуп головы» Оулава Гюннарссона (2005), где известный эпизод из «Саги об Эгиле» становится метафорой судьбы персонажа, живущего в начале ХХ в., или ряд романов Траина Бертель-ссона, в которых сюжеты саг ложатся в основу детективных историй, происходящих в Рейкьявике 2000-х гг.). Важно, что исландские авторы при создании таких текстов не идут по излюбленному пути своих зарубежных коллег - придумать собственную историю, воспроизводящую распространенные сюжетные коллизии саговой литературы, - а берут в качестве отправной точки для своего повествования какую-нибудь уже известную сагу. (Яркие примеры здесь - «Торвальд Странник» Ауртни Бергманна (1994), основанный на древнеисландских «Пряди о Торвальде» и «Саге о крещении Исландии», и «Здесь лежит скальд» Тоурарина Эльдъяртна (2012), являющийся реконструкцией «Саги о жителях Сварвдаля»). Сюжеты саг в современных исландских исторических романах в целом не подвергаются сильной трансформации. Но расхождения с текстом саги в том, что касается освещения тех или иных периодов биографии персонажа, мотивировок его поступков, его чувств и пр., в таких случаях неизбежны, т.к. речь идет о произведениях разных эпох и разных жанров с различными эстетическими задачами. Как поясняет крупный исландский филолог и писатель Ауртни Бергманн: «Люди пытались писать в саговой манере <...>, но гораздо обычнее другое: что они задействовали данные современной психологической науки и современное понимание человека, чтобы заполнить те лакуны и разрешить те загадки, которые предоставляет читателям лапидарный стиль саг» [Ami Bergmann 2012, 118].
Роман Аурманна Якобссона «Глайсир» (2011) является переписыванием «Саги о людях с Песчаного берега» (Eyrbyggja saga) от лица одного ее эпизодического, но очень необычного персонажа: быка по имени Глай-сир («Блистательный»), принадлежащего бонду Тородду Торбрандссону с хутора Финнгейрсстадир. В этого быка, согласно тексту саги, вселился призрак Торольва Скрюченная Нога, чей сын Арнкель был убит группой людей, в числе которых был и Тородд [Îslendingasogur... 1981, 78, 90, 114].
Аурманн Якобссон (род. 1970) - литературовед, историк исландской литературы, специалист по сагам; в последние годы он также стал уделять время художественному творчеству (в т.ч. обратил на себя внимание книгой в стиле фэнтези «Последний волшебник», адресованной юношеству). Роман «Глайсир» заслуживает отдельного рассмотрения прежде всего по причине оригинальности взаимодействия с материалом древнеисландской словесности. Уже само изложение известного сюжета саги с точки зрения нечеловеческого персонажа - случай, необычный в современной исландской художественной прозе - и, вероятно, не только в ней. Наибольший интерес представляет интертекстуальный ряд этого романа: в него входят общеизвестные для исландской аудитории тексты, однако используются они своеобразно.
Критическая литература о романе на данный момент исчерпывается несколькими рецензиями в исландских литературных журналах. Любопытно, что в этих рецензиях не сказано ни слова об особенностях его интертекстуальности.
Наиболее верное жанровое определение «Глайсира» - очевидно, «исторический роман», т.к. в этом тексте присутствует достоверная картина определенной исторической эпохи. Но основная предпосылка этого романа - фантастическая: события изложены с точки зрения представителя нечисти. (Рассказчик аттестует сам себя то как призрака, то как «злобного тролля»).
Первый, лежащий на поверхности, слой интертекстуальности - взаимодействие с самим материалом «Саги о людях с Песчаного берега» и других родовых саг. Роман представляет рассказ Глайсира/Торольва от первого лица о событиях до и после гибели Торольва. Иногда текст саги цитируется прямо - в том случае, когда рассказчику необходимо показать, не как он сам воспринял то или иное событие, а как его увидели люди со стороны. Наряду с персонажами «Саги о людях с Песчаного берега» в романе фигурируют или упоминаются персонажи других известных саг: Гудрун Освивсдоттир («Сага о людях из Лососьей долины»), Гисли Сурс-сон («Сага о Гисли»), Снорри Годи (историческое лицо, фигурирующее во многих родовых сагах). Впрочем, отсылка к истории Гисли есть уже в «Саге о людях с Песчаного берега»: там фигурируют его сестра Тордис и ее муж Бёрк; подробно рассказывается, как Тордис обошлась с убийцей брата.
В романе в деталях повествуется о детстве Торольва, на долю которому досталось общение с деспотичным отцом (в самой саге его отец упомянут всего раз), а также о детстве его сына Арнкеля, который в саге предстает исключительно взрослым. В саге разногласия Арнкеля с отцом возникают из-за вполне конкретных судебных дел. Арнкель гибнет в распре с людьми Снорри Годи, уже намного позже смерти Торольва; там оговаривается, что дело о его убийстве разрешили миром, - но окружающим показалось странным, что человек, наделенный таким общественным положением, как он, не был отомщен. В романе обстоятельства гибели Арнкеля не упо-
минаются, а ненависть отца-призрака к нему априорна.
В «Глайсире» существенные изменения претерпевает содержательная сторона саги - за счет смещения точки зрения: рассказчиком от первого лица становится персонаж, чья роль в древнем тексте не была центральной. Из-за этого многие события, упоминавшиеся в саге, но не имевшие отношения к Торольву, не получают в романе подробного освещения. Однако перспектива рассказчика, даже пребывающего в образе быка, не ограничена рамками стойла (хотя о своем пребывании в хлеву в темноте и одиночестве Глайсир говорит очень часто). В романе сообщается о масштабных исторических событиях, касающихся всей Исландии. Самое важное такое событие - недавнее пришествие в Исландию христианства; при этом влияние «Белого Христа» ни в коей мере не отменяет волю старых богов: Торольв убежден, что он проклят ими. Коллизия состоит в следующем: чтобы избавиться от проклятия и перестать влачить существование в качестве призрака, Торольв должен отомстить за своего сына Арнкеля, которого никогда не любил, убив единственного человека, относящегося к нему хорошо: Тородда, у которого Глайсир - любимый бык.
В подобных случаях актуальным оказывается вопрос не столько о том, как содержательный план саги изменяется в романе, сколько о том, насколько связь саги с этим романом продолжает быть прочной. Один из рецензентов «Глайсира» утверждает, что для полноценного восприятия романа читателем знакомство с «Сагой о людях с Песчаного берега» вовсе не обязательно [Helga Ferdinandsdottir 2011].
Однако кроме лежащих на поверхности (и, возможно, не прибавляющих почти ничего нового к характеристике заглавного персонажа) отсылок к саге, в романе Аурманна Якобссона есть второй слой интертекстуальности, связанный со «Старшей Эддой». Глайсир часто разговаривает цитатами из мифологических песней (иногда - с отсылками к соответствующим мифам, известным по другим источникам). Уже на первых страницах герой дает коровам, с которыми вынужден делить стойло, прозвище «heimskar auöhumlur» («глупые аудумлы»), т.е., употребляет слово, однозначно отсылающее к эддическому мифу о первотворении (впрочем, известному нам по интерпретации Снорри Стурлусона).
Как правило, отсылки к мифологическим песням «Старшей Эдды» появляются при характеристике Глайсиром самого себя и своих чувств. Например: «... страх превращается в чудище, в связанного волка, - а все знают, что он когда-нибудь вырвется, и тогда содрогнется древнее древо. Карлики застонут за каменными дверьми. Небеса расколются. Солнце затмится. Земля погрузится в море» [Armann Jakobsson 2011, 20]. Гнев призрака и его намерение мстить - явление космического масштаба. Само происхождение этого чудовищного быка уподобляется эпизоду сотворения мира. (Строго говоря, в этом случае происходит отсылка не к песням «Старшей Эдды», а к «Видению Гюльви» Снорри Стурлусона). «Корова часто ходила на взморье [где сожгли Торольва, когда он был живым мертвецом], где когда-то был костер, и лизала камни, на которые налетел пе-
пел. Не иначе, она возомнила себя второй Аудумлой, которой доверили саму жизнь. Без Аудумлы человечества бы не было. Несть жизни без священной коровы! А кому вообще взбрело на ум, что коровы - священные? Эти инертные, пускающие ветры создания, которые день-деньской жуют жвачку...» [Агтапп Jakobsson 2011, 48]. Появление Глайсира описано как пародийное повторение истории сотворения мира. Если отвлечься от иронического тона рассказчика, можно интерпретировать этот эпизод так: появление этого чудовища произошло из-за того, что развитие мира пошло неправильно.
Образ Торольва/Глайсира двоится. Эта двойственность подчеркнута также интертекстуальным планом: персонаж изъясняется цитатами из «Эдды» только тогда, когда речь идет о его пребывании в обличье быка. (Когда он рассказывает эпизоды своей биографии, предшествующие смерти и превращению в призрака, отсылки к «Старшей Эдде» отсутствуют). Глайсир вспоминает свои ощущения, когда он впервые начал существование в качестве призрака: «Прошло много времени, прежде чем я очнулся. Забылся, глядя вон в темноту, где был лишь черный провал, похожий на Гиннунгагап. Месть. Арнкель. Месть» [Агтапп Jakobsson 2011, 149]. Далее Арнкель сравнивается с омелой, которой был убит Бальдр, а сам Торольв/Глайсир уподобляется «старому рослому иггдрасилю» [Агтапп Jakobsson 2011, 199].
Чаще всего Глайсир вспоминает «Прорицание вёльвы». В самой эд-дической песне не совсем понятно, находится ли вёльва в потустороннем мире или в мире живых; ее пробудил к жизни Один для того, чтоб выслушать ее пророчество. Другими словами, вёльва по своему положению мало чем отличается от выходца с того света Глайсира/Торольва. Этот представитель нечисти ведет свой рассказ о сотворении и гибели мира, -но ему же в книге принадлежат и экскурсы в недавнюю для времени действия романа историю Исландии; при этом характеристика, которую он дает своим землякам, всегда сугубо негативна. «У исландских бондов вечно мудрость Высокого на устах. Но они едва ли задумываются, что она значит» [Агтапп Jakobsson 2011, 94], - заявляет рассказчик; и действительно, единственный, кто в романе цитирует «Речи Высокого» - это сам Глайсир. Эддический текст в романе принадлежит именно нечеловеческим существам, следовательно, люди не могут как следует понять его - и не воспринимают всерьез. Последнее может оказаться для них гибельно, при том условии, что эддический текст (и эддический миф) в «Глайсире» находится всецело в «ведении» нечисти.
Торольв/Глайсир превращается в существо, которое целиком живет в прошлом - что он хорошо осознает и сам, т.к. говорит: «Призрак навек застрял в повторах» [Агтапп Jakobsson 2011, 151] - и на интертекстуальном уровне это подчеркнуто тем, что «литературный горизонт» призрака ограничен только очень архаичными текстами.
При этом рассказчик подвергает цитируемые тексты существенному переосмыслению. Часто интерпретация и оценка того, о чем идет речь в
цитатах, меняется на противоположную. Невозможность умереть оказывается для него самой нежелательной участью, перспектива Рагнарека -вожделенной: «Гибнут стада. Родня умирает. Смертен ты сам. Но знаю одно я, что вечно бессмертно, умершего слава. Да, слава не умирает - и Скрюченная Нога тоже. Он не умрет» [Агтапп Jakobsson 2011, 50]. Мировая бездна, бывшая в абсолютном начале мира, становится символом конца: «У него [Тородда], конечно же, нет рабов. В Финнгейрсстадире живут одни свободные люди. Теперь пришел более хороший уклад. Вместе с Белым Христом. Рабов нет. Все рабы исчезли. Ха-ха-ха. Исчезли. Бездна зияла, трава не росла» [Агтапп Jakobsson 2011, 117]. - Здесь фраза из «Прорицания вёльвы» описывающая ситуацию до сотворения мира, применена к ситуации смены жизненного уклада. (Бездна Гиннунгагап у него - не то, что предшествует творению, а место, куда исчезает старое). В восприятии Глайсира начало и конец мира существуют одновременно. Возможно, они повторяются, но это дурная бесконечность: «Эти повторяемые слова - лишь бледная копия жуткой участи троллей. Неумерший застревает в повторении. Каждый день похож на другие. Это знают те, кто на годы застрял в хлеву. Ожидая дня гнева» [Агтапп Jakobsson 2011, 151].
Такая смена знаков обусловлена не только и не столько мрачным нравом Глайсира, сколько тем, что для него его собственный образ существования (разумеется, обусловленный заведенным от сотворения мира порядком: злодею всегда суждено превратиться в нечисть) является проклятием. «Я ничего так сильно не жажду, как оставить свой тролльский образ (Ша af оПит ^оШкар). Быть способным умереть, как все. <.. .> Привязанный к этой бычьей шкуре вечного осуждения, словно волк, ожидающий Рагна-рёка» [Агтапп Jakobsson 2011, 51]. Глайсир уподобляется хтоническим чудовищам из «Эдды», и когда он вырывается и начинает бесчинствовать -действительно наступает Рагнарёк - но, в конечном итоге, его личный: он поднимает на рога Тородда, но потом гибнет и сам.
Эддическая образность в речи рассказчика тесно переплетается с индивидуальной метафорикой. Понятие «тролль, призрак» в романе - одновременно и конкретное (сам рассказчик), и аллегорическое: «троллем» называется воспоминание (разумеется, воспоминание о злодеяниях). Ср.: «Сам я презирал своего отца. Но в последнее время он все чаще являлся мне в ночном мраке, а виной этому Арнкель. Мой негодяй сын пробудил к жизни этого тролля из прошлого» [Агтапп Jakobsson 2011, 133]. Также одновременно конкретным и аллегорическим оказывается образ стойла: он может распространяться на весь социум: «На этом островке было заведено каждому живущему давать прозвище - и чтоб получить его, не надо было даже особо стараться. Здесь всех безжалостно сортировали и расставляли по стойлам. И никто никогда не выбирался из тех рамок, которые были ему отведены» [Агтапп Jakobsson 2011, 65]. «Выбраться из стойла» - как раз то, что делает Глайсир, однако в его случае это кончается гибелью. Заканчивается роман той же фразой, что и «Прорицание вёльвы» - с поправкой на пол героя: «№ тип hann sбkkvast» [Агтапп Jakobsson 2011, 204]. (Букв.:
А сейчас он потонет/канет. В «Глайсире» эта фраза получает буквальное значение: бык тонет в болоте).
«Космический масштаб» и существование в особом плане бытия (создаваемые не в последнюю очередь эддическим «уровнем» текста) делают для рассказчика возможным богоборчество: «В Финнгейрсстадире Белый Христос владеет каждой душой. <...>. Всем в Исландии владеет Христос - кроме одного стойла в одном хлеву на одном хуторе в одном фьорде в одной из четвертей страны. Этим стойлом владеет Глайсир. Бык, который - не бык, а иррациональное существо, колдовское и тролльское» [Armann Jakobsson 2011, 74]. Примечательно, что кроме скандинавских богов и Христа рассказчик по крайней мере один раз вспоминает о других богах: «Раскаяние, сказал тот человек. [Речь идет о персонаже, предлагавшем Торольву христианское раскаяние как альтернативу мести и способ прекратить страдания]. Всех богов призываю я в свидетели тому, что я раскаиваюсь. Пусть знают об этом Один, Тор, белый Христос, Маумет, Тенгри, Тутанис и Свантевит! А в чем раскаиваюсь? Не знаю. Скорее всего, во всей моей жизни. Вероятно, я только тогда пойму, в чем раскаиваюсь, когда отомщу за Арнкеля и перестану быть выходцем с того света» [Armann Jakobsson 2011, 190]. Эддический текст - не единственный в мире, это просто именно тот текст, в котором «застрял» рассказчик.
Абсолютное большинство отсылок к мифологическим текстам у Глай-сира связано с темами начала и конца мира - причем эти два понятия в его восприятии взаимонакладываются, и одно превращается в другое. Эд-дический и мифологический интертекст размыкает границы универсума романа - но такое размыкание границ чревато гибелью.
Для неисландских авторов синтез мифа, фольклора и истории при рецепции исландской культуры может быть обычным, в том смысле, что саги, Эдда и фольклор равно являются для них частями привлекательной экзотической древней культуры. Но для исландского автора (тем более, специалиста по древнеисландской литературе) такое сопрягание разных пластов словесности, текстов, сложенных и записанных в разные эпохи, -качественно иное явление: это синтез, сделанный автором, для которого разница между этими текстами очевидна - для читателей, для которых она так же очевидна. Важно, что речь идет о цитировании широко известных и очень узнаваемых источников. Следовательно, читателям романа сразу видно, что разные интертекстуальные связи соответствуют разным уровням бытия.
Важная особенность интертекстуальности «Глайсира» раскрывается при его сопоставлении с другими современными исландскими художественными текстами, использующими древнеисландский материал.
Сам Аурманн Якобссон говорил, что основная художественная задача, которую он поставил для себя в этом романе - исследование природы зла и злодейства [Arni Bergmann 2012, 119]. Для исландского автора обращение к саговому сюжету для раскрытия универсальной проблематики вполне предсказуемо. Многие персонажи и ситуации из «саг об исландцах» в ис-
ландской литературе и культуре стали прецедентными [Jon Karl Helgason 1998, 17-75]. (Например, персонаж «Саги о Ньяле» Гуннар из Хлидаренди в литературе и в обыденном сознании - эталон непобедимого героя; его супруга Халльгерд Лангброк осмысляется исключительно как воплощение злокозненности; имя Транда из Гати, в «Саге о фарерцах» чинившего препятствия Сигмунду Брестисону, крестителю Фарерских островов, вошло в поговорку.). Однако Торольв Скрюченная Нога из «Саги о людях с Песчаного Берега» в число прецедентных персонажей не входит. (Во всяком случае, кроме рассматриваемого здесь романа других художественных текстов, где этот персонаж и сюжет о нем осмыслялись бы именно как прецедентные, обнаружить не удалось). Следовательно, если учитывать авторскую задачу, можно говорить о том, что в «Глайсире» этот персонаж впервые в исландской литературе возводится в ранг прецедентных. Существенную роль в этом возведении играет цитирование Торольвом/Глайси-ром эддических песней: именно оно выделяет его в особый план.
Во многих современных исландских художественных текстах, использующих материал древнеисландской словесности (в основном саги и эдди-ческие песни), так или иначе присутствует осознание того, что эти древние тексты в современной исландской культуре наделены особым статусом: это «великое культурное наследие». Осознание их «статусности» может быть представлено в тексте имплицитно (особенно хорошо это заметно в таких текстах, где гипертрофированное почитание древней словесности подвергается критике или пародируется). Как показал крупный современный исследователь рецепции древнеисландской литературы Йоун Картль Хельгасон, в строгом смысле, современные авторы чаще всего взаимодействуют не с самими древними текстами, а с их позднейшей рецепцией, созданной писателями и литературоведами первой половины ХХ в. [Jon Karl Helgason 1998, 218], [Jon Karl Helgason 2001, 10; 34]. В «Глайсире» такая апелляция к позднейшей рецепции и к статусу саг и «Эдды» сведена к минимуму. О сагах (том роде литературы, в «пространстве» которого находится рассказчик), Глайсир замечает: «Исландской зимой ничего не происходит <...>. Все истории этого новехонького островного народа происходят летом. Их уже возникло целое множество. В Исландии невозможно обнажить меч, чтоб потом не забили теленка, чтоб потом за работу не засели писцы, эти тихие объедатели героизма» [Armann Jakobsson 2011, 83]. Скептическое отношение к сагам у него проходит в общем русле негативного отношения ко всему социуму, в котором он существует. Впрочем, эта реплика не обязательно воспринимается как однозначная ирония в адрес записи саг. Т.к. речь в ней идет о телятах, которых забивают, чтобы сделать из их шкур пергамент для записи саг, будучи вложена в уста быка, она неизбежно воспринимается как еще одно его рассуждение о «священных коровах» - к числу которых относится и сам рассказчик. (Для современных исландцев «священной коровой» являются уже сами манускрипты саг [Jon Karl Helgason 1998, 133-155]).
Подобных высказываний об эддических песнях в романе нет. Контек-
сты, в которых рассказчик цитирует «Прорицание Вёльвы» и «Речи Высокого», никак не апеллируют к тому, что у этих текстов есть важный статус в национальной культуре. Напротив, в восприятии Глайсира эти тексты вообще внеположны человеческой культуре, а являются «достоянием» призрака.
Вместо взаимодействия с уже сложившейся современной рецепцией конкретных древнеисландских текстов в романе создается новый прецедентный образ за счет необычного применения интертекстуальности.
[Далее в библиографии я придерживаюсь порядка, принятого в зарубежных и отечественных библиографических списках, в которых фигурируют исландские авторы: они вносятся в алфавитный список на те буквы, с которых начинаются их личные имена, т.к. у подавляющего большинства исландцев отсутствуют фамилии, а за именем следует отчество. - О.М.]
ЛИТЕРАТУРА
1. Ármann Jakobsson. Glssir. JPV útgáfa. Reykjavik, 2011.
2. Árni Bergmann. Bsgifótur bankar á dyr // Tímarit máls og menningar. 2012. Vol. 4. P. 118-123.
3. Helga Ferdinandsdóttir. Glssir, eöa maöurinn sem aldrei brosir. 2011. 24. nó-vember. URL: http://bokvit.blogspot.ru/2011/11/glsir-ea-maurinn-sem-aldrei-brosir. html#more (accessed 6.04.2017).
4. islendingasögur, ftriöja bindi. Snsfellingasögur / Guöni Jónsson bjó til pren-tunar. Akureyri, 1981.
5. Jón Karl Helgason. Hetjan og höfundurinn. Brot úr íslenskri menningarsögu. Reykjavik, 1998.
6. Jón Karl Helgason. Höfundar Njálu. trsöir úr vestrsnni bókmenntas0gu. Heimskringla. Háskólaforlag Máls og menningu. Reykjavik, 2001.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Árni Bergmann. Bsgifótur bankar á dyr. Tímarit máls og menningar, 2012, vol. 4, pp. 118-123. (In Icelandic).
(Monographs)
2. Jón Karl Helgason. Hetjan og höfundurinn. Brot úr íslenskri menningarsögu. Reykjavik, 1998. (In Icelandic).
3. Jón Karl Helgason. Höfundar Njálu. Prwöir úr vestrwnni b0kmenntasögu. Heimskringla. Háskólaforlag Máls og menningu. Reykjavik, 2001. (In Icelandic).
(Electronic Resources)
4. Helga Ferdinandsdottir. Glœsir, eöa maöurinn sem aldrei brosir. 2011. 24. november. Available at: http://bokvit.blogspot.ru/2011/11/glsir-ea-maurinn-sem-aldrei-brosir.html#more (accessed 6.04.2017). (In Icelandic).
Маркелова Ольга Александровна, независимый исследователь.
Кандидат филологических наук, переводчик. Научные интересы: исландская литература XX-XXI вв., фарерская литература XX-XXI вв., рецепция древнеисландской словесности в современной художественной литературе.
E-mail: dimentionen@yahoo.dk
Markelova Olga A., independent scientist.
Candidate of Philology, translator. Research interests: Icelandic literature of 20th -21th centuries, Faroese literature of 20th - 21th centuries, perception of Old Icelandic literature in modern fiction literature.
E-mail: dimentionen@yahoo.dk
