CC BY
599
значна как категория «права личности», «государство», то есть обладает достаточной точностью («узостью»), для того чтобы рассматривать ее в качестве приоритета современной отечественной правовой политики, помогает в дальнейшем определять как концепцию правовой политики государства в целом, так и отдельные цели правовой политики, ее стратегию и тактику реализации.
А.Ю. Мамычев
ОСНОВЫ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ
В переходные периоды, когда происходит реформирование основных сфер жизнедеятельности общества, в частности конструирование нового каркаса политико-правовой жизни общества, изучение национальных основ государственной власти и специфики государственного мышления становится весьма актуальным как с теоретической, так и практической стороны. Стоит здесь обратиться к позиции Н.Н. Алексеева, который одним из первых в российской государство-ведческой литературе выдвинул следующую методологическую посылку: для того, чтобы более эффективно осуществить реформирование государственного устройства, необходимо выявить национальную природу власти, имманентные русской истории формы властного мышления, исследовать особые социально-властные практики, которые содержательно наполняли конкретные отношения между индивидами, группами, между отдельным индивидом и государством и т.д. Так, читаем у него: «... изучение политических воззрений русского народа имеет не только теоретический, но и практический интерес. В воззрениях этих мы знакомимся с тем «примитивом», который глубоко жил в русских народных массах и бессознательно определял политические судьбы России»1. В плане современного трансформирования и конструирования государственного организма следует также иметь в виду, что сами реформы, как отмечает А.С. Ахиезер, должны мыслиться как продолжение некоторой логики исторического развития конкретного общества. «Попытка ускорить проведение реформы, - замечает ученый, - без учета присущей соответствующей культуре возможности воспринять инновацию с определенной скоростью может иметь катастрофические последствия (курсив мой - А.М.)»2.
Очевидно, что институциональные опоры государственной власти вырастают из традиций, однако если сами институты мыслятся в существующей реальности (сложившаяся социальная структура, конкретное соотношение сил и тенденций в обществе и т.д.), то традиции мыслятся в контексте историко-культурной эволюции отечественной государственности. В силу этого, как отмечал О.И. Генисаретский, говоря об институционализации, мы на самом деле имеем в виду традиции и традиционализм, ибо за каждой «институциональной подпоркой» всегда стоит та или иная практика (и традиционность). В этом смысле прав А.В. Поляков, когда замечает, что «институты всегда имеют историю, продуктом которой они являются. Невозможно адекватно понять институт, не понимая исторического процесса, в ходе которого он был создан (и для которого, добавим мы, он был создан)»3. Давно уже было замечено, что первоначально происходит процесс осознания, опри-вычивания, адаптации «социальных инноваций» в национальном сознании, а уже затем их объективация в конкретных политико-правовых формах и институтах. Так, например, П. Бергер и Н. Лукман в своих социальных исследованиях указывали, что «истоки любого институционального порядка находятся в типизации совершаемых действий как наших собственных, так и других людей. Это означает, что одного индивида объединяют с другим определенные цели и совпадающие типы их достижения»4.
В свете сказанного историко-культурное исследование, в контексте которого необходима не простая регистрация отдельных событий, а сведение единичных практик к целостному образу (культурному типу) государственной власти, её роли в пространстве и времени, позволяет более
1 Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 114.
2 Цит. по: Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000. С. 32
3 Поляков А.В. Общая теория права: курс лекций. СПб., 2001. С. 136.
4 Бергер П., Лукман Н. Социальное конструирование реальности. М., 1996. С. 120.
достоверно судить о специфике политико-правовой жизни общества. «Отрешимся на минуту от привычных и установленных приемов государственно-правового исследования и построения; постараемся представить себе, - пишет русский юрист С.А. Котляревский, - государство просто как часть мира, в котором мы живем. Сразу и неразрывно оно соединяется для нас с образом власти: можно сказать, последний составляет основное, изначальное его ядро (курсив мой - А.М. )»\
В рамках подобного исследования ученый в первую очередь сталкивается с историей мысли, а затем с особыми политико-правовыми типами властвования, адекватными стилю мыследея-тельности индивидов на конкретном ментальном фоне. Соответственно, первым, пропедевтическим шагом в таких исследованиях становится реконструкция онтологических и гносеологических корней понятия власти, т.е. тех истоков, которые лежат в основе политико-правового мышления и определяют вектор развития государственности2. Одним словом, это предполагает обращение к глубинным основам категории власти, для того чтобы выявить смысловое ядро, на основе которого происходит становление этого понятия в различных социальных условиях. Так, «понятия, обозначающие явления реальности человеческого мира, обладают памятью, они сохраняют своё содержание, но не обладают самосознанием, не знают, не фиксируют в своём содержании его происхождение, его истоки»3. В этом смысле понятийная конструкция в её онтологической формулировке порождает определённую форму роботы сознания или, как сказал бы И. Кант, его априорный принцип. В свою очередь, различие в технологиях, техниках и режимах властвования заключаются в том, что последние, для того чтобы быть осмысленными, должны постоянно возобновляться, повторяться, изменяться в соответствии с некой основой. Такой основой, как видится, и является «идея власти», которая задаёт трансцендентальный принцип, интенциональную направленность, т.е. даёт возможность/условия этим повторениям и изменениям. В этом контексте стоит отметить весьма интересную мысль Ж. Делёза: для того чтобы понять специфику и особенность мышления о каком-либо феномене, нужно прежде всего искать не там, где «что-то уже есть», существует, а там, где «что-то становится, зарождается»4. Другими словами, истоки дискурса государственной власти надо искать не в существующей конфигурации властных институций, выявляя некий общий принцип их функционирования и субординационного взаимоотношения, но в условиях становления и развития этих принципов, идей (в их исторической и ментальной «огранке»). В этом смысле весьма поучительны слова выдающегося русского историка В.О. Ключевского, который пишет, что «я не знаю общества, свободного от идей, как бы оно мало ни было развито. Само общество -это уже идея, потому что общество начинает существовать с той минуты, как люди, его составляющие, начинают сознавать, что они - общество»5.
Если в этом ракурсе попытаться осмыслить истоки государственной власти как определен-ноё смысловое ядро, выстраивающее, организующее и регулирующее движение различных социальных сил в соответствии с конкретным мировоззрением и образом порядка, справедливости (в его национальном измерении), то можно сказать, что оно инициирует создание социальных институций, их иерархический порядок и специфику взаимоотношений. Последние являются по своей сути безличными, надындивидуальными и в то же время переживаемыми и проживаемыми членами определенного социума, лежат в основе отношения индивидуальных и коллективных субъектов ко всему юридико-политическому действованию. Последние своим существованием устанавливают (легитимируют) общие «правила игры» и саму структуру и технику властных отношений, благодаря чему случайные и разнохарактерные социальные силы сплачиваются в стройные и плотные общественные отношения. Одним словом, чем больше эти связи структури-
1 Котляревский С.А. Власть и право. Проблемы правового государства. СПб., 2001. С. 16.
2 Здесь можно обратиться к нашему историку В.О. Ключевскому, который справедливо отмечал в своих первых лекциях по русской истории, что «без общих понятий и целей, без разделяемых ими большинством чувств, интересов и стремлений люди не могут составить прочного общества; чем больше возникает таких связей и чем больше получают они власти над волей соединяемых ими людей, тем общество становится прочнее. Устанавливаясь и твердея от времени, эти связи превращаются в нравы и обычаи. В силу тех же условий общение возможно не только между отдельными лицами, но и между целыми чередующимися поколениями: это и есть историческое преемство (курсив мой - А.М.)» // Ключевский В.О. Соч.: в 9 т. Т. I. Курс русской истории. М., 1987. Ч. I. С. 40.
3 Конев В.А. Трансцендентальный эмпиризм Ж. Делёза: семинары по «Различию и повторению». Самара, 2001. С. 12-13.
4 См. подробнее: Делёз Ж. Различие и повторение. СПб., 1998.
5 Ключевский В.О. Соч.: в 9 т. Т. I. С. 53.
руются на основе переплетения ментальных образов, идей с конкретными условиями и факторами, чем больше эти институции получают легитимности и легальности и, соответственно, влияния на волеустремления соединяемых ими людей, тем больше общество приобретает чувство национального и политического единства, упорядоченность и «понятность» наличного мира.
Государство с его разветвленной системой символов, знаков, функций и органов есть социальная гарантия существования общества как организма духовного. Есть фактор смыкания истории, настоящего и будущего, производящий позитивное воздействие на самоидентификацию субъектов, поддержание общего мировоззрения, моральной, нравственной системы, т.е. того общего, на основе которого самоорганизуется, развивается и институционализируется система общественных интересов и потребностей. Взаимодействие отдельных самостоятельных элементов, как отмечал Н.Н. Алексеев, только и возможно на основе некоторого первоначального единства, спаивающего общество и предоставляющего ему самосознание целостности. Эта питательная основа жизнедеятельности общества есть тот живой, хотя и скрытый, фундамент культурной целостности, имеющий относительно самостоятельное существо и собственную индивидуальность. «В основе всякой культуры всегда лежат некоторые духовные ценности, наполняющие строящих культуру людей пафосом творчества и требующие соответствующего этим ценностям построения и оформления жизни»1.
Как отмечали отечественные ученые, российский человек более связан с общественным целым (чем, например, на Западе), его мыследеятельность находит оправдание и смысл только с прикосновением и следованием известной социальной миссии, с участием в общем деле, в реализации общего идеала. Его потеря, равно как и нивелирование, ведет к потере самости, единства общества и смысла жизни. Манифестация, поддержание и олицетворение этой общей духовно-нравственной сущности всегда возлагалось на государственную власть, с нею (основой) связывалось и через нее (основу) легитимировалось. Вспомним в связи с этим слова выдающегося русского юриста и философа И.А. Ильина: «Мы - единая духовная и правовая община, управляющаяся единой верховной властью и связанная единством жизни, творчества и исторической судьбы. Мы - государство»2. В этом отличие и специфика национальной политической и правовой жизни русского народа. Так, например, в западноевропейской культуре спаивающей силой, обеспечивающей единство различных по своей сути независимых индивидуальностей, которые самостоятельны, чужды друг другу, не объединены, никакой первоначальной связью, является общественный «договор», зафиксированный в правовой системе. Видимо, осознавая тенденции и перспективы существа этой идеи, заложенной в основе западных государств, Г.В.Ф. Гегель настаивал на том, что государство необходимо рассматривать как органическую целостность, как нравственное, а не правовое единство, ибо правовые основы вторичны, т.к. отражают и фиксируют первичность нравственной сущ-
3
ности нации .
Очевидным считается то, что любое сообщество существует на основе согласия, различие заключается лишь в том, по поводу чего достигается последнее. В западной культуре это согласие опирается на общественный договор и договорные практики, как в публичной, так и в частной сфере. Так, лютеранская революция (Реформация), которая провозгласила «каждый сам себе священник», привела к тому, что все группы и отдельный индивид получили институционально закрепленный статус и уже рассматривались как независимые социальные агенты, отношение между которыми регулировалось и поддерживалось правом4. В российской же государственности в основе общественного согласия всегда лежала Власть (последняя воспринималась не в конкретных
1 Алексеев Н.Н. Духовные предпосылки Евразийской культуры // Русский народ и государство. С. 147-148.
2 Алексеев Н.Н. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности) // Русский народ и государство. С. 303.
3 «Государство как нравственное целое в трактовке Гегеля - не агрегат атомизированных индивидов с их обособленными правами, не мертвый механизм, а живой организм. Поэтому у Гегеля речь идет не о свободе, с одной стороны, индивида, гражданина, а с другой - государства, не о противопоставлении их автономных и независимых прав и свобод, а об органической целостной свободе - свободе государственно организованного народа (нации), включающей в себя свободу отдельных индивидов и сфер народной жизни» // Нерсесянц В.С. Философия права Гегеля. М., 1998. С. 24.
4 См.: Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» власти как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. N° 4.
функционерах, а в самой «идее власти»1, в её «экзистенциональной сущности»). В этом контексте весьма значимыми становятся слова В.Д. Каткова, сказанные им в начале ХХ в.: «Это вечная и универсальная идея, которая теряет свою силу над умами при благоприятном стечении обстоятельств и просыпается с новой силою там, где опасности ставят на карту самое политическое бытие народа. Это героическое лекарство, даваемое больному политическому организму, не утратившему еще жизнеспособности»2.
Заметим в этой связи, что в последнее время сиюминутные цели власти и её одномоментные акции привели к пропасти, к разрыву между последней и обществом. Современные институты власти больше занимаются воспроизводством, поддержанием той институциональной конфигурации, которая обеспечивала бы их существование. Тем не менее, установленный порядок и режим функционирования политико-правовой сферы не привел, как, может быть, хотелось, к большей легитимности власти, к её органичному «вживанию» в национальное сознание. Оказалось, как неоднократно было в истории, что эта «органичность» зависит не столько от рационального конструирования государственной материи, сколько от духовных основ общества, где большую роль играет не материальная связь граждан, а духовные скрепы между ними. И удивительно: вчерашние призывы к построению демократического государства, гражданского общества, сегодня сменяются на патриотические лозунги, на поиск некой «Русской Идеи» и национальных основ государственной власти. Объяснить это можно, как видится, одним - практически все известные попытки возрождения государства российского всегда основывались на национальном сознании, на народном духе или по крайне мере на призыве к ним3. Очевидным становится сегодня то, что «движущей силой истории является не классовая борьба или экономический интерес, но конкрет-
4
но-историческое содержание ментальности, культуры» .
Уместными в данном контексте будут слова русского юриста А.Д. Градовского, отмечавшего, что «прежде чем известная цивилизация начинает, так сказать, кристаллизироваться в известных учреждениях, прежде чем начала учения, лежащего в ее основе, начнут выражаться в будничных, практических актах, оно должно предварительно проникнуть собою народное чувство и соз-нание»5. В этом свете, как видится, специфику государственной власти скорее следует искать не столько вовне, сколько в сознании людей, в их реальных практиках и отношениях к власти, в их образах и вере6, а реальное её построение и функционирование должно уже опираться на последние. Более того, сегодня уже очевидно, что построение идеальной системы учреждений еще не гарантирует эффективность функционирования политической и правовой жизни. Впрочем, ничего удивительного здесь нет, беда конкретной власти, как замечал ещё К.П. Победоносцев, наступает тогда, когда она отделяется от национального сознания и «без него ощущает и в себя верит», в
„ 7
этот самый момент и происходит её падение и разрушение государственных основ .
В рамках политико-правового исследования основ государственной власти следует говорить и об определенном типе государственности, в котором оформляется и развертывается государственная власть, как в институциональном, так и в духовно-регулятивном смысле. Государственность отражает качественное состояние общества, его духовные, материальные, геополитические и геоюридические основы в определенный период времени, т.е. оно отражает то особое состояние, которое принято в литературе называть «государственно-организованное общество». Последнее представляет собой комплекс духовных, материальных, географических, организационных (институциональных) условий для формирования конкретных исторических форм государственной власти,
1 По этому поводу О. Шпенглер писал: «... нация, поскольку она живет и борется, обладает государством не только как состоянием движения, но, прежде всего, как идеей» // Шпенглер О. Закат Европы: в 2 т. М., 2003. Т. 2. С. 380.
2 Катков В.Д. О Русском Самодержавии. Харьков, 1906. С. 19.
3 См. подробнее об этом: Величко А.М. Философия русской государственности. СПб., 2001. С. 111.
4 Ахиезер А.С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. 2001. № 2. С. 95.
5 Градовский А.Д. Соч. СПб., 2001. С. 109.
6 «Духовные значения, символы, - отмечают В.В. Ильин, А.С. Ахиезер, - ценности в лице человеческих поколений, камней церквей, дворцов, усадеб, крестьянских изб, могильных плит, старых рукописей, заветов отцов - вот государство в форме национального духа» // Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М., 1997. С. 49.
7 Победоносцев К.П. Власть и начальство // http://www/voskres.ru/gosudarstvo /pobed11.htm
специфики властных отношений и в конечном итоге определенного типа государства1. Образование определенной государственности, по мнению Н.Н. Алексеева, есть результат некоторого совокупного душевного общественного процесса, наполненного глубокими переживаниями, владеющими душами и властвующих, и подвластных.
Л.А. Морозова отмечает, что «государственность - это свойство, качество, состояние общества на конкретном историческом этапе, качественная характеристика его элементов и институтов, составляющая основное содержание и определенную черту общества»2. Другой современный госу-дарствовед Г.В. Атаманчук отмечает эвристическую значимость данной категории, замечая, что «многое и в прошлом, и в будущем подводило и будет подводить нас к проблеме состояния государственности»3 . Исследование эволюции, специфики и состояния развития отечественной государственности позволяет, с его точки зрения, дать более обоснованный ответ на те вопросы и проблемы, которые стоят перед современным обществом, а именно: существуют ли какие-либо основания для формирования правового государства в постсоветской России, не является ли это очередной иллюзией, стремлением «выпрыгнуть» из своей «исторической кожи» и построить принципиально новую социально-политическую общность; в каком направлении должно проходить современное реформирование, на основе каких идей и принципов? Для автора ответ очевиден - современное конструирование российской государственности, специфики организации и функционирования государственной власти должно учитывать как типичное в развитии различных форм государственности (мировой опыт), так и уникальное, соответствующее историко-культурным особенностям конкретного общества (национальный опыт). «Для построения новой российской государственности, - пишет исследователь, - важно выделить и понять то типичное, что в настоящее время доминирует в мировом государственно-правовом строительстве, а потом уже посмотреть, в чем же заключается специфика российской истории и действительности и как она соотносится с типичным», замечая далее, что «типичное реально приложимо и способно дать позитивные результаты только при условии, что оно накладывается, сочетается с уникальными особенностями народов»4.
Вопрос о зарождении российской государственности в настоящее время до сих пор остается открытым, спорным. Существуют различные точки зрения на эту проблему. Так, например, В.О. Ключевский, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев считали, что истоки зарождения русской государственности следует относить уже к IX в. Причем, С.М. Соловьев, например, настаивает на том, что эволюция российской государственности представляет собой единый историко-культурный процесс, хотя в его рамках и существуют различные виды, типы государств. В.О. Ключевский также рассматривает историю России как некое «вековое движение», продолжающееся до наших дней, выделяет четыре основных периода развития: днепровский, верхневолжский, великорусский, всероссийский. Иначе к этому вопросу подходили историки и правоведы, придерживающиеся евразийской концепции - П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Л.Н. Гумилев, Г.В. Вернадский и др. Так, они обосновывали огромное влияние на развитие российской государственности татаро-монгольского элемента, Л.Н. Гумилев, исходя из этого вообще отмечает, что Древнерусское государство и государство российское, по сути, два разных типа, с разными политическим и правовым мышлением, различающимися принципами строительства государства, осуществления, легитимации и преемственности власти. Он отмечает, что уже в XIV в. «прежняя Киевская Русь канула в небытие. Ни политического, ни этнического единства русских больше не существовало. Люди остались, но сама система власти и организации отношений между людьми оказалась разрушенной окончательно». «Единственной связующей нитью для русских людей XIV в., - пишет Л.Н. Гумилев, - оставалась православная вера». И уже «к 1380 г. Древняя Русь "растворилась" в
1 См.: Левакин И.В. Современная российская государственность: проблемы переходного периода // Государство и право. 2003. № 1. Ю.А. Тихомиров, также говорит о том, что государственность представляет собой характеристику конкретно-исторического состояния общества, последнее представляет собой определенный синтез: исторической эволюции государственно-правовых форм, современного состояния общества на данном этапе и стратегическую перспективу его развития. (См.: Тихомиров Ю.А. Государство на рубеже столетий // Государство и право. 1997. N° 2.)
2 Морозова Л.А. Проблемы современной российской государственности. М., 1998. С. 10.
3 Атаманчук Г.В. Новое государство: поиски, иллюзии, возможности. М., 1996. С. 65.
4 Атаманчук Г.В. Новое государство: поиски, иллюзии, возможности. М., 1996. С. 71, 77.
Литве и Московской Руси»1. Сам «миф о Киевской Руси, - по мнению А.Г. Дугина, - созревает именно в монгольскую эпоху, как ностальгия по "золотому веку" и имеет "проектный", "мобилизующий" характер для будущего державного возрождения»2. Именно из Московской Руси, опирающейся на православную веру и этническую терпимость, начала постепенно выкристаллизовываться новая государственность, существенно отличающаяся от Древнерусского периода.
По утверждению другого известного историка В.О. Ключевского, «народ становится государством, когда чувство национального единства получает выражение в связях политических, в единстве верховной власти и закона». Именно только в государстве, отмечает историк, «народ становится не только политической, но и исторической личностью с более или менее ясно выраженным национальным характером и осознанием своего мирового значения»3. Следуя этой посылке, можно признать разумность и обоснованность точки зрения Л.Н. Гумилева (вспомним, что на этой позиции настаивал и Н.С. Трубецкой в своей работе «Наследие Чингисхана»4, и ряд других исследователей).
С точки зрения Г.В. Вернадского, Московская Русь представляет собой зарождение новой единой государственности - Российской империи. Вся история Евразии, по мнению этого историка, «есть последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства. Попытки эти шли с разных сторон - с востока и запада Евразии. К одной цели клонились усилия скифов, гуннов, хазар, турко-монголов и славяно-руссов»5. И только усилия славяно-руссов увенчались, с точки зрения ученого, успехом: образовалось единое евразийское государство6. Древняя Русь со своими вечевыми практиками, разобщенным миросозерцанием была неспособна выжить на этом пространстве и приспособиться к изменяющимся условиям, здесь, прежде всего, требовалось «наличие единого и целостного миросозерцания». Таким миросозерцанием, по его мнению, было проникнуто только Московское царство. Поэтому Г.В. Вернадский настаивает, что процессы по формированию единой российской государственности стали возможны только в Московский период. Этому сопутствовало два фактора - монгольский и византийский. «Монгольское наследие - Евразийское государство. Византийское - православное государство... Монгольское наследие облегчило русскому народу создание плоти Евразийского государства. Византийское наследство вооружило русский народ нужным для создания мировой державы строем идей»1.
Стоит отметить также, что идея единой в политическом и духовном смысле российской государственности становится фактом народного сознания, активно проникает в политическое мышление и действие, как отмечают современные исследователи, начиная с XV в., и особенно утверждается в XVI - XVII вв. До сей поры подготавливался фундамент, условия для осуществления этого единства. Начиная с митрополита Киевского Иллариона русские книжники стремятся обосновать «величие и красоту земли русской», её целостность и необходимость защиты последней единой властью, формируя тем самым специфическое политико-правовое сознание в первую очередь политической и духовной верхушки общества. Так, в «Слове о Законе и Благодати» XI в. Илларион пишет, что князь должен управлять на земле Русской, которая «ведома и слышима всеми четырьмя концами земли», как «единодержец земли своей»8. Начиная с XIII в. в отечественном ном самосознании начинает преобладать идея гибели Руси, связанная с тем, что каждый «печется своим интересом», а не «отеческим» (государственным), а монголо-татарское нашествие мыслится как Божья кара за забвение христианских норм морали и правил жизни. Все древние источники этого периода - «Слово о погибели Русской земли», «Слово о Полку Игореве» - подчеркивают
1 См.: Гумилев Л.Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. М., 2002. С. 135-136, 160.
2 Дугин А.Г. Философия политики. М., 2004. С. 484.
3 Ключевский В.О. Соч.: в 9 т. Т. I. С. 42.
4 См.: Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М., 2000.
5 Вернадский Г.В. Начертание русской истории. М., 2002. С. 31.
6 Г. В. Вернадский указывает на целый ряд неудачных попыток создания единой государственности, за каждой из которых следует распад на целую «систему государств». Одной из первых таких попыток была «Скифская держава», которая распалась на сарматов и готов, затем на ее развалинах Гуннская империя, которая в свою очередь распадается на: Аварскую державу, Хазарскую державу, державу Западных турков и Восточных турков. Следующей попыткой создания единой государственности становится Монгольская империя, которая распадается на первой стадии на Золотую Орду и Джагатай (империя Тимура), Персию и Среднее царство (Китай); на втором этапе Золотая Орда распадается на Русь, Литву, Казанское, Киргизское, Узбекское царства и выделяются Ойраты-монголы. Звено замыкает создание единое государственности -Российской империи. См. об этом подробнее: Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 31-34.
1 Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 35.
8 См.: Исаев И.А., Золотухина Н.М. История политических и правовых учений России: хрестоматия. М., 2003. С. 26.
природное единство Земли Русской, призывают к восстановлению единства державы, обосновывается идея спасения Руси посредством единения всех сил, которое «становится самой насущной жизненной потребностью, условием для выживания всего народа»1. Поэтому, заметим, что вследствие «отсутствия политического единства «Русская земля» как понятие относилось к эпохе Древней Руси», а формирование единого государства (как качественно новый вид государственности) начинается с XIV в., и уже в «XV в. Россия приобрела полнокровное политическое и национальное единство, в конце XVI - начале XVII в. мы сталкиваемся уже со сложившейся великорусской народностью»2. Подобного взгляда на формирование единой государственности придерживаются и христианские ученые мужи. Так, митрополит Иоанн (Снычев) в своих очерках о русской историософии замечает, что «поучения Владимира Мономаха, самодержавные устремления святого Андрея Боголюбского, кропотливый труд московских князей по собиранию Руси - все это лишь этапы становления русской державности, завершившиеся двумя царствованиями - Иоанна III и Иоанна IV и утвердившие национальное единство, освященное в своих истоках и целях святынями веры»3.
Таким образом, солидаризируясь с точкой зрения Л.Н. Гумилева и Г.В. Вернадского, отметим, что не следует нивелировать древнерусские воззрения политического, правового и социокультурного характера, получившие свое воплощение в типе (стиле) политико-правового мышления, свойственного дальнейшему развитию российской государственности. Например, известная «центральность» и сакральность верховной власти восходит еще к древним представлениям славян об устройстве мира (см. § 1). Общеизвестно, что представления о священном, космическом характере власти в языческой религии остаются и в рамках христианского мировоззрения как духовная основа формирования социально-политических отношений и институтов, Мифо-ритуальный контекст славянского язычества, в рамках которого зарождалось и развивалось христианство, создал и свою систему механизмов преемственности4. Так, построение властной иерархии в Московской Руси во многом совпадало с представлениями древних славян о космической, сакральной иерархии. Причем структура власти и свойственные ей отношения моделируются по аналогии с мифологическо-языческим мировосприятием и воспроизводят отношения в семье и в общине. Подобные мифологические образы рождают и центральный символ Царя, а также символ священного города (население известной территории начинается, как замечает С.Д. Домников, с обозрения сакрального центра, где возводится жертвенник (алтарь) будущего храма или очаг жилища). В особом статусе царя («Царь - Бог», «Царь - Отец», «Царь - Земля») в народном сознании перемешиваются языческие и христианские практики восприятия политического. Царь становится сакральным символом присутствия святого в мире, символом Земли русской, символом устойчивости и выразителем определенного жизненного уклада. По этому поводу Н.Н. Алексеев отмечал, что сама идея монархической власти своими корнями уходит в мифологи-ческо-языческое мышление, которое почти без существенных изменений отражало основные моменты древневосточного абсолютизма. «Теория же восточного абсолютизма, - замечает учёный, -утверждала, что государственный порядок является отражением порядка небесного, что земной владыка является носителем божественных функций, что он есть существо страшное, карающее и милующее, что жизнь и смерть людей - в его руках, что он, как бог, несет спасение подданным, с которыми он связан не правовой, а чисто нравственной связью». И именно «публицисты московской монархии, - продолжает он, - и главным образом Иосиф Санин и его школа, в точности воспроизвели в своих воззрениях все эти основные пункты, изложенные впоследствии в политической теории Ивана Грозного»5.
Обобщая вышесказанное, отметим, что категория государственности - качественной характеристики конкретного исторического этапа развития общества - позволяет проникнуть в полити-
1 См. об этом подробнее: Перевезенцев С.В. Смысл русской истории. М., 2004. С. 160-163.
2 Пушкарев Л.Н. Менталитет русского общества на рубеже XVI - XVII веков // Ментальность в эпохи потрясений и преобразований. М., 2003. С. 17-18.
3 Митрополит Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания // Русская симфония. Очерки русской историософии. СПб., 2004. С. 95.
4 См. об этом: Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество. М., 2002. С. 39.
5 Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. С. 76.
ко-правовые закономерности функционирования государственной власти в том или ином национальном государстве. Последние же фиксируют типичное, повторяющееся в сфере государственно-правовой жизни общества, т.е. отражают принципы и метаморфозы осуществления государственной власти, специфику политико-правового поведения ее первичных и вторичных субъектов.
А.Ю. Мамычев, А.С. Сухомлинов
ПРАВОВОЙ ПОРЯДОК И ПРАВОВОЕ ДЕЙСТВИЕ В КОНТЕКСТЕ ТИПОВ ПРАВОПОНИМАНИЯ
Обращение исследователей к категории «порядок» неслучайно, ибо последний отражает интеллектуальные поиски социальных и мировоззренческих опор целостности общества, интегра-тивных ценностей и норм, позволяющих гармонизировать общественные отношения для преодоления хаоса, выхода из кризиса, обретения стабильности и прогностичности общественных отношений. «Порядок есть первая, - отмечает по этому поводу Л.А. Тихомиров, - наиболее насущная потребность рождающегося общества. Вообще для всякого процесса, какой бы то ни было категории явлений необходим порядок, т. е. известная стройность и определенность совершения этого процесса. При нарушении этого условия данный процесс разрушается и заменяется хаотическим смешением своих элементов»1. Как правило, с этим понятием связывают упорядоченность социальной жизни, закономерности социального развития, урегулированность важнейших сфер человеческого общежития, за счет социально-культурных, политических и правовых средств2. П. Бергер и Т. Лукман отмечают, что «человеческое существование помещено в контекст порядка, управления, стабильности», а хаос, трансгрессия, бифуркация, это лишь качественное изменение самого порядка3. Иными словами, порядок «существует лишь как продукт человеческой деятельности», он становится основой этой деятельности, поэтому-то порядок постоянно воспроизводится, изменяется в ходе социальной жизнедеятельности4. Современная социальная, политическая и правовая жизнь, как справедливо замечают многие исследователи, невозможна без порядка, без определенной картины бытия и упорядоченных на ее основе социальных отношений.
В древние времена порядок ассоциируется со справедливостью, с космическим (божественным) устройством и является по сути своей неизмененным (абсолютным и универсальным) образцом, идеалом для политического и правового порядка земной организации. Здесь «всякое нововведение только искажает его. При этом образец (космический, божественный порядок - А.М.) остается в прошлом, отклонение от которого пагубно... справедливость (архаическое dike) ассоциируется с порядком и неизменностью, приобретая с самого начала консервативную политическую окраску»5. Политическое устройство и закон должны совместно воплотить и поддерживать исконный порядок. Так, например, у Платона государство будет справедливым, если оно выражает порядок, который заключается в стабильном государстве - «сильно и едино» - и в повиновении закону, предполагающим подчинение велению разума, вечному и нерушимому порядку. Подобные взгляды свойственны и ранним воззрениям отечественных мыслителей, которые считали, что власть и закон сочленяются в достижении некоторой задачи - осуществить по божественному образцу земной порядок, придать последнему нравственный характер, сделать его орудием осуществления Правды и достижения Благодати.
Категория «социальный порядок» широко вошло в научный оборот благодаря работам М. Вебера. Под последним он понимал институциональный каркас свойственный конкретному социуму, базирующийся на некоторых аксиологических характеристиках, которые обеспечивают социальную стабильность и интеграцию социума6. По мнению немецкого ученого, человеческому
1 Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 30.
2 См. об этом, например: Теория государства и права / под ред. проф. М.Н. Марченко. М., 1999. С. 286.
3 Бергер П., Лукман Т. Социально конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995. С. 87.
4 Там же.
5 Исаев И.А. Política Hermetica: скрытые аспекты власти. М., 2003. С. 48.
6 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
