CC BY
17
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК И СЕМАНТИКА ТЕКСТА
ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ КАТЕГОРИИ СТИЛЯ В СЕМАНТИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ ПОЛИФОНИЧНОГО ТЕКСТА
О.И. ВАЛЕНТИНОВА
Кафедра общего и русского языкознания Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6,117198 Москва, Россия
В статье анализируются особенности функционирования категории стиля в условиях полифонично организованного текста, выразившиеся в непосредственном участии категории стиля в формировании семантической модели полифоничного текста.
Одним из наиболее существенных достижений отечественной литературы первой половины XIX в. стало создание текстов, в которых осуществилась стилистическая (социальная и территориальная) дифференциация речи героев. Так был преодолен среднелитературный стиль карамзинской школы, при котором барышня и горничная говорили одинаково.
Это достижение находилось в русле общей тенденции развития русской литературы первой половины XIX в., ориентированной на получение дополнительных эстетических импульсов извне, экстенсивно: за счет освоения конструктивных и семантических возможностей новых для того этапа развития литературы языковых пространств (разговорного языка, социальных и территориальных диалектов). С творчества Достоевского в истории русского литературного языка начинается принципиально новый этап: эстетическая энергия, направленная на создание не имеющей прецедентов эстетической системы, оказывается интенсивной по происхождению. Структурная перестройка всех составляющих текста (выразившаяся в изменении отношений между субъектом высказывания, высказыванием и значением высказывания) привела в произведениях Достоевского к изменению функций, а значит, и сущности таких базовых категорий художественного текста, как образ и стиль. В этой новой семан-тико-эстетической системе оказалось невозможным точно определить субъектную принадлежность того или иного высказывания, того или иного фрагмента речи. Это заставило нас ввести понятие архисубъекта. Объективность существования понятия архисубъекта доказывается фактом речевого взаимопроникновения разных героев. Наиболее очевидной формой такого взаимопроникнове-
ния становится взаимообратное повторение одних и тех же высказываний разными героями. Этот повтор не имеет ничего общего с цитированием, сохраняющим первичные смыслы.
Речевое взаимопроникновение, помимо взаимообратного повторения одних и тех же высказываний разными героями, выражается еще и в том, что разные герои обнаруживают откровенно одинаковые стилистические привязанности. В «Двойнике», например, одинаковые привязанности обнаружат Голядкин и рассказчик. Структура перифраза (1), отсутствие единичных опорных слов
(2), опущение зависимых слов в структурах с сильным или умеренным управлением (3) - таковы основные стилистические маркеры, позволяющие говорить о стилистической омонимии голосов Голядкина и рассказчика.
Особое место в технике установления стилистической тождественности голоса рассказчика и голоса Голядкина занимает структура перифраза: и рассказчик, и Голядкин проявляют гипертрофированную слабость к перифразам.
Формальным голосом рассказчика озвучиваются многочисленные перифразы «Двойника»: господин Голядкин мысленно обнаружил желание провалиться сквозь землю (127) вместо захотел', оказывал необыкновенную деятельность (122-123) вместо суетился', обеспечил себя вызывающим взглядом (115) вместо вызывающе посмотрел; минута всеобщего увлечения сердец (129) вместо всеобщего умиления-, хозяин дома, лишившийся употребления ног (130) вместо безногий.
Эти перифразы корреспондируются с перифразами Голядкина: заплели они сплетню (121) вместо интриговали', рад случаю принести вам <...> мое поздравление в получении чина (120) вместо поздравить с чином-, дамские там разные раздушенные пустячки говорить не люблю (222) вместо комплименты говорить не люблю, выдумали на него сплетню бабью, небылицу в лицах (213) вместо оклеветали-, умеют иногда кстати поздравить кого-нибудь, например (119) вместо подхалимничать.
Такая приверженность формально разных голосов к одним и тем же стилистическим структурам заставляет нас в озвучании этих структур слышать одновременно два голоса. За каждым голосом стоят свои добавочные смыслы. Голос рассказчика вносит весь спектр значений: от нейтрального до иронии и сарказма. Так стилистика начинает активно участвовать в формировании объемных смыслов.
В конечном счете стиль в условиях полифонии становится смыслообразующей и смыслопреобразующей силой (энергией). Условия полифонии превращают стиль из субстанции в энергию (силу), имеющую вектор действия.
Стиль прямо, не опосредованно, участвует в создании ядерных смыслов текста, приобретая фантасмагорическую самостоятельность.
Посмотрим, как стилистический контекст речи рассказчика меняет содержание исходящих от рассказчика в адрес Голядкина и двойника номинативных потоков, а значит, меняет в конце концов и все параметры взаимодействия смысловых множеств образа Голядкина и образа двойника.
Г олосом рассказчика между содержанием образа Г олядкина и содержанием образа двойника устанавливаются соотношения первичности/вторичности (двойник обозначается перифрастически, через Голядкина). Стилистический
контекст не меняет установленных отношений на обратные (Голядкин номинально остается первичным, двойник - вторичным), но вносит существенные смысловые коррективы, делая отношения между содержательными субстанциями Голядкина и двойника многосложными и многозначными.
Номинации, отправляемые Голядкину, снабжаются эпитетами, оценочный максимализм которых и риторическая торжественность, обеспечиваемая изысканностью инверсии, отсылает наши ассоциации к изощренной описательно-сти средневекового книжного стиля. Заданное несоответствие высокой стилистики низкому сюжету плюс сочетание сочинительными отношениями разнопорядковых признаков разрушают риторический пафос формы, делают тон повествования как минимум ироничным, смещают содержательные акценты: возмущенный господин Голядкин-старший (202), Голядкин-старший и вместе с тем настоящий (185); настоящий и невинный господин Голядкин (186 - 2 раза), Голядкин-старший и вместе с тем настоящий (185), известный любовью к ближнему настоящий господин Голядкин (186), оцепеневший и вместе с тем исступленный настоящий господин Голядкин (196); крепкий и неунывающий духом герой наш (219), откровенный герой наш (204), изнуренный герой наш (208). Голядкин остается и первым, и старшим, и настоящим, но это первенство - первенство незначительного над еще менее значительным.
В свою очередь значения вторичности и незначительности, образующие содержательную сторону образа двойника, обнаруживают по меньшей мере несоответствие с атрибутивными конструкциями, используемыми обычно в препозиции номинаций: известное безобразием и пасквилъностью своего направления лицо (185), известное своей неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде господина Голядкина-младшего (185), зловредный близнец (226), неблагопристойный близнец (229), недостойный близнец (217), подлый близнец господина Голядкина (217), известный своей бесполезностью господин Голядкин-младший (204), злорадственный господин Голядкин-младший (228), ложный друг (224), вероломный друг господина Голядкина-старшего (204), ожесточенный неприятель (206), развратный и ожесточеннейший неприятель (205) и т. д. Несоответствие осуществляется одновременно в двух планах: семантическом (логическое несоответствие) и стилистическом (на уровне восприятия экспрессии формы). Значения вторичности и незначительности можно трактовать как низкую степень проявления определенного качества, которое условно может быть названо самостоятельностью. Атрибутивные же конструкции обозначают высокую степень концентрации или проявления какого-либо (обычно отрицательного) свойства, часто изначально предельного, максималистского. Стилистическая аранжировка, часто основанная на суммированном применении сразу нескольких приемов (инверсионного словопорядка, эффекта постоянного эпитета и избыточной перифрастичности), массированно отсылает наши ассоциации к архаике пафосного высокого стиля. Затраченные стилистические усилия и подчеркнуто максималистская степень проявления предельно низменных качеств, сопровождающие текстовые появления незначительного лица, не просто входят в противоречие с исходными значениями вторичности и незначительности или разрушают их, но образуют совместно с ними многомерное смысловое единство, включающее и противоречие, и противопоставление, и соположение, действующие одновременно и одновременно воспринимаемые.
Такое многомерное смысловое единство входит в сознание читателя объемно, тревожа и будоража его невозможностью логически остановиться на каком-то одном значении, одном смысле. Утрированная неуместность использования высоких стилистических форм успешно корреспондируется со стилистическими штампами голоса Голядкина, и это позволяет нам сделать предположение о вероятности одновременного, дуэтного, озвучивания одних и тех же фрагментов текста голосом рассказчика и голосом Голядкина с константным колебанием трудно устанавливаемых, а потому максимально зависящих от психики читателя, микросмыслов. Реплики начинают звучать на два голоса, такой способ озвучивания формирует объемность значения. В «Братьях Карамазовых» мы столкнемся не только с дуэтным, но с хоровым озвучиванием смыслов.
Мы уже отмечали, что излюбленным приемом рассказчика для обозначения двойника становится перифраз, то есть непрямое, описательное обозначение, помогающее выдвинуть на первый план то качество подразумеваемого объекта (в данном случае двойника), которое рассказчик предлагает читателю как наиболее существенное. По крайней мере - на данный момент развертывания текста. Но несмотря на достаточно широкий смысловой разброс используемых рассказчиком в отношении двойника перифраз, нельзя не заметить, что постепенно эти перифразы начинают использоваться как конструктивная основа табуирования: тот, кто называл себя господином Голядкиным (169); тот, кого еще вчера (Голядкин - О.В.) считал первейшим и надежнейшим другом своим (167); змея, грызущая прах в презренном бессилии (168); некоторые лица (168); тот, кого (Голядкин - О.В.) называл смертельным врагом своим (195) и др.
Перифразы, используемые рассказчиком для обозначения Голядкина, не связаны с процессом табуирования. Таким образом, различная функциональная направленность (связь с процессом табуирования / отсутствие связи с процессом табуирования) одного и того же приема структурного приема (перифраза) может стать дифференциальным признаком, существенным при описании смысловых множеств, направленных на разные объекты высказываний (на двойник и на Г олядкина). Необходимость в табуировании возникает тогда, когда существенной признается мистическая функция языка. Назовем это значение условно ‘мистическое отношение к обозначаемому, запрет на произнесение имени двойника’. Значение ‘страха перед обозначаемым’ является неизбежным следствием исходно мистического отношения к двойнику. Повествовательная структура речи рассказчика к моменту появления в ней табу на двойника оказывается уже столь глубоко пронизанной энергией иронии, вызванной регулярно и направленно возникающей смысловой и стилистической двусмысленностью и многосмысленностью, что эта энергия охватывает в конце концов все конструктивные составляющие речи рассказчика, включая табу на произнесение слова двойник. В такой ситуации становится необходимым включение дополнительных смыслов, сообщаемых ироничным отношением рассказчика к использованию им же самим табу на имя двойника. Легкомысленное отношение рассказчика к факту табуирования в итоге будет формализовано с помощью прямой номинации: «Господин Голядкин совершенно узнал своего ночного приятеля. Ночной приятель его был не кто иной, как он сам, - сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, но совершенно такой же, как и он сам, одним словом, что называется, двойник его во всех отношениях» (149).
Регулярность в использовании определенных схем при избирательной номинации (скажем, перифразами обозначался бы только двойник) позволила бы говорить о том, что форма может оказаться носителем самостоятельного значения, не зависящего от конкретного лексического наполнения каждого конкретного случая использования схемы. Но технически сверхполифонизирован-ная структура «Двойника» не позволяет нам это сделать. Рассказчик многократно целенаправленно использует табуирование для обозначения двойника, однако единичное двойное табуирование Голядкина не позволяет назвать прием табуирования избирательно действующим только в отношении двойника: противник приятеля господина Голядкина-старшего (166).
Помимо перифраза еще одним стилистическим основанием для идентификации голосов рассказчика и Голядкина служит ярко выраженная в формальной речи рассказчика и формальной речи Голядкина тенденция к отсутствию единичных опорных слов. Эта тенденция, условно названная нами принципом стилистической множественности, становится одновременно атрибутивным признаком и речи рассказчика, и речи Голядкина, действуя таким образом в направлении стилистической и, как результат, смысловой омонимичности, являющейся чрезвычайно продуктивной основой для порождения многоплановых смыслов, а значит, и для развития явления полифонии. Дифференцирующие нюансы между проявлением принципа стилистической множественности в речи, формально представленной как речь рассказчика, и в речи, формально представленной как речь Голядкина, отсутствуют. Естественно, что отсутствие дифференциальных признаков, позволяющих развести структуры, построенные по принципу множественности, по разным голосам, и порождает ту самую множественность интерпретаций, без которой немыслима полифония. Это означает, что каждая такая конструкция будет озвучиваться сразу двумя голосами с разными комплексами смыслов, вступающими в таких условиях в теснейшее взаимодействие. И сознание читателя вынуждено будет воспринять всю лавину смыслов с логической невозможностью остановиться на каком-либо исчерпывающем наборе взаимопредполагающих друг друга значений.
Формально принцип стилистической множественности может выглядеть, как подбор синонимом (1), как градационная восходящая (2), как серия уточнений (3). Вот несколько примеров из речи Голядкина:
1. «Приписываю все сие недоразумению (1), гнусной клевете (2), зависти
(3) и недоброжелательству (4)» (183).
2. «...бесстыдство (1), наглость (2) и возмущающая душу фамильярность (3) <...>« (183).
3. «...странная претензия (1) их и неблагородное фантастическое желание (2) вытеснять других <...> заслуживают изумления (Г), презрения (2’), сожаления (3’) и, сверх того, сумасшедшего дома (4’)» <...> (184).
4. «Существенность за себя говорила; дело было странное (1), безобразное (2), дикое (3). <...> Все это, разумеется, только мелькнуло в голове господина Голядкина» (146) и т. д.
Этот стилистический маркер речи Голядкина будет использоваться и рассказчиком: кавалеры, глубоко проникнутые чувством изящного и чувством собственного достоинства (131), вознагражденный судьбою за таковое усердие капитальцем, домком, деревеньками и красавицей дочерью (129), Голядкин
стал испытывать два ощущения: одно то, что необыкновенно счастлив, а другое - что уже не может стоять на ногах (158), Голядкин почувствовал, что пот с него градом льется, что сбывается с ним небывалое (147).
Расскачик со всей очевидностью приспосабливает стилистический конструктивизм своей речи к особенностям речи Голядкина, становясь стилистическим двойником Голядкина. Стилистическое двойничество - результат действия механизма полифонии.
Еще одним фактом, позволящим говорить о стилистическом двойничестве (о стилистической идентификации) голосов, является характерное и для Голядки-на, и для рассказчика опущение зависимых слов в структурах с сильным или умеренным управлением: «<...> с своей стороны, презирая окольным путем (что делать? - О.В.), могу открыто и благородно утверждать <...>, что я чист совершенно (в чем чист? - О.В.) и что сами вы знаете <...>, обоюдное заблуждение (в чем? - О.В.) <...>« (речь Голядкина, 203); «Зная приличие и чувствуя в настоящее время какую-то особенную надобность приобресть (что приобресть? - О.В.) и «найти» (что найти? - О.В.), господин Голядкин немедленно подошел кой к кому <...>« (в речи рассказчика, 194) или, например, «<...> сохраняя постепенность (постепенность в чем? - О.В.), перешел и к черному фраку <...>« (тоже в речи рассказчика, 215). Рассказчик, цитируя Голядкина, причем на этот раз эксплициро-ванно цитируя, сохраняет нетронутой эту особенность речи «своего героя»: «<...> он <...> поминутно уверял, <...> что он <...> совершенно доволен (чем доволен?- О.В.) и по гроб будет чувствовать (что будет чувствовать? - О.В.) (155). Этот факт бесспорного внимания рассказчика к стилистическим привязанностям Голядкина (именно к стилистическим, поскольку цитируемая фраза не содержит никакой прагматической информации) в очередной раз доказывает мысль об осознанном использовании рассказчиком каждого стилистического штриха, вызывающего ассоциации с речью Голядкина. Значит, стилистическое двойничество - явление, хорошо осознаваемое скорее всего и самим автором.
Действующее в условиях эстетики полифонии явление стилистической идентификации, а значит, и омонимизации (то есть неразличения) голосов характерно для всего зрелого романного творчества Достоевского. Стилистическая идентификация - достижение полифонии и ее неотъемлемая часть. Стилистическая идентификация проявляется в произведениях писателя как тенденция, противостоящая иной тенденции, а именно, тенденции стилистической дифференциации. Если стилистическая идентификация направлена на создание стилистического фона, максимально благоприятного для развития многосмыс-ленности (не просто многозначности, а именно, многосмысленности), то стилистическая дифференциация речи (например, социальная или территориальная, диалектная, дифференциация речи героев) направлена на уничтожение много-смысловости (герои Достоевского не случайно говорят преимущественно одним языком). В условиях же жесткой детерминированности стиля и однозначности смысла становится невозможным приближение к истине как неисчерпаемому и законченно непознаваемому источнику смыслов. Приближение к истине осуществляется через приближение к пониманию ее основных стихий: любви, красоты, добра, зла, разума, вины, обиды, жертвы и др. Достоевского интересовала, тревожила сама истина, а не отдельная точка зрения (хотя бы и его самого) как субъективное искажение истины.
Стилистическая идентификация голосов героев будет регулярно осуществляться в романном творчестве Достоевского. Там этот эстетический ход сделает возможным появление и развитие глобальных, неисчерпаемых одним или несколькими сознаниями смыслов. Смыслов-символов. Смысл-символ - вот предмет изображения полифоничных романов Достоевского. Но в «Двойнике» этих смыслов еще нет, зато отрабатывается та техника, при использовании которой станет возможным появление этих смыслов в дальнейшем творчестве мастера.
ЛИТЕРАТУРА
1 .Достоевский Ф.М. Двойник: Петербургская поэма // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. В 30-ти т. Т. 1. - JL, 1972, с. 109-229.
PECULIARITIES OF STILE’S FUNCTIONING IN THE SEMANTIC MODEL OF THE POLYPHONIC TEXT
O.l. VALENTINOVA
Department of General and Russian Linguistics Russian University of Peoples' Friendship 6, Miklukho-Maklaya Str., 117198 Moscow, Russia
The author examines the semantic functions of the category «stile» in the conditions of the polyphony.
