CC BY
252
УДК 811
ОСОБЕННОСТИ ИДИОСТИЛЯ В.П. АСТАФЬЕВА (ОБЗОР ИМЕЮЩИХСЯ ИССЛЕДОВАНИЙ)
Падерина Лариса Николаевна
к.филол.н., доцент кафедры Гражданского права и филологии ФГБОУ ВО Красноярский ГАУ Ачинский филиал
Россия, г. Ачинск
Аннотация. Значимость изучения индивидуального стиля писателя первостепенна для понимания смысла текста произведения. В процессе работы над произведениями В.П. Астафьева, при создании словарей по его текстам «Царь-рыба», «Последний поклон» мы вышли на необходимость полного описания особенностей индивидуального стиля писателя. Задача данной статьи заключается в аккумулировании имеющихся сведений об особенностях идиостиля сибирского писателя В.П. Астафьева с целью выделения типичных и индивидуальных черт, описания черт самой личности писателя.
Ключевые слова: исследование текста, идиостиль, идиолект, реализм, романтизм, поэтичность.
IDIOSTIL V.P. ASTAFYEV'S FEATURES (THE REVIEW OF THE AVAILABLE RESEARCHES)
Larisa N. Paderina
research supervisor
Cand.Philol.Sci., associate professor of the Department of Civil law and Philology Achinsk branch of Krasnoyarsk state agrarian University Russia, Achinsk
Abstract. The importance of studying the individual style of the writer is paramount to understand the meaning of the text of the work. In the process of working on the works of V. P. Astafiev, when creating dictionaries according to his texts of "King-fish", "the Last bow" we agreed on the need full descriptions of the peculiarities of the individual style of the writer. The purpose of this article is to collect available information about the characteristics of idiostyle of the Siberian writer V. P. Astafiev for the purpose of allocation of typical and individual traits, traits describe the personality of the writer.
Key words: study of the text, idiostyle, idiolect, realism, romanticism, poetry.
Согласно идеям В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.А. Ларина, Б. Томашевского и др. художественный текст понимается в современной филологии как культурно-исторический феномен, изучение которого возможно в разных аспектах и с разными целями. В.В. Виноградов отмечал следующие пути исследования текста: 1/ анализ и понимание произведения «как эстетического единства»; 2/ анализ «экспрессивно-эмоционального звукового строя поэтической речи» [17.С.32-40]. Особое внимание ученый обращает на личность автора, поскольку «только в нем и через него могут быть постигнуты» тексты [16.С.223]. По мнению Г.О. Винокура, язык литературы прежде всего является «материалом для историка языка» [18.С.36], а также мостом, ведущим от языка, «как чего-то внеличного, общего, надиндивидуального, к самой личности пишущего» [18.С.42]. Б. Томашевский видел в языковой манере писателя главное условие реализации
170
художественного замысла, поэтому, на его взгляд, изучение произведения должно предваряться изучением языка писателя [63.С.10]. Для Ю.М. Лотмана одним из результатов обращения к тексту является представление, понимание личности писателя [41.С.15]. По утверждению Ю.И. Минералова, среди важнейших способов достижения филологической точности имеет место анализ авторского стиля [44.С.26]. Н.С. Болотнова отмечает, что «проблема идиостиля является одной из ключевых в стилистике художественной литературы» [12.С.63].
Таким образом, можно говорить о первостепенной значимости изучения индивидуального стиля писателя для понимания произведения, что является одной из наиболее сложных и неоднозначных проблем филологии [19.С.50]. Н.С. Болотнова пишет: «Идиостиль имеет комплексный, интегративный характер, который может быть выявлен во всей полноте и многоаспектности только при междисциплинарном подходе нему» [12.С.63].
В лингвистической поэтике, коммуникативной стилистике текста [14.С.53; 21.С.92] наряду с понятиями индивидуальный стиль, идиостиль, используется термин идиолект. Остановимся на содержании рассматриваемых понятий.
Л.П. Грунина принимает следующее определение: «Понятие «индивидуальный стиль», как правило, связывается с творческой манерой писателя, особенностями языкового «оформления» эстетической задачи» [21.С.93]. Вслед за Н.С. Болотновой С.М. Карпенко, А.В. Курьянович определяют идиостиль как «стиль личности во всем многообразии её многоуровневых и текстовых проявлений (в структуре, семантике и прагматике текста)», который рассматривается в соотнесенности со всеми уровнями модели языковой личности, разработанной Ю.Н. Карауловым» [31.С.23; 37.С.89].
Дефиниция В.П. Григорьева не дает четкого представления о содержании термина «идиолект»: «Идиостиль (от греч. Ыюб - свой, своеобразный и стиль), то же, что индивидуальный стиль. Термин И. создан как соотносимый с термином идиолект и получил распространение в ряде современных работ по лингвистической поэтике» [40.С.115]. Конкретизируя понятие идиолект, В.П. Григорьев трактует его как «индивидуальный язык, языковые навыки данного индивида в определенный период времени... Понятие И. как речевой характеристики личности, не только «отдельного», но и «индивидуального», «особенного» в человеке необходимо дополняет понятие языка как «общего» социального явления. Говоря о художественном или поэтическом И., в современной поэтике имеют ввиду важную составляющую индивидуального стиля, т.е. идиостиля» [40.С.114]. В представленном определении прослеживается двуплановость в подходе к идиолекту. Недостаток усматривается в ссылке на идиостиль, что ориентирует на разное понимание вопроса о соотношении идиолекта и идиостиля.
В.А. Виноградов понимает идиолект как «совокупность формальных и стилистических особенностей, свойственных речи отдельного носителя данного языка, и придерживается той же двусторонности термина: в узком смысле - «только специфические речевые особенности данного носителя»; в широком - «вообще реализация данного языка в устах индивида, т.е. совокупность текстов, порождаемых говорящим и исследуемых лингвистом с целью изучения системы языка» [13.С.171]. С.П. Праведников, А.Т. Хроленко принимают термин в широком значении [52.С.5].
Е.В. Иванцова, вслед за Л.В. Бондарко, В.Г. Щукиным, А.В. Захаровой, под идиолектом, главным объектом языка любой языковой личности, понимает «систему речевых средств индивидуума» или «всю совокупность речевых элементов (словарь, грамматические конструкции и т.д.), отобранную сознанием из арсенала своего родного языка» [28.С.10]. В представленной позиции прослеживается двуплановость характеристики идиолекта, как и в предыдущих определениях: с одной стороны, подразумевается «частночеловеческая (идиолектная) языковая личность (ЯЛ)-конкретный носитель языка», с другой, - «многочеловеческая ЯЛ - народ» [28.С.10].
Вслед за А.А. Васильевой можно констатировать неоднозначность в представлении понятий идиостиль и идиолект [14.С.53]. Учитывая тот факт, что рассматриваемые понятия являются синонимичными, нами принимается двуаспектность в их представлении: 1/ особенности использования языка индивидуумом как отдельным носителем языка; 2/ особенности использования языка индивидуумом как представителем общества. Подобное содержание обосновано и правомерно, что объясняется Е.В. Иванцовой сущностью языковой личности, «где переплетаются индивидуальное и типичное» [28.С.13]. Считаем, что представленные трактовки понятий идиостиль, идиолект не дают четкого представления о специфике, особенностях использования языка индивидуумом, не ориентируют на конкретные их черты. С целью уточнения этого содержания следует обратить внимание на вопрос о проявлении идиостиля.
Позиция Е.В. Иванцовой, основанная на точке зрения Н.Л. Чулкиной, раскрывается через целеполагание в исследовании: изучение идиостиля индивидуума предполагает «раскрытие уникальных, личностных характеристик словаря индивида, отражающих специфические черты мировоззрения именно данной творческой личности»; изучение идиостиля как представителя коллектива - «выяснение особенностей функционирования лексикона типического носителя языка и через него - знаний о мире, значимых для некоторой языковой общности в целом» [28.С.12]. Л.П. Грунина закладывает в основу решения вопроса принцип системности и выделяет ряд параметральных показателей. Исследователь считает, что при выявлении черт идиостиля необходимо учитывать и понимать: художественную форму как область социокультурных отношений; художественную форму как выражение смысловой предметности; поэтику образных средств и собственно языковых приемов воплощения смысла [21.С.93-94].
Нам импонирует обобщающая позиция Н.С. Болотновой, которая усматривает проявление идиостиля «в целевой направленности текста, в выборе коммуникативных стратегий и тактик, в коммуникативно-прагматическом эффекте текста» [12.С.39]. Ученый пишет: «Творческая индивидуальность создателя текста проявляется не только в том, что из языковых средств используется, но и как, где, когда, с какой целью, какой это имеет эффект» [12.С.77].
Поскольку история изучения идиостиля широко представлена в работах Н.С. Болотновой, Е.В. Иванцовой, то акцентируем внимание только на специфике современного состояния исследований, в которых во главу угла ставится «анализ специфики структурных и смысловых элементов в организации языкового материала текста» [12.С.71]. Констатируется наличие и развитие 3 направлений в этом плане: 1) «изучение идиостиля с ориентацией на отдельные элементы художественной системы писателя, прежде всего на рассмотрении языковых средств (чаще лексических), с последовательным «укрупнением» единиц анализа и постепенным усилением внимания к смысловым формам и структуре»; 2) «анализ различных структурных и смысловых форм организации языкового материала (прежде всего лексического) в замкнутом целом с попыткой выявить характер их соотнесенности на фоне стилистического узуса или других идиостилей»; 3) «изучение идиостиля «на основе моделирования «возможных миров» разных авторов» [12.С.71-72]. Разнонаправленность в исследованиях идиостиля определяется, по мнению Н.С. Болотновой, неисчерпаемостью самой личности художника, «который может отразить в творчестве лишь часть себя, находясь в непрерывном духовном развитии, динамике» [12.С.63].
Творчество В.П. Астафьева занимает достойное место в русской и мировой литературе, его обращение к глобальным и извечным проблемам человечества, специфика манеры и стиля написания произведений привлекает внимание исследователей В критической литературе по творчеству писателя представлены и описаны основные черты идиостиля В.П. Астафьева, среди которых реалистичность, автобиографизм, публицистичность, лиризм, психологизм, символизм, философичность,
романтичность, народность. Указанные черты типичны для лирической прозы второй половины ХХв., но в произведениях сибирского писателя они получили индивидуальную окраску, астафьевское преломление: «Нет, яркость астафьевского слова - его призвание, его манера, кстати сказать, манера традиционная, хотя и вечно новая, а для нас - это большое истинное наслаждение» [26.С.236]. Остановимся на каждой черте идиостиля писателя.
Реализм, «временами жестокий реализм» [66.С.319], для писателя, по С. Залыгину, заключается в «осмыслении и переживании все того же опыта с помощью новых -художнических - средств», что характерно для определенного круга писателей вт.пол. ХХв. [26.С.230-231]. Е. Ермолин видит специфику реализма Астафьева в том, что он «адекватен судьбе и эпохе, продиктован прежде всего оппозицией идеологическим фантомам, великой лжи ХХв. и является честной попыткой нащупать и противопоставить им что-то подлинное, что-то настоящее, какую-то правду» [23.С.378]. Реалистичность в свою очередь предполагает автобиографичность произведений: «Все, что вышло из-под пера Астафьева, исследовано от самых истоков, прочувствовано им лично и легло в его личный духовный опыт. И в этом отношении его творчество действительно автобиографично» [38.С.14]. А.В. Ильин определяет необходимость автобиографичности в связи с ориентировкой писателя на постижение собственного Я, утверждение личностного начала [30.С.61]. Указанная черта заложена во многих ситуациях и астафьевских образах [49.С.15; 60.С.76]. Вслед за Н. Яновским, В. Курбатовым и др. А.П. Ланщиков прослеживает специфику её проявления: когда автор изображает среду, элемент автобиографичности возрастает и повествование идет от первого лица; при изображении характера следы автобиографичности исчезают, и повествование идет от третьего лица [38.С.65-67]. А.И. Хватов иначе воспринимает произведения В.П. Астафьева: «Его творчеству свойственна достоверность,...суть не в автобиографичности, а в том, что историческая биография предельно сопряжена с судьбой и духовной биографией писателя» [66.С.308].
Значительное место в произведениях В.П. Астафьева занимает публицистичность, которая отмечается Н. Яновским, Т.М. Вахитовой, А. Овчаренко, Л.Г. Швех и др. Н. Коптюг прослеживает проявление публицистичности в откровенности, в обращениях к читателю, во введении в художественное полотно фактов реальной жизни [33.С.145]. Специфика данной черты в текстах В.П. Астафьева заключается в том, что его произведения содержат «рядом с лирическим повествованием резкие публицистические вставки» [51.С.8]; переходы на прямой язык публицистики [68.С.183; 66.С.312]. Кроме того, публицистика писателя отличается личностным началом [23.С.374]. Н.Н. Авчинникова по этому поводу пишет: «Публицистичность...прочно вошла в его творческую лабораторию, стала определяющим началом его стиля» [1.С.176].
Лиризм понимается исследователями как углубление во внутренний мир современника, особенный уклон к нравственной проблематике, лирическая субъективность, усиление авторской позиции, психологизм [29.С.119-120]. Произведения Астафьева отличаются тем, что лиризм в них является стержнем [74.С.449], основой [27.С.185], который обрамляется эпичностью, объективностью, публицистичностью, бытовой конкретностью [73.С.59,70,117,135,201], усиливается сцеплением символики и реальности, «бережной взглядчивостью» в частности [36.С.77,105,137], живостью слова, которое передает не только лексическое значение, но и эмоциональное состояние автора [10.С.3], крайностями и противопоставлениями, философской медитацией, народным юмором [15.С.6-7] и т.п. Все перечисленное постоянно подчеркивается Т. Никоновой [45.С.93], А.Ф. Пантелеевой [50.С.110], Е. Ермолиным [23.С.377,383], А. Овчаренко [46.С.185], Н. Коптюг [33.С.145] и др. Лиризм в прозе Астафьева, по мнению Л.Г. Швех, своеобразен: «Писатель заметно расширяет границы лирического откровения», что дает возможность достичь объемности и многоплановости гаммы переживаний [70.С.51].
Психологизм у Астафьева, по С. Залыгину, это совесть, что заметно, например, в проявлении совестливости у героя по отношению к природе. Отсюда, «браконьерство у него не поступок, а психология, способ жизни» [25.С.263]. Постоянное исследование и стремление писателя раскрыть психологию человека [49.С.16; 66.С.312], что особенно ярко прослеживается в обращении к детскому восприятию [61.С.55], позволяет отнести произведения прозаика к философско-аналитическому направлению литературы [60.С.98]. Е.З. Тарланов отмечает специфику астафьевского психологизма в следующем: «Чем выше описываемые Астафьевым явления природы по своему развитию, тем большая способность к психологическому восприятию действительности предоставляется ему автором» [61.С.55].
Символизм тесно связан с предыдущими чертами. Символы-образы (река, цветок, смерть матери, могила человека, семья, друг, капля, женщина и др.), символы-фамилии (Утробин и др.), символы-сцены, символы-судьбы [39.С.62-87; 60.С.87; 49.С.15] у писателя доходят до широких обобщений, приобретают философское звучание [49.С.15]. А.М. Старцева понимает их «как родовые понятия», которые усиливают «значимость сохраненной морали и чистоты, культуры народных представлений» [60.С.87], опираются на реальную основу и приводят к «психологической всеобщности» образа [60.С.87].
Философичность как черта стиля Астафьева заключается в «поэтике крупных и резких перемен в судьбе человека, образах тревоги и внезапности чего-то настигающего и предстоящего, мотиве долгожданных перемен, снова «беспокойство и тревогу сулящих» [60.С.76], в философских аллегориях [46.С.191]. Это взаимосвязано с публицистичностью, символизмом, лиризмом произведений писателя.
Романтичность текстов писателя определяется как «напряженность и мощь поэтического чувства, свойственного самой природе его дарования, его душе художника» [34.С.2].
Вероятно, самое важное место в текстах писателя занимает т.н. народность, проявление которой объясняется происхождением Астафьева, его единством с народом, знанием и пониманием национального характера, владением народным языком: «Народность коренится в глубине художественного сознания В. Астафьева, обусловлена всеми обстоятельствами его жизни» [65.С.216]; «Народность у Астафьева не заемное, выработанное в процессе специальных занятий качество.... Это такой же дар, как и способность образного мышления. В личности и судьбе В. Астафьева, в складе мысли и словесной манере угадывается русская стать, нерастраченность духовных сил нашего народа» [65.С.225,230]; «Он - русский, российский писатель в полном объеме этого понятия. Но в той же мере он сибиряк - и по происхождению и по устойчивому интересу к родному краю, и по складу индивидуальной культуры» [53.С.167]. Проявление народности А.Ф. Лапченко видит в единстве Астафьева с народом в одной точке зрения на добро и зло, на прекрасное и безобразное, на красоту и правду [39.С.47]. По мнению Т.М. Вахитовой, С. Баруздина, это качество прослеживается в его концентрации на народном характере, в попытке раскрыть его многообразие, историческую сущность и генетические корни [15.С.47;29.С.5]. Аналогичная мысль развивается Н. Яновским [73.С.237]. Л.Г. Самотик отмечает проявление народности в тематике произведений, в центральном герое, в особенном образе автора, олицетворяющем народную мудрость, стабильность народных представлений и оценок [55.С.180; 57.С.2]. Народность как постоянная черта стиля писателя передается через систему изобразительных средств, сочетание народной речи и книжной стилистики [9.С.13], стихию народного языка [7.С.19; 29.С.124]. Именно яркость народного слова, умело использованного Астафьевым, дает право Н. Яновскому называть астафьевский язык явлением нашей культуры [73.С.231].
Обращение писателя к фольклору, к древнеписьменным формам, к манере устной речи способствуют проявлению народности. Среди элементов фольклора наблюдаются пословицы, поговорки, присловия, былички; обряды, поверья, суеверия, приметы,
сюжеты, о чем пишут В. Курбатов [35.С.58-59], Л.Г. Самотик [57.С.2; 55.С.181-182], О.Н. Емельянова [22.С.72-74], А.М. Старцева [60.С.80], Ю. Фролова [64.С.147] и др. Манера устной речи проявляется в повторах [43.С.30; 54.С.117; 47.С.64-65], олицетворениях, метафорах, сравнениях [61.С.53-54; 69.С.45-47], в использовании сказа, сказового лада [24.С.15], национальной архаики и народного слова (диалектизмы, просторечия) [51.С.7].
Стихия народного говора в текстах Астафьева, по мнению исследователей, позволяет точно представить предметы, явления, сблизить автора и персонажей в речевом плане, добавить человеческие эмоции, нарисовать характер мышления героя [62.С.3], особенности мировосприятия и речи героев и рассказчика, продемонстирировать противопоставленность «выхолощенному, «безупречному» языку ревнителей некоторой грамотности и академической гладкости» [73.С.178], напоминать, что «русский язык, русские слова, и сейчас бытующие в народе, мы не знаем» [73.С.462-464], связывать поколения и культуры, возвращаться к глубинным слоям судьбы поколения [36.С.148; 56.С.79].
В то же время существует ряд фактов, свидетельствующих о неприятии со стороны критиков и читателей внелитературной лексики. Например, в романе «Прокляты и убиты» у П. Бекедина вызывает негативное отношение «чернуха и языковой натурализм», где доминирует «черная краска, граничащая с матом» [11.С.2]. Инженер В.Н. Дивеев в письме к Астафьеву пишет: «Наверно, ведомо Вам, что русский язык так богат и так образен, что его литературная форма совсем не нуждается в материальном орнаменте. И еще - я не мыслю себе учителя, опускающего свой уровень интеллекта до уровня интеллекта заборного.. .Непонятно отсутствие той интеллектуальной узды, которую Вы часто сбрасываете со своего языка» [7.С.167]. А.М. Сараева-Бондарь возмущается: «Но как могли Вы изменить своему таланту, слову, литературе?! Нет! «Так жить не хочется», тем более так говорить и читать про это...Сквернословие, поселившееся в Вашем творчестве, меня.. .просто потрясло,.. .не нужно приписывать эту матерщину «простым» людям. Вы и раньше писали не об аристократах, но как нежно, целомудренно.» [7.С.452].
Параллельно исследователи отмечают избирательность В.П. Астафьева в отношении к слову: «За этим праздником - беспощадный отбор, длительная изнуряющая работа» [35.С.58]; «Однако стихия народного говора тонко корректируется, слова исконно народные, сибирские умело просеиваются, и самое полновесное и точное, ярко-образное входит в повествование» [24.С.15].
Наличие разных точек зрения по вопросу противопоставленности литературных и внелитературных элементов, уместности использования последних в текстах писателя неслучайно и, на наш взгляд, является своеобразным отражением языковой ситуации второй половины ХХв. в России и проблем, связанных с социально-политическими изменениями. В.П. Астафьев как мастер слова, истинный гражданин своей родины не может пройти мимо этих проблем в произведениях, статьях, письмах, выступлениях. Писатель глубоко переживает за судьбу русского языка. В статье «Очарованные словом» он пишет: «Повсеместно, со всех сторон наступали на родной язык и создали язык отдельный, как бы в издевку существующий с человеческим, оригинальным, ярким языком. Произошла подмена языка, люди начали объясняться с ближним более обыденным, тюремно-лагерно-ссыльным сленгом, который точно называется нашими современниками «блатнятиной».. .Я думаю, общество, мир и мы вместе со всеми охнули бы и за сердце схватились, обнаружив, что уже давно и так глубоко погрузились в словесную, червивую помойку» [4.С.85-87]. В связи с этим понятен вопрос-упрек прозаика: «А разве не стыдно не знать языка, на котором говорит миллионная Сибирь? И слова-то какие - выразительные, меткие, точные!» [48.С.325]. Поскольку, по мнению Астафьева, «мы не знаем своего родного языка, не умеем, не научены им с толком пользоваться» [4.С.87], то он обязан об этом говорить и «напоминать и полузабытые
слова, давать им новую жизнь, писать выразительно, по-русски, обогащать язык, и не выдуманными словами, а теми, которые употребляют миллионы» [48.С.325].
Подытоживая представленные сведения, уместно привести высказывание Ф. Кузнецова, который подчеркнул своеобразие прозы сибирского писателя следующим образом: «Самобытность дарования В. Астафьева проявляет себя в сочетании, казалось бы, несоединимого: щедрого и искусного бытописания, внимания к детали, подробности -и глубокой одухотворенности, философичности его прозы; сурового, подчас жесточайшего реализма и лиричности, поэтичности манеры его письма, в особенности страниц, посвященных любви, природе, где поэзия вырастает порой до романтической патетики» [34.С.2].
Своеобразие писателя коренится в традициях русской литературы, к которой он постоянно обращается. Н.В. Гоголь для Астафьева писатель, в котором совместились «великий реалист и великий выдумщик» [5.С.102]. В произведениях М. Пришвина прозаик усматривает «российские традиции»: «Пока живы выходцы села, «дети природы», до тех пор она, эта «российская традиция», наша извечная, отечественная, будет жива и даст миру еще немало чистых и светлых строк и музыки» [5.С.108]. Он высоко ценит произведения И. Тургенева, Ф. Достоевского, Л. Толстого и их последователей (Е. Носова, С. Залыгина, В. Белова, В. Шукшина, В. Распутина, Ф. Абрамова, А. Солженицына и др.), которые «достигли высших высот в слове, т.к. сделали это слово мыслительным и, мало того, пошли дальше, забрались туда, откуда возникла эта мысль - в человеческую душу» [6.С.46-47].
Творческое преломление традиций мировой литературы в прозе Астафьева прослеживается в тематике произведений, образах персонажей, манере писателя. Тематика единства человека и природы сближает Астафьева с Л. Толстым [25.С.265], Ч. Айтматовым, М. Пришвиным [59.С.9-11; 72.С.30; 39.С.52], С. Есениным [42.С.300], Л. Леоновым [67.С.25; 72.С.30], В. Распутиным, С. Залыгиным, В. Шишковым [58.С.79-83], С. Заблоцким, Э. Межелайтисом, Н. Рубцовым [59.С.9-10], С. Никитиным, Ю. Казаковым, Т. Троепольским, Д. Граниным [72.С.30], Ю. Ковальцем, Т. Новаком, Э. Брыллем [32.С.38]. Тема человеческой сущности, национального характера, постоянно присутствующая в его произведениях, по мнению исследователей, дает возможность говорить о близости сибирского писателя к И. Тургеневу, А. Чехову, И. Бунину [20.С.187], Л. Толстому, И. Герцену [65.С.289], А. Толстому [3.С.128], М. Горькому [8.С.56]. Идея разъединения людей - к В. Распутину, Ч. Айтматову [8.С.53; 65.С.309]; личного суверенитета, независимости человека - к Д. Дефо [38.С106]; прием проверки истинности веры, оценки нравственного состояния мира «слезинкой ребенка» - к Ф. Достоевскому, Л. Леонову [67.С.20]; тема трудовой основы жизни - к М. Горькому [71.С.74]; мотив сострадания и страдания, боли, преступления - к Ф. Достоевскому [60.С.81]; лагерная тема - к А. Солженицыну, В. Шаламову, фронтовая тема - к К. Симонову, В. Быкову, деревенская тема - к В. Белову, В. Распутину [2.С.26] и т.д.
Образы героев и специфические приемы их изображения в произведениях В.П. Астафьева дают возможность исследователям прослеживать связь манеры писателя с творчеством В. Шукшина [33.С.146; 39.С.66], В. Шишкова [58.С.30], М. Горького [71.С.77]. Черты идиостиля прозаика связывают с творчеством разных писателей, Например, автобиографичность, циклизация - с манерой М. Горького [71.С.75,77]; публицистичность - с манерой Л. Леонова [67.С.23-29] и т.п.
Итак, в многочисленных исследованиях творчества В.П. Астафьева современные критики и литераторы отмечают как типичные черты лирической прозы второй половины XXв., так и особенности идиостиля, отражающие творческую манеру сибирского писателя. Соединение в его произведениях реализма и романтизма, философии и лиричности, автобиографичности и эпохальности позволяет увидеть истинного поэта, гражданина, которому так дорого все, что он описывает, то, чем он живет, позволяет
услышать его боль за бесчеловечность, что проявляет современный человек к самому себе и окружающему миру, позволяет по-иному посмотреть на мир, который мы строим и «бережем». В этом истинное предназначение такого писателя, как Виктор Петрович Астафьев.
Список литературы:
1. Авчинникова Н.Н. Проза Виктора Астафьева: проблема творческой индивидуальности писателя: Дис.. ..к.филол. н. М., 1996. 180с.
2. Аннинский Л. Его первое место. // Огонек. - 1993. - №25-26. - С.26.
3. Ануфриев А.Е. Роль и особенности рассказа в повествовании Астафьева «Царь-рыба». // Жанр рассказа в русской и советской литературе: Сб.н.тр. Киров, 1983. С. 122-138.
4. Астафьев В.П. Очарованные словом. // Астафьев В.П. Собрание сочинений. В 15 т. Т.12. Публицистика. Красноярск: «Офсет», 1998. С. 83-137.
5. Астафьев В.П. Пересекая свой рубеж. // Астафьев В.П. Всему свой час. М., 1985. С. 97-109.
6. Астафьев В.П. Собрание сочинений. В 15 т. Т.14.: Письма 1961-1989. Красноярск: «Офсет», 1998. 480 с.
7. Астафьев В.П. Собрание сочинений. В 15 т. Т.15.: Письма 1990-1997. Красноярск: «Офсет», 1998. 512 с.
8. Бару М.З. Нравственный поиск В.П. Астафьева. // Проблемы нравственно-психологического содержания в литературе и фольклоре Сибири. Иркутск, 1986. С. 49-60.
9. Баруздин С. Необходимость Астафьева. // Библиографический указатель: Виктор Петрович Астафьев. / Сост. А. Пантелеева. Красноярск, 1989. С. 5-27.
10. Басинский П. Плачь, сердце! Виктор Астафьев и «письмо XX в.» // Литературная газета. -1993. - 4 августа. - №331 (5459). - С.10-11.
11. Бекедин П. Язык во рту мягок. // Советская Россия. -1995. - 13 июля. - С.2.
12. Болотнова Н.С., Бабенко И.И., Васильева А.А. и др. Коммуникативная стилистика художественного текста: лексическая структура и идиостиль: Коллективная монография. Томск: Изд-во ТГУ, 2001. 400с.
13. Большой энциклопедический словарь: Языкознание. / Под ред. В.Н. Ярцевой. М., 1998. 685 с.
14. Васильева А.А. Текстовые ассоциативные поля и их взаимодействие в сборнике О.Э. Мандельштама «Камень». // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Томского ГПУ. / Под ред. Н.С. Болотновой. Томск: Томский гос.ун-т, 2000. С.53-57.
15. Вахитова Т.М. Повествование в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба». М.,
1988.
16. Виноградов В.В. Изучение языка художественной литературы в советскую эпоху. // Виноградов В.В. История русских лингвистических учений. / Сост. Ю.А. Бельчиков. - М.: Высшая школа, 1978. С.222-244.
17. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971. 203с.
18. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений. // Винокур Г.О. О языке художественной литературы. / Сост. Т.Г. Винокур. М.: Высшая школа, 1991. С.32-62.
19. Гагаев А.А., Гагаев П.А. Художественный текст как культурно-исторический феномен: Теория и практика прочтения. М.: Флинта - Наука, 2002. 184 с.
20. Горшенин А. Виктор Астафьев. «Царь-рыба». // Сибирские огни.- 1977. -№7. - С.186-187.
21. Грунина Л.П. О методике комплексного описания идиостиля. // Художественный текст и языковая личность: Проблемы изучения и обучения: Матер.П
всерос. н.-пр.конф. (11-12 октября 2001г.). / Под ред. Н.С. Болотновой. Томск: Томский ГУ, 2001. С.92-94.
22. Емельянова О.Н. Устойчивые обороты в прозе Виктора Астафьева. // Русский язык в школе.- 1998. - №3. - С. 72-74.
23. Ермолин Е. Месторождение совести. Заметки о Викторе Астафьеве. // Континент.- 1999. - № 100. - С. 371-384.
24. Ершов Л. Три портрета. // Огонек.- 1985. - № 21. - С. 12-15.
25. Залыгин С. Литература и природа. // Залыгин С. Критика. Публицистика: О времени и о себе. М., 1987. С. 253-268.
26. Залыгин С. Свое слово. // Залыгин С. Литературные заботы. М., 1982. С.230-236.
27. Залыгин С. У самого Белого моря. // Залыгин С. Позиция. М., 1988. С. 185189.
28. Иванцова Е.В. Феномен диалектной языковой личности. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2002. 312 с.
29. Ивлев Г.А. Особенности лирической прозы 70-х г. («Царь-рыба» В. Астафьева). // Единство и многообразие. Казань, 1982. С. 118-130.
30. Ильин А.А. «Царь-рыба» В.Астафьева как циклический жанр: Дис....к. филол. н. Л., 1991. 156 с.
31. Карпенко С.М. Анализ межтекстовых ассоциативно-смысловых полей в аспекте идиостиля (на материале поэзии Н.С.Гумилева). // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Томского ГПУ. / Под ред. Н.С. Болотновой. Томск: Томский ГУ, 2000. С.23-34.
32. Ковский В. Актуальность деревенской прозы. // Пути и судьбы. Диалог братских литератур. М., 1980. С. 34-39.
33. Коптюг Н. Герой нашего времени. // Сибирские огни. - 1988. - №11. - С. 142-149.
34. Кузнецов Ф. И вечный поиск! // Известия. -1984. - 30 апреля. - С.2.
35. Курбатов В. Виктор Астафьев. Литературные портреты. Новосибирск, 1977.
36. Курбатов В. Миг и вечность. Красноярск, 1983.
37. Курьянович А.В. Функционально-прагматические и типологические характеристики слова в эпистолярных текстах (на примере писем М.И. Цветаевой). // Коммуникативно-прагматические аспекты слова в художественном тексте: Науч. тр. каф. совр. рус. яз. и стилистики Томского ГПУ. / Под ред. Н.С. Болотновой. Томск: Томский ГУ, 2000. С.88-99.
38. Ланщиков А.П. Виктор Астафьев. М., 1992.
39. Лапченко А.Ф. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-х г.: Распутин, Астафьев, Залыгин. Л., 1985.
40. Литературоведческий энциклопедический словарь. / Под ред. В.М. Кожевникова. М.: Советская энциклопедия, 1987. 752с.
41. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. М., 1976.
42. Макаров А. Во глубине России. М., 1973.
43. Милых М.К. Заметки о языке повести «Последний поклон» В. Астафьева. // Русская речь.- 1982. - №1. - С. 30-35.
44. Минералов Ю.И. Теория художественной словесности (поэтика и индивидуальность): Учебник для студ-в филол. фак. вуз. М.: Владос, 1999. 360с.
45. Никонова Т. Прощания. М., 1990.
46. Овчаренко А. Герой и автор в творчестве Виктора Астафьева. // Москва.-1986. - №4. - С. 185-194.
47. Овчарова В.Н. Особенности построения сложного предложения в цикле
рассказов В.П.Астафьева «Затеси». // Русский язык: Теория. История. Методика: Матер. науч.-метод. чтений памяти Р.Т. Гриб. / Под ред. Б.Я.Шарифуллина. Красноярск: Красноярский гос.ун-т, 2002. С. 64-65.
48. О красоте природы, о красоте человека (обсуждение книги Виктора Астафьева «Царь-рыба»). // Литература и современность. 1976-1977 г. Сб. 16. - М., 1978. -С. 308-325.
49. Орехова Л.А. Роль реалистических символов в творчестве В.П.Астафьева (на материале военной прозы). // Вопросы русской литературы: Респуб. межвед. науч. сб. / Черновиц. гос. университет. Вып. 1(47). Львов, 1986. С.13-17.
50. Пантелеева А.Ф. Повесть В.Астафьева «Пастух и пастушка». // Проза Астафьева. К проблеме мастерства. Красноярск, 1990. С. 57-111.
51. Подюков И.А. Эстетика народной речи в поэтике В.П. Астафьева. // I Астафьевские чтения (17-18 мая 2002г.). Пермь, 2003. С.7-14.
52. Праведников С.П., Хроленко А.Т. В поисках методик исследования идиолекта. // Идиолект: Сб. н. ст. Вып. 1. Курск: Курский гос. пед. ун-т, 2000. С.4-14.
53. Размахнина В.К. Астафьев и Сибирь. // Научный ежегодник Красноярского государственного педагогического университета. Вып. 3. В 2 т. Т. 2. Красноярск: Красноярский гос. пед. ун-т, 2002. С. 167-171.
54. Ревенко И.В. Лексическое средство репрезентации интенсивности в прозе
B.П. Астафьева. // Актуальные проблемы русского языка и литературы: Матер. междунар. конф. молодых филологов.- Красноярск: Красноярский гос. пед. ун-т, 2003. С. 114-118.
55. Самотик Л.Г. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет.». // Научный ежегодник Красноярского государственного педагогического университета. Вып. 3. В 2 т. Т. 2. Красноярск: РИО КГПУ, 2002. С. 179-193.
56. Самотик Л.Г. Слово русское, простое.// Енисей. - 1994. - №208. - С. 77-79.
57. Самотик Л.Г. Хранитель духа народного. // Красноярский рабочий. -1999. -10 сентября. - С.2.
58. Сигов В.К. О традициях В.Я. Шишкова в прозе В. Распутина и В. Астафьева. // Проблематика и поэтика творчества В.Я. Шишкова. Тверь, 1991. С. 78-85.
59. Сохряков Ю.И. Природа и человек. М., 1990.
60. Старцева А.М. Поэтика современной советской прозы. Ташкент, 1984.
61. Тарланов Е.З. Глагольная метафора в повести В.Астафьева «Последний поклон». // Русская речь. - 1986. - №1. - С. 52-55.
62. Тихомиров В. Слово, одно другого звучнее. // Красноярский рабочий. -1981. - 14 августа. - С.3.
63. Томашевский Б. Теория литературы: Поэтика. М.: Аспект-Пресс, 2002.
334с.
64. Фролова Ю.В. Фразеологические обороты в произведениях В. Астафьева. // Актуальные проблемы русского языка и литературы: Матер. междунар. конф. молодых филологов. Красноярск: Красноярский гос. пед. ун-т, 2003. С. 146-153.
65. Хватов А.И. Живые страницы, памятные имена. М., 1989.
66. Хватов А.И. На родной земле, в родной литературе. М., 1980.
67. Химич В.В. Л.Леонов и В.Астафьев (к вопросу о творческих взаимосвязях). // Художественный опыт советской литературы: творческие связи, жанрово-стилевое своеобразие. Свердловск, 1988. С. 18-29.
68. Чапчахов Ф. Умение ценить добро. // Чапчахов Ф. Время и слово. М., 1980.
C. 176-195.
69. Шарыпова Ю.Г. Творительный сравнения в произведениях В.П. Астафьева. // Русский язык: Теория. История. Методика: Матер. науч.-метод. чтений памяти Р.Т. Гриб. / Под ред. Б.Я. Шарифуллина. Красноярск: Красноярский пед.ун-т, 2001. С. 45-47.
70. Швех Л.Г. Творчество В. Астафьева и идейно-художественные искания в
прозе 60-70 г. : Дис....к. филол. н. М., 1981. 170с.
71. Щепаков Т.А. Традиции М. Горького в творчестве В. Астафьева. // М. Горький и современный литературный процесс. Горький, 1984. С. 75-80.
72. Юдалевич Б.М. Рассказ в прозе Виктора Астафьева. // Развитие повествовательных жанров в литературе Сибири. Новосибирск, 1980. С.143-163.
73. Яновский Н. Виктор Астафьев. М., 1982.
74. Яновский Н. Писатели Сибири: Избр. ст. М., 1988.
